Глава двадцать четвертая Последние шаги к Победе Апрель 1945 года
Глава двадцать четвертая
Последние шаги к Победе
Апрель 1945 года
Кенигсберг
12 марта 1945 года. До берегов Балтики — всего 18 километров. Немецкая группировка «Висла» под командованием Гиммлера, рассеченная на части, прижатая к морской полосе, доживала последние дни. Несмотря на обреченность, враг упорно защищался. Как и под Сталинградом, Гитлер личным приказом и обращением к войскам запретил оставлять позиции и сдаваться. Немецкое командование стремилось возможно дольше продержать крупные силы Красной Армии в районе Кенигсберга, не допустить их переброски на Берлинское направление. В блокированный с суши Кенигсберг морем доставлялись боеприпасы и подкрепления из центральных районов Германии. Тем же путем, на кораблях, эвакуировали раненых, население и тыловые армейские части.
Три армии 3-го Белорусского фронта нацелились на бастионы Кенигсберга, решая поставленную Ставкой задачу: взять город и ликвидировать остатки группировки «Висла» на Земландском полуострове[25].
6 апреля, 12.00. После мощной артиллерийской подготовки начинается штурм крепостных укреплений. Враг оказывает упорное сопротивление, яростные контратаки следуют одна за другой. К исходу дня совместными действиями трех армий удается прорвать укрепления внешнего обвода обороны крепости, выйти на окраины и очистить от врага 102 квартала города.
Западнее Кенигсберга перерезан железнодорожный путь на Пиллау — базу военных кораблей и транспортов врага. Над кенигсбергским гарнизоном нависает угроза изоляции. В ответ немецкое командование выдвигает в западном направлении танковую дивизию, пехотные и противотанковые части. Погода исключала возможность участия в боевых действиях авиации, и мы не смогли помешать введению в бой резервов противника.
Утро 7 апреля. С рассветом, воспользовавшись прояснением погоды, наша авиация наносит три массированных удара по крепости: 516 дальних бомбардировщиков под прикрытием 232 истребителей обрушились на город, уничтожая войска противника, кромсая крепостные сооружения, позиции артиллерии. Неоднократным массированным налетам авиации и флотской артиллерии подвергается и база в Пиллау.
Тем временем пехота, усиленная танками и противотанковыми средствами, выводит на прямую наводку орудия под прикрытием артиллерии и авиации пробивается к центру города, впереди — штурмовые отряды. В ходе наступления захвачены еще 130 кварталов, три форта, сортировочная станция, промышленные предприятия. Ожесточенность боевых действий не ослабевает и с наступлением темноты.
Утро 8 апреля. Продолжается штурм города всеми родами войск при поддержке авиации и артиллерии. Гарнизон Кенигсберга окружен и расчленен на части. В северо-западной и южной частях крепости сопротивление врага сломлено. Только в этот день взято в плен 15 тысяч солдат и офицеров. Попытки гитлеровского командования организовать прорыв окружения ударами изнутри и извне терпят неудачу.
9–11 апреля. Бои разворачиваются с новой силой. В обстановке постоянных артобстрелов и бомбовых ударов противник полностью теряет единое управление войсками. Гарнизон обречен.
12 апреля 1945 года. Преодолев давление офицеров-нацистов, не желая дальнейших потерь в армии и среди гражданского населения, командующий генерал Отто Лаш отдает приказ о капитуляции.
Так закончила свое существование еще одна группировка противника в Восточной Пруссии. Было взято в плен более 30 тысяч немецких солдат и офицеров. Противник потерял убитыми свыше 40 тысяч человек. Мы же своих потерь и до сих пор — спустя 60 лет! — не знаем.
Отто Лаш, решившийся на капитуляцию, был заочно приговорен Гитлером к смертной казни. Его семья подверглась репрессиям: жена и старшая дочь заключены в тюрьму в Дании, свояк арестован в Берлине и помещен в застенки гестапо, младшая дочь брошена в тюрьму в Потсдаме. Сам Лаш пережил одиннадцать лет советского плена.
Кенигсберг был мертв. Улицы и здания превратились в руины, пострадало более девяноста процентов строений[26]. Среди развалин, копоти и грязи, словно призраки, блуждали в поисках пищи немногие уцелевшие. В центре города осталось нетронутым лишь одно место — старая кирха, в которой покоился прах великого немца, ученого и философа Иммануила Канта. В нее не попала ни одна бомба, ни один снаряд. Что это — случайность, судьба? Ходили разговоры, мол, это Сталин приказал сохранить могилу Канта, так как где-то у Карла Маркса вождь вычитал, что тот высоко ценил философа.
Гибель комбата Окунева
В летописи Великой Отечественной взятие Кенигсберга считается одной из самых блистательных операций. Но так ли это? Позволю себе предположить: не капитулируй генерал Отто Лаш, бои за крепость затянулись бы надолго, как, например, в Бреслау, и тогда вряд ли историки упивались «великой победой». Заметим, что ни один город в Восточной Пруссии, кроме Кенигсберга, несмотря на призывы наших командиров, не капитулировал — ни Хайлигенбаль, ни Данциг, ни Гдыня.
Во время штурма крепости погиб наш «бравый солдат Швейк» — Димка Окунев. Бывший курсант, любимец взвода, в сорок пятом — комбат. Он отказался вести солдат на верную смерть — штурм под огнем, извергаемым бастионами, одетыми в бронированные колпаки. Когда его с угрозой спросили:
— Знаешь, капитан, что ждет тебя за невыполнение приказа?
Димка-комбат ответил:
— Знаю, разве мы еще учимся в подготовительном классе под Ржевом?! А теперь вы мне ответьте! Зачем штурмовать крепость?! Зачем дать себя убивать, положить последних моих бойцов, если еще несколько дней — и бомбы, снаряды сделают свое дело, заставят противника сдаться?!
Никто, даже «бравый солдат Швейк», не имеет права не выполнить приказ. А если он исходит от Верховного!..[27]
Комбат Дмитрий Окунев не изменил своего решения.
Что ему оставалось? Он осушил кружку водки и застрелился.
Так ушел из жизни один из последних могикан нашего училищного сообщества — «мы из одной казармы».
Москва радостно салютовала победителям, штурмовавшим старинную крепость, которую немцы считали неприступной. Но никто — ни генералы в своих мемуарах, ни официальные историки — не помянули ни капитана Окунева, ни других павших. Сколько их, кто они?..
В 2005 году в Калининграде вышла книга Сергея Гольчикова «Поле боя — Пруссия». Тираж книги всего 350 экземпляров. По мнению Гольчикова, после ликвидации основной немецкой группировки в Восточной Пруссии в штурме крепости не было никакой военной необходимости. Достаточно было держать город в блокаде и тем сберечь жизни тысяч солдат в уличных боях. Автор убежден: решение о штурме диктовалось идеологическими соображениями.
Новая директива
Еще шли бои за Кенигсберг, а в газете «Красная звезда» от 11 апреля появилась антифашистская и одновременно антинемецкая статья Ильи Эренбурга под названием «Хватит!» — в которой неистовый публицист осудил всех немцев без исключения как единую преступную банду. Больше того, он высказал негативное отношение к союзникам, обвинил их в симпатиях к вермахту: мол, немецкая армия в последний период войны воевала только на Восточном фронте, а на Западном — «сдавала союзным армиям города по телефону…»
Через три дня, 14 апреля, газета «Правда» выступила со статьей под названием «Товарищ Эренбург упрощает», в которой Эренбург был подвергнут серьезной критике: «Смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом!» Главного редактора газеты «Красное знамя» Давида Ортенберга сняли, отправили на фронт начальником политуправления армии.
Нам, политработникам в войсках, объявили, что внешняя политика изменилась: нужно привлечь на свою сторону немецкий народ. Был мобилизован весь политсостав для разъяснения офицерам и солдатам принципиально нового подхода Советского Правительства. Солдаты встретили новшество неоднозначно, не скрывали и негативного отношения к доводам политработников. Нередко мне задавали вопрос: «Как же так, сколько лет нас призывали убить немца, а теперь начальство запела иначе». Некоторые, посмелее, заявляли и похлеще: «Илюше мы доверяем больше!»
Мы, офицеры, мало знали о том, что происходило в верхах, за пределами фронта, полагались в основном на газетные сообщения, строили догадки, слушали приезжавших в армию главпуровцев. Но положение с бесчинствами в Восточной Пруссии фактически не менялось.
Лишь 20 апреля 1945 года Ставка — точнее, Сталин — обратилась к командующим фронтами с директивой 11072: «Потребуйте изменить отношение к немцам, как к военнопленным, так и к гражданским. Жесткое обращение к немцам заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваться в плен. Гражданское население, опасаясь мести, организуется в банды (выдумка Смерша. — Б. Г.). Такое положение нам невыгодно. Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории. И, несомненно, снизит упорство немцев в обороне».
Только после появления этой директивы произошли — существенные изменения. Произвол над населением начал резко сокращаться. Выполнением директивы Ставки занимались командующие фронтами, военные советы, политуправления армий, политотделы дивизий.
«Гитлер капут!»
Во все время боев в Восточной Пруссии дивизия не получала пополнений, приходилось постоянно уплотнять полки и батальоны. Перед решающим наступление к берегам Балтики командование сформировало из бывших полков и батальонов штурмовые отряды, их сопровождала полковая артиллерия — 76-мм и 45-мм орудия.
Отряд, с которым я шел, состоял из ста стрелков и был разбит на четыре группы, каждая группа имела два пулемета. Впереди двигалась по шоссе танковая бригада. За отрядом следовали минометчики с 82-мм и 120-мм минометами. С воздуха отряд прикрывали штурмовики. Куда делись немецкие асы, которые еще пару лет назад чувствовали себя в небе хозяевами? Их не было видно.
Несмотря на мощную технику, сопровождавшую штурмовые отряды, противник отчаянно сопротивлялся, цеплялся за каждое естественное укрытие, прятался в каменных домах и оттуда из окон, пробитых в стенах амбразур вел огонь и выстреливал фаустпатроны. Казалось, мы гоним их уже целую вечность, а конца этому все не было видно.
Пленные офицеры подтверждали трудные разговоры в стане противника: кто в состоянии противостоять колоссальной мощи русских, наладить элементарное управление войсками? Как сплотить солдатские ряды, если все офицеры и солдаты понимают, что война проиграна?.. Но преданность Гитлеру и присяге сохранялась в немецкой армии до конца. Никто не хотел сдаваться, идти в русский плен, да и не верили обещаниям нашего, командования, что им сохранят жизнь. Их давили танки, уничтожали «катюши», но они вновь и вновь возникали на нашем пути. Повсюду — на стенах домов, на плакатах, на рукоятках ножей — мы видели один и тот же призыв: «Верность и стойкость».
Какая там «стойкость» — это был вопль отчаяния!
Чтобы приостановить стремительное продвижение Красной Армии, особым приказом Гитлера были призваны в армию подростки и старые люди, из них сформировали так называемый «фольксштурм». За пулеметами и с фаустпатронами — их называли «фаусты» — теперь часто сидели безусые подростки. Им не исполнилось и шестнадцати, но оружие в их руках вовсю огрызалось огнем.
Эти «баловники», как называли их простофили, своими «фаустами» уже сожгли много танков. Наши артиллеристы выкатывали на прямую наводку 76-мм пушки и разбивали амбразуры, из которых велся огонь, но «фаустники» перебирались в подвалы и оттуда продолжали посылать свои огнедышащие патроны. Их доставали и там — сначала артиллерия и за снарядами летели гранаты. Только тогда они начинали сдаваться: постепенно, боязливо выбирались из подвалов с поднятыми руками. Глядели испуганно, настороженно, а подростки-фольксштурмисты, все как один, заученно выкрикивали на русском языке: «Гитлер капут!» Мы уже привыкли к подобным сценам и смеялись.
Я подошел к сдавшемуся парню лет пятнадцати. Красные глаза солдата слезились от недосыпания, из носа текло, по вороту шинели ползало живое микроскопическое существо, какой-то паучок, но мальчишка ничего не замечал, его трясло, он страшился без разрешения опустить руки. Я обыскал его, отобрал нож, из кармана шинели вытащил листок бумаги — это была «Клятва». Ее тут же перевели, и я прочел бойцам:
— «Клянусь богом исполнить эту святую клятву! Я буду беспрекословно повиноваться фюреру Германского Рейха и народа Адольфу Гитлеру, Верховному Главнокомандующему вооруженных сил, и готов как храбрый солдат в любой момент отдать свою жизнь за присягу».
Как поступить с гаденышем? Подошел командир отряда, схватил фольксштурмиста, резко повернул и дал сапогом под зад хороший пинок. Тот, не оглядываясь, как испуганный заяц, стремглав помчался к лесу.
Лишь чайки кричали над морем…
…Впереди — Балтийское море. Еще нажим, и немцы упрутся спиной в море, дальше им уже некуда, последняя остановка. И ТОГДА!.. — всем уже виделась Победа, конец войны! Заряженный необычайной энергией, глядя в лицо смерти, наш штурмовой отряд гнал врага, захватывал позицию за позицией — только вперед! С яростью посылал солдат очередь за очередью, снаряд за снарядом — из пулемета, автомата, орудия. И в душе каждого стучало: что же так медленно, всего-то несколько километров за день! И начальство рассержено: «Быстрее! Вперед, вперед!» А пули, снаряды пощады не знают, и земля вокруг нашпигована минами — малейший шаг влево, вправо — и взлетишь на воздух. Лишь к вечеру ненадолго замрет грохот боя: обе стороны выдохлись, нужна передышка. Солдаты, где бы ни застала их тьма, валились на землю как подкошенные. А с рассветом все начинается снова. Опять противно визжат мины, хрипло шипят «фаусты», заливаются встречными очередями пулеметы и автоматы. Но людей не остановить! Нас ведет надежда! Еще несколько тяжелых дней! Энергичных рывков! Несколько отчаянных усилий — И МЫ ДО НИХ ДОБЕРЕМСЯ! ПРИЖМЕМ ОКАЯННЫХ К МОРЮ! И ТОГДА…
Но скольким суждено дойти до него? Четыре группы уже свели в две.
Те где-то впереди, смогли оторваться от нас, улепетывают… Воздух тяжел. Ветра нет, трудно дышать. Пересохло горло, потрескались губы. Сон уже не берет, есть тоже не хочется. Подташнивает, бросает в стороны. Немытые, небритые, в изорванных шинелях… Но впереди — море! Скоро — вот-вот!.. Его еще не видно, но, как влагой в пустыне, им грезит каждый и каждую минуту, все думают о нем, мечтают о встрече с ним… Начинаешь верить, что есть бог, страстно просишь: «Господи, помоги! Помоги, господи…»
Когда мы выбрались из густого тумана и крепкий морской ветер вмиг, как ножом, разорвал над землей завесу, перед нами развернулась мистическая картина. Вода морского залива блистала на солнце как бескрайний золотой рай, и по всему периметру, на многие километры вдоль узкой полосы побережья стояли с поднятыми руками тысячи немецких солдат, без оружия — оно было аккуратно сложено перед ними. Вокруг бессчетно, по всему берегу, валялись трупы, разбитая и брошенная техника — танки, орудия, походные кухни, фуры. А в просветах строя глазам предстало еще более сумасшедшее зрелище: на поверхности моря болтались трупы людей, лошадей, остовы разбитых лодок и катеров, остатки военных повозок, изуродованные деревья, обрывки газет, дохлая рыба… — и все это жуткое кладбище колыхалось, раскачивалось на воде, напоминая какой-то апокалипсис.
Немцев — тысячи. Нас — десятки. В глазах немцев — панический ужас, полная растерянность. В наших глазах — радость и чувство великой гордости!
Как долго, жертвенно, а потом нетерпеливо и страстно ждали мы этого часа! И вот он наступил! Каждый из нас, дошедших до моря, мечтал и хотел сказать вслух что-то особенное, величавое! Достойное исторического события! А мы чувствовали себя мертвыми. Молчали танкисты. Молчали артиллеристы. Молчала пехота. Лишь чайки кричали над морем, их крики радовали — и терзали душу…
Не сговариваясь, все направились к берегу. Кто-то из офицеров громко крикнул немцам, ждавшим приказа:
— Пошли вон!
Они тут же начали строиться в колонны — казалось, нет им ни конца ни края — и медленно двинулись в тыл. Никто их не охранял, никто о них больше не вспоминал.
Мы подошли к морю, опустились у кромки кто на колени, кто на корточки, кто просто склонился — и каждый с трепетом тронул пенную седую волну, погрузил ладони и омыл лицо, руки, голову жгучей морской водой.
Потом мы узнали, что в Прибалтике, вырвавшись на побережье, солдаты наполнили морской водой целую бочку — для Великого Сталина. Еще три бутылки отправили командующему фронтом. Эти волнующие минуты снимали кинооператоры. Солдаты Рокоссовского тоже отрядили курьера к своему командарму, он вез драгоценный груз: три бутылки балтийской воды. В своих мемуарах маршал рассказывает, что попробовал, отпил немного соленой влаги.
Нас никто не снимал на пленку, у нас не брали интервью, но мы и не ждали благодарности. «Мы честно выполнили свой долг», — так думал каждый из нас, а губы ощущали пьянящую горько-соленую смесь слез, пота и долгожданной влаги прибоя.
Дышало море в закатных лучах, пенилось бурунами, захлестывая берег. Потом солнце плавно погрузилось, ушло, и небо тотчас поблекло. Но эта бледность никак не отразилась на нас, что-то медленно поднималось в нас, заполняло, захлестывало, переполняя счастьем… К берегу подъехал комдив Берестов. Вышел из машины, прошелся по кромке берега. Постоял у воды и направился к нам. По привычке хотели построиться, ждали команды, капитан Сирота решил было козырнуть и представить отряд, из которого не собрать и взвода. Генерал улыбнулся, махнул рукой:
— Да что вы, ребята…
Ни Павел Федорович, ни солдаты не стыдились слез, не прятали их, и долго еще мы стояли так, все вместе, вглядываясь в даль, где в таинстве горизонта сливались стихии неба и волн… То было одно из самых удивительных, неповторимых, незабываемых мгновений в моей жизни! Наверное, тоже чувствовали все, кому довелось дойти, кто стоял тогда на берегу — ощущение Победы витало вокруг нас и в нас самих…
Молчание прервал солдат-украинец.
— Хлопцы! — громко обратился он ко всем. — Вже побачте небо, як пид вэчер лэтять пташкы…
Все подняли головы. Величественное зрелище! Пружиня против ветра, над морем парили чайки. Их было множество, без счета…
— Хлопцы! Мы ж як ци птахи!..
Мы стояли на берегу и плакали — от несказанной красоты увиденного, от радости, что мы дошли, плакали о недождавшихся, о пережитом… Кто знает, о чем думал каждый из этих сотен людей, безмолвно застывших на берегу?.. Я тогда вспоминал о матери… Эх, если бы она оказалась сейчас здесь, со мной! Как радовалась она, когда в десять месяцев от роду я впервые побежал по комнате, как переживала, когда я поздно приходил домой, как плакала, провожая меня на фронт… Святое слово — мама!
Через две недели дивизию спешно погрузили в эшелоны и отправили в Чешские Судеты добивать войска генерала Шернера…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.