ГЛАВА XI РЕСПУБЛИКА И ЕЕ ХОЗЯЙСТВО.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА XI

РЕСПУБЛИКА И ЕЕ ХОЗЯЙСТВО.

Перед нашим взором прошли события девяностолетнего периода. Сорок лет царил мир, пятьдесят лет продолжалась почти непрерывная революция. Это была самая бесславная эпоха во всей римской истории. Правда, в западном и восточном направлениях римляне перешагнули через Альпы, на испанском полуострове власть римского оружия распространилась до Атлантического океана, а на македонско-греческом — вплоть до Дуная. Но это были дешевые и бесплодные лавры. Круг «иноземных народов, находившихся на полном произволе римского народа, в подчиненности ему, под властью его или в дружбе с ним 104 » существенно не расширился. Рим довольствовался реализацией приобретений доброго старого времени, постепенно обращал в полное подданство государства, которые были связаны с Римом более слабыми узами зависимости. За блестящим занавесом присоединения провинций скрывался заметный упадок римского могущества. В то время как вся античная цивилизация все более сосредоточивалась в римском государстве и принимала в нем все более универсальный характер, по ту сторону Альп и по ту сторону Евфрата народы, исключенные из этой цивилизации, начали переходить от обороны к наступлению. На полях сражений при Аквах Секстиевых и Верцеллах, при Херонее и Орхомене раздались первые раскаты грома, вестники той грозы, которая обрушилась на италийско-греческий мир со стороны германских племен и азиатских орд. Последние глухие отголоски этой грозы слышны еще чуть ли не в наше время. Но и внутреннее развитие Рима в эту эпоху носит тот же характер. Старый порядок бесповоротно рушится. Римская республика была первоначально городской общиной. Свободные граждане сами выбирали себе правителей и издавали законы. Правители, имея благоразумных советников, руководили общиной подобно царям в рамках этих законов. Общину окружали двойным кольцом: с одной стороны, италийский союз свободных городских общин, по существу однородных и родственных римской; с другой, внеиталийские союзники, т. е. свободные греческие города и варварские народы и правители; и те и другие скорее находились под опекой Рима, чем под его владычеством. В начале данной эпохи величественное здание было уже расшатано и начинало давать трещины, но все еще держалось на своем фундаменте; в конце эпохи от него не осталось камня на камне. Это было окончательным результатом революции, причем обе партии — как так называемая консервативная, так и демократическая, — одинаково содействовали этому. Верховная власть принадлежала теперь либо одному лицу, либо замкнутой олигархии знатных или богатых. Народ лишился всякого права на участие в управлении. Должностные лица стали зависимыми орудиями в руках очередного властелина. Городская община Рима сама взорвала себя своим неестественным расширением. Италийский союз растворился в городской общине. Внеиталийские союзники были на пути к полному превращению в подданных Рима. Вся органическая структура римской республики погибла; от нее не оставалось ничего, кроме аморфной массы более или менее разнородных элементов. Риму угрожала опасность полной анархии и внешнего и внутреннего разложения государства. Политическое развитие определенно шло к деспотизму. Спор шел еще лишь о том, будет ли деспотом замкнутый круг знатных семейств, сенат, состоящий из капиталистов, или же монарх. Политическое движение направлялось по пути, ведущему прямо к деспотизму: основная идея свободных республиканских учреждений, заключающаяся в том, что все борющиеся силы косвенным путем взаимно ограничивают друг друга, одинаково утрачена была всеми партиями; сначала оспаривали друг у друга власть при помощи дубин, вскоре взялись и за мечи. Революция была уже закончена в том смысле, что обе стороны признали старую конституцию окончательно устраненной, и цель и пути нового политического развития были ясно установлены. Однако для самой реорганизации государства революция нашла пока только временные решения. Ни учреждения Гракха, ни учреждения Суллы не носили окончательного характера. А самым печальным в это печальное время было то, что дальновидные патриоты сами утратили надежду и стремление к лучшему будущему. Солнце благодатной свободы неудержимо клонилось к закату, и сумерки надвигались на мир, еще недавно столь озаренный блеском. Это не была случайная катастрофа, которую могли бы предотвратить любовь к родине и гений. Римская республика погибала от застарелых общественных язв, в последнем счете от вытеснения среднего сословия невольничьим пролетариатом. Даже самый разумный государственный деятель оказывался в положении врача, который находится в мучительной нерешимости, продлить ли агонию умирающего или сократить ее. Не подлежит сомнению, что для Рима было бы тем лучше, чем скорее и решительнее тот или другой деспот устранит все остатки старого свободного строя и найдет новые формы и формулы для того скромного благосостояния человеческого общества, которое совместимо с абсолютизмом. При сложившихся обстоятельствах монархия имела то внутреннее преимущество перед всякой олигархией, что коллегиальное правительство не способно было к такому деспотизму с его энергичной созидательной и нивелирующей работой. Однако не эти хладнокровные соображения творят историю. Не рассудок, а страсть строит будущее. Оставалось лишь ждать, долго ли республика будет в таком положении, когда она не в состоянии ни жить, ни умереть; ждать, найдет ли она, наконец, в сильном человеке своего господина и, если возможно, своего воссоздателя, или же рухнет в бедствиях и бессилии.

Нам остается описать экономическую и социальную сторону этого процесса, поскольку это не было сделано раньше. Главной основой государственного хозяйства были с начала этой эпохи доходы с провинций.

Со времени битвы при Пидне в Италии прекратилось взимание поземельной подати, которая и прежде всегда была лишь чрезвычайным источником дохода наряду с постоянными доходами от государственных земель и от других сборов. В результате полную свободу от поземельной подати стали считать конституционной привилегией римских землевладельцев. На государственные регалии, как то: соляную монополию (I, 751) и чеканку монеты, вообще не смотрели, как на источники дохода, всего менее в эту эпоху. Новый налог на наследства тоже перестал взиматься и, возможно, он даже был прямо отменен. Итак, римская казна не извлекала из Италии, включая и Цизальпийскую Галлию, ничего, кроме доходов от государственных земель, а именно в Кампании, и от золотых приисков на земле кельтов, затем в казну поступали также сборы, взимавшиеся в связи с освобождением рабов, и сбор с товаров, привозимых морем в область города Рима не для собственного употребления. И тот и другой сбор можно по существу рассматривать, как налоги на роскошь. Доход от них, впрочем, должен был значительно возрасти с тех пор, как вся Италия, вероятно, с включением Цизальпийской Галлии, вошла в состав римской городской территории и вместе с тем — в состав римской таможенной территории.

В провинциях римское государство прежде всего присваивало в свою полную собственность все земли государств, уничтоженных по праву завоевания, а в государствах, в которых римское правительство пришло на смену прежних правителей, — земли этих последних.

По праву завоевания считались римскими государственными доменами земли Леонтин, Карфагена и Коринфа, удельные владения царей Македонии, Пергама и Кирены, испанские и македонские рудники. Они, точно так же как территория Капуи, сдавались римскими цензорами в аренду частным предпринимателям за определенную годовую сумму или за долю дохода. Выше уже говорилось, что Гай Гракх пошел в этом отношении еще дальше: он объявил все провинциальные земли римскими государственными доменами и провел этот принцип на практике прежде всего в провинции Азии, мотивируя взимание здесь десятины, пастбищных и портовых сборов правом собственности римского государства на пашни, луга и берега провинций — безразлично, принадлежали ли они раньше царям или частным лицам.

По-видимому, в то время Рим не использовал еще государственных регалий в провинциях. Запрещение виноделия и разведения маслин в Трансальпийской Галлии не шло на пользу государственной казне как таковой. Зато взимались в широком масштабе прямые и косвенные налоги. Признанные совершенно суверенными покровительствуемые государства, как например, царства Нумидия и Каппадокия, союзные города (civitates foederatae) Родос, Мессана, Тавромений, Массалия, Гадес были по закону свободны от налогов. По договору они были лишь обязаны поддерживать римскую республику во время войны регулярной поставкой определенного количества кораблей или войск за свой счет и, конечно, оказывать ей всякого рода чрезвычайную помощь в случае крайней необходимости.

Наоборот, остальная территория провинций, даже со включением свободных городов, всегда облагалась налогами. Исключение составляли только города, которые были, как например, Нарбон, наделены правом римского гражданства, и города, которые подобно Кенторипе в Сицилии были специально освобождены от налогов (civitates immunes). Прямые налоги состояли, как например, в Сицилии и Сардинии, из права на десятую долю 105 урожая хлеба и плодов, как то: винограда, маслин и др., и из определенного денежного сбора с пастбищ. В Македонии, Ахайе, Кирене, в большей части Африки, в обеих Испаниях и со времен Суллы также в Азии прямые налоги состояли из определенной денежной суммы (stipendium, tributum), которую каждая отдельная община должна была ежегодно уплачивать Риму; для всей Македонии она, например, была установлена в 600 тысяч денариев, для небольшого острова Гиара у Андроса — в 150 денариев. По всем признакам эти суммы в общем были не высоки, ниже чем налоги, которые взимались до римского владычества. Десятину и пастбищный сбор государство сдавало в аренду частным предпринимателям с обязательством доставлять ему определенное количество хлеба или твердо установленные денежные суммы.

Что касается этих денежных податей, то государство имело дело с общинами и предоставляло им распределять их между налогоплательщиками согласно общим правилам, устанавливаемым римским правительством, и взыскивать их 106 .

Косвенные налоги, главным образом, состояли из таможенных пошлин, если не считать второстепенных сборов: дорожных, мостовых и за проезд по каналам. В древнем мире пошлины взимались если не исключительно, то преимущественно в портовых городах, реже — на сухопутной границе; ими облагались товары, ввозимые или вывозимые для продажи. Каждое государство определяло по своему усмотрению размеры этих пошлин в своих портах и на своей территории. Римляне тоже придерживались в общем этого правила, поскольку их первоначальная таможенная область простиралась не дальше района римского гражданства и граница государства отнюдь не была таможенной границей и, стало быть, общегосударственные пошлины были неизвестны. Только путем государственных договоров римское государство выговаривало себе в зависимых государствах полную свободу от пошлин, а для римских граждан по крайней мере ряд привилегий в этом отношений. Но в тех странах, которые не были допущены к союзу с Римом, а находились к последнему в отношении подданства и не получили привилегий, пошлины, разумеется, принадлежали действительному суверену, т. е. римскому государству. Поэтому отдельные более или менее обширные территории внутри государства были организованы как отдельные римские таможенные округа, в которых отдельные союзные или привилегированные общины были освобождены от пошлин. Так например, Сицилия уже со времен войн с Карфагеном составляла замкнутый таможенный округ, на границе которого взималась пятипроцентная пошлина со стоимости всех ввозимых и вывозимых товаров; на границах Азии в силу закона Семпрония взималась такая же пошлина в размере 2? %. Подобным же образом, за исключением земель римской колонии, была организована Нарбонская провинция в римский таможенный округ. Возможно, что при этом кроме фискальных целей преследовалась также достойная сочувствия цель уравнять пограничные пошлины и устранить таким образом путаницу, неизбежно возникающую из разнообразия коммунальных пошлин. Пошлины, так же как и десятинные сборы, всюду без исключения сдавались на откуп посредникам.

Этим ограничивались регулярные налоги римских налогоплательщиков. Впрочем, не следует упускать из виду, что расходы по взиманию этих налогов были очень высоки, и налогообязанные платили несравненно больше того, что получало римское правительство. Система взимания налогов через посредников, а именно через крупных откупщиков, уже сама по себе самая расточительная; а в Риме тяжесть ее была тем сильнее, что вследствие незначительного дробления откупов и большой концентрации капитала до крайности затруднялась всякая действительная конкуренция.

К этим постоянным налогам присоединялись, однако, еще реквизиции. Расходы по военному управлению ложились по закону на римское государство. Оно снабжало командующего в каждой провинции транспортом и всем необходимым; оно платило жалованье римским солдатам в провинции и снабжало их продовольствием. Провинциальные общины обязаны были бесплатно снабжать римских должностных лиц и солдат только помещением, дровами, сеном и подобными предметами. Свободные города даже регулярно освобождались от зимнего постоя войск; постоянные гарнизоны были в то время еще неизвестны. Итак, когда наместнику нужны были хлеб, корабли и рабы для них, полотно, кожа, деньги и прочее, он имел право требовать по своему усмотрению и потребностям все это от подвластных Риму общин или от покровительствуемых Римом, но суверенных государств. Это было его безусловное право во время войны, и не много иначе обстояло дело и в мирное время. Однако эти поставки, так же как уплата римской поземельной подати, приравнивались юридически к купле или займу, и стоимость их возмещалась римской казной тотчас или позже. Тем не менее реквизиции были если не в государственно-правовом отношении, то во всяком случае на практике одной из самых тяжелых повинностей населения провинций; тем более что размер уплачиваемых государственной казной сумм определялся обычно по одностороннему усмотрению римского правительства или даже наместника. Правда, существовали отдельные законные ограничения этого опасного права высших римских должностных лиц по применению реквизиций. Например, как уже выше указывалось (I, 644), запрещалось реквизировать у хлебопашца в Испании больше двадцатой доли урожая и назначать вознаграждение по собственному усмотрению; был установлен максимум того количества зерна, которое наместник имел право реквизировать для себя и своей свиты; было назначено определенное высокое денежное вознаграждение за зерновой хлеб для столицы, во всяком случае за хлеб, отправляемый из Сицилии. Подобные ограничения несколько уменьшали бремя реквизиций в провинциях, но отнюдь не устраняли его; реквизиции ложились тяжелым бременем на общины и население. Во время чрезвычайных кризисов гнет реквизиций неизбежно усиливался и нередко не знал пределов: реквизиции нередко налагались в виде наказания или в виде предписанных свыше добровольных пособий, так что возмещение совершенно отпадало. Так например, в 670/671 г. [84/83 г.] Сулла заставил жителей Малой Азии, правда, чрезвычайно провинившихся перед Римом, уплачивать каждому помещенному у них на постой солдату жалованье в сорокакратном размере (в день по 16 денариев), а каждому центуриону в 75-кратном размере. Кроме того жители были обязаны снабжать солдат, находящихся у них на постое, одеждой и пищей, и солдаты имели право приглашать гостей. Тот же Сулла вскоре затем обложил подвластные общины и зависимые государства общим сбором, о возмещении которого, конечно, не было речи.

Кроме того не следует упускать из виду также повинности городских общин. Вероятно, они были относительно очень высоки 107 , так как на городские бюджеты ложились все расходы по управлению, по ремонту общественных зданий и вообще все гражданские расходы. Римское правительство покрывало из своей казны исключительно расходы по военному ведомству. Даже некоторые значительные статьи расхода по военному ведомству перелагались на общины: так например, устройство и содержание военных дорог вне Италии, расходы на содержание флота в неиталийских морях, в значительной мере даже расходы на содержание войск. Ополчения подвластных и зависимых государств обычно несли службу внутри своей провинции за счет своих общин, но их все чаще стали привлекать к службе вне пределов их провинции: фракийцев в Африке, африканцев в Италии и вообще в любом месте. Пока Италия одна несла все тяготы и расходы по военному ведомству, обложение прямыми налогами только провинций, а не Италии, было справедливо если не в политическом, то в финансовом отношении. Но с тех пор, как от этого отказались, население провинций оказалось чрезмерно обремененным также в финансовом отношении.

Наконец не следует забывать вымогательств, с помощью которых римские должностные лица и откупщики всячески увеличивали налоговое бремя провинций. Если бы считать по закону вымогательством даже каждый подарок, принимаемый наместником, если бы закон даже ограничил право наместника приобретать собственность путем купли, все равно официальная деятельность наместника давала ему при желании множество случаев для злоупотреблений. Постой войск; бесплатные квартиры для чиновников и целой своры адъютантов сенаторского и всаднического ранга, писцов, ликторов, герольдов, лекарей и попов; полагающийся государственным курьерам бесплатный проезд; приемка натуральных сборов, перевозка их, а главное — принудительные продажи и реквизиции, — все это давало всем римским должностным лицам возможность привозить из провинций огромное состояние. Воровство все росло по мере того, как исчезал контроль со стороны правительства, а суды из капиталистов стали опасными только для честных людей. Ввиду участившихся жалоб на вымогательства должностных лиц в провинциях, была учреждена в 605 г. [149 г.] постоянная судебная комиссия для расследования подобных случаев; законы против вымогательства быстро следовали друг за другом и становились все более строгими. Это указывает на постоянно разраставшиеся размеры зла, как гидрометр показывает уровень воды в реке.

При таком положении дел даже умеренное само по себе обложение могло стать на деле крайне тягостным. Несомненно, оно и было таким, хотя экономический гнет, которому италийские купцы и банкиры подвергали провинции, тяготел над последними еще гораздо сильнее, чем бремя налогов со всеми связанными с ними злоупотреблениями.

В итоге мы приходим к заключению, что доходы, извлекавшиеся Римом из провинций, в сущности не являлись налогами в нашем современном смысле. Их скорее можно сравнить с аттической данью, которая служила государству-патрону средством для покрытия принятых им на себя военных расходов. Этим объясняются поразительно незначительные размеры как валовой, так и чистой суммы доходов. Имеются указания, что римские государственные доходы, вероятно, за исключением доходов с Италии и зернового хлеба, отправляемого в Италию натурой откупщиками десятинных сборов, не превышали до 691 г. [63 г.] 200 миллионов сестерций. Итак, они составляли только ? той суммы, которую ежегодно извлекал из своих владений царь Египта. Это соотношение может казаться странным только на первый взгляд. Птолемеи эксплуатировали долину Нила как крупные плантаторы и извлекали громадные суммы из монополизированной ими торговли с Востоком. Напротив, римское казначейство было в сущности лишь военно-союзной казной городов, объединившихся под покровительством Рима. Вероятно, чистый доход был относительно еще меньше. Значительные излишки получались, вероятно, только из Сицилии, где действовала карфагенская система обложения, и в особенности из Азии, с тех пор, как Гай Гракх для осуществления своих раздач хлеба провел там конфискацию земельной собственности и общее обложение всех государственных земель. По многим указаниям, главной опорой римских государственных финансов были доходы из Азии. Вполне правдоподобно утверждение, что остальные провинции в среднем стоили Риму почти столько же, сколько приносили ему. Те из них, в которых надо было содержать значительные постоянные армии, как например, обе Испании, Трансальпийская Галлия, Македония, пожалуй, часто стоили больше того, что приносили. В общем, в римской казне, правда, в нормальное время, оставался излишек, который давал возможность щедро финансировать государственное и городское строительство и откладывать кое-что на черный день. Однако если принять во внимание огромную территорию, на которую простиралось римское владычество, то размеры и этих сумм доказывают лишь, что чистый доход от римских налогов был незначителен. Таким образом, в известной мере как в римско-италийском, так и в провинциальном финансовом управлении действовало старое разумное и достойное сочувствия правило, что не следует извлекать материальных выгод из политической гегемонии. Сборы со своих заморских подданных Рим, как правило, снова тратил на военную охрану тех же заморских владений. И если эти римские налоги были для налогоплательщиков тягостнее, чем прежние, вследствие того, что тратились большей частью за рубежом, то зато весьма значительным сбережением являлось то, что прежние многие мелкие властители и армии были заменены одним владыкой и централизованным военным управлением. Однако этот почтенный принцип старой организации провинций был подорван в корне многочисленными допущенными отступлениями. Десятинные сборы, взимавшиеся в Сицилии по гиероно-карфагенскому образцу, вышли далеко за пределы взносов на ежегодные военные расходы. Правильно говорит у Цицерона Сципион Эмилиан, что римскому народу не подобает одновременно повелевать народами и быть их мытарем. Присвоение портовых пошлин было несовместимо с принципом бескорыстной гегемонии. Высокий размер пошлин и притеснительный способ их взимания не способствовали их популярности. Уже в то время слово мытарь является у восточных народов синонимом слов «злодей» и «грабитель». Эта повинность больше всех других способствовала тому, что римское имя стало ненавистным в особенности на Востоке. Когда власть перешла к Гаю Гракху и к той партии, которая называла себя в Риме партией популяров, открыто объявлено было, что политическое владычество дает каждому участнику право на известное количество шеффелей зерна. Гегемония превратилась просто в собственность на землю; не только была введена полная эксплуатация, она была с бесстыдным цинизмом мотивирована, узаконена и прокламирована. Конечно, не случайно самое тяжелое бремя легло на самые невоинственные провинции — Сицилию и Азию.

За отсутствием точных сведений, приблизительным мерилом состояния римских финансов того времени могут служить в первую очередь общественные сооружения. В первые десятилетия этой эпохи общественные сооружения приняли самые широкие размеры; дорожное строительство никогда не проводилось так энергично, как в это время. В Италии к большой, вероятно, более старой, южной шоссейной дороге, которая была продолжением Аппиевой дороги и вела из Рима через Капую, Беневент, Венусию к портовым городам Таренту и Брундизию, присоединилась дорога, построенная Публием Попилием, консулом 622 г. [132 г.], ведущая от Капуи до Сицилийского пролива. На восточном побережье, где до сих пор шоссирован был только участок Фламиниевой дороги от Фанума до Аримина (I, 528), теперь была продлена прибрежная дорога к югу до Брундизия, а к северу через Атрию на По до Аквилеи; и тот же Попилий еще в том же году начал постройку дороги на участке от Аримина до Атрии. К числу построенных в это время римских государственных дорог следует также отнести обе большие этрусские шоссейные дороги — прибрежную, или Аврелиеву, дорогу, которая вела из Рима до Пизы и Луны и над которой работали, между прочим, в 631 г. [123 г.], и Кассиеву дорогу, которая шла через Сутрий и Клусий до Арреция и Флоренции и, кажется, была построена не раньше 583 г. [171 г.]. Вокруг самого Рима не было надобности в новых дорогах. Однако Мульвиев мост, по которому дорога Фламиния пересекала Тибр недалеко от Рима, был заново построен в 645 г. [109 г.] и возведен теперь из камня. Наконец, в северной Италии, в которой до сих пор не было других искусственных дорог, кроме дороги Фламиния — Эмилия, кончавшейся у Плацентии, была построена в 606 г. [148 г.] большая Постумиева дорога. Она вела из Генуи через Дертону, где тогда же, вероятно, была основана колония, через Плацентию, где соединялась с дорогой Фламиния — — Эмилия, затем через Кремону и Верону вела в Аквилею. Таким образом она соединила Тирренское море с Адриатическим. В 645 г. [109 г.] Марк Эмилий Скавр построил дорогу между Луной и Генуей, это непосредственно соединило Постумиеву дорогу с Римом. Гаю Гракху принадлежит другая заслуга в области дорожного дела в Италии. Он обеспечил содержание и ремонт больших грунтовых дорог; для этого при раздаче пахотных земель он отводил вдоль этих дорог участки, на владельцев которых возлагалась обязанность содержать дорогу в исправности. Кажется, от него или во всяком случае от комиссии по распределению земель ведет начало обычай обозначать границы между полями межевыми камнями, а также обычай ставить камни с обозначением числа миль. Гай Гракх заботился также о хороших проселочных дорогах, тоже на пользу земледелия. Но, несомненно, гораздо большее значение имела начавшаяся в эту эпоху постройка государственных шоссейных дорог в провинциях. Домитиева дорога после долгих приготовлений (I, 631) обеспечила сухопутное сообщение между Италией и Испанией; сооружение ее находилось в тесной связи с основанием Aquae Sextiae и Нарбона. Дороги Габиния и Эгнатия вели от главных городов на восточном побережье Адриатического моря внутрь страны. Первая шла от Салоны, вторая от Аполлонии и Диррахия. Немедленно после образования провинции Азии Манлий Аквилий в 625 г. [129 г.] начал постройку сети дорог; они вели от главного города Эфеса в различных направлениях к границам государства. В дошедших до нас отрывочных сведениях об этой эпохе нет указаний об этих сооружениях; однако они, несомненно, были связаны с консолидацией римского господства в Галлии, Далматии, Македонии и Малой Азии и сыграли чрезвычайно важную роль в централизации государства и цивилизации покоренных варварских областей.

Наряду с дорожным строительством предпринимались также обширные работы по осушке болот, по меньшей мере, в Италии. Так например, в 594 г. [160 г.] приступили с большой энергией и во всяком случае с временным успехом к осушке Понтинских болот, насущнейшему вопросу для средней Италии. В 645 г. [109 г.] в связи с сооружением североиталийских шоссейных дорог одновременно была проведена осушка низменности между Пармой и Плацентией. Наконец, правительство проявляло большую активность в проведении римских водопроводов, необходимых для здоровья и удобства населения столицы. На эти сооружения тратились большие средства. В 610 г. [144 г.] подверглись капитальному ремонту существовавшие еще в 442 и 492 гг. [312 и 262 гг.] водопроводы Аппия и реки Анио, кроме того были построены два новых водопровода: в 610 г. [144 г.] Марциев водопровод, который по качеству и обилию воды остался непревзойденным и в более позднее время, а спустя 19 лет — так называемый теплый водопровод. Какие операции совершало римское государственное казначейство, чтобы не прибегать к кредиту и за все расплачиваться наличными деньгами, нагляднее всего показывает история сооружения водопровода Марция. Необходимая для этого сумма в 180 миллионов сестерций была раздобыта и израсходована в три года. Отсюда можно заключать, что в государственной казне находились значительные резервы; уже в начале этого периода резервы доходили до 6 миллионов талеров (I, 754, 800), а впоследствии они, несомненно, постоянно возрастали.

Все эти факты в совокупности позволяют сделать вывод, что состояние римских финансов было в это время в общем благополучно. Однако и в области финансов тоже не следует упускать из виду, что хотя в первые две трети описываемого периода правительство построило блестящие и колоссальные сооружения, с другой стороны, оно не производило расходов на другие, по меньшей мере, столь же нужные предприятия. Мы уже указывали на недостаточность его забот по военному ведомству. В пограничных областях и даже в долине реки По грабили варвары, внутри государства, даже в Малой Азии, Сицилии и Италии хозяйничали банды разбойников. Флот был оставлен в полном пренебрежении; своих военных кораблей уже почти не было у Рима, а тех, которые строили и содержали для него подвластные города, было совершенно недостаточно, так что Рим не только не был в состоянии вести морских войн, но даже не мог положить конец морским разбоям. В самом Риме не предпринималось множество самых необходимых улучшений, в особенности же чрезвычайно запущены были речные сооружения. Столица все еще не имела другого моста через Тибр, кроме совсем старого деревянного, который вел через Тибрский остров к Яникулу. Тибр по-прежнему каждый год заливал улицы и сносил дома, нередко даже целые кварталы. Несмотря на это, ничего не предпринималось для укрепления берегов реки. Несмотря на мощное развитие заморской торговли, допустили обмеление Остийской гавани, и без того плохой. Правительство, которое при благоприятнейших обстоятельствах в течение 40-летнего внешнего и внутреннего мира не выполняет таких своих обязанностей, легко может сокращать налоги и притом все же иметь ежегодный излишек доходов над расходами и даже накопить значительные резервы. Но такое финансовое управление не заслуживает похвалы за свои внешне блестящие результаты; напротив, оно достойно порицания за дряблость, за отсутствие единого руководства, за порочное стремление льстить народу — эти недостатки оно проявило в области финансов, как и во всякой другой политической области.

Финансовое положение стало, конечно, гораздо хуже, когда разразилась гроза революции. Введенная Гаем Гракхом раздача хлеба гражданам столицы за бесценок являлась новым бременем для государства, крайне тяжелым даже с чисто финансовой точки зрения. Впрочем, вначале оно уравновешивалось открытием в провинции Азии новых источников дохода. Так или иначе, с тех пор, по-видимому, наступает почти полный застой в общественных сооружениях. Если в период от битвы при Пидне до Гая Гракха было воздвигнуто много общественных сооружений, то после 632 г. [122 г.] едва ли можно назвать что-либо, кроме начатых Марком Эмилием Скавром, в бытность его цензором в 645 г. [109 г.], построек мостов и дорог и работ по осушке болот. Трудно сказать, было ли это результатом раздач хлеба или, что, пожалуй, более правдоподобно, результатом системы излишних сбережений, характерной для правительства, которое все более превращалось в окостенелую олигархию. Об этой системе экономии имеется указание, что запасной фонд римского казначейства достиг наивысшего размера в 663 г. [91 г.]. Бури восстания и революции и приостановка в течение пяти лет поступления доходов из Малой Азии явились для римских финансов первым тяжелым испытанием после войны с Ганнибалом. Римские финансы не выдержали этого испытания. Различие между обеими эпохами, быть может, всего нагляднее сказывается в следующем: во время войны с Ганнибалом к запасному фонду пришлось прибегнуть (I, 608) лишь на десятом году войны, когда народ совершенно изнемогал под бременем налогов, во время же союзнической войны средства на покрытие расходов с самого начала брались из кассовой наличности, а когда уже после двух кампаний в казне ничего не осталось, правительство предпочло продать с торгов строительные участки в столице и реализовать храмовые сокровища, чем обложить граждан. Но как ни страшна была гроза, она миновала. Сулла снова привел в порядок финансы, хотя и ценою колоссальных экономических жертв, наложенных на римских подданных и италийских революционеров. Он прекратил раздачу хлеба, но сохранил налоги в Азии, хотя и в уменьшенном размере. В результате он добился удовлетворительного положения финансов, по крайней мере в том отношении, что постоянные расходы были много ниже постоянных доходов.

В частном хозяйстве того времени не замечается новых моментов. Положительные и отрицательные стороны общественных отношений в Италии, о которых мы говорили выше (I, 783—812), не изменились, а лишь развивались и обострялись.

Что касается сельского хозяйства, то мы уже видели, как возрастающая мощь капитала постепенно поглощала среднее и мелкое землевладение в Италии и провинциях. Точно так же под лучами солнца высыхают капли дождя. Правительство не только не противодействовало этому, но даже поощряло отдельными мероприятиями пагубное распределение земельной собственности. К числу таких мероприятий в первую очередь относится запрет виноделия и разведения оливок по ту сторону Альп; он издан был в интересах крупных италийских землевладельцев и купцов 108 . Правда, оппозиция, а также часть консерваторов, сочувствовавшая реформам, энергично выступали против этого зла. Проведя раздачу почти всех государственных земель, оба Гракха дали, таким образом, государству 80 000 новых италийских крестьян. Сулла поселил в Италии 120 000 колонистов и, таким образом, хоть частично, пополнил ряды италийских крестьян, поредевшие в результате революции и действий самого Суллы. Однако недостаточно время от времени пополнять сосуд, из которого постоянно вытекает вода. Здесь недостаточно даже значительных единовременных пополнений, а надо позаботиться о постоянном притоке. Делались неоднократные попытки создать такой приток, но безуспешно. В провинциях же не предпринималось абсолютно ничего для спасения крестьянства от скупавших его земли римских спекулянтов. Ведь жители провинций были только людьми и не составляли никакой политической партии! В результате рента от внеиталийской земли тоже все более и более уплывала в Рим. В середине этой эпохи плантаторская система хозяйства уже безусловно преобладала даже в отдельных областях Италии, например, в Этрурии. Впрочем, она даже достигла, по-своему, высокой степени процветания благодаря энергичному и рациональному ведению хозяйства и обильным денежным средствам. Особенно значительных успехов достигло италийское виноделие. Оно поощрялось и искусственными мерами; для него в принудительном порядке были открыты рынки сбыта в части провинций, а закон 593 г. [161 г.] против роскоши запретил ввоз иностранных вин в Италию. Вина аминейское и фалернское стали славиться наравне с фасосским и хиосским, а «опимиевское вино» 633 г. [121 г.] вспоминали еще долго после того, как была выпита последняя кружка.

О ремеслах и промышленности можно лишь сказать, что италийская нация проявила в этой области косность, граничащую с варварством. Римляне разрушили коринфские фабрики, бывшие хранителями ценных производственных традиций. Они сделали это не для того, чтобы самим построить такие же фабрики, а для того, чтобы по баснословным ценам скупать в греческих домах коринфские глиняные и медные сосуды и тому подобные «старинные изделия». Лишь некоторые ремесла, например, связанные со строительством, развивались сколько-нибудь, но они почти не приносили пользы обществу, так как и здесь во всяком более или менее крупном предприятии применялся рабский труд. Так например, при сооружении Марциева водопровода правительство заключило подряды на строительные работы и на поставку материала с 3 000 мастеров, причем каждый из них выполнял работы при помощи своих рабов.

Самой блестящей или, вернее, единственной блестящей стороной римского частного хозяйства являются денежные операции и торговля. На первом плане стоят аренда государственных земель и откуп налогов. Через эти каналы значительная, быть может, самая значительная часть римских государственных доходов текла в карманы римских капиталистов. Далее, на всей территории римского государства денежные операции были монополизированы римлянами. В одном сочинении, написанном вскоре после конца этой эпохи, говорится, что каждая копейка, обращавшаяся в Галлии, проходила через счетные книги римских купцов. Не подлежит сомнению, что так было повсюду. Соединение примитивной экономики и наглого использования политического могущества Рима в частных интересах каждого зажиточного римлянина привело к повсеместному распространению ростовщичества. Показателен пример с контрибуцией, наложенной Суллой в 670 г. [84 г.] на провинцию Азию. Римские капиталисты внесли ее в государственную казну авансом; за четырнадцать лет сумма контрибуции вместе с уплаченными и неуплаченными процентами превысила авансированную капиталистами сумму в шесть раз. Городам приходилось продавать свои общественные здания, произведения искусства и драгоценности, родители были вынуждены продавать своих взрослых детей, чтобы расплачиваться с римским кредитором. Нередко должник помимо нравственных мук подвергался пытке.

Сюда же относится оптовая торговля. Вывоз и ввоз Италии достигали весьма значительных размеров. Италия вывозила, главным образом, вино и оливковое масло, она была наряду с Грецией почти единственной поставщицей этих продуктов для всех средиземноморских стран; в то время виноделие в Массалийской и Турдетанской областях не могло быть значительным. Италийское вино отправлялось в большом количестве на Балеарские острова и в Кельтиберию, в Африку, где земля использовалась только под пашню и пастбища, в Нарбон и во внутреннюю Галлию. Еще значительнее вывоза был ввоз в Италию, являвшуюся тогда средоточием роскоши. Большинство предметов роскоши, изысканные яства, напитки, материи, драгоценные камни, книги, посуда, произведения искусства ввозились морским путем.

Работорговля достигла небывалых в средиземноморских областях размеров вследствие постоянно возраставшего спроса со стороны римских купцов. Она была тесно связана с пиратством. Все страны и народы платили ей дань, но, главным образом, охота за рабами производилась в Сирии и во внутренней части Малой Азии.

Ввоз заморских товаров в Италию сосредоточивался, главным образом, в обоих крупных торговых пунктах на Тирренском море: в Остии и Путеолах. Гавань в Остии была плоха, но это был ближайший к Риму порт и поэтому самый подходящий складочный пункт для менее ценных товаров. Хлеб для столицы ввозился через Остию, но торговля с Востоком предметами роскоши велась преимущественно через Путеолы. Удобная гавань в Путеолах привлекала корабли с ценным грузом, а поблизости вокруг города Байи вырастали одна за другой виллы и создавался рынок, мало уступавший Риму. Долгое время торговля предметами роскоши велась через Коринф, а после его разрушения через Делос. Поэтому Луцилий называет Путеолы италийским «малым Делосом». Во время войны с Митридатом Делос постигла катастрофа, от которой он уже не оправился; после этого жители Путеол завязали прямые сношения с Сирией и Александрией, и город все решительнее развивался в главный центр морской торговли Италии.

В пользу италиков шли доходы не только от италийской торговли, ввозной и вывозной; в Нарбоне они вели торговлю с кельтами и соперничали на этом поприще с массалийцами. Вообще не подлежит сомнению, что повсюду во всех сделках лучшую долю захватывали римские купцы, встречавшиеся везде в качестве заезжих гостей или оседлого населения.

Если подытожить все эти факты, то самой яркой чертой частного хозяйства этой эпохи оказывается финансовая олигархия римских капиталистов, не уступающая олигархии политической. В их руках сосредоточивалась земельная рента почти со всей Италии и лучших частей провинций, ростовщические проценты на монополизированный ими капитал, торговая прибыль со всего государства и, наконец, весьма значительная часть римских государственных доходов через аренду и откуп. О росте концентрации капитала свидетельствует повышение среднего уровня богатства. 3 миллиона сестерций считались теперь для сенатора умеренным состоянием, 2 миллиона — приличным состоянием для всадника. Имущество самого богатого человека гракховских времен, Публия Красса, консула в 623 г. [131 г.], оценивалось в 100 миллионов сестерций. Неудивительно, что это сословие капиталистов оказывало решающее влияние на внешнюю политику, что оно из-за торгового соперничества разрушило Карфаген и Коринф, как некогда этруски разрушили Алалию, а сиракузцы Цере; неудивительно, что оно вопреки сенату отстояло основанную в Нарбоне колонию. Неудивительно также, что эта олигархия капиталистов являлась серьезным и нередко успешным соперником аристократической олигархии в области внутренней политики. Однако неудивительно также, что разорившиеся богачи становились во главе взбунтовавшихся рабов. Это в очень болезненной форме напоминало обществу, что нетрудно найти дорогу от шикарного публичного дома в трущобы разбойников. Неудивительно, что эта финансовая вавилонская башня, покоившаяся не на чисто экономическом фундаменте, а на политическом господстве Рима, шаталась при всяком серьезном политическом кризисе, примерно так же, как очень похожее на нее здание наших государственных кредитных фондов. Мы не можем дольше останавливаться на деталях того колоссального финансового кризиса, который ударил по сословию римских капиталистов в результате движения, разразившегося в Италии и в Малой Азии в 664 г. [90 г.] и в следующих годах; не будем описывать банкротства государства и частных лиц, всеобщего обесценения земельных участков и паев в предприятиях. Но о характере и значении этих явлений можно безошибочно судить по их результатам: толпа кредиторов убивает претора; делается попытка исключить из состава сената всех сенаторов, у которых имеются долги; Сулла восстанавливает максимальную процентную ставку; революционная партия аннулирует 75 % всех долговых обязательств.

В результате такого хозяйствования естественно наступило обнищание провинций и сокращение населения. Зато всюду возрастало паразитическое население — приезжие или оседлые италики.

В Малой Азии погибло в один день, по рассказам современников, 80 000 человек италийского происхождения. О многочисленности италиков на Делосе свидетельствуют сохранившиеся до настоящего времени на острове надгробные камни, а также указание, что по приказу Митридата на Делосе было убито 20 000 иностранцев, главным образом, италийских купцов. В Африке было так много италиков, что нумидийский город Цирту можно было защищать от Югурты, главным образом, их силами. О Галлии тоже сообщается, что она была наводнена римскими купцами. Только относительно Испании нет таких указаний и, вероятно, не случайно. Напротив, в самой Италии свободное население, несомненно, в общем уменьшилось в эту эпоху. Впрочем, не мало способствовали этому гражданские войны; по суммарным и мало надежным данным, в них погибло от 100 000 до 150 000 римских граждан, всего же италийского населения до 300 000. Но еще пагубнее было разорение среднего сословия и безмерный рост купеческой эмиграции, вследствие чего значительная часть италийской молодежи проводила свои лучшие годы на чужбине.

Весьма сомнительным возмещением был прилив свободного паразитического эллинско-восточного населения. Это были дипломаты царей или городских общин, врачи, учителя, попы, слуги, бездельники, всевозможные аферисты и жулики, подвизавшиеся в столице, и купцы и моряки в Остии, Путеолах и Брундизии.

Еще опаснее был несоразмерный рост числа рабов в Италии. Италийское население насчитывало по цензу 684 г. [70 г.] 910 000 мужчин, способных носить оружие. Чтобы получить число всего свободного населения на полуострове, следует прибавить к этой цифре случайно пропущенных граждан, затем латинов между Альпами и рекой По и иностранцев с постоянным жительством в Италии; вычесть же надо тех римских граждан, которые постоянно проживали в чужих странах. Таким образом общее число свободного населения на полуострове вряд ли превышало 6—7 миллионов. Если бы все тогдашнее население полуострова равнялось теперешнему, то мы должны были бы принять число рабов в 13—14 миллионов. Однако нет надобности прибегать к таким обманчивым вычислениям, чтобы наглядно представить себе всю напряженность положения в Италии. Об этом достаточно красноречиво говорят местные восстания рабов и тот факт, что с начала эпохи революций в конце каждого восстания к рабам в Италии обращаются с призывом взяться за оружие против своих господ и завоевать себе свободу. Если представить себе современную Англию с ее лордами и сквайрами, а главное — с ее Сити, но предположить, что ее свободные держатели и фермеры превратились в пролетариев, а рабочие и матросы — в рабов, мы получим приблизительную картину того, что представляло население Италии в описываемую нами эпоху.

Экономические отношения этой эпохи отражаются для нас, как в зеркале, в римской монетной системе. Римляне обращались с последней, как предусмотрительные купцы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.