1972. Левые арабески

1972.

Левые арабески

Накануне Войны Судного дня 1973 года сирийская и египетская разведки попытались значительно активизировать свою деятельность в Израиле. И в поисках путей расширения своей агентуры они неминуемо должны были выйти на активистов израильских леворадикальных движений, не видевших никаких причин хранить верность еврейскому государству и одержимых идеями марксизма-ленинизма. Одним из лидеров еврейской подпольной группы, намеревавшейся осуществлять диверсии и теракты в Израиле, был Уди Адив – уроженец кибуца Ган-Шмуэль, выросший в семье убежденных марксистов. Детство Адива прошло на фоне портретов Ленина и Сталина, и это обстоятельство, по сути дела, и определило всю его последующую судьбу…

Впрочем, сами основатели кибуца Ган-Шмуэль умели совмещать свои социалистические взгляды с израильским патриотизмом. А потому в 1964 году, когда ему исполнилось 18 лет, Уди Адив отправился служить в израильскую армию. Курс молодого бойца он прошел в артиллерийских войсках, затем сам попросился в десантники и закончил службу уже после Шестидневной войны, в период которой сражался на Иерусалимском фронте.

Однако, еще будучи прыщавым подростком, Адив грезил отнюдь не об освобождении Иерусалима. Нет, в своих мечтах он видел себя одним из бойцов отряда Че Гевары, активным участником мировой революции, подпольщиком, работающим во имя торжества на всей планете идей Маркса, Ленина и Троцкого. Поэтому не стоит удивляться, что еще во время службы в армии Адив примкнул к марксистскому движению «Компас» и подпал под влияние жившего в Ган-Шмуэле одного из тогдашних лидеров движения Илана Леви. Стоит признать, что не попасть под обаяние Илана Леви романтически настроенному юноше и в самом деле было трудно. У этого уроженца Парижа, хорошо знакомого со всей французской богемой, было поистине героическое прошлое: всю жизнь он мотался по миру, организовывая борьбу против французского колониализма, создавая подпольные типографии и радиостанции, координируя деятельность студенческих марксистских кружков и направляя в «нужное русло» студенческие волнения. В Израиле Леви оказался в 1966 году в качестве нового репатрианта, поселился в кибуце, женился и… продолжил свою политическую деятельность.

Члены движения «Компас» первыми после Шестидневной войны вышли на демонстрации против «израильской оккупации» Иерусалима, Иудеи и Самарии и «попрания прав арабского народа», одновременно активно убеждая в своей правоте и привлекая в свои ряды израильских студентов и старшеклассников. Идеи, которые они провозглашали, были настолько неприемлемы даже для социалистического движения «Ха-шомер ха-цаир», что в 1968 году и Илана Леви, и Уди Адива за их взгляды было решено изгнать из кибуца Ган-Шмуэль.

Адива это изгнание, похоже, нисколько не огорчило. В 1969 году он поступает на философский факультет Хайфского университета и одновременно принимает самое активное участие во всех заседаниях и акциях движения «Компас».

Но в том же 1969 году в руководстве «Компаса» происходит раскол, в результате которого на свет появляются три новых организации.

Первая из них назвала себя «Революционный коммунистический союз», и в нее вошли те сторонники «совести», которые придерживались марксизма маоистского толка, в том числе Илан Леви, Уди Адив, Дан Веред, Рами Ливнэ и некоторые другие лица, с которыми нам еще предстоит познакомиться по ходу этого очерка.

Второе движение – «Авангард» – составили убежденные троцкисты левого толка.

Третья организация, возглавляемая Михаилом Варшавским, стояла на позициях синтеза идей Ленина и Троцкого и гордо назвала себя «Организация израильских социалистов «Марксистская совесть»».

Причиной раскола «Компаса» стали идеологические разногласия, возникшие между израильскими социалистами после печально известного ввода советских танков в Прагу и бурных студенческих волнений в Париже. Умберто Эко в «Маятнике Фуко» признается, что на него и многих других приверженцев социалистической идеологии во Франции эти события подействовали как холодный душ. Однако, как видно, на Ближнем Востоке из крана редко течет по-настоящему холодная вода.

Во всяком случае, Уди Адив продолжил бороться за торжество идей Маркса-Энгельса-Ленина в рамках «Революционного коммунистического союза», который спустя два года после своего создания также раскололся, в результате чего из него выделилась организация «Красный фронт», возглавляемая студентом Хайфского техниона Даном Вередом.

Сын тель-авивских интеллигентов, Дан Веред считал, что Израиль уже почти созрел для социалистической революции, после которой необходимо будет произвести и культурную революцию – по типу той, которую осуществил великий Мао Цзэдун в Китае. Среди тех, кто вышел из «Союза», чтобы стать членом «Красного фронта», был и Уди Адив.

Свои заседания, сопровождавшиеся бурными идеологическими спорами под дешевые сигареты и крепкий кофе, члены «Красного фронта» проводили в расположенном в старых кварталах Хайфы доме Дауда Турки. Будучи владельцем небольшого книжного магазина, Турки активно торговал в нем марксисткой литературой, брал для продажи и журналы, выпускаемые леворадикальными движениями Израиля, и именно таким образом он и познакомился с Вередом, Адивом и другими активистами «Фронта». Сам Турки в свое время был членом израильской компартии, однако ушел оттуда, разойдясь во взглядах с ее руководством.

Идеи, которые провозглашал Дан Веред, во многом были созвучны душе Турки. Со слезами умиления этот 45-летний араб слушал, как Веред рассуждает о том, что сионизм – это идеология крупной еврейской буржуазии, что Государство Израиль не имеет права на существование, что раз уж так получилось, на этой земле нужно создать государство, в котором бок о бок жили и вместе строили бы справедливое общество арабские и еврейские рабочие и крестьяне. А для этого, по мысли Вереда, израильские марксисты должны перейти к более активным действиям, чтобы на деле доказать свою солидарность со справедливой борьбой палестинского народа.

Вместе с еврейскими студентами в заседаниях «Красного фронта» принимали участие и молодые израильские арабы, проживавшие в Хайфе или прилегающих к ней деревнях. Однако затем Дауд Турки решил разделить арабскую и еврейскую секции организации. «Все, о чем мы здесь говорим, вряд ли понравится сионистским властям, – объяснил Дауд Вереду. – А значит, чем больше будет ячеек в организации и чем меньше члены одной ячейки будут знать о других ячейках, тем лучше для всех».

Веред поначалу воспротивился такому предложению, но затем согласился, что Турки прав. Но при этом он даже не догадывался, насколько тот прав: уже в 1969 году все видные деятели «Компаса» находились под негласным наблюдением израильских спецслужб, а после раскола и возникновения «Красного фронта» последний был объявлен ШАБАКом одной из самых опасных антиизраильских организаций. В связи с этим все его активисты были включены в так называемый «Список лиц, заслуживающих особого внимания».

И посиделки в доме Дауда Турки отнюдь не были секретом для сотрудников недавно созданного Еврейского отдела ШАБАКа.

* * *

В начале сентября 1971 года Дауд Турки неожиданно обратился к Уди Адиву, как он сам сказал, с «деликатным предложением». По словам Турки, ему довелось познакомиться с одним из деятелей ООП[50], который хотел бы каким-то образом сотрудничать с израильскими, причем именно с еврейскими марксистами. Вот он и решил спросить Уди, не хотел бы тот встретиться с этим членом ООП и обсудить, какими могли бы быть пути и формы такого сотрудничества.

– Конечно! – с готовностью ответил Адив. -

Такая встреча еврейского и арабского братьев по духу и будет означать пролетарский интернационализм в действии!

Получив согласие Адива, Дауд сообщил ему, что встреча между ним и представителем ООП состоится в Афинах. Приехав в столицу Греции, Адив должен будет остановиться в небольшой гостинице и с центрального почтамта отправить в Бейрут телеграмму: «Жду обещанной книги». Ну а дальше его найдут.

– Думаю, в целях конспирации, да и чтобы не опережать события, не стоит сообщать остальным нашим товарищам о твоей поездке, – добавил Турки. – Да, кстати, тебе придется потратиться на эту поездку, но ты не переживай: так как мой новый знакомый заинтересован в данной встрече, то он взялся возместить тебе все расходы. Деньги ты получишь в Афинах наличными…

Так 28 сентября 1971 года Уди Адив оказался в Афинах. Это было его первое путешествие за границу, и потому, отправив телеграмму с афинского Главпочтамта, он стал наслаждаться всеми преимуществами жизни никуда не спешащего туриста: осматривать музеи и исторические достопримечательности, просто шататься по городу, время от времени заходя в кафе, чтобы выпить чашечку кофе…

На третий день пребывания Уди Адива в Афинах в его номер постучали и на пороге возник элегантный мужчина средних лет.

– Здравствуйте, – сказал он на иврите. – Меня зовут Абу-Камаль. Я привез вам обещанную книгу…

Потом, как вспоминает сам Уди Адив, они целый день бродили по городу, непрерывно беседуя друг с другом, и молодой израильтянин вскоре понял, что этот араб и в самом деле является его братом по духу, что у них общие мечты и цели.

Абу-Камаль не скрывал, что родился на той территории, которую в данный исторический момент занимает Израиль. Он много жил среди евреев – отсюда и его великолепное знание иврита. Вырвавшись из-под власти сионистских оккупантов, он уехал в Ливан и там примкнул к марксистскому крылу ООП.

– Дауд Турки сказал мне, что вы, как и мы, понимаете, что сионизм является порождением мирового империализма, преследует цель порабощения арабского народа и разжигание межнациональной розни для сохранения власти еврейской буржуазии, – продолжил Абу-Камаль начатую беседу, когда они уже сидели в одном из самых дорогих афинских ресторанов.

– Да, безусловно, – согласился Адив.

– Следовательно, у нас общий враг и мы вполне можем объединить наши усилия в борьбе с этим врагом…

– Конечно, – вновь согласился Адив. -

К тому же я думаю, что уже сейчас, сегодня между израильскими и палестинскими марксистами следует начать диалог о том, каким должно быть будущее еврейско-арабское государство. Мы могли бы организовать плодотворную партийную дискуссию…

– Само собой, нам весьма интересно выслушать ваши мысли по этому поводу, – улыбнулся Абу-Камаль. – Но сейчас на повестке дня другие вопросы, и мне бы хотелось знать, действительно ли вы готовы содействовать делу освобождения еврейского и палестинского пролетариата от ига сионистов? Как вы понимаете, для того чтобы победить врага, нужно его знать, а потому мы были бы вам признательны за любую информацию. Скажем, об израильской армии, в которой вы служили, о том, что вообще сегодня происходит в Израиле. Нам бы хотелось также получать от вас свежие израильские газеты, у нас есть некоторая проблема с их приобретением…

– Ну, можете считать, что эту проблему вы решили, – с улыбкой сказал Уди Адив.

На следующий день Абу-Камаль сказал Адиву, что он хотел бы видеть его в качестве своего рода представителя ООП в Израиле.

– Было бы неплохо, если бы вы привлекли к работе с нами еще несколько ваших единомышленников, а также сняли бы пару квартир в различных городах страны – для того чтобы в них в случае необходимости могли бы укрыться наши люди. Если вам захочется со мной встретиться или познакомить со мной человека, в котором вы твердо уверены, то все делаете так же: вы или ваш знакомый приезжаете в Афины, посылаете с Главпочтамта в Бейрут телеграмму с просьбой прислать книгу, указываете название гостиницы, в которой остановились, и ждете. Пока будем обмениваться письмами, которые вы будете посылать вот на этот афинский адрес, – инструктировал Абу-Камаль Адива. – Письма пишите лимонным соком и не называйте вещи своими именами, а пользуйтесь намеками. Да, кстати, во сколько вам обошлось пребывание в Афинах?

– Почти в 700 долларов, – ответил Адив.

Абу-Камаль вытащил из кармана пачку денег, отсчитал двадцать стодолларовых купюр и протянул ее Уди Адиву.

– Вот, – сказал он, – это вам за прошлые и частично на будущие расходы.

Для того чтобы понять, что такое в начале 70-х для израильтянина значила сумма в 2000 долларов, замечу, что месячная плата за аренду трехкомнатной квартиры в Хайфе тогда колебалась между 80 и 100 долларами.

Но дело было не в деньгах – Адив почувствовал, что он впервые причастен к настоящему делу, к великой борьбе за свободу против сионистских агрессоров, а значит, и против мирового империализма и колониализма. Теперь его жизнь будет постоянно сопряжена с этой борьбой и с таинством подпольной работы, являющейся неотъемлемой частью существования подлинных революционеров и борцов за свободу, о которых он читал в книгах. И это ощущение кружило ему голову…

Вернувшись в Израиль, Адив немедленно приступил к выполнению поручения Абу-Камаля. Он никому не рассказал о своей поездке в Афины, но, собрав трех своих самых близких друзей – Дана Вереда, Иехизкиэля Коэна и Давида Купера, – поведал им, что познакомился с представителем ООП и теперь у них есть реальная возможность помочь борьбе палестинцев против оккупации…

В течение последующих нескольких месяцев Адив направил по указанному ему афинскому адресу несколько писем Абу-Камалю, в которых рассказал о том, что ему удалось привлечь к работе еще трех человек, а также снять конспиративные квартиры в Хайфе и в Яффо. Содержали письма и подробный отчет о событиях в Израиле, в том числе и рассказ о том, что израильская военная промышленность начала разработку нового танка, получившего название «Меркава». Сведения эти не были секретными – Уди Адив почерпнул их из газеты «Ха-Арец».

Летом 1972 года Адив стал уговаривать Давида Купера отправиться в Афины, чтобы там познакомиться с их «палестинским другом». Когда Купер заявил, что у него нет денег на эту поездку, Адив одолжил ему 1500 шекелей на билеты до Афин и обратно. Однако, взяв деньги, Купер и не подумал отправиться в Афины, а попросту потратил их на какие-то свои нужды. Поняв, что на Давида Купера полагаться нельзя, Уди Адив обратился с предложением посетить Афины к Дану Вереду. Дан как раз собирался жениться и подумывал о том, чтобы вообще завязать с политикой, но отказать старому другу и соратнику не смог.

В августе 1972 года он сошел с трапа самолета в афинском аэропорту, отправил телеграмму в Бейрут с Главпочтамта и вскоре уже сидел в кафе с Абу-Камалем.

– Скажите, а где вы служили в израильской армии? – поинтересовался Абу-Камаль.

– Я в оккупационной армии не служил, – с гордостью сказал Веред. – Понимаете, я еще на призывном пункте заявил, что являюсь убежденным марксистом, не приемлю сионизм и не хочу числиться в армии, обслуживающей его интересы. Ну, так там подумали, что я ненормальный, и освободили от призыва…

– А жаль, очень жаль! – покачал головой Абу-Камаль. – Кстати, а вам не хотелось бы побывать в Бейруте или, скажем, даже в Дамаске?

– А разве это возможно? – спросил Веред.

– Ну, а почему нет?! – ответил Абу-Камаль.

Выйдя из кафе, они с Вередом направились в одно из афинских фотоателье, сделали там фотографии для паспорта, после чего поехали к зданию посольства Сирии. Оставив Вереда на улице, Абу-Камаль зашел в здание посольства и вскоре вышел из него, держа в руках новенький сирийский паспорт.

На следующий день Дан Веред и Абу-Камаль были уже в Бейруте, откуда на такси добрались до Дамаска. Здесь Вереда поселили в крохотной квартире в центре города, но как только он в ней обосновался, Абу-Камаль предложил своему гостю проехаться с экскурсией по городу. Как-то незаметно после прогулки по древнему Дамаску, посещения могилы Салах ад-Дина и знакомства с еврейским кварталом они оказались в каком-то тире, где какие-то незнакомые люди стали учить его стрелять из автомата и пистолета. Потом последовал урок по приему и передаче шифрованных сообщений, а на утро Абу-Камаль повез Дана Вереда в расположенный в горах палаточный городок, который, по его словам, был лагерем палестинских беженцев. В этом лагере Вереду предстояло ознакомиться с правилами пользования взрывчаткой и гранатами…

Наконец на третий день Абу-Камаль отвез Дана Вереда в Бейрут, а оттуда – в Афины, и, вручив ему 1000 долларов, проводил до трапа американского авиалайнера, летевшего из Нью-Йорка в Тель-Авив с промежуточной посадкой в Афинах.

Совершенно ошеломленный Дан Веред по дороге домой обдумывал то, что с ним произошло.

С одной стороны, на его долю выпало пережить приключение, которому мог бы позавидовать любой израильтянин.

С другой… Чем дальше Веред анализировал, тем больше приходил к выводу, что Абу-Камаль работает не на ООП, которая борется за правое дело, а на сирийскую разведку, то есть на сирийских националистов, которые, как известно, являются такими же врагами пролетариата и пролетарского интернационализма, как и сионисты.

Все эти соображения он и изложил в беседе с Уди Адивом. Присовокупив к ним слова о том, что больше Абу-Камаля он знать не желает и вообще хочет жениться и оставить дело революционной борьбы потомкам. Разочарованный в друге, Адив понял, что ему придется ехать в Афины, и взял билет на конец сентября 1972 года. К этому времени уже произошла трагедия на Мюнхенской олимпиаде, всем здравомыслящим людям стало ясно, что представляет собой ООП, однако Адива это не остановило. Приехав в Афины, он немедленно отправил телеграмму в Бейрут и стал ждать.

Однако день шел за днем, а Абу-Камаль не появлялся. И вдруг Уди Адив столкнулся с ним носом к носу в самом центре Афин.

– Слава Аллаху! – сказал Абу-Камаль. – Ты забыл написать, в какой именно гостинице ты остановился, и мне пришлось проверять каждую из них по отдельности…

Как и Дану Вереду, Абу-Камаль предложил Уди Адиву посетить Дамаск, и… тот согласился.

И снова все повторилось: съемка в фотоателье, поездка в сирийское посольство, из которого Абу-Камаль вышел с новеньким сирийским паспортом.

– Но прежде, чем мы окажемся в Дамаске, я бы хотел познакомить тебя с моей семьей. У меня есть дом в деревне недалеко от Бейрута, – сказал Абу-Камаль.

– А еще раньше мне бы хотелось узнать, на кого же ты все-таки работаешь – на ООП или сирийскую разведку? – перебил его Уди Адив.

– Как я уже тебе сказал, я – палестинец и член ООП, – ответил Абу-Камаль. – Но сирийцы готовы нам помочь, и мы не отказываемся от их помощи. Ты сам понимаешь, что мы не в том положении, чтобы отвергать протягиваемую нам руку, даже если эта рука принадлежит тому, кто нам не очень по душе…

В доме Абу-Камаля Уди Адива приняли с восточным гостеприимством и радушием. А его жена, узнав, что Адив – израильтянин, расплылась в улыбке.

– Если вы еще соберетесь к нам, захватите диски израильских певцов, – попросила она. -

Я их обожаю!

Ну, а затем был путь в Дамаск, где Уди Адива разместили в той же квартире, в которой до него жил Дан Веред, – Адив понял это по забытым Вередом в шкафу джинсам.

И, похоже, ему предстояло получить те же уроки, которые были преподаны Вереду.

* * *

Однако для Уди Адива Абу-Камаль приготовил совершенно особую программу. В ней были походы по ресторанам и ночным клубам, были стрельбища в тире и занятия по изготовлению самодельных мин, но для начала Абу-Камаль повез своего гостя в еврейский квартал Дамаска. Здесь они зашли в местное отделение полиции, где Абу-Камаль представил Адива как американского журналиста, пишущего очерк о Сирии и в том числе об отношении сирийцев к евреям.

Начальник полицейского участка тут же начал убеждать Адива, что ни он сам, ни другие сирийцы отнюдь не являются антисемитами. Напротив, подчеркнул полицейский, арабы очень хорошо относятся к евреям, а все их претензии, вся ненависть обращена на Израиль и сионистов. Из полицейского участка Абу-Камаль повез Адива в синагогу, где представил его главному раввину квартала все в той же роли американского журналиста. И раввин поведал Адиву, что евреи в Сирии нисколько не притесняются и жаловаться им, в сущности, не на что – разве что им не разрешают репатриироваться в Израиль, но на это, как известно, есть чисто политические причины…

После этого Абу-Камаль и Уди Адив отправились в здание Управления сирийской разведки, где Адиву предложили во всех подробностях описать свою службу в армии и все, что ему известно о месторасположении военных баз, используемом ЦАХАЛом оружии, тактике израильской армии и т. д.

Адив писал долго – почти целый день, и в итоге заполнил несколько десятков машинописных листов. Ему казалось, что он вспомнил все до мельчайших подробностей, однако, прочитав его отчет, офицеры сирийской разведки закидали его десятками вопросов. Например, Уди Адив перечислил все виды пушек, которые имелись на тот момент на вооружении ЦАХАЛа, и тогда его просили вспомнить, как проявила себя та или иная марка артиллерийской установки в ходе учений, какова ее дальнобойность, кучность стрельбы и т. д. И Адив опять-таки самым подробным образом отвечал на вопросы стратегической важности.

Уже после этого Адиву предложили дать характеристики наиболее крупным израильским военачальникам того времени, и тут-то он и дал волю своим чувствам. Например, генералов Рафаэля Эйтана (Рафуля) и Ариэля Шарона Уди Адив назвал в своей второй записке «нацистами».

И уже после этих встреч в цитадели сирийской разведки последовал «курс молодого диверсанта», который Адив, по мнению его сирийских учителей, прошел просто блестяще. В Афины Уди возвращался вместе с Абу-Камалем, но теперь они сидели в разных концах самолета и делали вид, что совершенно незнакомы друг с другом.

Сидя в зале для пассажиров, ожидающих рейса на Тель-Авив, Уди Адив обдумывал то, что с ним произошло в течение последних двух недель. Как и Дан Веред, он был ошеломлен пережитым приключением, но, в отличие от друга, отнюдь не чувствовал угрызений совести. Больше всего его занимала мысль о том, куда девать ту тысячу долларов, которую он получил от Абу-Камаля: таможенники, а вслед за ними и сотрудники ШАБАКа могли заинтересоваться, откуда у него появились эти деньги, если он выезжал в Грецию почти с пустыми руками. (Напомню, что все валютные операции, совершаемые израильтянами, тогда жестко контролировались и любой несанкционированный ввоз или вывоз валюты за пределы Израиля считался уголовным преступлением.) И тут его взгляд упал на сидевшую неподалеку от него и явно чем-то огорченную девушку.

Адив участливо спросил, не случилось ли у нее в жизни какой-то трагедии, и девушка в ответ улыбнулась.

– Нет, никакой трагедии не произошло, – сказала она. – Просто хотела купить французские духи в «Дьюти фри», а у меня, как назло, кончились доллары. Остались только наши шекели! Вот я слегка и расстроилась…

– Ну, это не беда! – ответил Адив. -

У меня есть доллары, и я с удовольствием обменяю их тебе на шекели по сегодняшнему курсу.

Когда счастливая девушка с флаконом французских духов вернулась из «Дьюти фри» в зал, Адив попросил ее об ответной услуге.

– Понимаешь, – сказал он, – я купил две пары джинсов для сестренки, а без пошлины разрешают провезти только одну. Возьми у меня пакет с одной парой. Мы пройдем по отдельности через таможню, а потом встретимся у выхода из аэропорта, и я у тебя ее заберу.

Девушка, которую звали Анит Флейшер, взяла у Уди Адива пакет с джинсами, благополучно прошла таможню и стала ждать своего случайного попутчика у выхода из аэропорта. Однако час шел за часом, а Адив у дверей аэропорта все не появлялся, и в душе Анит Флейшер стали роиться самые разные мысли. Ее подозрения усилились, когда она решилась заглянуть в целлофановый пакет и обнаружила в кармане джинсов тысячу долларов. Сразу после этого Анит поспешила в полицию и рассказала о странном молодом человеке, который попросил ее провезти джинсы, внутри которых лежала тысяча долларов, а затем так и не пришел на указанное место встречи. Девушка даже вспомнила имя своего нового знакомого – Уди Адив.

– Все в порядке, – ответили ей в полиции. – Знаем мы этого молодого человека. Давайте нам его джинсы и деньги, мы отдадим их по назначению. А если он вас найдет и спросит, куда делись его вещи, скажите правду – что вы передали их в полицию…Сам Уди Адив в это время находился в расположенном в аэропорту отделении ШАБАКа, где его в течение нескольких часов допрашивали о том, что он, член «Красного фронта», так долго делал в Греции. Наконец его отпустили, и Адив бросился к выходу из аэропорта, но Анит Флейшер там не было. К счастью для себя, Адив вспомнил, как Анит сама рассказала ему, что учится в докторантуре истфака Еврейского университета, и найти ее там ему не составило труда. Флейшер сообщила Адиву, что отдала пакет в полицию, и ему не осталось ничего другого, кроме как направиться туда и заявить, что в пакете лежат его джинсы и его личная тысяча долларов.

Спустя два с половиной месяца после этой истории в час ночи 6 декабря 1972 года Уди Адив был арестован в хайфской квартире, которую он снимал вместе со своей подругой Леей Лешем. В ту же ночь были арестованы Дан Веред, Давид Куперман, Дауд Турки, Субхи Нарни, Анис Карави и еще около полутора десятков членов действовавшей на территории Израиля разведывательно-диверсионной сети, состоявшей из израильских арабов и евреев-активистов различных леворадикальных движений. Решение об арестах было принято тогдашним главой ШАБАКа Йосефом Хармелином после того, как стало известно, что члены сети в самое ближайшее время собираются провести серию терактов и диверсий на Голанских высотах, а также совершить покушение на министра обороны Моше Даяна.

Создана эта сеть была израильским арабом Хавивом Каваджи, депортированным в свое время из Израиля и прекрасно сочетавшим свое членство в ООП со службой в сирийской разведке. Впрочем, всем арестованным по этому делу Хавив Каваджи был известен под именем Абу-Камаля…

* * *

Первый допрос Уди Адива проводил Йоси Гиноссар, игравший свою излюбленную роль «доброго следователя».

Гиноссар начал с того, что ему известны убеждения Адива и он понимает, что Адив согласился заняться диверсиями и шпионажем исключительно по идеологическим мотивам. Затем он представил Адиву неопровержимые доказательства того, что ШАБАКу известно все о его контактах с сирийской разведкой, в том числе… копию отчета Хавива Каваджи о вербовке Уди Адива на фирменном бланке Второго разведывательного управления Республики Сирия.

Однако Адив не пожелал поддержать начатый Гиноссаром разговор, и когда тот ушел отдыхать, его сменил Дорон Коэн, которому, соответственно, была поручена роль «злого следователя». Коэн с ходу начал угрожать Уди Адиву, что если тот не расколется, то он арестует его родителей и Лею Лешем, а затем сообщил, что Дан Веред и Дауд Турки уже рассказали все, что знали, и, таким образом, доказательств вины Адива у них более чем достаточно – особенно с учетом результатов обыска в его квартире, в ходе которого было найдено пособие по изготовлению мин и химикаты, из которых можно изготовить взрывчатые вещества.

Однако Адив, вспомнив клятвы, которые они давали другу другу с Даудом Турки о том, что не выдадут известные им тайны даже под пытками, отказывался поверить в то, что Турки уже в первые же сутки после ареста назвал имена всех, кого ему удалось завербовать по указанию «Абу-Камаля». И даже после того, как Коэн прокрутил для Адива записи допросов Турки и Вереда, Уди Адив отказывался поверить в то, что эти пленки не являются фальшивками.

– Я хочу встретиться с Вередом! – сказал Уди, и это были первые слова, произнесенные им в течение 24 часов после ареста.

Веред не скрывал во время их очной ставки того, что он уже во всем признался.

– Они знают все, Уди, – сказал он другу. – У них есть даже фотографии моих встреч с Абу-Камалем в Афинах. Я не знаю, откуда у них фотографии, но они у них есть.

Но даже после этого Уди Адив продолжал молчать. Он молчал долго – больше 48 часов, в течение которых ему не давали ни минуты сна.

И лишь когда Йоси Гиноссар, устав от своей маски доброго следователя, сказал, что Уди не оставляет ему выхода и сейчас он выпишет ордер на арест Леи Лешем, Адив начал давать показания.

Он рассказал о своих беседах с «Абу-Камалем», о своем многочасовом общении с сотрудниками сирийской разведки и написанных им отчетах, о полученных им в Дамаске уроках и о том, что он действительно готовился проводить диверсии и теракты на Голанских высотах, которые были оккупированы Израилем во время Шестидневной войны.

– Я хочу подчеркнуть, – добавил Уди Адив, – что я оговорил с Абу-Камалем то, что буду выполнять исключительно те его задания, которые не предусматривают гибель людей. Я готов был взорвать несколько мостов на Голанах и несколько правительственных учреждений, но так, чтобы в момент взрыва ни на мосту, ни внутри зданий не было ни одного человека…

Суд над членами этой разведывательно-диверсионной сети начался в декабре 1973 года. На скамье подсудимых оказалось больше 20 человек – евреев и арабов. Но всем было ясно, что вместе с ними на этой самой скамье должна была находиться и идеология левого политического лагеря страны, порождением которой в итоге становятся такие нравственные и духовные чудовища и калеки, как Уди Адив и Дан Веред. Но даже после судебного процесса израильское общество продолжало жить прежними иллюзиями и мифами, и появление в 1982 году движения «Шалом ахшав», являющегося духовным наследником «Компаса», было воспринято как нечто само собой разумеющееся.

Наиболее суровые приговоры по этому делу суд вынес Уди Адиву и Дауду Турки – они были осуждены на 17 лет тюремного заключения. Остальные обвиняемые получили от двух до двенадцати лет тюрьмы. Турки был освобожден и выдворен за пределы Израиля в 1979 году – в рамках сделки об обмене трех пленных израильских солдат на сотни палестинских заключенных. Уди Адив также вышел из тюрьмы досрочно, в 1985 году, после того как в израильской прессе началась кампания за его амнистию.

Любопытно, что все проведенные им за решеткой двенадцать с лишним лет Уди Адив просидел вместе с заключенными-палестинцами, несколько раз отвергнув предложение перейти на «еврейскую половину» тюрьмы.

В 1975 году он сочетался в тюрьме браком с Сильвией Клингберг – членом одной из израильских марксистских организаций и дочерью советского шпиона Маркуса Клингберга, о котором уже рассказывалось на страницах этой книги.

Однако, выйдя на свободу, он развелся с Сильвией и женился на своей давней подруге Лее Лешем. Свидетелем на их свадьбе, отпразднованной в узком кругу друзей, был Дан Веред. Вскоре после этого Уди Адив уехал на учебу в Великобританию и вернулся в Израиль уже в конце 80-х со степенью доктора философии, что дало ему возможность стать преподавателем политологии в Открытом университете.

В начале 90-х годов, вскоре после крушения СССР, Уди Адив окончательно разочаровался в коммунистической идеологии и дал свое первое интервью газете «Едиот ахронот».

– Дауд Турки и Абу-Камаль попросту использовали меня, пользуясь моей доверчивостью, сказал он в своем интервью. – Я искренне верил, что помогаю делу палестинской революции, а на самом деле стал игрушкой в руках арабских националистов…

* * *

Остается сказать, что раскрытие разведывательно-диверсионной сети во главе с Даудом Турки и Уди Адивом стало одним из самых крупных успехов ШАБАКа начала 70-х годов. Сотрудники этой организации и по сей день утверждают, что данная сеть была раскрыта исключительно благодаря тому наблюдению, которое они вели за кажущимися им наиболее экстремистски настроенными активистами движения «Компас» с конца 60-х годов. По их словам, Адив был в числе тех, за кем велось непрерывное наблюдение. Когда в ходе такого наблюдения за ним в Афинах было установлено, что он встречался с Хавивом Каваджи, началась слежка за всеми, с кем общался Уди Адив. И его телефон, и телефоны Вереда, Турки, Купера и других постоянно прослушивались, а в их квартирах были установлены различные «жучки». Вдобавок ко всему, добавляют в ШАБАКе, Турки и его команда лишь играли в профессиональных шпионов и диверсантов, а на деле были дилетантами и профанами, а потому вести за ними наблюдение было совсем не сложно…

И все же целый ряд фактов заставляет усомниться в этой официальной версии ШАБАКа о том, каким образом была раскрыта данная разведсеть. Более того – они наводят на мысль о том, что в начале 70-х годов, уже после провала и казни легендарного Эли Коэна[51], в Сирии весьма эффективно действовал некий израильский разведчик.

Да, он, вероятнее всего, не сумел войти в высшие армейские и политические круги сирийского общества, как это удалось Коэну, но он явно также работал внутри военно-государственной машины Сирии и исправно поставлял в Израиль информацию о деятельности этой машины – в том числе и о попытке Второго управления сирийской разведки создать свою агентурную и диверсионную сеть в Израиле.

Впрочем, так это или нет, мы в ближайшие десятилетия все равно не узнаем. Согласно действующим правилам, гриф «Совершенно секретно» снимается с архивных документов ШАБАКа и «Моссада» не раньше чем через пятьдесят лет. И кто знает, какие тайны откроются тем, кто будет разбирать эти архивы в 20-х годах ХХI столетия?!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.