Заключение

Заключение

Если неравнодушный и терпеливый читатель дойдет до этих заключительных строк, которыми по обычаю автор прощается с читающей публикой, то поймет, в чем состоит прелесть XVIII века и мое увлечение им. Да, были в этот век войны, революции, болезни, эпидемии, убийства, преступления — словом, все как во все века. Но вместе с тем этот XVIII век полон, по крайней мере для меня, некоего притягательного обаяния. Почти до самого конца (точнее — до разгула якобинского террора во Франции) в нем не было сурового ожесточения религиозных войн Средних веков и людоедской беспощадности железного XX века, который, кажется, дан был в наказание человечеству. Там, в XVIII веке, не было слова «враг», а было только слово «неприятель», который может стать и приятелем, а понятие «честь» не было пустым звуком. XVIII век — время, озаренное идеями Просвещения, когда людям казалось, что свет знания скоро растворит мрак Средневековья, что люди откроют все законы природы, поставят ее себе на службу и достигнут вожделенного человечеством всеобщего счастья и изобилия, полагаясь не на Бога, судьбу, а на собственный разум и руки.

Если читатель перелистает прочитанную книгу, то согласится со мной, что почти все из моей «толпы героев» — жизнелюбцы, что они, как и должно человеку, явившемуся в мир на миг, наслаждались жизнью. Этим было пронизано их существование. Воплощенный в камне, стекле, словах и звуках, XVIII век благоприятствовал такому радостному мировосприятию — посмотрите на великолепные, золоченые чертоги, сотворенные Растрелли и другими мастерами в жизнерадостном стиле барокко и классицизма! Эти дворцы не созданы для молитв, постов, страданий, унылой работы, а только для наслаждений. И как бы теперь мир был беден без этой блестящей архитектуры XVIII века! А что бы мы делали без божественных звуков, сочиненных гениями XVIII века (и на все времена) — Моцартом, Генделем, Бахом? И все это великолепие создавалось не ради далекого, неизвестного будущего, а для украшения их собственной, быстротекущей, единственной и поэтому бесценной жизни. Этот мир, разом освободившийся от пут религии, казалось, был создан для любви, которой, на манер античности, поклонялись молодые (и не очень) люди XVIII века. Этой любовью к жизни пронизано все существо веселого XVIII века.

Если прибегнуть к образу писателя Виктора Пелевина, в одной из своих повестей изобразившего нашу жизнь в виде движения некоего поезда в пространстве, то в длинном историческом «поезде», идущем через века, XVIII век кажется мне веселым вагоном-рестораном. Сами мы сидим где-то в хвосте этого поезда, нас трясет, мы беспокоимся, какой там зеленый вагон к нам прицепят в XXI веке. И только иногда, на каком-нибудь повороте истории, мы вдруг видим впереди этот сияющий огнями и праздничными гирляндами вагон. Из его открытых окон слышны беззаботный смех гостей, хлопки пузатеньких бутылок шампанского (кстати, только что у них вошедшего в моду), звон недавно же появившегося европейского фарфора, звуки клавесина и скрипки (может, играет сам Моцарт?) и неведомая нам разудалая песня. Как хочется перейти в тот вагон! И пусть там нет джинсов, бормашины с электромотором, мобильного телефона, наркоза, всеобщих выборов, рентгена, CD, страховки и авто. Да и черт с ними! Не для обладания же всем этим мы живем на свете!..