Стрелял ли Пушкин в Дантеса?[40]
Стрелял ли Пушкин в Дантеса?[40]
Любому здравомыслящему человеку, мало-мальски знакомому с историей гибели поэта, такой вопрос должен показаться нелепым. Однако в последние годы читатели могли встретить категорическое утверждение: «Пушкин не стрелял в Дантеса». В № 21 за 2001 год газеты «Секретные материалы ХХ века» была опубликована статья Игоря Таланова «Что случилось на Черной речке?» Пытаясь ответить на этот сакраментальный вопрос, давно уже мучающий серьезных исследователей обстоятельств гибели Пушкина, автор ошарашил читателей неожиданным заявлением: «Дантес же, как известно, остался жив и здоров. Вывод: никакого ранения он не получал!» Правда, после выстрела Пушкина «французский проходимец» упал. Но упал он от страха. Это Пушкин выстрелил в воздух, Дантес же просто струсил потому, что «храбрецом этот пассивный гомосексуалист не был…»
Сразу же после того как военный суд по делу о дуэли был закончен и царь утвердил приговор, Дантеса немедленно в сопровождении фельдъегеря выслали из России. В дороге он получил письмо от своего «приемного отца» Геккерена. «Активный гомосексуалист» писал «пассивному»: «…дай бог, чтобы тебе не пришлось много пострадать во время такого ужасного путешествия, – тебе, больному с двумя открытыми ранами; позволили ли, или, вернее, дали ли тебе время в дороге, чтобы перевязать раны? Не думаю, и сильно беспокоюсь о том…»
Откуда же у Дантеса, после поединка, из которого кавалергард вышел без единой царапинки, появились две открытые раны? Неужели же еще до суда, во время которого убийца Пушкина содержался под арестом на гауптвахте, два гомосексуалиста до того «добаловались» в своих любовных забавах, что «активный», тоже храбростью не отличавшийся, оставил на теле «пассивного» два повреждения?
Дуэль Пушкина с Дантесом. 1837 г.
Ответ на вопрос дают два медицинских освидетельствования Дантеса, хранящиеся в Пушкинском Доме.
Дело в том, что старший врач полиции Петербурга по долгу службы был обязан доносить в Медицинский департамент МВД обо всех ранениях, имевших место в столице. Так, в конце января 1837 года медэксперт доложил начальству о «покусах супругов Биллинг кошкой, подозреваемой в бешенстве». Разумеется, об открытых ранах поручика Кавалергардского полка полицейский врач не мог не доложить начальству. Сохранилось дело под названием «По донесениям старшего врача полиции о происшествиях в Санкт-Петербурге за 1837 год Медицинского департамента министерства внутренних дел отделение 2, стол 1». Приведем этот небольшой документ полностью: «Полицией узнано, что вчера, в 5-м часу пополудни, за чертою города позади Комендантской дачи, происходила дуель между камер-юнкером Александром Пушкиным и порутчиком Кавалергардского ее величества полка бароном Геккереном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. – Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством 1-м лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. – О чем вашему превосходительству имею честь донесть.
Старший врач полиции Юденич, Петр Никитич, стат. Советн.».
Впрочем, существует еще одно более обстоятельное медицинское описание ранения Дантеса. Оно сохранилось в военно-судном деле о дуэли Пушкина с Дантесом. Прежде чем привлечь кавалергарда к допросам, члены Комиссии военного суда с помощью медика желали удостовериться, может ли подследственный давать показания. С этой целью на квартиру Дантеса был отправлен штаб-лекарь гвардии кавалерийского корпуса Стефанович. 5 февраля 1837 года он составил следующий акт: «Поручик барон Геккерен имеет пулевую проницательную рану на правой руке ниже локтевого сустава на четыре поперечных перста. Вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии. Обе раны находятся в сгибающих персты мышцах, окружающих лучевую кость, более к наружной стороне. Раны простые, чистые, без повреждений костей и больших кровеносных сосудов. Больной… руку носит на повязке и, кроме боли в раненом месте, жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию, каковая боль обнаруживается при глубоком вздыхании, хотя наружных знаков контузии незаметно. От ранения больной имеет обыкновенную небольшую лихорадку (ferbis vulneraria): вообще он кажется в хорошем и надежном к выздоровлению состоянии…»
К сожалению, Игоря Таланова нельзя назвать даже дилетантом, ведь дилетанты, как правило, знают то, что считается общеизвестным. Донесение Юденича опубликовано в книге Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина», выдержавшей пять изданий (последнее «Дуэль Пушкина с Дантесом Геккереном: Подлинное военно-судное дело. 1837», где опубликован рапорт Стефановича, также не является библиографической редкостью. Опубликованное в 1900 году, оно было переиздано в годы перестройки).
Игорю Таланову достаточно было заглянуть в любую из этих публикаций… чтобы убедиться в абсурдности всех своих баллистических расчетов.
…Таланов прав в одном. Действительно, в истории дуэли Пушкина и Дантеса очень многое остается неясным. В самом деле, откуда мы знаем о том, что случилось на Черной речке?
На первом допросе комиссии военного суда 6 февраля 1837 года Дантесу был задан вопрос, где и когда происходила дуэль, и не может ли он в подтверждение своих слов сослаться на свидетелей или на какие-либо документы, разъясняющие дело. Дантес заявил, что «реляцию» о поединке его секундант д’Аршиак перед отъездом из Петербурга вручил камергеру Вяземскому.
Примечательно, что Дантес, не желавший вмешивать в процесс никого из посторонних, выдвинул на авансцену третье лицо, в поединке не участвовавшее. И для чего? Для того чтобы сообщить суду о подробностях дуэли, то есть передать то, о чем должен был бы рассказать сам как непосредственный участник. Более того, «реляция» (ставшая, по сути дела, первым документом о дуэли, которым располагал военный суд) была создана, надо думать, специально на этот случай для комиссии.
8 февраля Вяземский был призван в комиссию. На вопрос о происхождении «реляции» князь ответил, что никакого официального документа у него нет, но он располагает письмом д’Аршиака с описанием поединка. «Не знав предварительно ничего о дуэли, – показывал Вяземский, —…я при первой встрече моей с д’Аршиаком просил его рассказать о том, что было». В этих «чистосердечных показаниях» Вяземского нетрудно увидеть стремление князя обосновать как бы случайное, бытовое происхождение частного письма.
На самом деле подробные сведения о поединке Вяземский получил, конечно, не от д’Аршиака, а от Данзаса вечером 27 января на Мойке, в квартире поэта, где князь после дуэли встретил секунданта Пушкина. «На сие г. д’Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня при этом, – продолжал Вяземский, – показать письмо г. Данзасу для взаимной проверки и засвидетельствования подробностей…» Однако письмо д’Аршиака Вяземский получил уже после отъезда французского атташе за границу, поэтому князь не мог прочитать его вместе с обоими свидетелями, чтобы получить ту «достоверность», которую он желал иметь. Вследствие того Вяземский отдал письмо д’Аршиака Данзасу, и тот возвратил князю этот документ вместе с письмом от себя.
Так Вяземский объяснил как бы случайное создание письменной версии дуэли – версии, достоверность которой почти официально была засвидетельствована обоими секундантами в специально подготовленных на такой случай документах.
Получилось, что как будто Вяземский не имел возможности обсудить все обстоятельства произошедшей дуэли в присутствии обоих секундантов, поэтому и понадобились письма от них. Однако встреча Вяземского с д’Аршиаком и Данзасом имела место. 31 января Тургенев записал в дневнике о том, что зашел вначале в дом Пушкина, а потом отправился к д’Аршиаку, где нашел Вяземского и Данзаса. Говорили они о Пушкине. Видимо, на той встрече у д’Аршиака и было договорено подготовить документы о дуэли в виде двух писем секундантов, которые и были предъявлены следствию Вяземским, как бы совершенно посторонним, а значит, вроде бы абсолютно объективным лицом. Немаловажно отметить, что в последующие дни Вяземский создаст и письменную версию не только самого поединка, но и всей дуэльной истории.
Таково происхождение официальной версии, ставшей ныне хрестоматийной.
Причем ее создали сразу после того как стало известно, что всех участников дуэли решено придать суду и впереди предстоит официальное расследование. Однако рассказывать о том, что в действительности произошло, секунданты стали уже вечером рокового 27 января. Их первоначальные рассказы были записаны современниками тогда же, в последних числах января. И они резко противоречат тому, что потом секунданты предъявили следствию. Пожалуй, самая примечательная черта этих рассказов состояла в том, что в них описывается поединок, который больше напоминает дуэль Печорина с Грушницким в лермонтовском «Герое нашего времени». Дуэлянты кидают жребий и стреляют друг в друга по очереди.
Одна из самых ранних записей о поединке принадлежит Тургеневу. Он находился на Мойке, в квартире умирающего поэта, и прямо оттуда пересылал свои письма-репортажи обо всем, что там происходило. В 9 часов утра 28 января Тургенев описал Нефедьевой обстоятельства, приведшие к поединку. «Вчера была назначена дуэль за Комендантской дачей на Черной речке… Пушкин встретил на улице Данзаса… повез его к себе на дачу и только там уже показал ему письмо к отцу Геккерена; Данзас не мог отказаться быть секундантом; он и д’Аршиак, который был секундантом Геккерена, очистили снег, приготовили место, и в двадцати шагах Пушкин и Геккерен стрелялись». Свидетельство Тургенева вызывает некоторое недоумение. Очевидно, он толком не знал, где происходила дуэль. Дело в том, что Комендантская дача действительно находилась на Черной речке. Но вот дача, которую Пушкин с семьей снимал летом 1836 года, располагалась на Каменном острове. Где же все-таки происходил поединок, не совсем ясно. Возможно, Тургенев путает дачу, которую Пушкин снимал ранее на Черной речке с Комендантской дачей. Но важно указание на то, что на даче вместе с Данзасом сразу же оказался и д’Аршиак с Дантесом. Получается, что на место поединка они прибыли вместе. Пушкин тут ввел в курс дела Данзаса. Значит, никаких предварительных переговоров между секундантами и не было. Далее еще интереснее. «Сперва выстрелил Геккерен и попал Пушкину прямо в живот… он упал». Фраза двусмысленна. Значит ли она, что дуэлянты могли стрелять, когда им заблагорассудится (как потом утверждалось в официальной версии), либо же право первого выстрела досталось Дантесу?
В пользу второго предположения говорят последующие слова Тургенева: «Секундант подал ему пистолет…» Что значит «подал ему пистолет»? Выходит, что в тот момент, когда Дантес произвел свой выстрел, у Пушкина пистолета в руках не было. Это крайне любопытное наблюдение. Ведь в официальной версии говорилось о том, что пистолет Пушкина после падения забился снегом, и его пришлось заменить другим. Но Тургенев ни слова не пишет о замене пистолета. Вызывает некоторое подозрение также то обстоятельство, что, как утверждал впоследствии Данзас, и у Пушкина, и у Дантеса были совершенно одинаковые пистолеты, когда они прибыли на место поединка.
Далее Тургенев утверждает, что «Геккерен ранен в руку, которую держал у пояса: что спасло его от подобной раны, какая у Пушкина», то есть в нижнюю часть живота. Очень важное наблюдение. Как известно, Пушкин был ранен в пах. Оба медицинских освидетельствования Дантеса – и Юденича и Стефановича – подтверждают, что пуля, пробив руку и попав в пуговицу панталон, отрикошетила в брюхо. Значит, оба дуэлянта стреляли в одно и то же место – ниже пояса.
Любопытное свидетельство о дуэли содержится в письме Дурново своей матери Волконской, той самой, у которой квартировал Пушкин. «Пуля вошла ему в пах, – пишет Дурново, – и не вышла. Они дрались на 10 шагах. Они бросили жребий. Геккерен выстрелил первый; тот при всем том, что был ранен, имел еще силы произвести свой выстрел». Как видим, Дурново была прекрасно осведомлена о подробностях поединка. Она точно знала, что Пушкин ранен в пах, тогда как Лермонтов и Тютчев, например, как, впрочем, и большинство петербургского общества, были убеждены, что в грудь. Ее письмо датировано 30 января 1837 года и тоже является одним из ранних свидетельств о дуэли. Здесь мы находим подтверждение сведений, которые получаются в результате анализа письма Тургенева, написанного еще при жизни Пушкина: дуэлянты стрелялись по жребию, первым выстрелил Дантес.
Существует еще одно свидетельство о том, что дуэлянты стреляли по очереди, и оно, на первый взгляд, перекликается с утверждением Игоря Таланова, ибо здесь также присутствует выстрел в воздух. Это свидетельство принадлежит Альфреду Фаллу, автору книги «Воспоминания роялиста», изданной в Париже в 1888 году. Фаллу посетил Петербург в 1836 году, и его гидами были Дантес и Трубецкой. Более того, сразу же после бегства д’Аршиака из России Фаллу встречался с ним в Париже. По словам Фаллу, секунданты с согласия Дантеса решили, что Пушкин будет стрелять первым. Пушкин прицелился в своего бофрера, опустил пистолет, снова поднял его с оскорбительной улыбкой. Выстрелил. Пуля просвистела около уха противника, не задев его. Дантес прибыл на место дуэли с твердым убеждением выстрелить в воздух после того, как выдержит выстрел Пушкина. Но эта холодная ненависть, проявлявшаяся до самого последнего часа, заставила его самого потерять хладнокровие, и «Пушкин пал мертвым на месте».
Медицинские освидетельствования Дантеса не оставляют никаких сомнений относительно пушкинской пули, «просвистевшей около уха». Утверждения же о том, что Пушкин пал замертво, развевают даже и тень доверия к свидетельству Фаллу. Перед нами еще одна неудачная попытка скрыть то, что было на самом деле.
Но почему следовало скрывать, что Дантес и Пушкин стрелялись по жребию и целились друг другу в пах? Дело в том, что если действительно дуэль происходила именно так, то она была особенно жестокой. Именно здесь запечатлелся накал страстей, которые двигали дуэлянтами. Однако это обстоятельство секунданты никоим образом не хотели открывать правительству и обществу.
Впрочем, весь ход событий, непосредственно предшествующих самому поединку, как будто свидетельствовал, что дело шло именно к такому финалу. В 9 часов утра 27 января Пушкин получил записку д’Аршиака с категорическим требованием прислать секунданта для переговоров. Пушкин ответил, что не желает никаких переговоров. Он заявил, что тронется из дома только для того, чтобы отправиться на место поединка. Очевидно, именно так все и произошло на самом деле.
Около 12 часов Данзас, видимо, приглашенный запиской Пушкина, появился в доме на Мойке. Пушкин тотчас послал его за пистолетами, а сам вымылся и переоделся во все чистое. В час пополудни поэт покинул дом, отправился в сторону Невского за извозчиком и более домой не возвращался.
Что же произошло потом? Мы толком не знаем. Достоверно только то, что Пушкин с Данзасом побывали во французском посольстве. То, что потом рассказывал об этом эпизоде Данзас на следствии, вызывает серьезнейшие сомнения. По словам Данзаса, Пушкин случайно встретил его на Цепном мосту и предложил ему быть свидетелем одного разговора. Данзас сел в сани. Пушкин повез его во французское посольство. Только здесь Пушкин ввел его в курс дела: объяснил причины неудовольствия и прочитал свое письмо к Геккерену. Затем поэт представил д’Аршиаку Данзаса как своего секунданта. Данзас не мог отказаться и согласился. Пушкин оставил секундантов выработать условия дуэли, а сам возвратился домой. Когда туда приехал и Данзас, Пушкин послал его за пистолетами. Затем они отправились на место поединка.
Нетрудно заметить, что весь рассказ выдуман для того, чтобы обелить Данзаса как невольного участника дуэли. Однако выдуман крайне безыскусно. В самом деле, Пушкин читает письмо Геккерену и объявляет причины неудовольствия лишь для того, чтобы «посвятить» Данзаса. Мы не сомневаемся, что, придя к Пушкину на Мойку и будучи послан за пистолетами, Данзас был уже «посвящен». Тогда о чем могла идти речь во французском посольстве, куда Пушкин и «посвященный» Данзас прибыли уже с пистолетами? Не иначе о том, чтобы немедленно отправиться на место поединка и там решить, как и на каких условиях драться.
Четверть века спустя в своих воспоминаниях, записанных Амосовым, Данзас развил версию, которую огласил под присягой, дополнив ее новыми деталями. Из посольства Данзас привез Пушкину на Мойку письменный текст условий дуэли. Но из дома поэта они отправились не на место поединка, как Данзас утверждал на следствии. Оказывается, теперь Пушкин отправил его за санями и за пистолетами. И только потом, встретившись в кондитерской Вольфа и Беранже, дуэлянты поехали на Черную речку.
Сопоставляя различные варианты показаний Данзаса, мы можем четко проследить, как создавалась и совершенствовалась версия дуэли. Сначала рассказы в квартире Пушкина, потом показания на следствии, потом воспоминания, и версия стала канонической. Однако мы все же склонны отдать предпочтение самым ранним свидетельствам.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.