Глава 48 Берлинская операция Апрель–май 1945 г.

Глава 48

Берлинская операция

Апрель–май 1945 г.

В ночь на 14 апреля немецкие войска, окопавшиеся на Зееловских высотах, западнее Одера, услышали рев танковых моторов. Музыка и зловещие заявления советской пропаганды, звучавшие на полной громкости из репродукторов, не могли заглушить шум ревущих моторов Первой гвардейской танковой армии, переправляющейся через реку на плацдарм. Он растянулся через пойму Одербруха, где речной туман покрывал мокрые луга. Все девять армий Первого Белорусского фронта Жукова были готовы к наступлению между каналом Гогенцоллерна на севере и Франкфуртом-на-Одере на юге.

8-я гвардейская армия генерала Чуйкова за день до этого расширила плацдарм, отбросив 20-ю немецкую мотопехотную дивизию. Гитлер так рассвирепел, узнав об этом, что приказал лишить всех медалей военнослужащих дивизии, пока они не заслужат свои награды вновь. Чуйков же испытывал недовольство совершенно по иным причинам. Он слышал, что в ночь на 15 апреля маршал Жуков займет его КП на Райтвайн-Шпур, поскольку оттуда был лучший обзор долины Одера и Зееловских высот. Отношения между двумя военачальниками ухудшились, поскольку Чуйков резко критиковал решение Жукова не наступать на Берлин в начале февраля.

Более чем в 80 км южнее левого фланга Жукова, на реке Нейсе, выстроился семью армиями Первый Украинский фронт маршала Конева. Его политуправление разработал мощный лозунг мести: «Пощады не будет. Они посеяли ветер, теперь пожнут бурю».

Новость об изменении накануне линии партии еще не достигла фронта. Сталин понял, что как призывы к мести, так и сама месть только усиливают сопротивление немецких войск. Именно поэтому большая часть немецкой армии так охотно сдавалась армиям союзников на западе. По его мнению, это значительно увеличивало риск того, что американцы возьмут Берлин раньше Красной Армии.

14 апреля Георгий Александров, руководитель советской пропаганды, опубликовал в «Правде» важную статью, которая, скорее всего, была отредактирована самим Сталиным. В статье критиковались призывы Ильи Эренбурга к мести и его характеристика Германии, как «одной большой шайки». В статье Александрова, озаглавленной «Тов. Эренбург упрощает», говорилось о том, что пока одни немецкие офицеры «воевали на стороне людоедского режима, другие бросали бомбы в Гитлера и его клику (июльский заговор) или уговаривали немцев сложить оружие (генерал фон Зейдлиц и Союз немецких офицеров). Охота гестапо за противниками режима и призывы к немцам выдать их свидетельствуют о том, что не все немцы одинаковые». Он также процитировал фразу Сталина: «Гитлеры приходят и уходят, а Германия и немцы остаются». Эренбург был обескуражен, обнаружив, что им пожертвовали, но большинство офицеров и солдат не обратили внимания на изменения в политике. Пропагандистский образ немцев как кровожадных зверей укоренился слишком глубоко.

Советское руководство, несмотря на близость победы, не доверяло своим войскам. Офицерам было приказано выявлять своих «морально и политически неустойчивых» подчиненных, способных дезертировать и предупредить врага о наступлении, чтобы СМЕРШ мог арестовать их. И генерал Серов, уполномоченный НКВД по Первому Белорусскому фронту, возглавлявший в 1939 г. репрессии в Польше, был обеспокоен «нездоровыми настроениями солдат и офицеров Первой армии Войска Польского». Их очень взволновало быстрое продвижение американцев и англичан на западе, о чем они узнали, нелегально слушая Би-Би-Си. Они убедили себя в том, что генерал Андерс подходит к Берлину. «Как только наши войска встретятся с людьми Андерса, – говорил командующий артиллерией, согласно донесению информатора СМЕРШ, – ты сможешь попрощаться с (контролируемым Советами) Временным правительством. Лондонское правительство придет к власти, и Польша опять будет такой, как до 1939 г. Англия и США помогут Польше избавиться от русских». Перед началом наступления люди Серова арестовали около 2000 человек.

Немецкие офицеры были еще больше озабочены недовольством в рядах своих войск. Они были в ужасе, когда слышали, как молодые солдаты в ответ советским громкоговорителям, призывающим их сдаться, кричали, отправят ли их в Сибирь, если они сложат оружие. Офицеры немецкой Четвертой танковой армии, которая противостояла войскам Конева на реке Нейсе, конфисковали все белые платки, чтобы их не смогли использовать как сигнал капитуляции. Тех, кто пытался спрятаться или дезертировать, хватали и гнали рыть траншеи на ничейной земле. Многие командиры прибегали к отчаянной лжи. Они говорили, что на помощь движутся тысячи танков, против врага будет использовано новое чудо-оружие и даже то, что западные союзники присоединятся к ним для борьбы с большевиками. Младшим офицерам было приказано без сожаления стрелять в колеблющихся, а если их солдаты побегут, тогда им лучше самим застрелиться.

Один обер-лейтенант люфтваффе, командир сборной роты еще даже не закончивших подготовку техников, стоял в окопе рядом со старшим унтер-офицером. Тот дрожал. «Скажите, – спросил он у командира взвода, – вам тоже холодно?» – «Мы не замерзли, герр обер-лейтенант, – ответил тот, – нам страшно».

Накануне решающего сражения солдаты Красной Армии брились и писали письма домой. Саперы работали уже в темноте, разминируя пути наступления. Чуйкову пришлось проявить самообладание, когда он увидел, приближавшуюся к его КП на Райтвайн-Шпур колонну штабных автомобилей с включенными фарами, доставивших маршала Жукова и его окружение.

16 апреля в 5 часов утра по московскому времени, на два часа меньше по берлинскому, «бог войны» маршала Жукова открыл огонь из 8983 орудий, тяжелых минометов и «катюш». Это был самый мощный огневой вал за всю войну: только в первый день выпустили 1 млн 236 тыс. снарядов. Интенсивность огня была такова, что даже на расстоянии 60 км, в восточной части Берлина, дрожали стены. Чувствуя, что началось большое наступление, домохозяйки вышли из домов и вполголоса разговаривали с соседями, тревожно поглядывая на восток. Женщины и девушки рассуждали о том, придут ли первыми в Берлин американцы, чтобы спасти их от Красной Армии.

Жуков был доволен своей идеей использовать 143 прожектора, чтобы ослепить противника. Но ни бомбардировки, ни прожекторы не помогли его войскам. Когда пехота двинулась вперед с криками: «На Берлин!», наступавшие четко выделялись на фоне света прожекторов, их движение было замедлено из-за того, что земля под ногами была взрыта воронками. Как ни странно, но огонь артиллерии был сосредоточен на первой линии обороны, хотя Красная Армия знала о тактике немцев отводить всех, кроме незначительных сил прикрытия, когда ожидалось крупное наступление.

Жуков, всегда тщательно обследовавший местность перед наступлением, теперь пренебрег этим. Он положился на данные воздушной разведки, но аэрофотоснимки не давали представления о том, насколько сильной была оборона Зееловских высот. Сначала 8-я гвардейская армия Чуйкова слева и 5-я ударная армия генерал-полковника Берзарина справа продвигались довольно быстро. Как только они захватили хребет, между ними прошла 1-я гвардейская танковая армия. На рассвете, на бреющем полете, пролетая между фонтанами грязи, поднятой снарядами, штурмовики бомбили и обстреливали немецкие позиции. Их самой большой удачей было попадание в центральный склад боеприпасов немецкой Девятой армии, который взорвался с огромной силой.

Оставшиеся в живых ошеломленные немцы бежали с линии фронта на склоны Зееловских высот и кричали: «Иван идет!» Спасались бегством и проживающие в деревнях позади немецкой линии обороны местные крестьяне со своими семьями. «Беженцы бегут мимо нас, как существа из подземного мира, – писал молодой солдат, – женщины, дети и старики – заспанные, некоторые – полураздетые. На их лицах отчаяние и смертельный страх. Плачущие дети, вцепившиеся в руки своих матерей, смотрят испуганными глазами на крушение мира».

В течение утра нервозность Жукова, находившегося на КП в Райтвайн-Шпур, возрастала. В мощный бинокль он видел, что наступление замедлилось, если не совсем остановилось. Понимая, что Сталин отдаст Берлин Коневу, если не удастся прорваться ему, он стал ругать и проклинать Чуйкова, чьи войска еще едва дошли до края поймы. Жуков грозил разжаловать командиров и отправить их в штрафбат. Внезапно он решил изменить план всего наступления.

Пытаясь ускорить продвижение вперед, он послал 1-ю гвардейскую танковую армию генерал-полковника Катукова впереди пехоты. Чуйков был в ужасе. Он мог представить этот хаос. В 15 часов Жуков дозвонился Сталину в Москву и доложил обстановку. «Значит, Вы недооценили противника на берлинском направлении, – сказал советский руководитель. – Я думал, вы уже на подступах к Берлину, а вы еще только на Зееловских высотах. У Конева дела идут лучше», – добавил он многозначительно. Сталин не стал комментировать предложение Жукова по изменению плана.

Изменения в плане привели к тому самому хаосу, которого так опасался Чуйков. Возникли огромные заторы, где транспортными средствами двух армий, ждущих продвижения, была заперта 1-я гвардейская танковая армия. Для регулировщиков, пытавшихся упорядочить движение, это было кошмаром. И даже когда танкам удалось выскочить и начать двигаться вперед, они попали под обстрел 88-мм орудий, расположенных ниже Нойегарденберга. В дыму они нарвались на засаду немецкой пехоты, вооруженной фаустпатронами. Ситуация не улучшилась и тогда, когда они, наконец, стали взбираться на Зееловские высоты. Грязь на крутых склонах, изрытых снарядами, была непреодолимой как для тяжелых танков ИС, так и для Т-34. Слева головная бригада Катукова попала в засаду 502-го батальона«тигров», тяжелых танков СС. Успеха добились только в центре, где была сломлена оборона 9-й немецкой парашютно-десантной дивизии. К наступлению ночи войска Жукова так и не смогли взять вершину Зееловских высот.

Из бункера фюрера под рейхсканцелярией без конца звонили в штаб Главного командования сухопутных сил в Цоссене и требовали новостей. Но сам Цоссен, находившийся к югу от Берлина, стал бы очень уязвим в том случае, если бы войска маршала Конева прорвали немецкую оборону.

Первый Украинский фронт, как Сталин и сказал Жукову, действительно действовал лучше, хотя у него не было плацдармов на Нейсе. Артиллерия и поддерживающая Конева авиация держали немцев глубоко в их окопах, в то время как головные батальоны переправлялись через реку на десантных катерах. 2-я воздушная армия создала широкую дымовую завесу, которой способствовал легкий ветерок в нужном направлении. Четвертая танковая армия немцев не могла определить, куда будет направлен главный удар советских войск. Передовыми частями Красной Армии были созданы плацдармы на западном берегу реки, куда начали переправлять танки, а саперы приступили к наведению понтонных переправ через реку.

Катастрофические изменения в плане наступления, сделанные Жуковым, никак не повлияли на действия Конева. Он уже определил, что 3-я и 4-я гвардейские танковые армии возглавят наступление. Вскоре после полудня были готовы первые понтонные переправы, и по ним с грохотом пошли советские танки. Пока немцы еще не оправились от мощной бомбардировки и ничего не могли видеть из-за плотной дымовой завесы, Конев послал свои передовые танковые части прямо через немецкие позиции, приказав им не останавливаться. Пехота должна была следом проводить зачистку.

Ночь на 16 апреля была ночью унижения для Жукова. Ему пришлось снова связаться со Сталиным и признать, что Зееловские высоты еще не взяты. Сталин сказал ему, что он несет ответственность за изменение плана наступления. Потом спросил Жукова, уверен ли тот, что возьмет Зееловские высоты к следующему дню. Жуков заверил, что возьмет. Он пояснял, что легче уничтожить немецкие войска на открытой местности, чем в самом Берлине, поэтому в итоге времени они не потеряют. Сталин затем предупредил, что прикажет Коневу повернуть две танковые армии на север, к южным окраинам Берлина, после чего положил трубку. Вскоре он разговаривал с Коневым. «У Жукова дела идут не очень хорошо, – сказал Сталин. – Поверните Рыбалко (3-я гвардейская танковая армия) и Лелюшенко (4-я гвардейская танковая армия) на Целендорф».

Выбор Сталиным Целендорфа был не случайным. Этот юго-западный пригород Берлина был ближе всего к американскому плацдарму на Эльбе. Вероятно, не было случайным совпадением и то, что он примыкал к Далему, где в институте им. кайзера Вильгельма находилось оборудование для ядерных исследований. Тремя часами ранее, в ответ на американский запрос о наступлении Красной Армии на Берлин, генералу Антонову было поручено ответить, что советские войска просто «проводят широкомасштабную разведку боем на центральном участке фронта с целью определения деталей немецкой обороны». Апрельский «день дураков» продолжался. Еще никогда разведка боем не проводилась силами двух с половиной миллионов человек.

При поддержке Сталина Конев торопил танкистов, чтобы удовлетворить свои амбиции и опередить соперника в борьбе за блистательный приз. Жуков пришел в бешенство из-за задержки в наступлении на Берлин. С наступлением утра небо прояснилось над Зееловскими высотами, где всю ночь продолжались беспорядочные бои, и это позволило штурмовикам начать беспощадные бомбежки немецких позиций. Оборона 9-й немецкой парашютно-десантной дивизии окончательно рухнула. Эта дивизия была укомплектована не настоящими парашютистами, а в основном подразделениями наземного обслуживания аэродромов, у которых не было никакого боевого опыта. Это сильно облегчило задачу танкистов Катукова, но они продолжали сталкиваться с контратаками как танков «пантера» из дивизии Курмарка, так и с солдатами вермахта и подростками из гитлерюгенда, стрелявших с близкого расстояния фаустпатронами.

Положение на немецких перевязочных пунктах и в полевых госпиталях было ужасающим. Хирурги просто не справлялись с огромным потоком раненых, поступавших к ним. На советской стороне дела были не намного лучше. Как позже стало ясно из докладов, до сих пор никто не подобрал и не позаботился о тех, кого ранили еще в первый день наступления. Их число возросло, когда артиллерия 5-й ударной армии начала по ошибке обстреливать танковые части Катукова.

Немецкие самолеты эскадрильи «Леонидас», которые базировались в Ютербоге, повторяя опыт японских пилотов-камикадзе, пытались, в большинстве случаев безуспешно, уничтожить советские понтонные переправы через Одер. Такого рода самоубийственные вылеты называли Selbstopfereinsatz – «миссией самопожертвования». Так погибли тридцать пять немецких пилотов. Их командир генерал-майор Роберт Фукс сообщил их имена «фюреру к его предстоящему пятьдесят шестому дню рождения», полагая, что он оценит подарок такого рода. Но это безумие вскоре пришлось прекратить, так как передовые части 4-й советской гвардейской танковой армии уже подходили к аэродрому, где базировалось это подразделение.

Танковые части маршала Конева стремительно наступали по направлению к реке Шпрее южнее Котбуса, чтобы переправиться раньше, чем немцы успеют организовать на этом участке оборону. Генерал Рыбалко находился со своей головной бригадой и не хотел тратить время на подвоз понтонов. Он просто приказал первому танку въехать прямо в Шпрее, которая в этом месте имеет ширину около пятидесяти метров. Вода поднялась выше гусениц, но ниже водительского люка. Он проехал, а за ним, колонной по одному, двинулась вся бригада, не обращая внимания на пули, барабанящие по броне. В этом районе у немцев не было противотанковых орудий. Дорога к Генштабу сухопутных войск вермахта в Цоссене была открыта.

Офицеры штаба в Цоссене ничего не знали о прорыве советских танков. Их внимание все еще было приковано к Зееловским высотам, куда генерал-полковник Готхард Хайнрици бросил свой единственный резерв – III танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера Феликса Штайнера. В его состав входила 11-я дивизия СС Nordland, укомплектованная датскими, норвежскими, шведскими, финскими и эстонскими добровольцами.

К утру 18 апреля битва на Зееловских высотах достигла еще большего накала. Жуков узнал от Сталина, что танковые армии Конева прорываются к Берлину, и если его Первый Белорусский фронт не прорвет немецкую оборону в ближайшее время, то он прикажет Рокоссовскому на севере повернуть Второй Белорусский фронт тоже на Берлин. Это было пустой угрозой, поскольку войска Рокоссовского так запаздывали, что не смогли бы переправиться через Одер раньше, чем 20 апреля. Жуков в отчаянии приказывал наступать и наступать. Поздним утром советские войска, наконец, прорвали немецкую оборону. Одна из танковых бригад Катукова вышла на Reichstrasse 1 – главную автостраду рейха, ведущую из Берлина в уже разрушенную столицу Восточной Пруссии, Кенигсберг. Девятая немецкая армия генерал-полковника Теодора Буссе была теперь разрезана на две части и вскоре полностью разгромлена. Но цена этой победы была высокой. Части Первого Белорусского фронта потеряли более 30 тыс. человек, в то время как вермахт потерял всего 12 тыс. солдат и офицеров. Жуков не испытывал угрызений совести. Его интересовала только поставленная Сталиным цель.

В этот день войска маршала Конева немцы побеспокоили только на южном фланге 52-й армии атакой сил генерал-фельдмаршала Шернера. Это была поспешная, плохо подготовленная атака, которую части 52-й армии с легкостью отбили. Две танковые армии Конева тем временем смогли продвинуться на 35–45 км по направлению к Берлину. Он бы порадовался еще больше, если бы знал, какой хаос царил в Берлине, где высшее нацистское руководство постоянно вмешивалось в деятельность военных, пытавшихся организовать оборону города.

Геббельс, рейхкомиссар по обороне Берлина, пытался войти в роль военачальника. Он приказал, чтобы все части фольксштурма, находящиеся в городе, выдвинулись и создали новую линию обороны в пригородах Берлина. Командующий берлинским гарнизоном пришел в ужас от такого приказа и начал протестовать. Он не знал, что именно этого втайне хотели как Альберт Шпеер, так и генерал Хайнрици, желающие избежать разрушения города. К генералу Гельмуту Вейдлингу, командиру LVI танкового корпуса, в самый разгар боя прибыли Риббентроп и Артур Аксман, глава гитлерюгенда, который стал предлагать прислать еще своих юнцов с фаустпатронами. Вейдлинг попытался убедить его воздержаться от того, чтобы «жертвовать детьми ради совсем безнадежного дела».

Приближение Красной Армии усиливало кровожадность нацистского режима. В этот день были обезглавлены еще тридцать политзаключенных в тюрьме Плетцензее. В центре города эсэсовские патрули больше не арестовывали подозреваемых в дезертирстве, а тут же вешали их на фонарных столбах с соответствующей табличкой на шее. Такие обвинения со стороны СС были по меньшей мере лицемерными. В то время как их патрули казнили армейских дезертиров и даже членов гитлерюгенда, Генрих Гиммлер и высшие офицеры СС в тайне планировали вывести свои войска из боя и перебросить их в Данию.

19 апреля Девятая немецкая армия, расколотая на три части, начала отступать к Берлину. Женщины и девушки, проживающие в этом прифронтовом районе, напуганные тем, что их ожидает, умоляли солдат взять их с собой. 1-я гвардейская танковая армия при поддержке частей 8-й гвардейской армии Чуйкова подошла к Мюнхебергу, продвигаясь по Reichsstrasse 1. В то время как они наступали в направлении восточных и юго-восточных пригородов Берлина, другие армии Жукова начали продвижение вокруг северной окраины города. Сталин настаивал на полном окружении города, чтобы американцы уже никак не могли прорваться в Берлин. Американские войска в этот день вошли в Лейпциг и после тяжелых боев взяли Нюрнберг, но дивизии Симпсона на Эльбе оставались там, где им приказал Эйзенхауэр.

За рассветом 20 апреля, в день рождения Гитлера, наступил соответствующий такому событию традиционно прекрасный весенний день, который в Германии раньше называли Fuehrerwetter – погода фюрера. ВВС союзников отметили этот день своими поздравлениями. Геринг провел утро, наблюдая за эвакуацией награбленных картин и других сокровищ из своего роскошного загородного имения Каринхалле, к северу от Берлина. После того, как все имущество перекочевало в грузовики люфтваффе, он нажал на рычаг взрывного устройства, установленного внутри дома. Дом был превращен в пыль. Он повернулся и пошел к своей машине, которая отвезла его в рейхсканцелярию, где вместе с другими нацистскими руководителями он поздравит фюрера с днем рождения, который, как все знали, будет последним.

Гитлер в свои 56 лет выглядел по крайней мере на два десятка лет старше. Он ссутулился, лицо посерело, левая рука тряслась. Этим утром по радио Геббельс призвал всех немцев слепо доверять ему. Но даже самым преданным соратникам было ясно, что фюрер уже не в состоянии мыслить здраво. Гиммлер, выпив в полночь шампанское за здоровье вождя, тайно пытался связаться с американцами. Он полагал, что Эйзенхауэр согласится, что он будет нужен для поддержания порядка в Германии.

В число вождей, собравшихся в полуразрушенной величественной рейхсканцелярии, входили: гросс-адмирал Дениц, Риббентроп, Шпеер, Кальтенбруннер и генерал-фельдмаршал Кейтель. Вскоре стало ясно, что только Геббельс собирается остаться с фюрером в Берлине. Дениц, который был назначен главнокомандующим в Северной Германии, уезжал, получив благословение Гитлера. Все остальные просто искали предлог уехать из Берлина, до того как он будет окончательно окружен, а аэродромы захвачены Красной Армией. Гитлер был разочарован в своих, как он полагал, верных рыцарях, особенно в Геринге, который заявлял, что организует сопротивление в Баварии. Некоторые уговаривали фюрера уехать на юг, но он отказался. Этот день запомнился тем, что позднее стали называть «бегством золотых фазанов», когда руководители нацистской партии сбрасывали свои коричневые с красным и золотым мундиры и бежали с семьями из Берлина, пока дорога на юг еще была открыта.

В городе домохозяйки стояли в очереди за последней порцией «кризисного пайка». Они отчетливо слышали звуки артиллерийской канонады вдалеке. В этот день тяжелая артиллерия советской 3-й ударной армии открыла огонь по северному пригороду Берлина. Жуков приказал Катукову ввести танковые части в Берлин любой ценой. Он знал, что 3-я гвардейская танковая армия из фронта Конева подходит к южной окраине города. Но Жуков не знал, что его части неожиданно столкнулись с крупными силами немцев. Значительная часть Девятой армии Буссе бежала через Шпреевальд, лежавший на пути наступления войск Жукова.

Отступление немецких частей с линии фронта на Одере в город было сильно затруднено панически бегущими от надвигающегося врага мирными жителями. Но некоторые решили остаться. «Крестьяне стояли у заборов своих домов и смотрели на бегущих солдат с серьезными лицами, – писал молодой солдат. – Их жены со слезами подавали нам кофе, который мы жадно глотали. Мы шли и бежали, не останавливаясь ни на минуту». Многие немецкие солдаты позволяли себе грабить дома на своем пути, а кое-кто искал забвения в алкоголе, который удавалось найти. Но когда они просыпались, то оказывались уже в плену.

Дивизия СС Nordland в сосновом лесу на востоке города вела тяжелый кровопролитный бой, сдерживая наступающие части Красной Армии. Но не многие немецкие соединения были к этому моменту способны оказывать хоть какое-то сопротивление. Распространился слух, будто американские самолеты сбросили листовки, призывая немцев оставаться на местах, так как они идут на помощь. Но в это никто не верил. На перекрестках стояли отряды фельджандармерии и СС не для сражения с врагами, а для того чтобы хватать отбившихся от своих подразделений солдат и наспех сколачивать из них воинские части. Всех, кто бросал свое оружие, вещмешок и каску, хватали и расстреливали на месте. Батальон полицейских был послан в Штраусберг, чтобы расстреливать на месте всех отступающих без приказа солдат, но большинство полицейских по дороге сбежали и спрятались, так и не добравшись до места.

Рано утром 21 апреля был совершен последний воздушный налет союзников на Берлин. После окончания налета над городом установилась неестественная тишина, но через несколько часов она была нарушена множеством взрывов, которые звучали уже по-другому. Это советская артиллерия, находившаяся уже на расстоянии выстрела от центра города, открыла огонь по Берлину. Гитлер, который обычно спал допоздна, проснулся от грохота взрывов. Он вышел из своей спальни в бункере и спросил, что происходит. Объяснение определенно потрясло его. Командующий артиллерией Жукова генерал-полковник Василий Казаков выдвинул вперед батареи 152-мм и 203-мм гаубиц. Основными жертвами обстрелов стали домохозяйки, все еще стоявшие в очередях за пайком и не желавшие потерять его, так как совершенно очевидно, что это был последний шанс раздобыть продукты. Вскоре интенсивность артобстрелов загнала их всех в подвалы и бомбоубежища.

И хотя Берлин был почти полностью окружен, опасения Сталина все еще действовали на следователей 7-го управления НКВД. Всех захваченных старших немецких офицеров спрашивали о том, что им известно о планах американцев соединиться с вермахтом и попытаться вытеснить советские войска из Берлина. Сталин требовал, чтобы Жуков немедленно завершил окружение Берлина, используя полностью надуманную угрозу. «Из-за того, что вы медленно продвигаетесь, – сообщалось в радиограмме, – союзники уже подходят к Берлину и скоро его возьмут». Жуков также был заинтересован и в том, чтобы блокировать продвижение в город Конева. Он отправил 1-ю гвардейскую танковую армию Катукова и 8-ю гвардейскую армию Чуйкова в обход еще дальше на юго-запад.

Одна из головных танковых колон Конева была замечена на подходе к Цоссену. Генералу Кребсу доложили, что отряд бронемашин, отвечающий за оборону штаба, полностью уничтожен в неравном бою с танками Т-34. Он позвонил в рейхсканцелярию, но Гитлер запретил им отступать. Кребс и офицеры его штаба уже начали размышлять о том, что собой представляют советские лагеря для военнопленных, но плена им удалось избежать – только потому, что у советских танков закончилось горючее за несколько километров до штаба. В следующий раз, когда они позвонили в Берлин, им было разрешено эвакуироваться, и они уехали с колонной грузовиков.

Ожидая прихода Красной Армии, берлинцы готовились встретить завоевателей по-разному – с улыбками или заламывая руки. В отеле «Адлон» персонал и посетители прислушивались к разрывам артиллерийских снарядов. «В ресторане, – писал норвежский журналист, – немногочисленные гости были поражены готовностью официантов лить вино рекой». Они хотели, чтобы ничего не досталось русским. Только отцы семейств, уходя с отрядами фольксштурма, думали о судьбе своих родных. «Все кончено, дитя мое, – говорил один из них своей дочери, вручая ей свой пистолет. – Обещай мне, что как только придут русские, ты застрелишься». Он поцеловал ее и ушел. Другие убивали своих жен и детей, а потом совершали самоубийство.

Город был разделен на восемь секторов, где Ландвер-канал на юге и река Шпрее на севере от центра образовывали последнюю линию немецкой обороны. Только LVIтанковый корпус Вейдлинга из состава Девятой армии смог прийти на помощь гарнизону города, который после этого стал насчитывать 80 тыс. человек. CIкорпус вермахта отошел на север от города. Остальные части немецкой армии, включая XII танковый корпус СС и Vгорно-стрелковый корпус СС, пробивались через позиции войск Конева в лесах к югу от Берлина. Конев послал вперед 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии и торопил общевойсковые армии, чтобы покончить с остатками сил генерала Буссе. Хотя эти немецкие войска и представляли собой абсолютно дезорганизованную массу, перемешанную с беженцами, было совершенно ясно, что они будут отчаянно пробиваться к Эльбе, чтобы избежать советского плена.

Не зная положения и предаваясь фантазиям, Гитлер приказывал Девятой армии удерживать свои позиции на фронте, проходившем по Одеру. Он обвинял люфтваффе в бездействии и грозил начальнику штаба люфтваффе генералу авиации Карлу Коллеру расстрелом. Вспомнив, что у Хайнрици был резерв, III корпус СС, Гитлер соединился по телефону с обергруппенфюрером Штайнером, командиром корпуса. Он приказал ему начать контрнаступление против Первого Белорусского фронта на северном фланге. «Вы увидите, что русские потерпят самое сокрушительное поражение в своей истории у ворот Берлина. Категорически запрещено отступать на запад. Офицеры, которые не подчинятся этому приказу безусловно, должны быть арестованы и расстреляны на месте. Вы, Штайнер, головой отвечаете за исполнение моего приказа». Штайнер онемел от изумления. III корпус СС, который послал практически все свои силы в помощь Девятой армии, имел в своем распоряжении всего несколько батальонов. Оправившись от шока, Штайнер позвонил и напомнил генералу Кребсу о том, какой в действительности была ситуация, но Кребс повторил приказ и сказал, что не может поговорить с фюрером, так как он занят.

Нежелание Гитлера принимать реальность беспокоило окружающих все больше, поскольку он уже знал, что группа армий фельдмаршала Моделя численностью в 325 тыс. человек в Рурском котле сдалась. Сам Модель ушел в лес и застрелился, как и подобало нацистскому фельдмаршалу. В Северной Германии английская 7-я танковая дивизия подходила к Гамбургу, а 11-я танковая дивизия быстро продвигалась к Любеку на побережье Балтийского моря. Это соответствовало секретной инструкции Черчилля фельдмаршалу Монтгомери, данной тремя днями ранее, и должно было предотвратить захват Дании частями Красной Армии. Первая французская армия вошла в Штутгарт, где ее североафриканские войска стали мародерствовать и насиловать местное население.

22 апреля Гиммлер тайно встретился в Любеке с графом Фольке Бернадоттом из шведского Красного Креста. Он просил его передать западным союзникам свое предложение вступить в переговоры с англо-американцами о капитуляции вермахта на западе. В качестве знака доброй воли обещал переправить 7 тыс. пленниц из Равенсбрюка в Швецию, но поскольку почти все они уже были отправлены пешком на запад, это прозвучало не очень убедительно. Как только Черчилль услышал о попытках Гиммлера вступить в переговоры, он проинформировал Кремль. Этим он хотел избежать очередной ссоры со Сталиным, как уже произошло после прерванных переговоров об Италии с обергруппенфюрером СС Вольфом.

Гитлера лихорадило от нетерпения в ожидании новостей о наступлении Штайнера. Но когда Гитлер наконец узнал, что «Армейское подразделение Штайнер», как он его упорно называл, провалило наступление, он начал подозревать в измене и СС. Во время дневного совещания он злобно визжал и орал, а потом, всхлипывая, рухнул на стул. Впервые он открыто сказал, что война проиграна. Свита пыталась убедить его отправиться в Баварию, но он настаивал на том, что останется в Берлине и застрелится. Он был слишком слаб, чтобы бороться. Геббельс подошел к нему, чтобы успокоить, но ничего не сделал, чтобы уговорить его уехать. Министр пропаганды решил, что останется с фюрером до конца, чтобы создать легенду о нацизме для будущего. Как и фюрер, мысливший кинематографическими категориями, Геббельс считал, что их смерть при падении Берлина будет более драматичной, чем в тихом и уединенном Бергхофе.

Гитлер вышел вновь, ободренный беседой с Геббельсом. Он ухватился за предложение Йодля вернуть для организации контрнаступления Двенадцатую армию генерала Венка, сражавшуюся с американцами на Эльбе. Это был абсолютно безнадежный план. Двенадцатая армия была слишком слаба для проведения такой операции, а окружение Берлина советскими войсками фактически завершено. Подполковник Ульрих де Мезьер, офицер Генштаба, будучи в тот день свидетелем эмоциональных бурь в бункере Гитлера, убедился в том, что «душевная болезнь Гитлера заключалась в гипертрофированном самоотождествлении себя с немецким народом». Теперь Гитлер полагал, что все население Берлина, как и он, должно совершить самоубийство. Магда Геббельс, верившая в то, что в Германии без Гитлера не стоит жить, в ту ночь привела своих шестерых детей в бункер. Штабные офицеры смотрели на все это с ужасом, сразу почувствовав, какой их ждет конец.

К вечеру того дня 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко подошла к Тельтов-каналу на южной окраине Берлина. Были подвезены тяжелые орудия для подготовки наступления, планируемого на следующий день. Седьмое управление НКВД, отвечавшее за допрос пленных и пропаганду, организовал сброс на город листовок с обращением к женщинам Берлина, их призывали уговорить офицеров вермахта сдаться. Это соответствовало изменениям в линии партии, но не в земной реальности. «Так как фашистская клика боится наказания, – утверждалось в них, – она надеется продолжать войну. Но вам, женщинам, нечего бояться. Вас никто не тронет». По радио говорилось то же самое.

23 апреля генерал-фельдмаршал Кейтель добрался до штаба Венка. Он обратился к собравшимся офицерам, будто они были на нацистском собрании, и, размахивая своим маршальским жезлом, приказал двигаться на Берлин, чтобы спасти фюрера. У Венка же был совсем другой план. Он намеревался наступать в восточном направлении, но не на Берлин. Он хотел пробить коридор и дать возможность остаткам Девятой армии генерала Буссе бежать из лесов, где они отбивались от частей Красной Армии и переправиться через Эльбу, чтобы сдаться американцам.

Генерал Вейдлинг, командир LVI танкового корпуса, в это утро позвонил в бункер фюрера, чтобы доложить, что его корпус отошел назад в Берлин. Генерал Кребс объявил, что он приговорен к смерти за трусость. Вейдлинг, проявивший незаурядную храбрость, настаивал на том, чтобы немедленно прийти и посмотреть в лицо обвинителям. Он не отводил свой штаб на запад от Берлина, как было доложено фюреру. На Гитлера произвело также впечатление твердое опровержение Вейдлингом всех обвинений, выдвинутых против него, что он тут же назначил его командующим берлинским гарнизоном и таким образом сделал ответственным за оборону города. Как заметил один старший офицер, это была «трагикомедия», типичная для фашистского режима. Для Вейдлинга это назначение было чашей с ядом.

Вейдлинг перегруппировал свои силы, оставив в резерве только 20-ю моторизованную дивизию. Времени было мало. В полдень 8-я гвардейская армия и 1-я гвардейская танковая армия, действуя совместно, пробились на юго-восточные окраины Берлина. Вскоре они завязали жестокий бой с дивизией СС Nordland на аэродроме Темпельхоф и вокруг него, среди обломков сгоревших истребителей «фокке-вульф». 5-я ударная армия продвигалась с востока, 3-я ударная армия вошла в северные пригороды, 47-я армия захватила Шпандау с массивной кирпичной крепостью на северо-западе, а 3-я гвардейская танковая армия и 28-я армия начали наступление через Тельтов-канал. Все это время советская артиллерия непрерывно вела обстрел города – к концу сражения по Берлину будет выпущено 1 млн 800 тыс. снарядов. Авиация также активно поддерживала наступающие войска, беспрепятственно расстреливая и бомбя вражеские позиции с бреющего полета.

Альберт Шпеер вернулся в Берлин в тот вечер на легком самолете, чтобы встретиться с Гитлером в последний раз. Гитлер сообщил о своем намерении совершить самоубийство вместе с Евой Браун. Через некоторое время после этого Мартин Борман принес телеграмму от Геринга из Баварии. До Геринга дошли смутные слухи о событиях в Берлине и об эмоциональном срыве Гитлера накануне. Он предложил взять на себя «общее руководство Рейхом». Борман внушил Гитлеру, что это предательство, и в ответ была послана телеграмма, в которой рейхсмаршал был лишен всех своих должностей и наград. Затем Борман послал еще одно сообщение в Баварию, приказав местным СС посадить Геринга под домашний арест.

В ряде случаев офицеры СС проявляли гораздо большую готовность сдаться в плен, чем армейские офицеры. В тот день Фриц Хокенйос, армейский офицер при корпусе СС, окруженном французскими войсками в Шварцвальде, записал в своем дневнике беседу с генералом, командиром корпуса. «Вы действительно считаете, что имеет смысл продолжать борьбу?» – спросил его генерал СС. «Да, как солдат я верю в это, – ответил Хокенйос. – Положение и мне кажется безнадежным, но пока не было приказа прекратить борьбу. Я думаю, что высшее руководство все еще видит выход».

Утром 24-го апреля Конев начал наступление на Тельтов-канал с артподготовки тяжелой артиллерии. Жуков был потрясен, узнав от командования 1-й гвардейской танковой армии, что танки генерала Рыбалко вошли в Берлин. Он совсем пал духом, когда узнал, что передовые части Рыбалко уже утром переправились через канал, а после обеда длинные колонны танков грохотали по понтонным мостам. Но и у Конева был неприятный момент, когда, удовлетворенно наблюдая за форсированием канала, он вдруг обнаружил, что дивизии Венка начали двигаться на восток в его тыл, чтобы соединиться с остатками немецкой Девятой армии.

Многие берлинцы, у которых еще остались батарейки для радио, заволновались и обрадовались, услышав объявление Геббельса о продвижении Двенадцатой армии генерала Венка к Берлину. Другие же испугались, что это только затянет сражение. Перспектива наступления Венка на Берлин воодушевила Гитлера. Он отдал приказ Девятой армии генерала Буссе соединиться с «армией Венка» для совместного наступления на Берлин. Ему и в голову не приходило, что ни Буссе, ни Венк не собираются выполнять приказ. Дениц также обещал в помощь обороняющемуся Берлину перебросить по воздуху моряков из северных портов. Они должны были прибыть на транспортных самолетах Ю-52, которые приземлятся на проспекте, идущем через Тиргартен к западу от Бранденбургских ворот. Но самым удивительным подкреплением, которое все же прибыло в Берлин в ту ночь, были девяносто добровольцев из того, что осталось от французской дивизии СС Charlemagne. Они пробрались на грузовиках через боевые порядки советских войск в северной части Берлина.

Забившись по подвалам, бомбоубежищам и огромным бетонным зенитным башням, берлинцы желали, чтобы это сражение скорее закончилось. В убежищах нечем было дышать, а давка была настолько большой, что никто не мог добраться до туалета или набрать хоть немного воды. В кранах воды уже давно не было. Вода была только в колонках на улицах, но там непрерывно рвались снаряды. Разрушенный город теперь называли Reichsscheiterhaufen – «погребальный костер рейха». По мере того как советские войска продвигались к центру города, находиться в подвалах становилось все опаснее, так как начались уличные бои практически за каждый дом. В пылу боя, наткнувшись на ожесточенное сопротивление противника, солдаты Красной Армии иногда бросали в подвалы гранаты.

Бойцы фольксштурма, гитлерюгенда и небольшие отряды СС стреляли из-за баррикад, из чердачных окон, применяя против танков фаустпатроны. Сначала советские танки шли прямо посередине улиц, потом сменили тактику и стали прижиматься к углам домов, ища укрытия от фаустпатронов и поливая пулеметным огнем те места, где мог затаиться противник. На севере города 3-я ударная армия била по чердакам и крышам из зениток, поскольку танки не могли поднять так высоко свои орудия. Для защиты от кумулятивных зарядов фаустпатронов танковые экипажи привязывали спереди и по бокам машин металлические пружины матрасов, чтобы заряды взрывались преждевременно. Немецкие баррикады уничтожали огнем тяжелых артиллерийских орудий, которые устанавливали прямо на улице напротив баррикад для стрельбы прямой наводкой. Потери в советских войсках от огня своей артиллерии, а еще чаще от огня артиллерии соседних советских армий, также прорывавшихся к центру Берлина, возрастали по мере продвижения к центру города. Из-за дыма и пыли, покрывших город, летчики штурмовиков не могли точно определить, кого же они атакуют. Генерал Чуйков направил часть своей 8-й гвардейской армии на запад, чтобы загородить дорогу конкурирующей 3-й гвардейской танковой армии. Это привело к большим потерям среди личного состава его армии от огня тяжелых орудий и «катюш» маршала Конева.

В тот день Итальянский комитет национального освобождения призвал к восстанию против немецких войск, оставшихся на севере страны. Бойцы движения Сопротивления атаковали колонны отступающих немцев и на следующий день установили контроль над Миланом.

25 апреля американские солдаты 69-ой пехотной дивизии и советские солдаты 58-й гвардейской стрелковой дивизии встретились в городе Торгау на Эльбе. Новость о том, что нацистский рейх расколот надвое, облетела весь мир. Сталин приказал командующим фронтами продвигать войска к Эльбе, где только возможно, хотя к этому моменту он, в конце концов, был уже полностью уверен, что американцы не будут прорываться к Берлину. Генерал НКВД Серов ввел в Берлин три погранполка, чтобы немецкие офицеры не могли ускользнуть из города. Отборные части Берии были готовы следовать за 3-й гвардейской танковой армией в Далем, чтобы захватить там оборудование для ядерных исследований и самих немецких ученых.

Йон Рабе, немецкий хроникер, описавший события «нанкинских изнасилований», в это время находился в Сименсштадте, на северо-западной окраине Берлина. Русские солдаты «очень дружелюбны пока, – отмечал он. – Они нас не беспокоят, даже предлагают еду, но с ума сходят по алкоголю, и как только выпьют лишнего, становятся непредсказуемыми». Началась обычная охота за часами, а потом за женщинами. Рабе пишет о том, как соседи стали совершать самоубийства, убив своих детей, и как «семнадцатилетнюю девушку изнасиловали впятером, а потом застрелили». «Женщин в бомбоубежище на Келль-Вег насиловали в присутствии их мужей».

В Берлине было меньше насилия и садизма, чем во время ужасной мести в Восточной Пруссии. Советские солдаты не торопясь выбирали жертв, освещая сначала лица в погребах и в убежищах. Матери пытались прятать дочерей на чердаках, невзирая на риск обстрела, но соседи иногда выдавали их убежища, чтобы отвлечь внимание от себя или собственных дочерей. Даже еврейки не были в безопасности. Солдаты Красной Армии понятия не имели о расовых преследованиях нацистов, так как это замалчивалось советской пропагандой. Их реакция была простой: «баба – она и есть баба». Еврейки, которые все еще оставались в пересылочном лагере Шульштрассе в Веддинге, были изнасилованы советскими солдатами, после того как удрала охрана СС.

По оценкам двух главных берлинских больниц – «Шарите» и им. императрицы Августы Виктории – в городе изнасиловали от 95 до 130 тыс. женщин. Многих насиловали по нескольку раз. По оценкам одного врача, умерли около 10 тыс. женщин из-за групповых изнасилований и совершенных затем самоубийств. Многих дочерей отцы подталкивали к самоубийству, чтобы смыть «позор». Считается, что всего на территории Германии было изнасиловано около двух миллионов женщин и девушек. Восточная Пруссия видела куда более жесткое насилие, что подтверждалось во многих докладах офицеров НКВД Берии.

В Берлине даже жен коммунистов, помогавших в столовых и прачечных Красной Армии, ждала та же участь. Члены КПГ, вышедшие приветствовать освободителей, были потрясены тем, что их арестовали как «шпионов». В НКВД считали, что они не помогали СССР в ходе этой ужасной войны, и это было предательством. «Почему вы не в партизанах?» – был убийственный вопрос, сформулированный заранее в Москве.

27 апреля 8-я гвардейская и 1-я гвардейская танковые армии прорвали немецкую линию обороны, проходящую по Ландвер-каналу – последнему серьезному препятствию перед правительственным кварталом Берлина. К югу от города 80 тыс. солдат и офицеров армии генерала Буссе с боями пробивались по шоссе Берлин – Дрезден, который удерживали как заградительную линию несколько дивизий из состава войск маршала Конева. Они повалили в лесу самые высокие сосны, чтобы заблокировать лесные дороги, ведущие на запад. Но многим частям Буссе, иногда с идущим впереди эсэсовским танком «тигр», из тех немногих, у которых еще оставалось горючее, удалось найти бреши в кордоне Красной Армии. Весь остальной транспорт, который еще не бросили, и для которого было топливо, был загружен ранеными, кричавшими от боли, когда их подбрасывало на выбоинах. И если кто-то выпадал из машины, его просто давила следующая машина. И вряд ли кто-нибудь останавливался, чтобы помочь.

Движение авангарда Буссе, пробивающегося на запад, было замечено самолетом люфтваффе, и об этом сообщили в бункер Гитлеру. Гитлер не мог поверить, что Буссе ослушался приказа. Он послал ему несколько радиограмм, в которых говорилось, что его долг – спасать Берлин, а не Девятую армию. В одной из них читаем: «Фюрер в Берлине ждет, что армия выполнит свой долг. История и немецкий народ будут презирать всех тех, кто в этих обстоятельствах не сделает все возможное, чтобы спасти положение и фюрера». Но приказы Гитлера на этот момент игнорировали уже все его командующие. Генерал Хайнрици, ничего не сказав в штабе фюрера, приказал генерал-полковнику Хассо фон Мантейфелю отходить на север через Мекленбург, поскольку Второй Белорусский фронт Рокоссовского стремительно продвигался с нижнего Одера. Когда Кейтель обнаружил, что приказу не подчинились, он приказал Хайнрици явиться в новый штаб Верховного главного командования вермахта на северо-западе Берлина, но офицеры штаба самого Хайнрици убедили его спасаться, скрывшись до конца войны. В самом Берлине росло количество домов, на которых вывешивали белые простыни или наволочки в знак капитуляции, несмотря на то, что патрулям СС была дана команда расстреливать всех, кого найдут в таких домах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.