Штурм продолжается
Штурм продолжается
А теперь вернемся в тот день и час, когда крейсер «Красный Крым» под командованием Зубкова прорвался в Севастополь и шла его разгрузка…
Командир 79-й стрелковой бригады полковник Алексей Степанович Потапов был знаком генералу Петрову еще по Одессе. Там он, будучи в звании майора, тоже возглавлял первый присланный из Севастополя на помощь одесситам отряд моряков-добровольцев. Потапов был горячий, смелый и очень решительный командир. Однажды там, под Одессой, он на свой риск провел настоящий рейд в тыл противника. Поскольку на этот рейд он не получил предварительного разрешения, ему тогда досталось. Но в то же время его наградили – за причиненные противнику потери. В той вылазке Потапов был ранен в руку и эвакуирован. Теперь у него левая рука плохо двигалась, и, взглянув на нее, Петров сразу вспомнил о той вылазке в Одессе.
Комиссар бригады полковой комиссар Иван Андреевич Слесарев тоже участвовал в боях под Одессой, в сентябре, когда наносился контрудар; он был комиссаром морского полка, высадившегося у Григорьевки.
На причале, пока шла разгрузка бригады, генерал Петров рассказал Потапову, что сейчас происходит на передовой, и определил задачу: в течение ночи сосредоточиться в районе кордона Мекензия № 1 и быть готовыми к атаке. Под командный пункт для 79-й бригады был определен домик дорожного мастера в километре южнее кордона. Здесь генерал Петров еще раз уточнил обстановку и приказал ему к 8.00 22 декабря быть в полной готовности к атаке.
Положение на фронте в этот момент было крайне напряженным. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт: всего за полтора часа до разговора с Потаповым генералу Петрову по телефону сообщили из штаба третьего сектора:
– Полковник Кудюров убит. Танки противника у нашего КП. Больше говорить не могу, ликвидируйте мои позывные…
Там произошло следующее. Танки противника прорвались между двумя нашими кавалерийскими полками. В одном из них оставалось около восьмидесяти бойцов, в другом – не больше ста человек. Танки подошли к командному пункту дивизии, и все, кто находился на КП, стали отбивать их. Здесь было несколько противотанковых пушек, которые вели огонь по танкам. Когда погибли расчеты этих пушек, полковник Кудюров сам встал к противотанковой пушке и был убит разрывом вражеского снаряда. Оставшиеся в живых бойцы все же пока сдерживали врага. Командующий перебросил на помощь разведывательный батальон 95-й дивизии и саперный батальон. Положение на некоторое время было стабилизировано. В командование дивизией вступил начальник ее штаба И. С. Строило.
В 2 часа ночи 22 декабря Петров закончил организацию предстоящей утром контратаки. Ввиду того, что в прежних контратаках не участвовало сразу столько сил, эту называли контрударом. 79-й бригаде предстояло разгромить противника, вклинившегося в районе Камышловского оврага. Справа от этой бригады должен был наступать 287-й полк Чапаевской дивизии, а слева – два полка 388-й дивизии. Поскольку 388-я дивизия в предыдущих боях показала себя не с лучшей стороны и все еще не была должным образом сколочена, генерал Петров послал туда работников штаба армии и политотдела, чтобы мобилизовать людей на эту атаку. 388-я дивизия тоже понесла потери, но все-таки она насчитывала не меньше бойцов, чем вся свежая 79-я бригада.
На рассвете 22 декабря после короткой артиллерийской подготовки, в которой участвовали артиллерия сектора и корабли, 79-я бригада и ее соседи справа и слева пошли вперед. И вдруг в это же время перешли в наступление и противостоявшие им части противника. Произошел встречный бой. 79-я бригада оказалась очень хорошо сплоченной. Она опрокинула противника и упорно продвигалась вперед вдоль шоссе на Бельбек. Не отставал наступавший справа 287-й полк Чапаевской дивизии. К вечеру потаповская бригада вышла к высотам перед Камышловским оврагом, и линия фронта на этом участке почти полностью была восстановлена. Был выручен из окружения полк, которым командовал капитан Дьякончук.
Огорчало Петрова и опять-таки усложняло обстановку только положение слева в четвертом секторе, которым командовал генерал Воробьев. Два полка 388-й дивизии не выполнили свою задачу. И генерал Воробьев даже не мог пока точно доложить, где они находятся. Командующий Приморской армией немедленно выехал в этот сектор.
На месте генерал Петров выяснил, что противник продвигается в направлении Любимовки. А Любимовка находилась у моря! И это, следовательно, угрожало окружением войск, оборонявшихся за Бельбеком. Для контратаки, для того, чтобы отрезать клин противника, необходимых сил у командарма не было. По докладу Петрова, вице-адмирал Октябрьский разрешил генералу Воробьеву отвести левофланговые части к Бельбеку, чтобы они не остались в окружении. Сокращающийся по протяженности фронт давал возможность коменданту четвертого сектора Воробьеву стабилизировать и прочно удерживать более узкий участок.
Кроме того, командующий приказал вступить в командование 388-й дивизией комбригу С. Ф. Монахову. После многих неудачных действий этой дивизии и в связи с тем, что положение здесь не улучшалось, командарм вынужден был прибегнуть к этой крайней мере. Таким образом, из-за ослабления этого фланга участок фронта, совсем недавно бывший самым отдаленным от города, теперь становился одним из самых близко расположенных если не к городу, то к бухте Северной.
Выход противника на этот рубеж позволял ему прицельно обстреливать и город и бухту.
После контрудара 79-й бригады и сокращения фронта четвертого сектора положение обороняющихся войск несколько стабилизировалось. Во всех секторах наступление гитлеровцев успешно отражалось. А на левом фланге третьего сектора бригада Потапова даже продолжала развивать свой успех и захватила несколько высот у Камышловского оврага. Ее надежно поддерживал правый сосед, 287-й стрелковый полк чапаевцев под командованием подполковника Н. В. Захарова. Захаров воспользовался тем, что противник связан боем с потаповцами, и тоже нанес удар во фланг, продвинулся вперед и захватил вражеские позиции. За этими успешными действиями наблюдал генерал Петров и с радостью и с сожалением. С радостью, потому что были правильно рассчитаны все действия, которые удалось осуществить в этом контрударе. С сожалением, потому что командарм чувствовал: можно было бы развить успех, нарастить его, продолжить наступление, но в его распоряжении не было для этого никаких резервов.
А как расценивал ситуацию командующий противоположной стороны Манштейн? Вот что он пишет:
«Нет возможности подробно излагать здесь ход наступления… Основную тяжесть боя несла храбрая 22-я Нижнесаксонская пехотная дивизия во главе с ее отличнейшим командиром генерал-лейтенантом Вольфом; от нее же зависел успех. Она очистила от противника полосу обеспечения между реками Кача и Бельбек, вместе с наступавшей южнее 132-й пехотной дивизией штурмовала высоты на южном берегу долины реки Бельбек и прорвалась уже в зону укреплений южнее долины. Но клин наступления становился все уже, так как 50-я пехотная дивизия и 24-я пехотная дивизия, наступавшая с востока в направлении на бухту Северную, не продвинулись сколько-нибудь заметно в поросшей почти непроходимым кустарником гористой местности. В боях за упорно обороняемые противниками долговременные сооружения войска несли большие потери. Начавшиеся сильные холода потребовали крайнего напряжения их сил… Если бы мы имели свежие войска, прорыв к бухте Северной удался бы. Но их не было…»
Вот так – опять виноваты холода, опять не хватает сил! Даже в этой короткой цитате упоминаются четыре полностью укомплектованные перед наступлением пехотные дивизии. И вот эти четыре дивизии, сосредоточенные на узком участке и ударившие в стык между четвертым и третьим секторами, оказались не в состоянии прорвать оборону, которую держали части неполного состава, измученные в предыдущих боях. Таким образом, шел уже седьмой день штурма, а Севастополь не только не был взят (Манштейн приказывал это сделать на четвертый день), но наступающие части еще не прорвали, по сути дела, фронт обороняющихся ни на одном участке. Это конечно же был провал штурма.
23 и 24 декабря на кораблях прибыла в Севастополь 345-я стрелковая дивизия под командованием подполковника Н. О. Гузя. Генерал Петров в это время находился в войсках у генерала Воробьева. Положение в четвертом секторе по-прежнему внушало ему самые большие опасения. Командарм приказал командиру 345-й дивизии, пока разгружаются его части, прибыть на рекогносцировку. Сориентировавшись в обстановке, подполковник Гузь тут же возвратился в штольни в районе Инкермана, где расположился штаб его дивизии. Положение на фронте было очень серьезным. Ожидать полного сосредоточения всех частей не было времени. Поэтому по мере их прибытия Гузь ставил им задачу – занять оборону в промежутке между третьим и четвертым секторами.
И вот в момент, когда чаши весов колебались и готовы были склониться в ту или другую сторону, если одному из командующих сражающимися армиями удастся бросить на них весомую поддержку, в эти напряженнейшие минуты в расположении наших войск происходит поистине потрясающая неожиданность. Лично для Петрова возникала в высшей степени стрессовая ситуация, которую нельзя обойти молчанием. Лучше всего об этом расскажет очевидец. Первым, кто столкнулся в штабе армии с этой неожиданностью, был майор Ковтун, в те дни начальник оперотдела штаба армии. Вот как он вспоминает об этом:
«Я был на своей вахте (привыкаю к морскому языку), то есть дежурил с двух часов ночи. Сидел над картой и отрабатывал ее – пересчитывал количество оставшихся батальонов, орудий, танков, авиации и писал на карте данные.
Часов около шести утра в помещение вошел генерал-лейтенант. Спрашивает, кто я. В свою очередь называет себя:
– Назначен командармом. Фамилия – Черняк. Генерал-лейтенант, Герой Советского Союза.
Я был, конечно, удивлен. Он спросил, где Петров. Узнав, что отдыхает, но скоро встанет, не велел будить.
– Что это вы делаете? – подошел он к карте. Внимательно посмотрел мою работу, спросил: – Академию кончали?
– Нет.
– Сразу видно. Кто же теперь так делает соотношение сил? Надо сопоставлять количество дивизий, а не батальонов. Вы работаете, как при Кутузове.
Молчу.
Он еще раз прочитал таблицу.
– У вас столько дивизий, а вы не можете удержать рубеж обороны! Нет наступательного порыва. Но я вас расшевелю!
Его замечание меня удивило. Я сказал:
– Нельзя же наши дивизии равнять с немецкими – там полные полки трехбатальонного состава, а у нас половина полков двухбатальонного состава, да и батальоны неполные, иногда воюют и отдельные подразделения…
Он оборвал меня. Приказал приготовить доклад о состоянии армии.
Все же я разбудил Петрова. Он вышел и представился Черняку. Я ушел в отдел.
Вскоре меня вызвал Петров. Он был удручен – вероятно, также и тем, что был оставлен заместителем Черняка. Мы тоже были расстроены: не видя ошибок в его действиях, не могли понять – за что же его понизили?
Петров приказал готовить приказ о вступлении Черняка в командование армией. Сел в машину и уехал в войска, сказав, что будет у Воробьева.
Вскоре пришел к нам в отдел и Крылов. Черняк из его кабинета связывался с командирами дивизий.
После обеда Черняк дал распоряжение готовить приказ о наступлении. Как же так? Не успел приехать, не был в войсках, не знает, что делается на фронте, – и вдруг наступать…
«Ну, хорошо, – думаю, – пойдем наступать. А чем? Ведь мы с трудом сдерживаем атакующего противника… Где возьмем силы? А какие будут потери… Не пахнет ли здесь авантюрой?»
Поделился мыслями с начальником штаба артиллерии Васильевым, с Костенко. Они были такого же мнения.
Вечером Черняк бегло просмотрел представленные мной материалы и занялся с Крыловым приказом на наступление. Потом предупредил, что с утра поедет на Мекензиевы Горы – там он намечал полосу для наступления, – и ушел.
После его ухода приехал Петров. Выслушав, что произошло в его отсутствие, покачал головой и смолчал. Потом ушел с Крыловым в свой каземат. О чем они там говорили – не знаю».
Крылов в своих воспоминаниях тоже не пишет, о чем с ним говорил тогда Петров, надо полагать, Иван Ефимович едва ли жаловался на судьбу, наверное, он больше заботился об армии, о людях и давал советы начальнику штаба. Об этом эпизоде Крылов говорит в общих чертах:
«Все это было как снег на голову.
Держался Черняк корректно по отношению к Петрову да и ко всем нам уважительно. Петров, проявив огромную выдержку, ничем не выдавал своих переживаний. Не раз потом доводилось мне видеть военачальников, внезапно узнавших о своем смещении, но мало кто был в состоянии встретить это так, как тогда Иван Ефимович.
Над развернутой картой начался деловой разговор о состоянии фронта. Затем новый и старый командующий отправились вместе в войска.
Выдержка генерала Петрова послужила всем на КП примером. Взбудораженные новостью работники штарма занялись своими делами. Но общее недоумение, понятно, не рассеивалось. Ни я, ни комиссар штаба Глотов не могли этому помочь. Приходившие к нам товарищи не скрывали чувства горечи. Люди, близко соприкасавшиеся с Иваном Ефимовичем Петровым, глубоко уважали и любили его.
О генерале Черняке известно было мало. Кто-то из служивших у нас участников войны с белофиннами рассказал, что он командовал дивизией, отличившейся при прорыве линии Маннергейма, за что был удостоен звания Героя Советского Союза…»
Неожиданным было назначение нового командующего, неожиданным было и его решение о наступлении, чем он буквально ошеломил новых подчиненных. В наступлении должны были участвовать вновь прибывшие 345-я дивизия, бригада Потапова, бригада Вильшанского, полк Дьякончука. Конечно же подобное решение не было проявлением какого-то самодурства или же безграмотности со стороны нового командующего. Несомненно, он был ориентирован на наступление еще в Тбилиси, в штабе Закавказского фронта, где не слишком реально представляли себе обстановку в Севастополе.
Узнав о решении нового командарма, Петров, официально назначенный его заместителем, не стал комментировать это решение. Но он конечно же думал о бедах, которые, несомненно, подстерегают обороняющиеся части. Да и сама судьба Севастополя повисла на волоске.
Что должен переживать человек, с которым обошлись не только несправедливо, но и оскорбительно? Не было никаких оснований для отстранения Петрова от должности. Он показал свои способности еще в боях за Одессу. Он наладил оборону Севастополя еще до того, как к нему прорвалась Приморская армия, когда его защищали только разрозненные отряды моряков и батальоны местного формирования. Он организовал отражение первого штурма Севастополя. К 21 декабря под руководством Петрова фактически был сорван новый, хорошо подготовленный немецкий штурм. Да, не просто обида, а самое настоящее оскорбление заключалось в таком несправедливом отношении вышестоящего командования. Но Петров прежде всего защищал Родину. Он отстаивал Севастополь, много уже сделал для этого и не мог, конечно, из-за чувства обиды опустить руки, отстраниться от дел и принести тем самым вред войскам, замечательным людям – защитникам Одессы и Севастополя, с которыми ему уже так много пришлось пережить. Петров продолжал руководить боями.
В эти дни проявились благородство и принципиальность старших морских начальников, с которыми Петров отстаивал Одессу и Севастополь. Не всегда гладко складывались его отношения и с Октябрьским и с Жуковым, но в беде эти люди оказались не только честными, но и смелыми. Нелегко и непросто возражать Ставке и командованию фронта после подписания ими приказа! И все же контр-адмирал Жуков неоднократно связывался с Октябрьским, просил защитить Петрова, а вице-адмирал Октябрьский и член Военного совета Н. М. Кулаков, рискуя вызвать большое неудовольствие воим поведением, послали такую телеграмму:
«Экстренно. Москва. Товарищу Сталину.
По неизвестным нам причинам и без нашего мнения командующий Закавказским фронтом, лично совершенно не зная командующего Приморской армией генерала Петрова И. Е., снял его с должности.
Генерал Петров толковый, преданный командир, ни в чем не повинен, чтобы его снимать. Военный совет флота, работая с генералом Петровым под Одессой и сейчас под Севастополем, убедился в его высоких боевых качествах и просит Вас, тов. Сталин, присвоить генералу Петрову И. Е. звание генерал-лейтенанта, чего он безусловно заслуживает, и оставить его в должности командующего Приморской армией. Ждем Ваших решений».
25 декабря был получен ответ:
«Севастополь. Октябрьскому.
Петрова оставить командующим Приморской армией. Черняк назначается Вашим помощником по сухопутным частям.
Основание: Указание нач. Генерального штаба Красной Армии Шапошникова: Краснодар. 25. XII. Козлов, Шаманин».
26 декабря С. И. Черняк объявил приказ о своем вступлении в должность помощника командующего Черноморским флотом по сухопутным частям, а генерал Петров издал приказ о вступлении в командование Приморской армией.
Вот какие драматические ситуации случаются в жизни полководцев, причем создаются они не противником, а своими начальниками, от которых не ожидаешь такого удара. Видно, в каждом деле есть свои бюрократия и верхоглядство, проявлялись они, к сожалению, и в делах военных, в чем мы убедимся еще не раз и на примере дальнейшей судьбы Петрова.
* * *
А тяжелые бои на севастопольских рубежах между тем продолжались.
Не проявив амбиции, не показав оскорбленное(tm), Петров продолжал руководить войсками. Судьба города, жизнь приморцев, победа над гитлеровцами были для генерала превыше личных обид.
Начальник разведки доложил командующему, что Манштейн назначил новый срок взятия Севастополя – 28 декабря.
– Хочет сделать новогодний подарок Гитлеру, – сказал майор Потапов.
– Мы ему устроим свой подарочек! – саркастически улыбнулся Петров.
27 декабря в бой в районе станции Мекензиевы Горы были введены уже все полки дивизии Гузя. Иван Ефимович теперь ближе познакомился с новым комдивом. Николай Олимпиевич рассказал, что он старый русский солдат, еще в годы первой мировой войны был награжден двумя Георгиями.
Петров на местности определил участок каждому полку, а Гузю сказал:
– Этого ни в каком уставе нет, но на ближайшее время примите к исполнению такую схему: от командира роты до бойцов в передовом окопе – сорок метров, от командира полка – четыреста, ну а от вас максимум восемьсот – девятьсот. Иначе в такой обстановке и на такой местности управлять дивизией не сможете.
После рекогносцировки Петров уехал к Воробьеву.
Теперь направление главного удара противника определилось окончательно: четвертый сектор. Как мы знаем, Иван Ефимович предполагал такое еще до начала наступления, он говорил об этом Крылову 15 декабря. Но беспокоили его здесь не только главные усилия противника.
Находясь почти постоянно эти дни на командном пункте Воробьева, командарм окончательно убедился, что комендант сектора в создавшейся обстановке не справляется со своими обязанностями, он более склонен к штабной работе, в динамике боя у него нет должной решительности. В разговоре с Крыловым Петров еще раз проверил свое мнение и, посоветовавшись с ним, решил усилить командование четвертого сектора. Произошло перемещение одного из генералов, и, поскольку это касается оценки его действий, считаю лучше дать ее не от себя, а словами его непосредственного начальника – Крылова:
«Военный совет армии пришел к выводу, что нельзя более медлить с заменой коменданта четвертого сектора. Последние дни подтвердили: на этом посту нужен сейчас командир более инициативный и волевой, с живой организаторской стрункой, способный лучше обеспечивать выполнение собственных приказов… Было решено вверить 95-ю стрелковую дивизию и четвертый сектор обороны полковнику А. Г. Капитохину, командиру 161-го полка… Василий Фролович Воробьев отзывался в распоряжение штаба армии».
Кстати, в эту же ночь появился в Приморской армии еще один генерал. После обычного ночного совещания, подводящего итоги боевого дня, Петров улыбнулся и с явным удовольствием объявил:
– Как нам только что сообщили, постановлением Совета Народных Комиссаров от двадцать седьмого декабря полковнику Крылову Николаю Ивановичу присвоено звание генерал-майора. – Петров первым поздравил и обнял своего начальника штаба.
Назначив новый срок взятия Севастополя, Манштейн стремился тем самым загладить свои прежние неудачные попытки овладеть городом. Кроме того, на фоне краха наступления на Москву удача здесь, на юге, подняла бы престиж командующего. В общем, на карту было поставлено все, и Манштейн ни перед чем не останавливался ради достижения цели. Он гнал в бой истекающие кровью дивизии, стремясь во что бы то ни стало выйти к бухте Северной.
26 декабря началась высадка нашего десанта на Керченском полуострове. В Севастополе об этом пока не знали. Более ста мелких судов Азовской флотилии, которой командовал контр-адмирал С. Г. Горшков, в штормовую погоду высадили десант, который благодаря смелости личного состава закрепился в районе мысов Зюк, Хрони и Тархан. Другой десант был высажен на берегу Керченского пролива в районе Камыш-Бурун и Эльтиген. Шторм задержал дальнейшую высадку и переброску войск. Непогода была настолько сильной, что вице-адмирал Октябрьский обратился в Военный совет Закавказского фронта с просьбой отложить десант на два-три дня. Однако, поскольку операция уже началась, командующий Закавказским фронтом генерал Козлов ответил Октябрьскому, что обстановка требует начать операцию в срок и что Военный совет настаивает на проведении операции с привлечением всех сил —и средств флота, включая линкор.
В ночь на 29 декабря группа кораблей под командованием капитана 1-го ранга Н. Е. Басистого, несмотря на сильный шторм, подошла к Феодосии и открыла артиллерийский огонь по порту из орудий всех калибров. Этот артиллерийский огонь был полной неожиданностью для гитлеровцев, продолжавших праздновать рождество.
После сильного артналета десантные подразделения стали высаживаться прямо на причалы порта и немедленно бросались в бой. Вскоре бои перекинулись на улицы Феодосии. Высадка проходила под сильным ответным артиллерийским огнем противника. На крейсере «Красный Кавказ» вражеский снаряд пробил башню и разорвался в боевом отделении. Загорелись боеприпасы, оставалось несколько минут до взрыва. Благодаря самоотверженности и храбрости краснофлотца В. М. Покутного, комендора П. Пушкарева и электрика П. Пилипенко был предотвращен взрыв огромной силы и гибель корабля.
Крейсер «Красный Крым» при высадке получил несколько прямых попаданий снарядов, понес потери в личном составе, но все же выполнил задачу по высадке десанта. Удачные действия моряков и десантников были отмечены приказом Верховного Главнокомандующего, который поздравил их с победой над врагом, захватом крепости Керчь и города Феодосии и началом освобождения советского Крыма от гитлеровских захватчиков.
Вполне понятно, что высадка десанта у Керчи и Феодосии весьма озадачила Манштейна. Вот его слова:
«Это была смертельная опасность для армии в момент, когда все ее силы, за исключением одной немецкой дивизии и двух румынских бригад, вели бой за Севастополь».
Бои за Севастополь, казалось, достигли апогея. Невидимая струна, или волосок, на котором держалась оборона, натянулась до последнего предела. В течение 30 декабря на станцию Мекензиевы Горы неоднократно врывались гитлеровцы, и столько же раз их выбивали наши части. Рукопашные бои разгорались здесь один за другим. К вечеру фашистам все же удалось овладеть станцией. В эту ночь от адмирала Октябрьского пришло сообщение:
«Войска Закавказского фронта и корабли Черноморского флота захватили города Керчь и Феодосию. Операции продолжаются… Наши части выходят в тыл противнику, осаждающему Севастополь».
Вот она, радость! Вот десантные операции, о подготовке которых слышали давно. Ради них терпели нехватки в боеприпасах, пополнении – знали, все идет туда, для наращивания сил этих десантов. Наконец-то свершилось!
Получив такое известие, можно было возликовать и расслабиться. Известно немало случаев, когда преждевременное торжество оборачивалось бедой. Но генерал Петров был достаточно опытным военачальником, чтобы допустить такой промах. Он отлично понимал состояние Манштейна, просто видел, как тот мечется на своем командном пункте от сознания, что его радужные планы о новогоднем подарке фюреру, о славе на фоне неудач под Москвой рушатся на глазах. Высадившиеся десанты, для борьбы с которыми Манштейн может снять только части из-под Севастополя, – это для него катастрофа. Спасти его может только взятие Севастополя или хотя бы Северной бухты, из-за которой можно будет артиллерией сровнять город с землей. Понимая все это, Петров не позволил ни себе, ни подчиненным расслабиться ни на минуту. И он не ошибся! Лучшее тому доказательство – позднейшие слова самого Манштейна:
«Было совершенно ясно, что необходимо срочно перебросить силы из-под Севастополя на угрожаемые участки. Всякое промедление было пагубно. Но можно ли было отказаться от наступления на Севастополь в такой момент, когда казалось, что достаточно только последнего усилия, чтобы, по крайней мере, добиться контроля над бухтой Северной?»
И Манштейн идет на этот крайний риск. Вот что он пишет:
«…командование армии приняло решение, даже после высадки десанта у Феодосии, все же идти на увеличивавшийся с каждым часом риск отсрочки в высвобождении войск из-под Севастополя… По согласованию с командиром 54-го армейского корпуса и командирами дивизий должна была быть предпринята еще одна последняя попытка прорыва к бухте Северной».
Это был штурм отчаяния. На карту было поставлено все. И генерал Петров предвидел возможность такого отчаянного шага. Он был тонким психологом и точно разгадал возможные ходы и даже самый отчаянный поступок противостоящего гитлеровского командующего. Но разгадать мало. Чем противодействовать этому последнему удару?
Генерал Петров назначил экстренное совещание руководящего состава частей и соединений не в своем штабе, а на наблюдательном пункте, прямо в боевых порядках.
Командиры понимали – именно чрезвычайные обстоятельства вынуждают собирать их так срочно и в таком месте. Петров, прежде чем начать разговор, посмотрел каждому в лицо, как бы желая определить состояние и внутреннюю решимость подчиненных. Этот взгляд заставлял подобраться, насторожиться в ожидании какого-то необычного разговора.
Генерал заговорил негромко, но жестко:
– В четвертом секторе оставлены очень важные позиции, которые еще больше приблизили врага к ключевой во всей обороне бухте Северной. У нас большие потери. Не хватает боеприпасов. Но войска дерутся геройски, стойкость их достойна восхищения! Гитлеровцы вот-вот выдохнутся, потери их огромны, однако противник сделает еще одну отчаянную попытку, я уверен в этом, слишком много было вложено средств до этого, и теперь ему надо оправдать свои потери во что бы то ни стало. У нас силы на исходе. Но мы должны выстоять! Мы должны отстоять город! – Голос генерала стал еще жестче. – Это приказ Родины, народа, партии! Нам доверили оборону Севастополя, и судьба его – в нас с вами, в нашем мужестве и стойкости. Настал решающий момент в обороне Севастополя! Я как командующий армией приказываю – ни шагу назад! Дороги назад нет, позади море. Я прыгать в море не буду, да и вам не советую. Но если нас все же сбросят – крабов будем кормить вместе. Нам оказано великое доверие, о нас помнят, от нас ждут только победы! – Петров умолк, еще раз оглядел соратников, которые, слушая эту речь, еще больше подобрались, будто даже усталость прошла. Командарм на прощание очень добро сказал: – Ну, товарищи мои дорогие, от чистого сердца желаю боевой удачи!
Иван Ефимович приказал начальнику артиллерии полковнику Рыжи подготовить к утру все артиллерийские средства, все батареи стрелковых войск береговой обороны и кораблей.
На рассвете вся артиллерия открыла мощный огонь по противнику, находящемуся еще на исходном положении. Два часа не могли оправиться гитлеровцы от этого удара, но в 10 часов они перешли в наступление все на том же направлении – от станции Мекензиевы Горы к бухте Северной. Два часа продолжался тяжелый бой, переходивший часто в рукопашную, и все же атака была отбита. Собрав все части, противник опять бросился вперед. И эта атака была отбита. К 16 часам противник, произведя перегруппировку и подтянув все возможные резервы, атаковал третий раз, уже с танками. Наши войска не только отбили натиск врага, но и сами переходили в контратаки, уничтожали противника в рукопашных схватках.
К исходу дня 79-я бригада улучшила свои позиции, продвинулась на левом фланге. 345-я дивизия полностью держала свои рубежи. Части 95-й дивизии и все, кто входил в четвертый сектор под командованием нового коменданта полковника А. Г. Капитохина, неоднократно переходили в контратаки и тоже удержали свои позиции.
Севастопольцы выстояли. И опять же лучшее тому свидетельство – признание врага:
«…попытка штурмом взять крепость Севастополь потерпела неудачу. За нами осталось преимущество более плотного окружения крепости… Мы также захватили удобные исходные позиции для последующего наступления… Но это было слабым утешением, если учитывать понесенные жертвы».
В этом признании неопровержимы только слова о понесенных жертвах, потому что, как только Манштейн стал перебрасывать части из-под Севастополя на борьбу с керченским десантом, генерал Петров тут же воспользовался ослаблением противника и за короткое время активными боевыми действиями восстановил многое из того, что было оставлено в недавних боях. Не стану детально описывать эти трудные контратаки истощенных частей, их успех во многом зависел от энтузиазма, от сознания одержанного верха над врагом. В результате этих боев «удобные исходные позиции для последующего наступления», которые якобы захватил Манштейн, остались лишь на бумаге, реальными же были его огромные потери.
Вот она, еще одна яркая и убедительная победа и командарма и защитников Севастополя над превосходящими силами врага. Они не только удержали город, но, приковав к себе главные силы 11-й армии Манштейна, обеспечили успешную высадку десантов в Керчи и Феодосии, создали выгодные условия для наступления высадившимся частям. Очень дорогой новогодний подарок сделали севастопольцы Родине. В предновогодней передовой статье «Правды», которая передавалась и по радио, были такие слова о севастопольцах:
«Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море… Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их. Родина никогда их не забудет!»
Для Петрова первые дни 1942 года принесли большое огорчение – был ранен начальник штаба армии Крылов, которого Иван Ефимович очень уважал и ценил. Это случилось 8 января. Крылов поехал к станции Мекензиевы Горы, где было напряженное положение. Противник вел сильный артиллерийский огонь и мог предпринять активные действия. И вот стемнело, а Крылов все еще не возвращался. Петров уже не раз спрашивал, где Крылов. Работники штаба звонили на командные пункты, но Крылова не находили.
Последнее место, где он был, – 79-я бригада. Оттуда уехал, но в штаб не прибыл. Тут уже забеспокоились: не случилось ли с ним что-нибудь. И вот неожиданно он сам позвонил начальнику оперативного отдела Ковтуну с квартиры. Кроме каземата в бункере, была у него еще и комнатка в штабе, в обычном доме. Вот из этой комнатки он позвонил и попросил прийти. Ковтун к нему пошел. А Петров на КП, не зная, куда ушел Ковтун, нервничал, подозревая уже, что с Крыловым что-то случилось. Когда Ковтун вернулся, генерал строго стал ему выговаривать:
– Где вы пропадаете? Ни вас, ни Крылова. Узнали, где Крылов?
Ковтун замялся. Петров увидел на его гимнастерке следы крови.
– Откуда на вас кровь?
И, понимая, что произошло неладное, уже строго спросил:
– Что вы от меня скрываете? Где Крылов? Что он, убит или ранен?
Узнав, что Крылов ранен, Петров немедленно пошел в комнатку Крылова. Вместе с начальником медслужбы Соколовским Иван Ефимович сопровождал Крылова в госпиталь и был там, пока делали операцию. Еще дорогой Крылов рассказал Петрову, что с ним случилось.
Он вел наблюдение за противником и, как все из штаба Петрова, работал в его стиле: хотел выбраться поближе. В это время начался минометный налет, и Крылов почувствовал удар в спину. Понял, что ранен, и все-таки сам выбрался из-под кустарников, дошел до своей машины и поехал в штаб. А чтобы никого не тревожить, не велел говорить, что ранен.
Операцию Крылову делал армейский хирург профессор Кофман. Осколок мины был величиной с половину спичечной коробки. Он пробил лопатку и вошел в глубь грудной клетки и едва не дошел до сердца. Медики удивлялись той физической и моральной силе, которую проявил Крылов: получив тяжелое ранение, он самостоятельно передвигался, добрался до машины и потом до квартиры.
Вернувшись из госпиталя, генерал вызвал Ковтуна и сказал ему:
– Теперь основная тяжесть ложится на вас. Надеюсь, что справитесь. А как дальше быть, подумаем. Мне бы очень не хотелось, чтобы Крылова эвакуировали из Севастополя. Тогда он для нас окончательно потерян, вернется не скоро, да и вообще – к нам ли вернется? Некоторые врачи побаиваются ответственности за жизнь начальника штаба и конечно же стремятся отправить его подальше. Но сам Крылов просил меня и врачей, чтобы его не эвакуировали. Он не хочет от нас уезжать. Ну ладно. Надеюсь, что все у него обойдется благополучно. Пока под всеми приказами ставьте подпись Крылова.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.