Бросок через пролив

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бросок через пролив

Итак, в течение июля – августа 1943 года Красная Армия нанесла сокрушительное поражение гитлеровцам на Курской дуге. В конце сентября наши войска вышли к Днепру и форсировали его на широком фронте, захватив большие плацдармы на той стороне.

В первой половине октября Северо-Кавказский фронт завершил освобождение Таманского полуострова.

Вполне естественно, встал вопрос об уничтожении 17-й армии гитлеровцев в Крыму.

То, что такая задача встанет, генерал Петров предвидел еще в разгар операции на Таманском полуострове. Руководя этими боями, Иван Ефимович уже обдумывал план форсирования Керченского пролива и вырабатывал свое решение. Он поставил задачу начальнику разведки генералу Трусову – добыть данные о силах противника в Крыму и на море, о его обороне на побережье и в глубине, о резервах и замыслах.

С начальником штаба фронта Ласкиным командующий поделился первыми наметками плана и просил его в строгой тайне начать разработку операции.

В общих чертах замысел Петрова сводился к следующему: форсировать пролив на широком фронте, чтобы противник рассредоточил свои войска в борьбе с десантами и не мог наносить сильные контрудары.

Для осуществления такого форсирования требовалось много переправочных средств, и Петров дал указания командующим Черноморским флотом, адмиралу Владимирскому, и Азовской флотилией, контр-адмиралу Горшкову, доложить, чем они располагают, и готовить как можно больше кораблей всех видов.

Но из доклада моряков выяснилось, что они не могут выделить кораблей столько, сколько необходимо для осуществления замысла командующего фронтом: многие корабли находились в ремонте, мелкие суда угнаны гитлеровцами в Крым при отступлении. Таким образом, с первых же шагов генерал Петров столкнулся с большими трудностями. Форсировать пролив надо, но не на чем. Поддерживать огнем десанты надо, но большая часть артиллерии не достанет врага на том берегу.

Задача на форсирование придет со дня на день, но наступила осень, море почти постоянно штормит, на имеющихся плавсредствах до врага не доберешься, утопишь десанты еще на подходе.

И опять начинаются мучительные поиски выхода из, казалось бы, безвыходного положения. Но пока идут разведка, рекогносцировки, Петров решил это время использовать для подготовки и обучения войск.

Учились все – штабы, командиры частей, войска. Отрабатывали погрузку, выгрузку и бой за овладение береговой полосой. Учились днем и ночью. И никто не проклинал Петрова, несмотря на усталость после недавних боев, все понимали, какое трудное дело предстоит, многие уже побывали до этого в десантных операциях, знали цену хорошей подготовке.

Сам Петров день и ночь носился на своем «виллисе». В порыжевшей старой кожаной куртке, полевой фуражке, в простых яловых сапогах он, увязая в раскисшей от дождей земле, ходил и ходил по берегу пролива. Было холодно, дул пронизывающий до костей ледяной ветер. Над морем стлался рыхлый туман, крымский берег едва виден вдали мутной темной полоской.

Петров объехал всех командующих армиями, беседовал, советовался с ними. Особенно много времени уделял вице-адмиралу Владимирскому и контр-адмиралу Горшкову как знатокам этих мест, повадок моря и, главное, средств и возможностей для осуществления переправы.

Бывая в частях, Петров приглядывался к командирам, кто в каком состоянии, подбирал тех, кому придется совершить первый, самый трудный и ответственный бросок.

Как он это делал, лучше всего расскажет генерал В. Ф. Гладков – один из тех, на кого пал выбор Петрова:

«Было это 25 сентября 1943 года. Я получил телефонограмму из штаба фронта: прибыть к генералу И. Е. Петрову. Первая встреча с командующим фронтом волновала. От товарищей я услышал о генерале много хорошего. Говорили, что это человек не только обширных военных познаний, опыта, но и большой души. Я не знал, по какому поводу он вызывает меня, командира 318-й дивизии, которая после боев за Новороссийск и Анапу была выведена в резерв фронта.

На командном пункте в лесу близ станицы Крымской дежурный провел меня в палатку командующего. Над рабочей картой, лежавшей на большом столе, склонился полный высокий генерал с чисто выбритой головой и рыжеватыми, опущенными вниз усами. Увидев меня, он выпрямился во весь рост, поправил пенсне и широко шагнул навстречу.

– А, товарищ Гладков! Так быстро доехали?

Я объяснил, что дорога прекрасная, сто километров ехал всего два часа.

Генерал любезно предложил сесть и сам сел рядом, окинув меня взглядом добрых глаз.

Командующий хорошо отозвался о действиях нашей дивизии при освобождении Новороссийска и Анапы.

– Звание Новороссийской ей не зря присвоено, товарищ Гладков. Это имя должно стать гордостью для всех солдат и офицеров. Правительственные награды, как получите, постарайтесь вручить в торжественной обстановке.

Затем И. Е. Петров перевел разговор на славную историю Малой земли, и я сразу насторожился, почувствовав: речь пойдет о главном!..

– Высадка десанта, – говорил командующий, – дело сложное. Оно требует от солдат и командиров особого мужества, инициативы, стойкости, готовности к любым случайностям. Вы это сами знаете по опыту Малой земли. Не хочу скрывать от вас: после овладения Таманским полуостровом нам придется форсировать Керченский пролив. К этому же должны готовиться уже сейчас. Пролив – большое препятствие, преодоление его будет стоить немалых усилий.

– Буду рад, если доверите эту почетную задачу нашей дивизии.

– Ваш Тридцать девятый полк, – продолжал генерал, – вместе с частями морской пехоты участвовал в форсировании Цемесской бухты. Вот вам костяк будущего десанта в Крым. Используйте солдат этого полка в качестве инструкторов. Добивайтесь, чтобы люди не боялись воды, приучайте к самостоятельным действиям, поощряйте инициативу, воспитывайте у бойцов упорство и стойкость.

В заключение командующий предупредил: о нашем разговоре – никому ни слова. Все это пока предварительная наметка. С командующими армиями и на Военном совете вопрос о десанте еще не решался.

Прощаясь, И. Е. Петров сказал:

– Ну, желаю вам, Василий Федорович, успехов и здоровья. Здоровье в таком деле играет не последнюю роль, тут потребуется такая выносливость!.. Передавайте привет славным новороссийцам!

Много дум вызвала встреча с генералом Петровым. Конечно, взволновало доверие командующего. Петров ведь знал, что я всего неделю назад принял 318-ю, мне еще нужно вживаться в коллектив, «брать его в руки», на что генерал своими советами и нацеливал. Но самое большое впечатление оставила у меня в душе та часть беседы, которая касалась самой нашей дивизии. Несомненно, Петров верил, что она способна на такое трудное дело, как десант в Крым, и пояснил почему, назвав ее людей емким словом «новороссийцы»…»

Хочу обратить внимание читателей на дату, когда Гладков был вызван к Петрову, – 25 сентября. В этот день части 56-й армии вели упорные бои в районе станицы Гостагаевская, в этот же день по приказу Петрова 18-я армия во взаимодействии с моряками высадила десант в районе Благовещенской, и бои там были очень напряженные. На всех участках фронта тоже шли ожесточенные схватки. А Петров, оказывается, уже довольно детально обдумывает форсирование Керченского пролива.

Поскольку генерал Гладков в Керченской десантной операции стал одним из главных героев, да и в дальнейшем, например на Карпатах, будет служить под командованием Петрова, мне хочется познакомить с ним читателей поближе.

Было ему тогда, на Тамани, сорок пять лет, послужил он в армии немало: в 1918 году добровольцем пошел в Красную Армию. В годы гражданской войны участвовал в боях в этих же местах, на Кубани и в Крыму, был награжден за отвагу и мужество именным боевым оружием. Между двумя войнами прошел путь от командира эскадрона до командира бригады.

Я был знаком с Василием Федоровичем по делам литературным. После ухода в отставку Гладков стал писать мемуары, много лет посещал литературное объединение при Центральном доме Советской Армии. Руководит этим объединением и по сей день известный писатель Иван Григорьевич Падерин, также фронтовик, много повидавший и повоевавший офицер. По приглашению Падерина я не раз выступал перед членами литобъединения, делился своим писательским опытом. Надо сказать, что объединение отличается от многих таких организаций тем, что здесь собираются не начинающие, желторотые юноши, а в большинстве люди седые, прошедшие войну. Одним из таких был и Гладков. Мы встречались с ним не только на официальных занятиях, Василий Федорович посещал Дом литераторов, а потом выяснилось, что мы живем неподалеку друг от друга, на проспекте Мира – он у Рижского вокзала, а я у Колхозной площади. На прогулках вечерком мы не раз с ним встречались. Вот из этих бесед с ним и конечно же из его книги «Десант на Эльтиген» я узнал о Петрове много интересного.

…И вот наконец у генерала Петрова полная ясность в вопросе о положении своих войск, о противнике, о всем необходимом для десантирования. Решение созрело.

И как оказался дальновиден Петров, проделав всю подготовительную работу еще в ходе боев за Тамань! 9 октября он доложил в Ставку о том, что «на Кубани и Таманском полуострове не осталось ни одного живого немца, кроме пленных», а 12 октября получил директиву Ставки. В ней Северо-Кавказскому фронту приказывалось подготовить и высадить крупный десант на Керченский полуостров, захватить оперативный плацдарм, чтобы потом развернуть с него наступление на запад и во взаимодействии с войсками Южного (в дальнейшем 4-го Украинского) фронта, который будет наступать с севера, через Перекопский перешеек, освободить Крым.

Вечером того же 12 октября свой нанесенный на карту замысел Петров доложил представителю Ставки Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко. Поскольку Семен Константинович и сам участвовал в рекогносцировке и не раз встречался с командующими армиями и флотом, беседовал с И. Е. Петровым, то представленный замысел он полностью одобрил. Ночью решение командующего фронтом на проведение десантной операции было представлено в Генштаб, а 13 октября Ставка утвердила его.

Здесь я вынужден рассказать об одном трагическом эпизоде, поскольку он имел серьезные последствия для Ивана Ефимовича, хотя, как увидят читатели, никакой вины Петрова в этой беде не было.

В те дни, когда Петров проводил рекогносцировку и готовил войска к форсированию пролива, на Черноморский флот прибыл нарком Военно-Морского Флота СССР Н. Г. Кузнецов. О том, что произошло, я расскажу отрывками из его воспоминаний:

«Командующий Черноморским флотом распоряжением от 5 октября 1943 года поставил перед эскадрой задачу силами 1-го дивизиона эсминцев во взаимодействии с торпедными катерами и авиацией флота в ночь на 6 октября произвести набег на морские коммуникации противника у южного побережья Крыма и обстрелять порты Феодосия и Ялта, где разведка обнаружила большое скопление плавсредств. В набег были выделены лидер эсминцев „Харьков“, эскадренные миноносцы „Беспощадный“ и „Способный“. Для их прикрытия выделялись все имевшиеся в наличии истребители дальнего действия. Перед выходом командующий флотом вице-адмирал Л. А. Владимирский лично проинструктировал командиров кораблей».

Далее адмирал Кузнецов излагает, как были потоплены противником все три наших боевых корабля. Каждый при желании может прочитать подробности об этом в его книге «Курсом к победе», отмечу лишь то, что имеет отношение к Петрову:

«На войне потери неизбежны. Но случай с тремя эсминцами ничем нельзя оправдать. Вернувшись в Москву, я со всей откровенностью, признавая и свою вину, доложил обо всем И. В. Сталину. В ответ услышал горький упрек. Он был справедлив. Обстрел кораблями побережья Крыма осуществлялся с согласия генерала И. Е. Петрова. Ему тоже досталось от Верховного. А больше всего, конечно, командующему флотом Л. А. Владимирскому. Урок был тяжелый – на всю жизнь».

Я привожу этот случай для того, чтобы показать, в каком душевном напряжении приходилось работать в те дни Петрову. Получить в этом случае нагоняй от Верховного было неприятно. Операцию, в которой погибли корабли, задумал и проводил командующий Черноморским флотом. Во время ее проведения на КП командующего флотом был нарком ВМФ Кузнецов, он же представитель Ставки, то есть старший по отношению к Петрову и по должности и по званию. «Я был в то время на КП Владимирского. Командующий флотом старался чем мог помочь кораблям…» – пишет сам Кузнецов. Петров, конечно, вместе с ними несет ответственность, потому что обстрел кораблями побережья Крыма осуществлялся с его согласия.

Тяжело было всем: погибли несколько сот замечательных моряков, три отличных современных боевых корабля, но Петров понимал – надо во что бы то ни стало перебороть горечь и создать у людей необходимое для операции боевое настроение. И он неутомимо проводит встречи, совещания, беседы. Для примера приведу несколько рассказов очевидцев. Вот что вспоминал В. Ф. Гладков:

«На рассвете к нам приехал генерал И. Е. Петров. Прошел по берегу, посмотрел, как идут тренировки. Похвалил солдат:

– Лихо атакуете. Давайте так же действовать на том берегу.

Командующий фронтом присел на обросший мхом камень, прислушался к рокоту прибоя.

– Шумит волна, шумит… Сколько тут, в этих местах, носит она мертвых гитлеровцев? Привирают фашисты, что им удалось вывести с Тамани свои войска. Эх, Тамань! Кто здесь только не воевал! Греки, гунны, хазары, монголы, турки. Белогвардейцев мы тут били, а теперь вот и фашистов приходится колотить.

– Да, тут каждый камень напоминает о войнах. Я смотрю на ваш орден Суворова, товарищ генерал, и вспоминаю – ведь и Суворов тут воевал, – заметил я.

– Видите ту высоту? – указал Петров.

– Вижу.

– Это и есть Фанагория, та самая знаменитая суворовская Фанагория, последняя крепость на кубанской земле. Суворов немало потрудился тут со своим кубанским полком – целых пять лет!

Мы подошли к группе солдат.

– Как идут занятия, товарищи? – спросил Петров. – Трудновато действовать ночью?

– Никак нет, товарищ командующий! – ответил сержант Толстое. – Мы помним слова Суворова, что тяжело в ученье – легко в бою.

– Да тут все орденоносцы! Вы за что получили орден? – обращаясь к Толстову, спросил генерал.

– За Новороссийск.

– Он бронебойщик у нас. На плацдарме в районе электростанции своим ПТР разбил в доте два пулемета, – сказал командир роты Мирошник.

– Что ж, товарищ сержант, и в дальнейшем желаю успеха…

Люди обступили командующего фронтом. Чувствовалось, генерал душой отдыхает в тесном солдатском кругу.

Потом мы поехали на встречу с маршалом. Офицеры уселись в автобус. Меня командующий пригласил в свою машину. Шофер осторожно объезжал свежие воронки. На обочинах дороги виднелись разбитые немецкие пушки и танки.

– О чем задумались, Василий Федорович?

– Мои мысли на той стороне пролива, товарищ командующий.

– Уверен, что у вас все будет хорошо. Конечно, задуманный план чрезвычайно труден. Главная беда, что сосредоточение наших войск в Тамани от немцев не замаскируешь. Но вот направление и места высадки можно скрыть. Это в наших возможностях. А ваше дело вцепиться в крымский берег и держаться…»

А вот беседа с командирами, на которой был Ласкин и пересказал мне выступление Петрова:

– «Вам партия и народ доверили вести в бой людей. Это ответственное дело. Вы должны действовать полновластно и разумно. Выполняя задачу, всегда думайте о сохранении жизни людей. Чтобы поднять их в атаку, обеспечьте огнем, уловите и не упустите для этого момент. Конечно, в бой идти всем немного страшновато. Но люди от природы разные, и страх у каждого проявляется по-разному. Один в какой-то момент дрожит от опасности, боится поднять голову из укрытия. В другом тоже проявляется это „немного страшновато“, но в нем больше спокойствия и разумности. Такой всегда ищет противника и знает, когда нужно укрыться, когда сделать бросок вперед, когда произвести меткий выстрел. Третьи просто смелые люди, они легко пренебрегают опасностью и даже излишне бравируют на поле боя. Но без таких нет побед. Именно такие часто ведут за собой целый коллектив, в котором находятся. Именно смелыми определяется общий моральный настрой коллектива. И даже тот, кто в один из моментов боялся поднять голову, дрожал от опасности, в другой раз со всеми товарищами смело идет на огонь пулеметов. А если такой прошел через два-три жарких боя, то он уже переродился. И скажем так: страшновато бывает только на первых порах. А когда вошел в жаркий бой, то ненависть и чувство мести к врагу закипело до предела, и тогда о страхе не думаешь. Боец всецело думает о том, как побить противника, как выполнить задачу, а командир – еще и о сохранении людей…»

А кто был на сей раз противником Петрова? Какие задачи он получил, какие замыслы вынашивал? Генерал-полковник Руофф после неудач на Таманском полуострове был отозван. Как раз в те дни, когда Петров получил директиву на форсирование пролива, в командование 17-й немецкой армией вступил генерал Эрвин Енеке, бывший до этого начальником штаба 17-й армии. Так что он не был новичком на этом направлении. И вообще он старый служака: лейтенантом стал еще в 1910 году, в агрессивных походах Гитлера по Европе в 1939 году уже был генерал-майором. Вот несколько слов из аттестации в дни назначения Енеке на должность командующего 17-й армией: «Очень самостоятельный. Выраженный оптимист. Высокая оперативность».

В приказе от 4 сентября 1943 года за подписью Гитлера было сказано:

«Оборона Крыма должна быть организована непременно так, чтобы ни в коем случае не допустить прохода кораблей через Керченский пролив в Азовском море. Поэтому следует своевременно произвести необходимое блокирование и минирование этого пролива, а также поставить под обстрел достаточных сил артиллерии».

Особо предписывалось командующему войсками в Крыму:

«Немецко-румынские войска должны удержаться в Крыму и образовать клин в тылу Красной Армии для возобновления германского наступления на Украине».

Имелось в виду наносить отсюда, из Крыма, удары по флангу и тылу советских войск, вышедших к Днепру.

Генерал Трусов докладывал командующему фронтом последние сведения:

– Придавая важное значение Крыму, гитлеровское командование стремится усилить Семнадцатую армию, серьезно ослабленную в боях на Тамани, и спешно направляет в Крым подкрепления морем и по воздуху. Войска перебрасываются из Франции и Голландии. Особенно заметно идет усиление авиации. Семнадцатая армия имеет двенадцать дивизий, пять немецких и семь румынских, общей численностью до двухсот тысяч человек. Непосредственно же перед нами на восточном побережье Керченского полуострова обороняется оперативная группа – Пятый армейский немецкий корпус в составе двух немецких пехотных дивизий, две дивизии румын и до десяти отдельных частей. Общая численность группы достигает свыше восьмидесяти пяти тысяч человек, у нее имеется сто семьдесят пять орудий полевой и береговой артиллерии и до шестидесяти танков. Немецкое командование, обеспокоенное выходом войск Четвертого Украинского фронта к Перекопу и Сивашу и ожидая высадки десанта через пролив, стремится не допустить смыкания советских войск, наступающих с севера и востока, и принимает все меры к укреплению обороны в наиболее вероятных местах высадки наших десантов. На побережье создана система опорных пунктов, насыщенных огневыми средствами, опоясанных минами и густой сетью проволочных заграждений, установленных на берегу и в воде в нескольких десятках метров от берега. Кроме этого, вдоль всего побережья размещены противокорабельные мины. В состав противодесантной обороны включены боевые корабли, базирующиеся в портах Керчь, Камыш-Бурун и Феодосия, всего тридцать семь торпедных и двадцать пять сторожевых катеров, шесть тральщиков и свыше шестидесяти быстроходных десантных барж. В малых кораблях враг превосходит нас и может серьезно препятствовать десантированию. Вывод: крупные немецкие сухопутные силы, занявшие оборону на укрепленном рубеже и выгодных высотах по восточному побережью полуострова, имея перед собой широкий пролив, взаимодействуя с морскими силами и поддерживаемые сильной авиацией, могут оказывать нашим войскам самое упорное сопротивление как при высадке десантов, так и в ходе борьбы за завоевание плацдарма. Упорное сопротивление гитлеровцев следует ожидать и в глубине полуострова, поскольку там они тоже подготовили три оборонительных рубежа.

– Ну а слабые стороны? – спросил Петров.

– Существенная слабость Семнадцатой армии заключается в том, что с выходом войск Четвертого Украинского фронта к Перекопу и устью Днепра армия оказалась блокированной, отрезанной от основных сухопутных сил и от глубокого тыла. Снабжение ее может осуществляться только по морским коммуникациям и по воздуху.

– Что и требовалось доказать, – заключил Петров. – Семнадцатая армия в мешке, из которого мы ее не выпустим!

* * *

27 октября, накануне высадки десанта, день был тихий, над водами пролива парили чайки. Но к полудню налетел ветер и погода стала резко ухудшаться. Пролив стал вздуваться, и по нему покатились волны. К концу дня загудели Азовское и Черное моря, шторм достиг шести баллов.

Петров, посоветовавшись с вице-адмиралом Л. А. Владимирским и контр-адмиралом С. Г. Горшковым, отложил высадку на три дня. Раньше, по докладам моряков, шторм не утихнет.

И действительно, в конце 30 октября ветер стал ослабевать. Синоптики-моряки предсказывали улучшение погоды.

Командующий фронтом решил начать десантирование в ночь на 1 ноября.

30 октября Петров вышел на западный берег Таманского полуострова и пристально вглядывался в пролив и крымский берег. Ветер еще трепал низкие тучи и гнал по проливу высокие валы, но все же шторм заметно утихал.

Вечером Иван Ефимович выехал в 386-й отдельный батальон моряков. Он знал, что этот батальон шел первым в голове десанта 318-й дивизии. Не снизилось ли здесь настроение в дни ожидания?

– Ну как, пойдем на Крым? – спросил командующий.

– А как же иначе, товарищ генерал? Надо взять. Столько готовились!

К полудню ветер утих. Шли на убыль и волны. Немедленно во всех пунктах началась погрузка тяжелого вооружения, боеприпасов на катера, самоходные баржи, мотоботы.

Командующий фронтом, член Военного совета фронта В. А. Баюков и начштаба Ласкин прибыли в район Темрюка на КП армии.

Командарм 56-й генерал К. С. Мельник и командующий Азовской флотилией С. Г. Горшков еще раз доложили Военному совету фронта о полной готовности войск и переправочных средств к десантной операции и о порядке выдвижения первого эшелона десанта.

Здесь, на главном керченском направлении, в качестве первого эшелона десанта для захвата в Крыму оперативного плацдарма должны были высаживаться части 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерала В. Ф. Сергацкова: на участке Маяк – Жуковка 2-я гвардейская стрелковая дивизия генерала А. П. Турчинского, с которой в качестве штурмового отряда шел 369-й отдельный батальон морской пехоты, а южнее, на участке Опасная – Еникале, 55-я гвардейская дивизия генерала Б. Н. Аршинцева. Через сутки в качестве второго эшелона оперативного десанта планировалась высадка 32-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием полковника Г. Т. Василенко.

Вслед за 11-м гвардейским корпусом должен был высаживаться 16-й стрелковый корпус под командованием генерала К. И. Провалова.

Петров не отказался от мысли растянуть силы противника. Для отвлечения внимания от главного направления на флангах основных десантов выбрасывались два демонстративных десанта: в районе мыса Тархан, на северо-восточном побережье Керченского полуострова, и в районе горы Опук, юго-западнее Эльтигена.

Когда наступила полная темнота, погрузка и посадка уже были закончены. В 21.00 десантные отряды на 150 судах, выделенных Азовской флотилией, должны были выйти в Азовское море, пройти по нему свыше тридцати километров, чтобы к 24 часам оказаться на линии старта кордон Ильич – коса Чушка, а затем броском устремиться через пролив к крымской земле.

На южном, эльтигенском направлении в эти часы проходила точно такая же работа.

Но опять неожиданно подул сильный и холодный ветер. За какие-то минуты небо почернело. Пошел дождь. На воде показались белые гребешки.

Позвонил командарм 18-й К. Н. Леселидзе и доложил Петрову:

– Ветер усиливается, море зашумело. Моряки запаздывают с подачей плавсредств, и посадка затягивается.

– Нажмите, Константин Николаевич, добивайтесь, чтобы десантные отряды вышли на старт к двадцати четырем часам, – потребовал Петров.

Позвонил командующий артиллерией фронта генерал А. К. Сивков:

– Артиллерийские огневые позиции на косе Чушка почти полностью оказались в воде.

– Можно ли вести огонь? – спросил Петров.

– Пока да, – ответил генерал.

Доложил и командующий Азовской флотилией контр-адмирал С. Г. Горшков:

– Азовское море и пролив уже разбушевались, а ветер продолжает усиливаться. Погода имеет тенденцию к ухудшению. Если так будет продолжаться дальше, то целесообразно еще раз перенести срок высадки.

– А если еще с неделю будет такая погода? На войне без риска не обойтись. Ведь уже четвертые сутки штормовая погода срывает нам операцию, – ответил Петров и тут же позвонил командующему Черноморским флотом Владимирскому.

Тот с предложением Горшкова не согласился:

– Шторма не будет. А если пролив и будет шуметь, то это усыпит бдительность противника.

Петров опять позвонил К. Н. Леселидзе. Константин Николаевич тоже докладывал:

– Погода становится хуже. Несмотря на нажим, график посадки поломался. Но если Владимирский считает, что шторм такой силы не опасен и усыпит противника, форсировать пролив будем.

Учтя мнения командующих 18-й армией и Черноморским флотом, непосредственно руководивших этим десантированием на эльтигенском направлении, Петров позвонил и сказал Горшкову и Мельнику:

– Будем высаживать десанты, больше откладывать и ждать нельзя.

И в 21 час на причалах у Темрюка прозвучала команда: «Полный вперед!» Первые корабли пошли в темноту, в Азовское море.

Когда штурмовые отряды десанта вышли в открытое море, волны стали бросать мотоботы во все стороны, угрожая перевернуть их. Суда стали трудноуправляемыми. Выдвижение десанта на исходный рубеж запаздывало более чем на час.

Иван Ефимович волновался, раздумывая о том, что же делать дальше. Но, всегда остро чувствующий свою ответственность за выполнение задач, он старался сохранить спокойствие. В этой сложной ситуации именно он не имеет права терять самообладание, выдержку, твердость. Командующему можно помогать, давать советы, пока идет выработка решения. Но когда оно принято, а тем более началось его осуществление, никто не сунется обсуждать это решение или не соглашаться с ним. И сам Петров ясно сознавал, что в таких ситуациях командующий должен рассчитывать только на себя. Именно ему надлежит преодолеть тяжелые сомнения, пережить сильное нервное напряжение, но он, и только он, сейчас руководит операцией.

– Шторм на Азовском море уже достигает более шести баллов. Это почти на два балла выше, чем на Черном, – докладывали синоптики.

– Уже… – сказал Горшков. – Значит, может быть еще сильнее?

– Не исключено и весьма вероятно, – ответили синоптики.

Иван Ефимович спросил Горшкова:

– Ну как, Сергей Георгиевич, оцениваете обстановку на море?

– При таком шторме поход в море и через пролив крупным десантом на наших мелких судах считаю невозможным. Десант будет разбросан по морю, может не высадиться, неизбежны большие потери.

Вот так нелегко бывает порой полководцу из-за причин, казалось бы не имеющих отношения к делам воинским.

Выше я говорил о том, как в операции «Горы» дороги оказывали чуть ли не решающее влияние на ход боев. И вот теперь – погода! Но что бы ни мешало, полководец должен найти способ преодолеть трудности и привести свои войска к победе. На этом этапе битвы десант надо высадить на берег, а не на морское дно! Стихия оказалась сильнее желания, приказа, техники – всего, что могли противопоставить ей люди.

И поэтому Петров вынужден был дать распоряжение Горшкову и командарму 56-й Мельнику вернуть десанты в исходное положение.

Ох, нелегко остановить и повернуть запущенный боевой механизм с сотнями кораблей, с войсками в 30 тысяч с лишком человек, с морскими и авиационными службами.

– Если мы сохраним людей и плавсредства, – сказал Петров Ласкину, – то задача все же будет выполнена, хотя и не в эту ночь.

Занимаясь решением задачи на главном направлении, Петров на какое-то время ослабил внимание и контроль за ходом дел в 18-й армии, на эльтигенском направлении. Он знал, что из-за нарушения графика погрузки и посадки войск и там выход десанта задерживался. Петров позвонил Леселидзе:

– Что и как у вас?

– Десант вышел в море с опозданием на два часа, – доложил Леселидзе. – По расчетам, передовые отряды через час должны выйти на исходный рубеж.

Петров проинформировал его о погоде на Азовском море, о положении дел с десантом 56-й армии и приказал вышедший на Эльтиген десант немедленно возвратить в исходное положение.

Через полчаса Леселидзе докладывал:

– Гладков приказ на возвращение десанта получил. Но до его получения десантные отряды уже успели войти в пролив…

Дальше пусть рассказывает Гладков:

«Резкий ветер бил в лицо. Холодные брызги обдавали людей с головы до ног. Под ударами волн гудели корпуса перегруженных судов, шторм относил их от намеченного курса, но они упорно пробивались вперед. Изредка прожектор рассекал вдалеке своим огненным мечом темноту ночи, на мгновение освещал пенистые гребни. Поднявшись вверх, луч таял в тяжелых иссиня-черных тучах. „Осторожно! Идем через минное поле!“… На секунду похолодело сердце. Хоть бы скорее на берег! Хоть бы скорее начался бой…

Мы были уже близко к цели, когда наш плавучий отряд нащупали немецкие прожекторы. Нестерпимый свет ослепил меня. Заслоняя ладонью глаза, я огляделся и увидел вокруг флагмана десятки катеров и мотоботов, баржи, плоты, поставленные на пустые железные бочки. Все это зарывалось в пенящуюся воду, вздымалось и падало на волнах, лавиной катилось к берегу. Лучи вражеских прожекторов вцепились в нас и не отпускали. «Ну, сейчас будет баня!» – мелькнула мысль.

С мотоботов, вырвавшихся вперед, взлетели красные ракеты – требование дать заградительный огонь. Тотчас позади нас полыхнул молниями родной берег Тамани. Над нашими головами с визгом полетели, ввинчиваясь в плотный влажный воздух, сотни снарядов тяжелой артиллерии. С Тамани слышался ровный сильный гул. Одновременно в небе зарокотали моторы. Летчики устремились к берегу Крыма, чтобы подавить вражескую артиллерию.

Мы с жадностью смотрели вперед. Берег перед нами пламенел. Там сверкали разрывы снарядов. Вставали и разламывались столбы дыма. Метались языки огня. Справа что-то ярко вспыхнуло и осветило окрестность ровным желтым светом. Очевидно, снаряд поджег какое-то легкое строение или стог сена. «Огненная земля», – взволнованно произнес кто-то в темноте…

Внезапно палуба ушла из-под ног. В носовой части корабля мелькнула сначала тусклая, потом ослепительная вспышка. Взрыв. Кто-то крикнул. Пригнувшись, пробежали матросы. Потом они прошли обратно с носилками, на которых лежал человек, покрытый с головой черной шинелью.

– Кого убило?

– Капитана третьего ранга Сипягина…

К 5 часам утра штурмовые отряды на плоскодонных судах добрались до берега. С моря мы могли определить это по звукам стрельбы. Было слышно, как затараторили пулеметы немецких дзотов…

Я подошел к офицеру, заменившему Сипягина, и спросил:

– Когда начнете разгрузку катеров и барж? Когда высадите мой штаб?

– Не знаю, товарищ полковник. Высаживаться не на чем.

– Как не на чем?

– Плавсредства не вернулись.

Это была самая большая ошибка в плане десантной операции. Расчет был на плоскодонные суда: доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант. Но большинство плоскодонных судов сразу вышло из строя. Некоторые погибли от огня, несколько подорвалось на минах. Эти неизбежные потери мы учитывали и предвидели. Мы не учли силу шторма: основную часть плавсредств штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни. Высаживаться было не на чем…

Подошел морской офицер и сказал:

– По радио получен приказ: вернуть все корабли глубокой осадки в Тамань. Ложусь на обратный курс.

Корабли разворачивались и уходили.

Они уходили от крымского берега.

А там возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясая руками над головой. На берегу видели, что корабли уходят. Что подумают высадившиеся бойцы?»

Вот так и произошло! Столько затрачено сил, на берегу бьется передовой отряд, а главные силы уходят от крымского берега!

Но и моряков здесь нельзя осуждать, им было очень нелегко. Вот первый доклад руководителя высадки десанта контр-адмирала Г. Н. Холостякова командующему фронтом И. Е. Петрову:

– В течение ночи высажено на берег около трех тысяч человек, восемнадцать артиллерийских орудий, много ящиков с боеприпасами. Высадив людей, суда, подхватив первых раненых, с рассветом возвратились в исходные районы – в таманские базы. Но из похода не вернулась почти половина плавсредств – мотоботов и баркасов. Одни из них погибли от артиллерийского огня, другие подорвались на минах, третьи штормовая волна выбросила на берег. Но больше всего – свыше тридцати единиц – погибло от артиллерийского огня и мин. А часть возвратившихся плавсредств получила повреждения и требует ремонта…

Гладков продолжает рассказ:

«Ранним утром 1 ноября катер причалил к пристани Кроткова. У пирса стояла машина. „Скорее, командующий ожидает“. Мы с Копыловым втиснулись на сиденья и вскоре были в Тамани.

Командующий фронтом принял нас спокойно. Будучи чутким и опытным руководителем, И. Е. Петров понимал наше состояние. Я попросил сообщить, что происходит на том берегу.

– Под утро майор Бершанская доложила, что ее летчицы видели десантников, которые успешно вели бой в Эльтигене. Затем один ваш отряд сам установил с Таманью радиосвязь. Постойте, запамятовал фамилию командира…

– Не Ковешников ли? – вырвалось у меня.

– Точно, он. Хорошо его знаете?

– Еще бы!

– Крепкий офицер?

– Он сделает все, что в человеческих силах.

– Ну тогда нам повезло.

Оказалось, что из трех штабных групп только одна была высажена на берег. Не высадился ночью никто из командиров полков. Воюющие на крымском берегу подразделения до сих пор не имели общего руководства боем. Я спросил, о чем радирует Ковешников. Командующий ответил:

– Он только требует: «Давай огня, давай огня!» Отбивает танковую атаку… Ну, пойдемте посоветуемся. Маршал (С. К. Тимошенко. – В. К.) уже давно ждет.

Шагая за командующим фронтом, я напряженно думал о том, что происходит в эти часы на эльтигенском плацдарме. Раз там Ковешников, значит, по меньшей мере высадились батальон капитана Жукова – а это все опытные десантники – и морская пехота, шедшая в одном отряде с ним…

Маршал смотрел на карту, разложенную на столе. Рядом с ним стоял командующий 18-й армией Леселидзе. На карте чуть южнее Камыш-Бурунского мыса был заштрихован небольшой пятачок на крымском берегу. Передовые отряды 318-й дивизии зацепились за эльтигенский плацдарм. Уже несколько часов они вели тяжелый бой.

– Как люди? – спросил Тимошенко, когда мы с Петровым вошли в кабинет. – Выдержат до темноты?

– Уверен, что удержатся до вечера, товарищ маршал, – ответил Петров.

Для такого ответа у командующего фронтом были серьезные основания. Ситуация на плацдарме к тому моменту сложилась так, что береговая оборона противника была сломлена. Но днем о высадке нечего было и думать. Флотилия из сотни судов днем через пролив не пройдет – ее разобьют с самолетов.

«Сотня судов не пройдет, а одно, может, проскочит, – подумал я. – Всю дивизию перевести ночью, а управление – сейчас, днем». Я попросил разрешения посадить на мотобот командование дивизии и полков и перебросить на плацдарм. И. Е. Петров ответил, что это рискованно. Один снаряд – и всех командиров к рыбам. Маршал сказал, что действительно рискованно, но, пожалуй, другого выхода нет. Так и было решено…»

Пока мотобот Гладкова, осыпаемый бомбами с самолетов, снарядами и минами с берега, плывет через пролив, почитайте, что происходило на «огненной земле», где высадился десант. И рассказывает об этом тот самый Ковешников, о котором расспрашивал генерал Петров.

Дмитрий Степанович Ковешников сидит передо мной – он теперь Герой Советского Союза, генерал-лейтенант в отставке. Я уже писал, что Ковешников тоже воспитанник Петрова по Ташкентскому военному училищу имени Ленина, Дмитрий Степанович не раз рассказывал мне о боях первого десанта на крымской земле да и вообще о своей долгой и замечательной службе. А сейчас я, желая освежить в памяти детали тех жарких схваток на плацдарме, позвонил Ковешникову, и вот мы сидим в его квартире в Давыдкове.

Дмитрий Степанович немного располнел, поседел, но глаза у него все того же веселого, бодрого жизнерадостного лейтенанта, каким я его увидел впервые на выпускном вечере в 1939 году. Как я ему тогда завидовал! Я был еще курсантом, учился на первом курсе, а он командир с двумя рубиновыми кубарями в петлицах. Да не только я – все мы, салаги нашей роты, смотрели на выпускников с хорошей, доброй завистью. Все сто. Нас было ровно сто в роте. Сегодня я называю эту цифру с щемящей сердце грустью, потому что к 1945 году из ста я встретил в живых только троих, по нашим подсчетам, из выпускников роты уцелело не больше пяти-шести человек. Какие это были отчаянно смелые, беспредельно преданные родине люди! И еще они были необыкновенно чистые и честные в нравственном отношении. Может быть, во мне уже говорит стариковское «а вот в наше время…». Но нет, я не преувеличиваю – уж такие были наши курсанты Ташкентского училища предвоенных лет: сильные, мужественные воины и скромные, чистые душой, как девушки.

Об этом и о многом другом мы говорили с Дмитрием Степановичем, прежде чем перейти к рассказу, ради которого я приехал.

– Ну а теперь, Дима, про десант в Крым, – попросил я.

Ковешников заговорил не сразу, долго сидел молча – не то вспоминал, не то преодолевал ком, подступивший к горлу.

– Нас обнаружили примерно в трех километрах от берега. Ну, началось! Сначала пулеметы и минометы открыли огонь. Затем вспыхнули огни прожекторов, осветительных ракет и стала прицельно бить артиллерия. Ужасное состояние! Ни уклониться, ни в землю вгрызться невозможно. Видишь, как огненные трассы крупнокалиберного пулемета летят в наш мотобот, и ничего не можешь поделать. Мы прижаты один к другому, как в трамвае. Мчались на полном ходу к берегу – навстречу пулям: спасение только там! Да и задача была – зацепиться… Не доплыли до берега метров двести – суда сели на мель, ни вперед, ни назад. Дал команду прыгать за борт. Выбросились, а вода холоднющая! Уже ноябрь начался. Глубина кому по шею, кому с головой. А волны всех накрывают. Ну, бредем изо всех сил к берегу, оружие над головой. Подошли поближе, мы – «ура!», моряки – «полундра!», и кинулись на гитлеровцев. Надо сказать, погоду мы хоть и ругали, но все же она нам помогла – не ждали нас фашисты в такой шторм. Вижу, некоторые в нижнем белье бегают, одеться не успели. В эти первые минуты твой коллега писатель Борзенко особенно отличился. Настоящий герой! Мы его сначала встретили скептически – корреспондент, морока с ним. Отличный мужик оказался. Он с первыми десантниками в воду спрыгнул. Выбежали на берег, а тут колючая проволока, мины. Заминка произошла. Борзенко же майор, увидели бойцы его погоны, не знают, что он журналист, кричат: «Что делать, командир?» Ну, он не только писатель, и офицер был настоящий, боевой. «Саперов ко мне!» – кричит. И появились саперы. «Резать проволоку!» – приказал Борзенко. И все это под огнем, справа и слева убитые и раненые падают. Прорезали саперы проход, но говорят: «Там мины могут быть». Борзенко понимал – медлить нельзя. Решают секунды. Крикнул: «А черт с ними, с минами, хоть проход очистим! За мной!» И побежал. Потом он по-настоящему руководил боем на этом участке… Ну, вцепились мы в берег. Очистили от гитлеровцев Эльтиген. Я огляделся – нет командования: ни дивизионного, ни одного командира полка, пока один я – начальник штаба полка. Что делать? Кто будет руководить боем? Без руководства нельзя. И так, вижу, дело идет не очень организованно, одни по поселку пошли, другие куда-то влево. Принять командование на себя? Но мне всего двадцать три. Будут ли меня слушаться? Но там такими тонкостями Заниматься было некогда. Так, лишь мелькнуло в голове. Принял я на себя командование. Разослал офицеров выяснять, кто где. Смотрю – дело пошло, командиры подразделений связных с донесениями прислали. Оценил обстановку, понял: на ровном месте и в поселке нам не усидеть. Скоро контратаки начнутся. Будут нас немцы выбивать, в море сбрасывать. Надо во что бы то ни стало овладеть высотами за Эльтигеном, там траншеи гитлеровцев, в них можно будет закрепиться. Рота капитана Мирошника первой ворвалась на эти высоты. За ним рота Туликова тоже выскочила на холмы левее Мирошника. Когда гитлеровцы опомнились и пошли на нас с танками, мы уже были готовы их встретить. Дали прикурить! Подожгли несколько танков из ПТР. Организовал я КП, связь на плацдарме. Радиостанцию обнаружил – стали связываться с Большой землей. Очень хорошо поднимал боевой дух оказавшийся здесь, на берегу, замполит полка майор Мовшович. В общем, навели мы порядок, люди почувствовали управление, ободрились и стали действовать увереннее.

Ну, естественно, противник скоро выяснил и что нас не так уж много, и что мы одни на крымской земле, другие десанты ведь не высадились. Вот и началась наша веселая жизнь. И бомбили нас, и контратаки танков и пехоты одна за другой. Спасибо генералу Петрову, он сам подбадривал нас и поддерживал огнем артиллерии и авиацией. Если бы не эта поддержка, смяли бы немцы десант… Видел ты, конечно, на фронте единоборство человека с танком. А вот у нас на плацдарме оно было просто массовым. Артиллерии нет. Отбивать атаки нечем. Только ПТР и гранаты. Но танки есть танки, они лезут, и не так просто их остановить. Когда стало совсем не под силу, отошли мы немного назад, за противотанковый ров, который был у нас в тылу. Очень помогала наша артиллерия из-за пролива, снаряды свистели над головой, а для нас этот свист лучше любой музыки. Генерал Леселидзе, командарм нашей Восемнадцатой, передал мне по радио: «Додержитесь до темноты. Днем пройти через пролив невозможно. Надеемся на вашу отвагу и мастерство». Ну и держались. Раненых было много. Кто мог, оставался в строю. Кто не мог, тех сносили к берегу, готовили к эвакуации. Вскоре немцы, видно, подбросили свежие силы. Они понимали: надо сковырнуть, пока нас мало, не допустить, чтобы на этот плацдарм другие высадились. Пошли на нас атаки волнами: одна линия – пехота с танками, за ней метрах в трехстах – четырехстах другая, тоже пехота и танки, еще дальше третья… От одного вида такой махины душа в пятки уходит. Били мы их сколько могли. Но в конце дня оттеснили они нас к самому берегу, к обрыву. Оборонялись мы уже на пятачке вокруг своих раненых. Вижу я, дело плохо. Не удержим плацдарм. На нас на Большой земле так надеются, а мы подведем. Собрал я «малый военный совет»: замполита Мовшовича, капитана Шукова, капитана Белякова, корреспондента майора Борзенко, командира минометной роты Цикаридзе, комсорга Алексеева, ну и других, кто при штабе. «Надо, – говорю, – посоветоваться, что будем делать. Останемся на этом пятачке – и нам смерть и плацдарму конец». – «Ну а что предлагаешь делать ты, командир?» – спрашивали они меня. «Нужна одна, но решительная контратака». Со мной согласились. Распределил я офицеров, а Мовшович – коммунистов и комсомольцев, чтобы атаку эту хорошо подготовить. С ранеными поговорили, вернулись в строй, кто мог двигаться. Когда все было готово, я дал сигнал, и мы кинулись вперед.

Ковешников посмотрел на меня спокойным взглядом, но я чувствовал, что он очень волнуется.

– Ну ты знаешь, что такое атака. Не раз ходил. Но ты ходил после артподготовки, да еще со своими танками. А мы пошли насухую – ни того, ни другого. Шли в рост, лишь бы побыстрее до рукопашной. А там уж мы не уступим, хоть и обессилели после ночного купания в холодной воде и дня напряженного боя. Я верил и знал – в рукопашной наши ребята ни за что не уступят! Как выдали «ура» и «полундру», так немцы, не ожидавшие от нас такой «наглости», дрогнули и попятились. Они думали, что нам хана, а мы их бить идем!.. Ну и били, били мы их от души! Но не успели мы закрепиться, их, конечно, погнали офицеры назад, на нас… Наверное, это был для меня самый трудный день войны. Хотя и прежде и потом тяжелых боев пережил я немало… Ну а тут вскоре комдив Гладков прибыл. Доложил я ему: так, мол, и так, все в порядке, плацдарм держим…

Разумеется, Дмитрий Степанович рассказывал мне гораздо подробнее, особенно много говорил о своих боевых друзьях.

Петров, как это будет видно в дальнейшем, минуя корпусные и армейские инстанции, лично руководил боем десанта. Иначе он поступить не мог, когда дело касалось жизни или смерти его боевых товарищей. Он понимал критическое положение высаженных войск. Удержать плацдарм, когда там мало сил, когда нет артиллерии и танков, совсем не просто. В этих условиях лучшей поддержкой эльтигенцам была бы скорейшая высадка крупного десанта на главном направлении – под Керчью. Но не позволяла погода. Со стихией не поспоришь, ее не исправишь. Азовское море и Керченский пролив, особенно в северной его части, где должны идти суда с десантом, продолжали бушевать в полную силу. Шторм доходил до восьми баллов. Петров сам видел эту взбунтовавшуюся стихию и понимал – выпускать в море крупный десант невозможно. И все его внимание приковал Эльтиген, нуждающийся в помощи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.