Система наследования (XI век)
Система наследования (XI век)
Устанавливается очень сложная система наследования, которая еще понятна при сыновьях, но уже проблематична при внуках и правнуках. По этой системе наследование происходит исходя из старшинства, но никто из князей не получает своего владения навсегда, напротив, все эти владения перераспределяются постоянно, согласно вакантным «столам», приближающим князей к заветной точке наследования – городу Киеву и званию старшего над всеми князьями. По этой системе считается, что никакой части от общего государства оторвать нельзя, все это государство – единое наследство, части в нем могут только перераспределяться, но не выключаться из распределения. Передать таким образом свой город и свое право на власть прямым порядком от отца к сыну и от сына к внуку – нельзя. Наследование возможно только в порядке очередности. Само собой, при такой системе наследования недовольных была масса, но пойти против такого порядка наследования практически никто не решался. Через век Рюрик Смоленский, внук Владимира Мономаха, дабы обезопасить себя от притязания черниговского князя Ярослава, выдумает несуществующее завещание Ярослава: будто бы тот разделил специально своих сыновей Всеволода и Святослава Днепром, дабы «не искать вам Киева и Смоленска под нами, ни под нашими детьми, ни под всем нашим Владимировым племенем», хотя, как от души веселился Ключевский, владения Всеволода и Святослава находились на одной стороне Днепра, правой. На эту явную ложь Рюрика черниговский князь только и смог воскликнуть, что «если ты велишь нам отказаться от Киева навсегда, то ведь мы не угры и не ляхи, а единого деда внуки: пока вы оба живы с Рюриком, мы не ищем Киева, а после вас – кому Бог даст».
Ключевский называет этих вечно перемещающихся из владения во владение князей подвижными владельцами.
«Все наличные князья по степени старшинства, – замечает он, – составляли одну генеалогическую лествицу. Точно так же вся Русская земля представляла лествицу областей по степени их значения и доходности. Порядок княжеского владения основывался на точном соответствии ступеней обеих этих лествиц, генеалогической и территориальной, лествицы лиц и лествицы областей. На верху лествицы лиц стоял старший из наличных князей, великий князь киевский. Это старшинство давало ему кроме обладания лучшей волостью известные права и преимущества над младшими родичами, которые „ходили в его послушании“. Он носил звание великого, т. е. старшего князя, названого отца своей братии. Быть в отца место – эта юридическая фикция поддерживала политическое единство княжеского рода при его естественном распадении, восполняя или исправляя естественный ход дел. Великий князь распределял владения между младшими родичами, „наделял“ их, разбирал их споры и судил их, заботился об их осиротелых семьях, был высший попечитель Русской земли, „думал, гадал о Русской земле“, о чести своей и своих родичей. Так, великому князю принадлежали распорядок владений, суд над родичами, родственная опека и всеземское попечительство. Но, руководя Русью и родичами, великий князь в более важных случаях действовал не один, а собирал князей на общий совет, снем или поряд, заботился об исполнении постановлений этого родственного совета, вообще действовал как представитель и исполнитель воли всего державного княжеского рода…Если я не ошибаюсь, нигде более в истории мы не имеем возможности наблюдать столь своеобразный политический порядок».
Да уж, тут Ключевский совершенно прав!
Западная Европа подобного порядка наследования не ведает. Даже наша соседка Польша ничего подобного не знает. Пытаясь объяснить происхождение столь дикого наследования по очередности, когда вся земля находится одновременно во владении только одного княжеского рода, но переходит внутри рода по старшинству или очереди, специалисты обращали внимание на то, что варяжские, то есть пришлые князья просто взяли за основу существующий среди туземного населения родовой порядок и на его основе построили отношения внутри государства. Однако, говорит ученый, это объясняет, скажем, наследование по старшинству, нормальное положение наследования в обществе, которое еще не доросло до создания монархии, но никак не объясняет, почему при этом князья вынуждены перемещаться по очереди и передавать свои владения по порядку. Такового не наблюдается нигде более в русско– славянском обществе: только у князей, которых принято называть Ярославичами. При Владимире Святом наследование было очень простым: князь просто посылал сыновей как наместников в значимые города. Киев должен был получить старший в роду. Никакого передвижения по очереди. Наместник – это хорошо и понятно, выжимай из своего города, сколько можешь, и не забывай делиться с отцом. По-видимому, говорит Ключевский, все дело в том, что князья просто не понимали, что такое владеть землей, они в этом не видели смысла, все их интересы были связаны с получением дохода от своего города и военными походами, а население оставалось для них все еще чужим, завоеванным. Чужая земля, чужой народ. Так не все ли равно, иметь в подчинении один, свой город, или переходить из города в город? Обидно только, если тебе достается город похуже, чем у старшего на лестнице! Если говорить о патриотизме (то, святое, понятие современных патриотов), так не было у русских князей ровно никакого патриотизма.
Во всяком случае, в XI веке.
Ну какого патриотизма вы желаете от князя, которому приходится менять город за городом? Его «патриотизм» может происходить разве что от количества дани. Много платят – отличный город. Мало дают – скорее бы очередь подошла. При таком подходе патриотизм князей и плач по Русской земле – не более чем измышления книжников более позднего времени. Только в книжном уме могли родиться эти стоны по родине, когда у князя, по сути, не было родины. А если он долго оставался в глухом углу, то есть, скажем так, на родине, и его не переводили «повыше», в город поцивилизованнее, то родину эту можно было только ругательски ругать самыми распоследними словами и ждать как счастья, когда удастся из нее сбежать! Опираясь на пояснения наследного порядка у Ключевского, скажу прямо: патриотизм и любовь к родине, какими они предстают в «Слове о полку Игореве», – это плод куда как более позднего сознания. Человеку XI–XII вв. это было совершенно непонятно, пожалуй – дико.
Вы готовы возвращаться на свою работу как на родину?
Вряд ли.
А для князя эта «родина» была не более чем работа, в самом лучшем случае – работа с высоким окладом, только и всего.
«Ярославичи в значительной мере оставались еще тем же, чем были их предки IX в., речными викингами, которых шедшие из степи опасности едва заставили пересесть с лодки на коня, – говорит Ключевский, – они еще не успели вполне отрешиться от старого варяжского взгляда на себя, видели в себе не столько владетелей и правителей Русской земли, сколько наемных, кормовых охранителей страны, обязанных „блюсти Русскую землю и иметь рать с погаными “. Корм был их политическим правом, оборона земли их политической обязанностью, служившей источником этого права, и этими двумя идеями, кажется, исчерпывалось все политическое сознание тогдашнего князя, будничное, ходячее сознание, не торжественное, какое заимствовалось из книг или внушалось духовенством».
Вот и задумайтесь, мог ли придворный сказитель и поэт сочинить для своего князя столь глупое и непонятное произведение, как «Слово», в том самом веке, когда понятие «отечество» не могло существовать? Боюсь, исполнив свой шедевр, сказитель кончил бы потерей головы: князья были горячи на руку, непонятного они не любили. Одна эта чисто психологическая деталь показывает, почему «Слово» – если не подделка восемнадцатого века, так подделка, скажем, века семнадцатого или хотя бы шестнадцатого! Ключевский идеализирует «Слово», и странно – трезвыми рассуждениями он вроде бы и отрицает сам факт патриотизма и понимания общности русских в эти века, и тут же опирается на «Слово» как на исторический источник и на этой основе говорит о том, что складывается – несмотря на лестницу наследия – общность между людьми, когда мы видим лишь разобщенность между многочисленными потомками Ярослава. Он указывает, что дружина князя из-за очередного порядка наследования сама выбирала, как ей действовать, когда князя переводили в другой город: если князь уходил в худший, то дружина оставалась и переходила к поступившему на его место новому князю, если в лучший город, то следовала за ним, надеясь на выгоду, то есть нередко за князем тянулись его дружинники числом до двух-трех тысяч человек. И это как бы хорошо, потому что возникали передвижения внутри Днепровского государства, и народ перемешивался. Но ведь что такое дружинник? Строчкой ниже Ключевский совершенно справедливо говорит:
«Служилый человек не привязывался крепко ни к месту службы, ни к лицу или семье князя, которому служил. Не привязанный крепко ни к какому князю, ни к какому княжеству, боярин привыкал сознавать себя слугою всего княжеского рода, „передним мужем“ всей Русской земли. У него не могли установиться ни прочные местные интересы в той или другой области, ни прочные династические связи с той или другой княжеской линией».
Но вывод он делает странный: вместе с другим высшим классом общества, духовенством, и, может быть, еще в большей степени, чем это сословие, многочисленный дружинный класс был подвижным носителем мысли о нераздельности Русской земли, о земском единстве.
Увы мне и ах!
Ни к чему не привязанный душой и ничего не любящий по сути «этот многочисленный дружинный класс» мог лишь выносить мысль, как лучше управлять вверенным ему населением, то есть каким способом быстрее и удобнее собрать налоги и покорить этот туземный люд власти его нынешнего князя, все равно какого князя. А что касается распрей между князьями, то страдать о них мог разве что далекий от жизни монах. Именно монахи вложили в уста своим героям-князьям и размышления о запрете враждовать друг с другом, и отказ поднять оружие на брата своего… В жизни было куда как проще. Единственное, что сдерживало буйных княжичей, так это соблюдение законности. Они и за оружие-то хватались, когда эта законность вдруг как-то нарушалась. А так… так честно переходили по приказу старшего из одного города в другой. Они знали, что им еще повезло. Ведь были еще и изгои. Эти вовсе были лишены всякого права.
Изгои не были виноваты в своей участи. Порядок наследования определялся переходом князей по старшинству и согласно очереди. Младшие получали самые незначительные, недоходные и удаленные от границ спокойные земли, старшие – самые опасные, трудные, зато и очень доходные города. И все бы хорошо. Но если по какой-то причине отец малолетнего княжича преждевременно умирал раньше деда, то вместе с ним из дальнейшего передвижения по землям выбывало и все его мужское потомство, то есть князь, конечно, не оставался в буквальном смысле нищим, ему давали по милости старших какой-то незначительный населенный пункт, но это было все, что ему положено. Очередь для него останавливалась. Такими князьями-изгоями были дети Ростислава Володарь и Василько, вынужденные отвоевать у Польши червенские города и основать Червенское княжество. Некоторые русские княжества из-за такого порядка наследования уже в XII веке стали постоянными владениями князей-изгоев, таковы Муромо-Рязанское, Турово-Пинское, Городенское и Полоцкое княжества. Эти земли исключались из порядка наследования. На них никто не претендовал. Но дети князей из таких княжеств уже не имели никакого права на дальнейшее передвижение.
Постепенно порядок наследования стал тормозом для самого существования Днепровской Руси, а не благом, как это представлялось при Ярославе. К концу XII века потомков Ярослава стало столько, что разобраться в очередности наследования и соблюдении правил стало невыносимо трудно. Племянники вдруг оказывались куда старше дядьев, из-за чего разгорались нешуточные конфликты при перемещениях по городам. Появились отважные и предприимчивые князья, которым было тошно следовать общему правилу, они мечтали владеть Киевом, а не ютиться на задворках, великолепно понимая, что достойны принять такое владение по праву личного превосходства. Недаром один из таких отважных и дерзких князей, внук Мономаха, Изяслав Мстиславич, настоящий русский рыцарь, как-то воскликнул в ярости: «Не место идет к голове, а голова к месту!» – одной этой фразой выразив все, что он думал о поступательном движении по лестнице. Да и крупные русские города тоже были часто недовольны князьями, которых обязаны были по порядку лестницы принимать у себя. Особые проблемы возникли с Новгородом. С ним они постоянно возникали и в дальнейшем. Город, считавший себя после Киева самым старшим, требовал к себе особенного отношения. И когда в Новгород присылали негодного князя, он отказывался такой подарок принимать. В Киеве тоже случались казусы, когда горожане вопреки всякому порядку лестницы самовольно гнали своего законного князя и брали другого, вовсе не законного, как, например, Всеслава, полоцкого князя-изгоя. Ярославичи заточили Всеслава в поруб, якобы за предательство и чародейство, киевляне не только извлекли того из тюрьмы, но и сделали великим князем, правда, ненадолго. Но городам было трудно бороться против княжеского права. Даже всесильный Новгород вынужден был смиряться и принимать ненавистного князя, хотя он-то гонял князей постоянно, и те вынуждены были с запросами Новгорода считаться. Когда новгородцы вместо сына Святополка против всяких правил взяли себе Мстислава, сына Мономаха, великий князь Святополк ничего не смог сделать: новгородцы приехали в Киев, забрали княжича и увезли его на княжение.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.