Приложение IV Е.Л. Шинаков ЭЛИТНЫЕ ВОИНСКИЕ ФОРМИРОВАНИЯ И ВЛАСТЬ (Древность и Средневековье)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приложение IV

Е.Л. Шинаков

ЭЛИТНЫЕ ВОИНСКИЕ ФОРМИРОВАНИЯ И ВЛАСТЬ

(Древность и Средневековье)

Важным, наглядным индикатором того или иного механизма становления, а в итоге — и вида государственности являются военно-политические инструменты, средства их формирования — элитные воинские подразделения. Имеются в виду не народное ополчение, не созданные на основе воинской повинности армии восточных деспотий, не кочевые племена на их службе, а дворцовая и рабская гвардия, индивидуальные и коллективные наемники, государственная дружина, аристократическая и феодально-рыцарская конница.

Разные виды «элитных подразделений» в принципе являются хотя и вторичными, производными, но достаточно надежными и, главное, материально-археологически определимыми показателями разных форм государственности. Исключения, впрочем, не абсолютные, составляют два крайних полюса на шкале классификации форм государственности — полисы и классические чиновничье-бюрократические государства. Для обоих последних случаев присуще всеобщее вооружение народа либо в качестве гражданской обязанности и права, либо как разновидность трудовой повинности, налога перед государством. И для них, однако, характерны небольшие полицейские или парадно-гвардейские отряды из рабов либо, наоборот, аристократии.

Прямой противоположностью государствам, в структуру которых (не только военную, но и административную) входили особые воинские подразделения, являются военизированные государства («military government») переходного этапа (эпохи «варварства» или «военной демократии»). Таковы, например, державы инков и зулусов с всеобщей военизацией «своих» и унификацией всех слоев общества перед лицом правителя как принципа и цели. Для них характерны особые типы поселений, выделяемых по половозрастному принципу — мужские военные лагеря — краали. Это же можно отнести и к Риму, где преторианцы — относительно позднее, отнюдь не республиканское явление, отчасти к Швеции и Норвегии, где главную роль даже в XII в. играло народное морское ополчение («ледунг»), а не малочисленные королевские дружины. Скорее исключением, чем правилом, были постоянные элитные формирования (фанатики-«смертники» не в счет) на ранних стадиях государств — религиозных общин, где войско комплектовалось по принципу общинной, а то и родовой солидарности и долга перед богами.

Каждый из видов элитных формирований конта-минирован с конкретными формами государственности и механизмами, к ним приводимыми. Так, рабская гвардия (или отряды из пленных) характерна для чиновничье-бюрократических государств, иногда с элементами религиозно-общинной и феодально-иерархической государственности (Византия, Турция, Россия). Индивидуальные наемники - также для них либо для феодально-иерархических государств абсолютистской стадии. Военно-корпоративные организации, часто выступающие коллективными наемниками, присущи эпохе «варварства» и входят в механизмы формирования ранних государств и некоторых зрелых (корпоративно-эксплуататорских типа Тевтонского ордена). В последнем случае «элитное» (рыцарское в данном случае) формирование перестает являться таковым, так как становится (наряду с наемниками) единственной вооруженной силой. Являются они и составной частью верхнего уровня власти «двухуровневых» государств. Наемники обоих типов составляли основу войска торговых и сложных городов-государств, но там от выполнения управленческих функций они были устранены. Отметим, что, кроме собственно «дружинных» (переходного и раннего этапа) государств, дружины играют существенную роль и в некоторых «двухуровневых», корпоративно-эксплуататорских и слож-носоставных организмах — но только наряду с другими институтами и средствами институционализации власти.

Аристократическая конница, колесничие, тяжелая пехота являлись ударной силой и главным инструментом внутреннего насилия в земледельческих городах-государствах.

Полисы и государства — религиозные общины, в которых существовало всеобщее вооружение народа (граждан), — социально выделенных элитных подразделений, во всяком случае археологически идентифицируемых, не имели. Исключение — парадно-представительские отряды или подразделения из рабов с полицейскими функциями. Аналогично складывается ситуация и с корпоративно-эксплуататорскими государствами, где весь правящий слой — воины.

Использование именно этих элементов государственности в качестве индикаторов ее формы и уровня перспективно и обладает наибольшими по сравнению с другими частями политической организации и культуры возможностями формализации и «материализации» данных.

Так, каждый из видов можно описать в общем одинаковым набором признаков, у которых будут различаться не столько значение, сколько удельный вес. Значимо, что и сам набор характеристических элементов почти совпадает с комплексом аспектов описания государственности в целом:

— источники (этнические и социальные) комплектования;

— принцип комплектования и форма содержания;

— участие в экономике, наличие посторонних (частноправовых) источников дохода;

— соотношение военных и управленческих функций, их характер и материальное отражение;

— место и роль в структуре вооруженных сил и административного аппарата;

— отношения с предводителем, правителем; соотношение с понятием «источник власти»;

— социально-значимые цели и морально-психологические мотивы службы;

— степень и характер генеалогической, социально-имущественной, рангово-политической, ритуально-знаковой отграниченное от «общества». Отражение этого в типах жилищ и поселений, эмблематике, погребальном обряде и инвентаре;

— степень и принципы (горизонтальной» и «вертикальной») внутренней дифференциации, ее отражение в материальных проявлениях разных отраслей культуры и быта.

С точки зрения потестарно-политического процесса, «ролевого» (по степени и характеру причастности к власти и управлению) ранжирования и социально-имущественного стратифицирования общества можно выделить семь видов «элитных формирований» и отчасти военной организации государства в целом.

1. Дворцовая гвардия, комплектующаяся по признаку военных заслуг, благородства происхождения, иногда - родства или близости с правящим домом. Главная форма «оплаты» — престиж. Варианты — особые «гвардейские ордена» у ацтеков и в Бенине — «орлы», «леопарды». На Среднем Востоке (Иран) и в Византии, политические системы которых обнаруживают безусловное типологическое сходство и, возможно, генетическое родство, это — отряды знатной молодежи («бессмертные»). Особый случай - женская гвардия — гарем правителя Дагомеи: последняя, однако, имеет типологическое сходство с «рабской гвардией».

2. «Рабская гвардия» — иногда главный инструмент перехода от «сложных вождеств» к ранним и зрелым «восточным деспотиям» — должна подчеркнуто отличаться от остального населения и войск. Доказательства — негры-«гулямы» на мусульманском Востоке, мамлюки в средневековом Египте, янычары в Турции. Вариант - использование военнопленных одной страны против другой (армяне и болгары в Византии, иногда — татары, поляки, «литовцы» и турки в России. Впрочем, в этом случае это, скорее, не элитные подразделения, а «штрафные», т.е. ударные в военном, но дискриминированные в социально-политическом смысле. Цель службы — сохранение жизни, желание избежать тягот рабского труда, а затем и улучшить свой социальный статус (вплоть до захвата власти мамлюками в Египте). Характерна изначальная, зачастую искусственно организуемая разноэтничность, заменяемая и компенсируемая корпоративным единством, также инициируемом властью на базе определенной причастности к последней. Статус «рабской гвардии» в обществе не позволяет представителям последней заниматься экономической деятельностью и иметь отдельный от государственного содержания доход.

3. Наемники, рекрутируемые в индивидуальном порядке в особые, постоянно существующие в столицах, прежде всего, иностранные полки, близки предыдущему виду по характеру комплектования, но принципиально отличны по его источникам и изначальному статусу контингента. Другими были и цели, преследуемые при поступлении в иностранную гвардию: чисто экономические, отчасти карьерно-престижные. Для «работодателей» обеих типов гвардий цели были абсолютно одинаковые: получить независимую от «своего» общества и лично им (или занимаемому ими посту) преданную военную силу для использования ее во внутренних конфликтах с «обществом» или иными фракциями правящего слоя. Полки чаще состоят из одной или группы близкородственных национальностей (скандинавских, например). Занятия хозяйством не противопоказаны, но затруднены на месте службы, прежде всего постоянной занятостью последней и отсутствием связей в местном обществе. В то же время хозяйство на постоянной родине может иметься, и именно в него вкладываются полученные путем жалованья и военной добычи средства (варяги в Византии и на Руси, швейцарцы во Франции, генуэзцы в Англии и Франции и т.д.).

Особый социальный слой составляют постоянно проживающие в стране иностранные наемники, обладающие наследственным статусом («ал-ларисийа» у хазар),[190] сохранение и улучшение которого, а не собственно денежное жалованье являются главной целью службы. В некоторых случаях подобные наемники получают не только доступ, но и постоянное представительство в органах власти («везир» — мусульманин у хазар). Они имеют внутреннее самоуправление и право, чем отчасти напоминают федератов Рима и «своих поганых» Древней Руси.

4. Независимые корпоративно-профессиональные военные организации могут или находиться как целое на службе у государей и республик, либо образовывать свои государства-общины (казачьи «войска», Сечь, владения «морских конунгов», Йомсборг, пиратские «республики»). Не редки были и случаи захвата власти в сложившихся государствах (кондотьеры в Италии, Спарток на Боспоре, викингские «королевства» и «герцогства»). Путем завоевания образовывались корпоративно-экплу-ататорские или кастовые государства, иногда перерастающие в феодально-иерархические (владения духовно-рыцарских орденов в Прибалтике, некоторые викингские «королевства», Руанда, Бурунди, отчасти радж-путские княжества в Индии). В последнем случае военно-корпоративные организации имеют не только «допуск» к власти, но и монопольное на нее право, сохраняя при этом внутреннюю «общинность», корпоративность и демократизм, реципрокность взаимоотношений. Вырабатываются особые, наднациональные, профессионально подчеркиваемые черты быта, культуры (в том числе материальной), менталитета, зачастую (но далеко не всегда и не обязательно) — общность религии, ритуалов, атрибутов.

Экономическая деятельность не только не противопоказана членам подобных корпораций, но даже им внутренне присуща, так как последние являются во многом самодостаточными (или эксплуататорскими) организациями. Своеобразной разновидностью подобных цельных, но иногда «невостребованных» организаций являлись дружины князей-изгоев на Руси, для которых овладение каким-либо «столом» (волостью) имело в первую очередь экономическое значение.

5. Классическая дружина — аппарат управления некоторых форм государственности «переходного» и «раннего» этапов — занимает по многим параметрам как бы промежуточное место между первым и четвертым типами «элитных» подразделений, наиболее напоминая некоторые конкретные случаи третьего типа, но при большем участии в управлении и «патриотизме». От «чистых» наемников дружина отличается не только формой оплаты (не столько денежное жалованье, сколько прямое участие в доходах государства путем пиров, получения оружия и одежды из складов и арсеналов, «кормлений» при сборе дани, обслуживание «служебной организацией»), но и целями службы. Они могут быть не только психологическими (престиж, близость к правителю, спесь, резкий отрыв от «низов», к которым многие дружинники первоначально принадлежали), карьерно-политическими (участие во власти), но и экономическими (близость к главному источнику доходов — даням), однако реализуемыми в своем государстве, а не за его рубежами. От дворцовой гвардии дружину отличает свобода, принципиальная возможность отъехать к иному предводителю, не считаясь изменником. Свободны дружинники и в плане предпринимательства, что отразилось и в постепенном вкладывании ими денег в землю — приобретении последней на частном праве (не считая «западный» путь условного землевладения, инициируемый государством). Этот фактор сближает дружинников с представителями четвертого (военно-корпоративного) типа элитных подразделений. Дружина также приближается к некоторым из последних по степени обладания монополией на власть. Отличие — в независимых военных организациях источником власти была она как целое, а не ее вождь, а в дружине — все же государь, принимавший ее членов к себе на службу в индивидуальном порядке. Это не отменяло, впрочем, реальной реципрокности в отношениях князя и дружины, которая по инерции расценивала его как «первого среди равных» и ждала от него щедрых даров. Правитель же со временем любым способом стремился доказать свою «особость» — отсюда возникновение в конце дружинных периодов генеалогических легенд (Чехия, Польша, Русь, Скандинавия), канонизация Церковью (как особой силой) основателей или представителей династий. Внутренняя дифференциация дружины была, имела материальное, иногда и атрибутивное выражение, но была второстепенной по сравнению с гранью, в том числе материально-ритуально выраженной, между дружиной и «обществом». Польская дружина отчасти обладала «аристократизмом» и явилась переходным мостиком между военной аристократией переходного этапа и рыцарством феодально-иерархической зрелой государственности.

6. Военная аристократия, вычленяемая по родовому, имущественному, социальному принципам, характерна для этапов как «вождеств», так и «ранних государств» (формы кастовых и земледельческих городов-государств и мегаобщин), но особенно — для промежуточного между ними переходного этапа. В редких случаях (динаты Византии и Армении) существует и в «зрелых» государствах чиновничье-бюрократической формы. Возникает как составная часть процесса возрастного разделения труда и межродовой специализации. Сопровождается полной или частичной (при геронто- или теократии) монополией на власть, но иногда и искусственной устраненностью от нее (нобили у пруссов), и преимущественным доступом либо к частновладельческим источникам дохода (земля с рабами, зависимыми общинниками («низами» его же рода, либо земледельческими родами), пленными и т.д.), либо к общественным фондам. Имеет четкие внешние и статусно-ранговые отличия (тяжелая конница у йоруба, македонцев, раджпутов и в Византии, колесничие в Шумере, у хеттов, ахейцев и кельтов, возможно, в чжоуском Китае и т.д.). При условии наличия адекватно отражающего в загробном мире жизненные реалии и статус умершего погребального обряда эти различия четко проявляются в материально-ритуальной сфере. Хотя нивелирующие обряд мировые религии затрудняют эту идентификацию.

В некоторых случаях (микенские дворцовые комплексы-крепости) поселения военной аристократии выделяются топографически.

7. Строго военно-специализированным (только тяжелая конница) и юридически сословно-отграниченным элитным подразделением этапа исключительно зрелой государственности является рыцарство феодально-иерархических государств. Отдельные черты, присущие этому сословию (иммунитет, «кодекс чести», геральдика как внешне-сущностное отличие, вассалитет и иерархия, кормление за счет земельных владений (но не вотчин),[191] сословная замкнутость, принцип верности сюзерену) имеются и в некоторых конкретных моделях иных форм зрелой государственности, особенно в переходных от чиновничье-бюрократической, религиозно-общинной и кастовой к феодально-иерархической (Япония, Византия, Сербия, Передняя Азия, Закавказье, Россия, мусульманская Индия, Непал малайско-индонезийский (по А. Тюрину) «тип феодализма Юго-Восточной Азии»). В комплексе же все эти и некоторые иные черты «рыцарства» встречаются только в странах классической феодально-иерархической государственности, жестко отграниченной рамками лишь некоторых стран Западной и Центральной Европы.

Как и в случае с дружиной, в рыцарстве совпадает военная, социально-экономическая и политическая элита, что находит концентрированное материальное выражение в типах поселений — замках, а также гербах и намогильных сооружениях (сам обряд и инвентарь благодаря христианству не имел отличий от захоронений рядовых прихожан).

Наиболее показательным в изобразительных источниках является сочетание военных атрибутов (шлемы, щиты) с эмблемами, показывающими право на власть (ранг), благородство происхождения, земельную собственность, и конкретными властными регалиями разных степеней (короны, скипетры, штандарты, троны).

Самое методически существенное для сравнения феодальных и дружинных государств — определение отличия рыцарства от дружины. «Соединение особого образа жизни и профессионализма с этической миссией и социальной программой»[192] — вот рыцарь «в идеале». Основная социально-психологическая и организационная особенность рыцарства, например, — юридически лимитированная верность конкретному по титулу сюзерену (посту), закрепленная личной присягой и ритуалом определенному человеку, представителю рода, этим постом и титулом наследственно владеющим с санкции вышестоящего сюзерена. Это также взаимные обязательства сюзерена и вассала и экономическая самостоятельность последнего. В военном аспекте даже в эпоху расцвета (XII—XIII вв.) рыцарство также не могло полностью обходиться без пехоты, особенно лучников и арбалетчиков, ибо «шевалье» были слишком высокоспециализированы (в отличие от самураев, русских дружинников и поместной конницы раджепутов, византийских каваллариев). Легкую пехоту при них составляли либо крестьяне-ополченцы (Испания, Англия, Скандинавия), либо иностранные наемники (генуэзские арбалетчики во Франции) и ландскнехты — «слуги» (Германия).[193] В случае необходимости тяжелую пехоту составляли спешенные рыцари, действовавшие при этом достаточно неуклюже.

Сравним некоторые виды «элитных формирований» в организационно-правовом и социально-экономическом аспектах.

Наемники были верны (в рамках контракта) прежде всего посту, а дружинники и рабская («родовая») гвардия — личности, которой «юридически» принадлежали. В этого типа контингентах корпоративный дух был еще более развит, чем у рыцарей. Дружина все же ближе стоит к «рыцарскому корпусу», так как правитель одновременно является и ее членом, хотя и «первым среди равных». Наемники образуют либо готовые отряды, преданные прежде всего предводителю из своих (генуэзские арбалетчики, кондотьеры, греческие гоплиты — у персов, варяжские отряды на Руси), либо, если набираются индивидуально (швейцарцы и шотландцы во Франции, варяжская гвардия в Византии), то, как правило, подчиняются также наемнику, а затем уже правителю. Еще одна специфика наемников - они не имели никакого отношения к функциям управления, за исключением (иногда) полицейских обязанностей. Это отличает их и от рыцарства, и от дружины, являвшихся не только военными, но (и прежде всего) — административными инструментами. Последнее может относиться и к максимально «демократическим», типа рабской гвардии, и к аристократическим, конным прежде всего, континген-там войск. Последние вообще в одном лице совмещали и лучшую военную силу, и господствующий класс, и политическую власть, и часть аппарата управления (особенно раджпуты в Индии). В этом случае правитель выступал как марионетка, заложник реально властвующих аристократических родов, все же нуждавшихся в нем как символе для народа и в силу соперничества отдельных родов. Рабская гвардия — главный военный инструмент перехода от раннего государства некоторых форм (возникших на базе равноправных союзов племен либо земледельческих протогородов-государств) к зрелой чиновничье-бюрократической государственности. Иногда она и непосредственно приходит к власти, устанавливая военно-корпоративную диктатуру (мамлюки). Совмещением «рабского» и «родственного» принципов явилась «гвардия» «короля» Дагомеи, составлявшая часть его фиктивного рода (в него зачислялись рабы-военнопленные) и «расширенный» гарем. Без «элитных» подразделений обошелся Чака, превратив весь «свой» народ («политических зулусов») в размещенное по «полкам» и краалям войско, дрожащее перед «королем», заинтересованное в ограблении иных народов, престиже, славе, упоении победы: каждый «полк» гордился символами этих побед, своей атрибутикой, «формой» (шкура леопарда и т.д.), даже цветом щитов. Другое дело, что ничто не мешало части «полковых командиров» отделиться и образовать свое «государство» (что и происходило при поражениях зулусских правителей). Развитие Зулусского «государства» было искусственно прервано англичанами, но типологически схожий на синхростадиальном этапе политогенез свази привел, при действии аналогичных военных инструментов и механизмов, не к феодально-иерархической, а к чиновничье-бюрократической (правда, ранней фазы) форме государственности. В Свазиленде воины этих «цветных полков» были превращены в государственных крепостных, как и смерды на Руси.[194]

Внешне запутанная, склонная к дезинтеграции «рыцарская система» была все же довольно устойчива в силу возможностей воспроизводства и автономного существования некоторое время отдельных ее ячеек, спаянных не только правовыми отношениями, но и кодексом рыцарской чести и долга, далеко не всегда являвшихся пустым звуком. Даже в дружинах, чаще всего являвшихся предшественниками рыцарства, «честь» не котировалась. Ее заменяла выгода, совместная с вождем-правителем заинтересованность в эксплуатации и грабеже, стремление не столько к славе (хотя ценились и «престижные» награды), сколько к обогащению. О том, какое значение имеет концентрация богатств в руках предводителя дружин, князя, конунга, имеется несколько свидетельств. У скандинавов «серебро и золото, спрятанное в земле, навсегда оставались в распоряжении владельца и его рода, воплощая в себе их удачу и счастье, личное и семейное благополучие». «Один повелел, чтобы каждый воин, павший в битве, являлся к нему в Вальхаллу вместе с богатством, которое находилось при нем на погребальном костре или было спрятано в земле».[195] Отсюда — «безумная жажда богатств и подарков и безумное расточительство». Однако дар обязательно предполагает либо отдаривание, либо «автоматически ставит в зависимость». В связи с этим предводители дружин, самостоятельные государи или те, кто претендовал на это положение, «предпочитали захватить или купить, но не получать в дар». Подобная система отношений в дружине восходит к потлачу как одному из типов механизмов первоначальной институционализа-ции власти, а именно плутократических. Более же ранние (племенные) дружины чаще возникали в результате действия возрастных и родовых механизмов становления властвования. Даже там, где «дружинного государства» в чистом виде не было — в Дунайской Болгарии, — на раннем этапе сохранялась подобная «этика» в отношениях государя и его воинов. «Хан Тервель, как сказано в словаре Суды, «положил, перевернув, свой щит... и "поставил на него" свой кнут... и сыпал деньги, пока они не скроют и щит, и кнут. Он поставил свое копье на землю и до верха его и в большом количестве навалили шелковые одежды. Наполнив сундуки золотыми и серебряными монетами, он раздавал их воинам, разбрасывая правой рукой золото, а левой — серебро».[196] Речь шла пока о языческих государях и представлениях. Но вот известная цитата Повести временных лет о взаимоотношениях христианина Владимира Святославовича и его христианской дружины (событие датировано 996 годом). Дружина сказала князю: «Зазорно нам есть деревянными ложками, а не серебряными. И, услышав это, Владимир повелел выковать серебряные ложки, говоря, что серебром и золотом я не добуду себе дружины, а с помощью дружины получу и то, и другое».[197] В этом эпизоде (при всей его возможной «эпичности» или литературности (пиры Соломона)) наглядно отразилось отличие дружинной психологии от наемнической: для первых важно было не богатство само по себе, а как показатель положения, чести, оказываемой князем дружине. Вождь (князь, конунг, даже король) зависел от дружины и должен был доказывать свое реальное превосходство и щедрость, сюзерен же, каков бы он ни был, был дан Богом и королем.

Дружина в Европе — продукт переходного от во-ждеств к раннему государству периода и инструмент формирования последнего, рыцарство же — феодально-иерархической государственности. Для первого («варварского») периода характерно относительное развитие товарного хозяйства и стремление к обогащению как следствие, для второй — натурализация хозяйства и ее последствия — стремление к социальному престижу, титулам и стоящими за ними земельными владениями.

Другой слой — промежуточный между византийскими пограничными военными поселениями «акритами» и рыцарями — появился и при специфических механизмах другого переходного периода (от ранней государственности к феодально-иерархической). Это — слой военных поселенцев мазовецко-прусского пограничья, занимавшихся крестьянским трудом. Тем не менее эти поселенцы считались «шляхтой» и пользовались рыцарскими правами — иметь герб, не платить налогов, вести войны между собой, участвовать в управлении (как при созывах рыцарского «веча - высшего судебного и земельного органа для своего сословия, так и в составе княжеских органов власти»).[198] В этом примере наглядно выступает на первый план не военная и социально-экономическая, а морально-психологическая и политико-правовая природа рыцарства.[199] Аристократический «гонор» наиболее явно проступал как раз у весьма «демократических» по реальному положению слоев населения, что в этом сближает их с неимущими самураями-ронинами (правда, для последних нищенство и наемничество были все же почетнее труда земледельцев). Возможно, здесь сыграло свою роль «недемократическое» происхождение польской «большой дружины» — основного источника рыцарства («можнов-ладства») и четкое осознание последним этого факта.

В России же только при зарождении чиновничье-бюрократических тенденций развития практически вернулись к «рыцарскому» опыту Византии: помещики-прониары («воинники» по Пересветову) и переход от стратиотского ополчения к полунаемникам — стрельцы, пушкари, городовые казаки пограничья (типа акритов). Кстати, и «вольное» казачество Запорожья и Дона также представляет собой еще один из образцов военно-политической организации корпоративно-орденского облика, в чем-то в то же время напоминая федератов Рима и Византии. Впрочем, казаки имели предшественников и в отечественной истории. Это были, однако, не традиционно считаемые за главных их «предков» бродники, не имевшие, судя по всему, политической организации и четкой системы отношений с Русью. Более напоминают казачьи «войска» с их стройной системой, регалиями войсковых чинов разного ранга, единым корпоративным духом и территорией, не бродников, а районы расселения «своих поганых». Последние, кстати, в отличие от Рима и Византии, но, как и казаки, использовались не только для обороны границ, но для решения внутренних конфликтов (осада Чернигова в 1138 г. Ярополком Владимировичем, сражения под Караче-вом (1147) и Белгородом (1159). Участвовали иногда, впрочем, во внутренних войнах и бродники (Листвен-ская битва 1216 г.). Даже не касаясь военных поселений античности, европейского и азиатского Средневековья, современного Израиля и т.д., можно отметить мимитас (особо доверенные племена, переселяемые инками на завоеванные территории, где они наделялись землей и пользовались привилегиями),[200] итоналли — земли, изъятые у местных, чаще пограничных племен, для содержания ацтекских гарнизонов. Характерно выполнение военными поселенцами функций контроля за местным населением: воины-крестьяне являлись представителями центральной власти. По своим поздним военно-полицейским функциям казачество напоминает особые привилегированные группы кочевников на службе восточных государств. Отличие — в источниках существования и экономических льготах (кочевники не только не платили налогов, как и казаки, но и получали часть налогов с земледельческих общин, пропорционально распределяя его внутри племени).[201]

Основной же ударной силой и одним из главных институтов управления Киевской Руси, безусловно, являлась дружина.

Дружины существовали не только в «дружинных государствах». При этом мы имеем в виду не временные племенные дружины, а постоянные отряды воинов-профессионалов при правителях прото- и «ранних» государств, не наемников, но и не рыцарей-землевладельцев на ленном праве. К «комитатам» (как он называет дружину) Ф. Кардини относит «франкских trustis, лангобард-ских gesinde, англосаксонских theod, русскую «дружину», так же, как и «готских saiones, antrustio или gasindes». Однако в зоне романо-германского синтеза всеобщее вооружение народа в условиях завоевания как пути госу-дарствообразования и господства германцев над местным населением сохраняется вплоть до падения этих государств,[202] либо (у франков) — до замены народного ополчения феодально-рыцарским. Те небольшие дружины, что существовали, содержались не в силу предоставления части дани или налога с определенной территории (градского округа), как в Центральной и Восточной, частично Северной Европе, а путем земельных пожалований. Данный способ обеспечения «военной аристократии» был экономичнее для казны, но делал ее более независимой от короля и практически «лишал» «дружинного» статуса. И, наконец, но не в последнюю очередь: «дружина» в странах синтеза никогда не выполняла исключительно фискально-административные функции, так как для этого мог использоваться римский аппарат управления, сохранившийся на местах, органы родо-племенного самоуправления германцев, опирающиеся на вооруженную силу народа, а несколько позднее, с ослаблением или исчезновением тех и других, — двор короля и его должностных лиц — графов и церковную организацию.

«Главным фактором возникновения «варварских королевств» (Западной Европы. — ЕЖ) являлось «образование стратифицированного общества путем завоевания».[203] В этом аспекте данная линия государство-образования более напоминает двухуровневую Болгарию и некоторые корпоративно-эксплуататорские государства, но не более близкие этнотерриториально Чехию, Польшу, Скандинавию и даже Германию.

А.Р. Корсунский считает присущими западноевропейским дружинам эпохи «варварских королевств» следующие специфические черты: 1) наделение дружинников землей; 2) охрана их жизни и достоинства повышенным вергель-дом; 3) легальное существование дружин частных лиц.

Один из элементов (третий) более всего восходит к Доминату Рима (вооруженные клиенты, букцеллярии), частично — германской эпохе варварства (дружины хев-дингов,[204] отряды знатных эделингов). Другой — вырастает из германского обычного права. Третий (но не первый по списку) — явление абсолютно новое.

В классических «дружинных государствах» первый и третий элементы отсутствуют, второй не является обязательным и ведущим.[205] Фактически же здесь дружинники, равно как и их предводители, являлись для простых людей лицами вообще неприкосновенными, и их убийство каралось смертью, так как в центральноевропей-ской модели ранней государственности судебная власть очень рано стала исключительной регалией верховных правителей[206] и назначенных ими лиц из числа дружинников или управителей имений князя. Главный водораздел здесь проходил между дружиной («внутри» которой был князь) и остальным обществом, иногда с промежуточным слоем. В странах же романо-германского синтеза таких водоразделов и вертикальных (социально-политических), и горизонтальных (этнических и даже религиозных) существовало несколько, и они образовывали сложную сетку. Регулировать отношения в таком сложном, разноукладном обществе возможно было только с параллельным применением норм римского и обычного германского права, дополняемым корректирующими их с изменившимися реалиями эдиктами королей.

Но главное принципиальное отличие положения дружины в «дружинных государствах» преимущественно Центральной Европы от ее статуса в «варварских королевствах» зоны романо-германского синтеза все же не в этом. В первой форме государственности дружина практически исчерпывает весь не только экономически господствующий, но и политически правящий слой общества, когда родовая знать уже уничтожена, а землевладельческая еще не народилась (или не создана искусственно).*

Данный текст является ознакомительным фрагментом.