Рузвельт

Рузвельт

В послании американского посла в Москве А. Гарримана Рузвельту от 5 апреля 1945 года говорилось: «Если мы не собираемся жить в мире, где будут доминировать Советы, мы должны использовать нашу экономическую мощь для помощи странам, дружественно настроенным в отношении нас». В этом утверждении два пункта, по меньшей мере, сомнительны. Во-первых, как можно было представить себе мир, «в котором доминируют Советы?» Ни стратегическая разведка, ни наиболее «смелые» среди планировщиков не могли представить гегемонии в мире страны, стоявшей на грани экономического истощения да и очевидно не имевшей глобальных планов. Во-вторых, неубедительна уверенность Гарримана в действенности в отношении СССР экономических рычагов. Еще в сентябре 1944 года американская разведка представила президенту доклад, из которого значило, что нет оснований верить в эффективность финансового давления на СССР. В докладе говорилось, что страна, вынесшая неслыханные жертвы, «способна осуществить экономическое восстановление, полагаясь на внутренние ресурсы, не прибегая к зарубежным займам или репарациям».

Президент уже предсказал окончание войны в Европе к концу мая 1945 года. Он пристально следил за войсками на европейском западе, где происходила оккупация Рура, готовилась сдача Ганновера и Бремена, открывалась дорога к жизненным центрам Германии. Сталину он написал, что «швейцарский эпизод» остался в прошлом, не должно быть взаимного недоверия. Он просил Черчилля не драматизировать разногласия с СССР. 11 апреля было хорошим днем для Рузвельта. В Европе дело явно шло к завершению. Весна несла надежды. Рузвельт продиктовал наброски речи к очередному юбилею Джефферсона. «Сегодня перед нами стоит во всем своем грандиозном объеме следующий факт: чтобы цивилизация выжила, мы должны развивать науку человеческих отношений — способность всех людей, любого происхождения, жить вместе и работать вместе, жить в мире на одной земле». Президент говорил о том, что должен быть положен конец всем войнам, «этому непрактичному, нереалистическому способу разрешения противоречий между правительствами посредством массового убийства людей. Единственным препятствием для реализации наших планов на завтра являются наши сегодняшние сомнения». Уже по напечатанному тексту он добавил: «Давайте двинемся вперед, вооруженные сильной и активной верой».

Во второй половине дня Рузвельт посетил одно из любимых окрестных мест в горах — Дауделс Ноб. Сидя на поваленном дереве, он размышлял о лучшем мировом порядке. В половине восьмого на ужин пришел Моргентау. После двух коктейлей и русской икры президент обрел обычную форму, хотя перемещение из кресла на колесах в обычное кресло прошло трудно. Моргентау развивал свои идеи о слабой послевоенной Германии. «Генри, я согласен с тобой на все сто процентов». Уходя Моргентау видел смеющегося президента, занятого разговором. Последние известия, прочитанные Рузвельтом в Уорм-Спрингсе 12 апреля, сообщали о том, что между американской и советской армиями осталось всего 150 километров. В Вашингтоне среди обширной почты президента лежало второе письмо Эйнштейна, дополненное меморандумом Сциларда. Оба знаменитых ученых просили Рузвельта немедленно остановить все работы над атомным проектом. Мировая ситуация изменилась, многие предпосылки создания атомного оружия нацистами исчезли. Недолговечное военное преимущество, обретаемое Соединенными Штатами, будет перевешено негативными политическими и психологическими потерями. Соединенные Штаты могут вызвать гонку атомных вооружений.

В начале второго пополудни, проведя рукой по голове, Рузвельт довольно неожиданно сказал: «У меня ужасно болит голова». Он тер виски, но голова внезапно опустилась на плечи и он начал сползать со своего кресла. Удар настиг президента за рабочим столом. Доктор Г. Брюэн, наблюдавший Рузвельта со времени его госпитализации в госпитале Бетесда в марте 1944 года, оценил ситуацию как безнадежную. Спустя два часа в возрасте шестидесяти трех лет Рузвельт умер. В публикуемом газетами списке погибших на фронтах появилось всем известное имя.

Получив новость за полночь, генерал Эйзенхауэр сказал: «Как лидер страны, ведущей войну, он сделал все, что от него ожидали». В Лондоне и Москве люди ощущали утрату, и даже в Токио государственное радио отметило «смерть великого человека». Американцы были удивлены проявлениями симпатии русских — как руководства, так и простых людей — к почившему президенту. Неэмоциональный Молотов выглядел потрясенным, когда выражал соболезнования, когда остановил собрание, чтобы поведать скорбную весть. Сталин заверял посла Гарримана в неизменности позиции России. Никто не держал руку посла в своей так долго, как это сделал Сталин, когда выражал соболезнования в тот день.

Лишь в Берлине царило оживление. 12 апреля Геббельс выступал перед офицерами 9-й армии Бюссе и говорил о чуде, спасшем Фридриха Великого. Один из офицеров саркастически спросил, кто на этот раз будет императрицей. Геббельс со всей серьезностью ответил, что не знает, «но судьба распоряжается всеми видами возможностей». По прибытии в министерство пропаганды его встретили криками: «Рузвельт мертв!» — и Геббельс принялся немедленно звонить фюреру. Тот возликовал. Риббентроп вспоминает, что Гитлер был «на седьмом небе от счастья». Возбужденный Геббельс говорил Гитлеру, что Германия и на этот раз будет спасена так, как она была спасена при Фридрихе Втором после смерти царицы Елизаветы.

Смерть Рузвельта была, безусловно, огромной утратой для Черчилля. Он сумел найти общий язык с покойным президентом, он сумел преодолеть гордость и уступить, заняв при этом место самого привилегированного союзника Америки. Но, как ни грубо это звучит, перемена в Белом доме давала Черчиллю новые возможности. Рузвельт исходил из концепции «четырех полицейских» в мире, где его связи со Сталиным и Чан Кайши были абсолютно существенными. Новый президент Гарри Трумэн не был «отягощен» такими идеями. Пока он не обрел необходимого опыта, его следовало использовать. По крайней мере, призрак мира, в котором ось глобальной политики проходит через Вашингтон и Москву, отодвинулась. Черчилль бросился знакомиться с новым американским президентом, поспешил начать приватную корреспонденцию. По прямому указанию премьер-министра А.Иден, направляясь из Лондона на конференцию в Сан-Франциско, остановился в Вашингтоне. Черчилль требовал быстрой и точной оценки того, что представляет собой неожиданно возникшая новая фигура мировой политики.