Государственная власть

Государственная власть

Ключевский признает, что центральная власть при первых Романовых была слабой. Только в пограничных городах, куда были назначены воеводы и где жизнь складывалась исходя из постоянных опасностей, эта власть была «государственной», то есть сильной. Естественно, этот приграничный опыт с воеводами, которые были для всего населения единой государственной властью, решили распространить и на все иные, не приграничные, земли. Стали появляться уездные воеводы. Но тут-то вдруг и оказалось: то, что здорово выглядит на бумаге, оказывается полнейшей глупостью на практике. Эта новая государственная власть с казенным жалованьем оказалась ничем не отличимой от прежних кормленщиков и наместников, только прав у этой власти было больше, а место новый чиновник использовал ровно для той же цели, что и старый, – то есть для обогащения. Воеводе теперь подчинялось земское сословное управление, так что все население разом оказалось в его полной и безраздельной власти, что оно с приятностию для себя и ощутило.

«С введением воеводств, – объясняет Ключевский, – на земское управление пала новая тяжкая повинность – кормление воевод и приказных людей, дьяков и подьячих; этот расход едва ли не всего более истощал „земскую коробку “. Земский староста вел расходную книгу, в которую записывал все, на что тратились мирские деньги, для отчета советным людям. Эти книги старост наглядно показывают, что значило в XVII в. кормить воеводу. Изо дня в день староста записывал, что он тратил на воеводу и его приказных людей. Он носил на воеводский двор все нужное для домашнего и канцелярского обихода воеводы: мясо, рыбу, пироги, свечи, бумагу, чернила. В праздники или в именины он ходил поздравлять воеводу и приносил подарки, калачи или деньги „в бумажке“, как ему самому, так и его жене, детям, приказным людям, дворовым слугам, приживалкам, даже юродивому, проживавшему у воеводы. Эти расходные книги всего лучше объясняют значение земского самоуправления при воеводах. Староста земский со своими целовальниками – лишь послушные орудия приказной администрации; на них возложена вся черная административная работа, в которой не хотел марать рук воевода с дьяком и подьячими. Земство вело свои дела под наблюдением и по указаниям воеводы; земский староста вечно на посылках у воеводы и лишь изредка решается вступаться за свой мир против его распоряжений, заявляет протест, идет на воеводский двор „лаять“ воеводу, выражаясь языком тогдашней земской оппозиции. Из такого отношения земского управления к приказному развились чрезвычайные злоупотребления. Воеводское кормление часто вело к разорению земских миров. Правительство, не прибегая к радикальным мерам, старалось по возможности устранить или ослабить это зло, изыскивая разные к тому средства, назначало на должности по указанию мира или предоставляло миру выбирать должностных приказных лиц, воеводские дела поручало выборным губным старостам, грозило в указах и в Уложении строгими взысканиями за неправый суд, дозволяло тяжущимся заявлять подозрение на своего воеводу, предоставляя им в таком случае переносить свое дело на решение к воеводе соседнего уезда. При царе Алексее запрещено было назначать дворян воеводами в города, где у них были вотчины или поместья. Неоднократно запрещаемы были при царе Михаиле и его преемнике всякие денежные и натуральные кормы для воевод под угрозой взыскать взятое вдвое. Так централизация местного управления уронила земские учреждения, исказила их первоначальный характер, лишила их самостоятельности, не уменьшив их обязанностей и ответственности».

Идея централизации охватила московские умы. Централизовали все, что только могли, чтобы все стало государственным и приносило доход государству, чтобы людьми можно было управлять, как игрушечными солдатиками. Единственное, чего централизация почти не коснулась, – органы центрального управления. Там-то, по мнению Ключевского, эта централизация была бы нужнее всего!

Однако самое неприятное, что принесло Уложение, было фактическое закрепощение сельского населения, средствами переписи прикрепляющее его к месту жительства. Наша прописка, по сути, тоже отголосок того самого соборного Уложения. По этому чудесному закону писцы приписали к землям «целые дворы, сложные семейные составы; писцовая приписка к состоянию по месту жительства, захватывавшая крестьян-домохозяев с их неотделенными нисходящими и боковыми родовыми ветвями, вместе с тем укрепляла их и за владельцем, получавшим теперь право искать их в случае побега бессрочно, как холопов, и личную крестьянскую крепость превращала в потомственную».

Фактически статьи этого Уложения и стали законом о крепостном праве.