ГЛАВА 2. НЕЙРОНОМИКА: ЖИЗНЬ В СТИЛЕ action

ГЛАВА 2. НЕЙРОНОМИКА: ЖИЗНЬ В СТИЛЕ action

Конец привычной экономики

На смену постиндустриализму придет Нейромир.

Он преодолеет старую экономику. Уже не деньги, а смыслы станут диктовать скорости и направления изменений.

Экономика, в конечном счете — умение самым эффективным образом использовать ограниченные ресурсы, которых на все не хватает. Технология, в свою очередь, снимает эти ограничения. В Нейромире технология побеждает экономику! Но отношения между людьми, связанные с продуктами и услугами, остаются. Просто все в них меняется. Черты грядущего все яснее проступают в сегодняшнем дне.

Сегодня совершенно очевидно, что бизнес как таковой, читатель, уходит в прошлое. То, что мы увидим в этом веке, будет здорово отличаться от мира, привычного нам по прошлому столетию.

Первым дуновения перемен почувствовал русский белоэмигрант Евгений Месснер. Занимаясь военным делом, он в середине пятидесятых годов совершил поразительное открытие. Оказалось, что эпоха «правильных» войн с иерархически организованными армиями, централизованным управлением, планами сражений и исключительно огневым поражением врага уходит. На место их пришла мятежевойна. В ней совершенно неважно, чем ты поражаешь неприятеля, ломаешь его волю к борьбе или толкаешь на капитуляцию. В ход идет все — разложение тыла оппонента пропагандой, развращение его молодежи модами и музыкой, террор, подрыв экономики, политические движения. Главное — добиться цели любым путем, комбинируя разные «средства поражения». Мятежевойну ведут исключительно сети, а не пирамидально-командные структуры. Ячейки сети или роя оказываются проворнее, изобретательнее, смелее бюрократических машин и старых дивизий. Сам того не ведая, Месснер заглянул за постиндустриализм, вглубь ХХI столетия. Уже не в войну, а в саму жизнь.

К чему мы идем? Раньше шло обособление различных сфер человеческой деятельности. Схематично дело выглядело так: в основе лежала культура, своеобразный инкубатор структур, библиотека форм, активатор технологий. Из этой «библиотеки» и политика, и бизнес извлекали какие-то фрагменты, приспосабливали их для своих нужд. Скажем, еще шесть-семь веков на Западе никто и в толк не смог бы взять само понятие «ссудного процента». Господствовала иная форма экономики: я тебе дал денег как другу и хорошему знакомому. Ты мне эти деньги возвращаешь, и я получаю право когда-нибудь о чем-нибудь тебя попросить. Подобный порядок до сих пор бытует в мусульманском мире. В несколько превращённой форме мы встречаем его в «Крестном отце» Марио Пьюзо, когда мафиози говорит булочнику: я тебе помогу и решу твои проблемы. Но однажды настанет день, когда я тебя попрошу сделать что-нибудь для меня. Мафия представляет из себя архаичный уклад в современной рыночной экономике.

Но вот появляется значительный класс людей, у которых есть свободные деньги. Они могут дать их взаймы, но никаких услуг от должников им не нужно. Они заменяют будущую услугу условием: взяв у меня в долг, ты должен вернуть мне больше денег. Взял сто золотых — верни сто десять. Возникает ссудный капитал. Совершенно неслучайно он оказался в руках евреев: ведь они оказались выброшенными из католической средневековой цивилизации, где остальные были единоверцами, членами общины, товарищами по цеху или гильдии, и потому правила «экономики дружбы» на них не распространялись. Еврей — не друг, а иноверец. И за деньгами к евреям поначалу приходили такие же выкинутые из привычного общества люди. Понятное дело, люди со специфическими, мягко говоря, привычками и наклонностями. А поскольку доверие ушло, развилась форма залога. Хочешь взять бабки взаймы? Оставь в залог что-нибудь ценное. Заложи какую-то вещь у меня — а потом приди и выкупи, заплатив больше той суммы, которую получил под залог. Таким образом, человеческие взаимоотношения в экономике, элемент культуры, перешли в совершенно отчужденную форму, отделившуюся от культуры.

Другая иллюстрация — пример тамплиеров, рыцарей Храма. Некогда они выступали ударным отрядом Римской церкви, особо приближенной к ней силой. Осененные печатью Папы, они слыли людьми безупречной репутации. Для того, чтобы облегчить паломничество христиан ко Гробу Господню и возвращение назад, тамплиеры принимали у странников деньги, скажем, во Франции и отдавали их в Иерусалиме, куда они приходили. И потому даже если путники подвергались нападениям разбойников с большой дороги, они говорили: ребята, да у нас ничего с собой нет. Отсюда родился вексель. Он возник из культурного феномена: соединения паломничества с непререкаемым авторитетом тамплиеров и их разветвленной сетью. Но дальше вексель полностью утерял культурную основу и превратился в экономический инструмент, когда каждый может выдать вексель каждому, и весь вопрос состоит лишь в обеспечении бумаги.

Обобщим: веками шел процесс, когда культура исторгала из себя формы деятельности. С течением времени они переходили в хозяйственную жизнь, обесчеловечиваясь, теряли личностную составляющую.

Но если мы посмотрим на бизнес самого конца ХХ века и начала нынешнего, то с изумлением увидим обратный процесс. Идет интеграция всех форм человеческой деятельности, превращение их в некую целостность. И чем ближе к Нейромиру, тем большие скорость, мощь и размах будет приобретать этот процесс…

Куда он нас выводит? На смену доброму старому бизнесу приходит метапредпринимательство, метадействие. Теперь метапредприниматель решает задачи, выстраивая схемы, в которых он опирается на все возможные формы, институты и технологии. Ему совершенно безразлично, к чему они относятся — к бизнесу, культуре или политике. Сгодится всё. Мета-предприниматель говорит: у меня есть цель, и мне совершенно неважно, как я ее добьюсь. Это лишь ученые разложили мир на политику, экономику и культуру. На самом деле и человек, и мир едины. Все эти абстракции служат мне конкретными инструментами. Я их комбинирую, делаю из них схемы.

В нашей, а уж тем более в завтрашней жизни уже нет отдельной культуры, автономного бизнеса или обособленной политики. Есть «action» — действие, активность, «дело» — по-русски. Вот это и есть первый, ключевой момент новой… Экономики? Да ее, пожалуй, и экономикой называть уже нельзя. Слишком узко выходит. Нет, это уже метадеятельность. Или нейрономика — жизнь в стиле «экшн».

Знаете, откуда все это вырастает? Из войны и разведки. Уже Вторая Мировая, где для сокрушения противника использовался весь арсенал мыслимых средств, включая психологические, культурные и политические, предстает как метадействие. Три четверти операций Второй Мировой предпринимались не для того, чтобы достичь поставленных в приказе официальных целей, а для того, чтобы запугать, обмануть, «подставить», изменить психологию. Только исходя из этого, можно понять смысл, например, совершенно бессмысленных с чисто военной точки зрения стратегических бомбардировок Германии англосаксами. Или разгадать загадку полного бездействия Рузвельта, знавшего о грядущем нападении японцев на Пирл-Харбор, пассивности Черчилля, которому докладывали об угрозе разрушения немцами города Ковентри. В этих случаях нужно было «наэлектризовать», обозлить народы, пробудить у них волю к борьбе, заставить мобилизоваться. В еще большей степени метадействие проявилось в Холодной войне США против России-СССР в 1946-1991 годах. Здесь границы между бизнесом, военными акциями, культурой и психологическими операциями исчезли полностью.