20 июля
20 июля
Первые новости о покушении на жизнь фюрера я услышал около 3 часов пополудни от полковника Финка, переведенного к нам с Восточного фронта шестью неделями раньше. Он вошел в мою комнату и провозгласил: «Генерал, фюрер мертв! Гестапо ведет следствие в Берлине». Я был очень удивлен и спросил, откуда ему это известно. Финк ответил, что информацию сообщил по телефону генерал фон Штюльпнагель, военный губернатор Парижа.
Я немедленно попытался созвониться с фельдмаршалом фон Клюге, но в штабе мне ответили, что генерал на передовой. Тогда я в чрезвычайно осторожных терминах – все-таки мы беседовали по телефону – объяснил, что произошли важные события и я сам приеду, чтобы все рассказать. Около 4 часов я уехал из Сен-Жермена и уже в 5.30 был в Ла-Рош-Гийоне.
Оказалось, что фельдмаршал фон Клюге только что вернулся в штаб. Когда я вошел к нему, он как раз читал запись сообщения немецкого радио, в котором говорилось о покушении на жизнь фюрера, окончившемся неудачей. Фон Кдюге сказал, что имеет две идентичные телефонограммы из Германии, в которых ему сообщают о смерти фюрера и требуют принять решение. Имена отправителей он не назвал. После этого он рассказал, что год назад к нему приходили Вицлебен, Бек и другие генералы, чтобы обсудить возможность обращения к фюреру, причем беседа записывалась.
Мы еще разговаривали, когда принесли телефонограмму из Сен-Жермена. В ней сообщалось о получении анонимной телеграммы о смерти фюрера. Клюге был озадачен и не знал, какому из сообщений верить, но, тем не менее, сомневался, что немецкое радио могло воспользоваться непроверенной информацией. Я решил позвонить заместителю Йодля генералу Варлимонту. После долгих и безуспешных попыток дозвониться нам удалось узнать только одно: Варлимонт не может подойти к телефону – вместе с Кейтелем он занят делами чрезвычайной важности.
Мы долго думали, куда еще можно обратиться, и в конце концов позвонили главе СС в Париже.
Он ответил, что не располагает никакой информацией, кроме переданной по радио. Тогда мы позвонили генералу Штифу – начальнику организационного отдела штаба сухопутных войск. Я хорошо знал Штифа, но понятия не имел, что он, как позже выяснилось, является самым непосредственным участником заговора. Штиф спросил: «Откуда вы взяли, что фюрер мертв? Он жив и прекрасно себя чувствует». И связь прервалась. После этого телефонного разговора мы не могли не испытывать тревоги. Все-таки при сложившихся обстоятельствах он выглядел довольно подозрительным.
Ответы Штифа, да и вся его манера ведения разговора показалась мне очень странной, и я мог предложить фон Клюге единственное тому объяснение: попытка была, но провалилась. Затем Клюге сказал, что, если бы она оказалась успешной, он бы первым делом приказал прекратить все действия против Англии, а затем предпринял шаги для установления контактов с командованием союзников.
Затем фон Клюге попросил меня позвонить генералу фон Штюльпнагелю и вызвать его в Ла-Рош-Гийон. Также я сумел связаться с фельдмаршалом фон Шперле, командовавшим силами люфтваффе на западе.
Первым прибыл генерал фон Штюльпнагель в сопровождении подполковника Хофакера. Мы уселись за столом вместе с фельдмаршалом фон Клюге – теперь никого из участников той встречи нет в живых, остались только Шпейдель и я. Фон Штюльпнагель заговорил первым: «Позвольте подполковнику Хофакеру объяснить суть дела». Оказалось, что подполковник знал все о готовящемся покушении и являлся связующим звеном между фон Штюльпнагелем и Вицлебеном. Он рассказал, как заговор трансформировался от подготовки петиции к подготовке покушения – это произошло, когда стало совершенно очевидно, что Гитлер не станет прислушиваться к гласу рассудка, а союзники не примут мирные предложения, исходящие от Гитлера. Он подробно рассказал, как фон Штауфенберг произвел свою историческую попытку, окончившуюся полным провалом.
Когда он закончил свою речь, фон Клюге с явным разочарованием произнес: «Что ж, господа, будем считать, что все кончено». Фон Штюльпнагель отреагировал на это замечание довольно бурно: «Как же так, фельдмаршал, я думал, что вы знакомы с планами! Что-то надо делать!» На что фон Клюге ответил: «Больше ничего сделать нельзя. Фюрер жив!» Я заметил, что Штюльпнагель явно забеспокоился. Он начал ерзать на стуле, затем встал и вышел на веранду. Вернувшись, он почти не открывал рта.
Потом приехал фельдмаршал Шперле, но провел с нами всего несколько минут и отклонил приглашение фон Клюге на ужин. Было очевидно, что он не хочет участвовать в разговорах или стать свидетелем чего-нибудь крамольного.
А мы отправились ужинать. Фон Клюге был весьма оживлен и совсем не выглядел обеспокоенным. Фон Штюльпнагель, напротив, был непривычно молчалив. Во время ужина он попросил фон Клюге уделить ему несколько минут для конфиденциальной беседы. Фельдмаршал согласился, но пригласил меня тоже. Мы прошли в маленькую комнату. Здесь Штюльпнагель сообщил, что перед отъездом из Парижа принял некоторые меры предосторожности. Фон Клюге эмоционально воскликнул: «Боже мой! Что вы сделали?» На что Штюльпнагель ответил: «Я приказал арестовать всех эсэсовцев в Париже». Но имелись в виду не части «ваффен СС», а служба безопасности, то есть СД.
«Но вы не имели права делать это без моего приказа!» – удивился фон Клюге. На что Штюльпнагель сказал, что пытался дозвониться до фельдмаршала, но не сумел, поэтому и решил действовать по своему усмотрению. «Что ж, – пожал плечами фон Клюге, – тогда вам за это и отвечать». На этом разговор окончился, и мы вернулись к прерванному ужину.
Потом фон Клюге поручил мне связаться с начальником штаба фон Штюльпнагеля, который оставался в Париже, и выяснить, действительно ли были произведены аресты. Я позвонил полковнику фон Линстову – теперь его уже тоже нет в живых. Он сказал, что аресты начались и их уже ничто не остановит. Тогда фельдмаршал посоветовал фон Штюльпнагелю побыстрее переодеться в гражданскую одежду и попытаться скрыться, отпустив предварительно всех арестованных.
После ухода фон Штюльпнагеля я сказал фон Клюге: «Мы должны как-то ему помочь». Подумав, Клюге предложил мне отправиться следом за Штюльпнагелем и посоветовать ему скрыться где– нибудь в Париже на ближайшие несколько дней, хотя, строго говоря, фельдмаршал был обязан взять его под арест.
Сначала я поехал в Сен-Жермен. Там меня ждали телеграммы, пришедшие во время моего отсутствия. Одна была от фельдмаршала Кейтеля. В ней говорилось, что все сообщения о смерти фюрера являются ложными, иными словами, их следует игнорировать. Другая – от генерала Фромма, который писал, что Гиммлер только что принял от него командование армией резерва. Фюрер больше не доверял немецким генералам. Третья была от Гиммлера. В ней меня просто ставили в известность о назначении нового командующего армией резерва. Пока я читал телеграммы, позвонил адмирал Кранке, командующий ВМФ на Западном фронте. Фельдмаршал фон Клюге почему-то не пригласил его на встречу в Ла-Рош-Гийоне. Он спросил, могу ли я приехать к нему в Париж. Примерно в час ночи я выехал в Париж. Там меня ждал весь военно-морской штаб в полном составе. Адмирал Кранке показал длинную телеграмму от фельдмаршала фон Вицлебена, из которой следовало, что фюрер мертв и в настоящий момент идет создание нового правительства Германии. После этого Кранке сумел связаться по телефону с адмиралом Деницем, и он сказал, что это неправда.
Оттуда я отправился в штаб полиции безопасности. Ее офицеры как раз возвращались из заключения. Все они желали знать, что произошло и почему их арестовали без объяснения причин. Вели они себя вполне спокойно и проявили готовность к урегулированию конфликта. Я поинтересовался местонахождением обергруппенфюрера Оберга и получил ответ, что он в гостинице вместе с фон Штюльпнагелем.
Туда я прибыл около 2 часов ночи и попал на вполне дружескую вечеринку с участием нашего посла в Париже Абеца. Оберг отвел меня в соседнюю комнату и сказал, что не знает, каково сейчас положение дел, но мы все равно должны спланировать свои последующие действия. И вообще не могу не признать, что Оберг вел себя на удивление порядочно и всячески старался сгладить острые углы, чтобы представить армию в более выгодном свете. Он предложил, чтобы полк, производивший аресты, был возвращен в казармы, а людям объяснили, что это были просто учения. Но Штюльпнагель решил, что предотвратить утечку будет невозможно. Тогда же я передал ему совет фон Клюге на некоторое время исчезнуть. А вернувшись в Сен-Жермен, обнаружил приказ из штаба командования вермахта, предписывающий Штюльпнагелю немедленно прибыть в Берлин для доклада.
В тот же день ближе к вечеру Штюльпнагель отбыл на машине в Берлин через Верден и Мец. Кроме водителя в машине находился еще один человек – на случай встречи с партизанами. Перед въездом в Верден он приказал остановить машину и объяснил, что они как раз въезжают в партизанский район, а значит, целесообразно выйти и проверить исправность пистолетов, произведя несколько выстрелов по ближайшим деревьям. После «стрельб» машина поехала дальше, но вскоре Штюльпнагель снова приказал остановиться, на этот раз на месте знаменитого Верденского сражения. Он заявил, что хочет на месте показать своим спутникам, как все происходило во время прошедшей войны. Пройдя несколько шагов, Штюльпнагель велел им остановиться, а сам пошел вперед, заявив, что хочет пройтись по памятным местам один. Его спутники сказали, что будут сопровождать его, поскольку велика опасность встретить партизан, но Штюльпнагель ответил, что ничего не боится. Он быстро скрылся из виду, и вскоре со стороны, куда он ушел, послышался выстрел. Спутники генерала побежали вперед и обнаружили его плавающим в канале. Он застрелился, находясь в воде, чтобы, если выстрел вдруг не окажется смертельным, наверняка утонуть. Самоубийство не удалось. Генерала выловили из воды живым и доставили в госпиталь. Он лишился одного глаза и так сильно повредил другой, что его пришлось удалить.
Все это я услышал от Оберга, который понимал, что Штюльпнагель как-то замешан в покушении на Гитлера. Я отправился в Париж навестить раненого в госпитале. Он все еще надеялся, что ситуацию удастся тихо урегулировать.
Штюльпнагель отказался разговаривать, а через две недели был перевезен в Берлин, помещен в тюрьму и повешен.
А тем временем в парижском штабе началась паника – все подозревали друг друга. Оберг получал потоки телеграмм с приказами арестовать Хофакера, Финка и еще 30 или 40 человек, причем не только военных. Через несколько дней Оберг позвонил мне и попросил срочно приехать. Он сообщил, что Хофакер на допросе упомянул имя фельдмаршала фон Клюге. Оберг сказал, что не верит в виновность фон Клюге.
К фельдмаршалу мы поехали вместе. Клюге сказал Обергу: «Делайте то, что вам подсказывает чувство долга». Оберг заметил мне, что ему совершенно не нравится работа, которую он вынужден выполнять, но, поскольку ее невозможно избежать, он старается, по крайней мере, оставаться человеком и джентльменом. Было принято решение, что на допросах будет присутствовать один из офицеров моего штаба. Здесь стоит упомянуть, что ни Шпейдель, ни я ни словом не обмолвились о нашей встрече вечером 20 июля.
Вскоре после этого фон Клюге навестил в госпитале Роммеля. По возвращении он сказал, что Роммель удивился, узнав о покушении на жизнь Гитлера, – он был уверен, что речь шла лишь об оказании на него давления с целью установления мира.
В последующие дни я заметил, что фон Клюге проявляет все больше беспокойства. Он явно стал задумываться о своей собственной судьбе. Однажды он грустно вздохнул: «Чему быть, того не миновать». А затем последовал неожиданный приезд фельдмаршала Моделя. Фон Клюге уехал домой и, как я уже говорил ранее, был найден мертвым в машине. Он принял яд.
Кроме беседы, происходившей вечером 20 июля, фон Клюге ни разу не говорил в моем присутствии о заговоре против Гитлера. В январе 1942 года я покинул штаб фон Клюге и не имел с ним контактов вплоть до июля 1944 года. Полковник фон Тресков был у фон Клюге начальником оперативного отдела. Возможно, он пользовался большим доверием фельдмаршала, но он уже мертв.
После капитуляции в мае 1945 года я находился в Шлезвиге вместе с генералом Демпси. Было очевидно, что даже в то время отношение населения к фюреру было неоднозначным. Одни открыто осуждали немецких генералов, участвовавших в попытке сбросить Гитлера, другие сожалели о ее неудаче. Так же обстояло дело и в армии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.