В плену технологий

В плену технологий

Настал черед выделить четвертое направление изменений общества в его постиндустриальной фазе. Это — технологизация человеческой цивилизации.

«Техно» — по-гречески «искусство», но в соответствии с реалиями сегодняшнего дня более точным переводом слова будет не «искусство», а «навык», «умение». Навык и умение — всегда что-то определенное, повторяющееся. Это способ решения задач, процесс получения продукта. Его всегда можно разделить на составляющие. («Делай раз, делай два, делай три…») Эти составляющие можно описать так, чтобы другой человек мог их воспроизвести и сделать нужную вещь. Вот в этом и состоит глубинная суть технологий. Они всегда записываются, их приводят к стандарту и совершенствуют. Технологии обязательно можно перевести в информационную форму, отличную от материального воплощения технологий. Технологию получения стали можно изложить на бумаге или магнитной ленте, и для этого не нужна металлургическая печь.

Поэтому технология всегда противостояла искусству творения. Произведения искусства, культуры всегда уникальны, связаны с личностью поэта, художника, скульптора, композитора, неотделимы от них. Их нельзя воспроизвести в принципе! В мире всегда будет только одна «Мона Лиза», одна «Троица» Андрея Рублева. Художник-гений каждый раз творит заново, тогда как технология предполагает получение продукта каждый раз одним и тем же способом.

И вот многие исследователи, публицисты и аналитики в последние тридцать лет дружно отмечают процессы вторжения технологии в искусство, политику, культуру и даже в религию. То есть, в те традиционные сферы, где навык, набор тех или иных действий, всегда играли подчиненную второстепенную роль. Сегодня значительная часть культуры глобализованной цивилизации технологизировалась. Книги, песни и фильмы производятся именно как коммерческие продукты. Для их создания используются специальные технологии. Их продажу организуют на основе таких же маркетинговых приемов, как и продажу стирального порошка или средства от похмелья. Это не хорошо и не плохо. Просто процесс художественного творчества разделяется на отдельные компоненты — чтобы получить в итоге тот продукт, на который есть спрос. Поэтому можно говорить о победе Сальери над Моцартом в эпоху постиндустриализма («Музыку я разъял, как труп»).

При этом технологизация захватывает не только культуру. Все возрастающую роль играют технологии политической жизни. Главное действующее лицо политической жизни сегодня ­— отнюдь не вдохновенный политик, а политтехнолог. Он, родимый, организует процесс производства политиков и необходимых результатов выборов именно как технологический процесс. Решение политической задачи в данном случае абсолютно не отличается от, например, задачи увеличения продаж телевизоров новой модели, либо развертывания сети ресторанов «фаст фуд» в том или ином городе. Методы — сходные, результаты — похожие.

Аналогичные процессы происходят и в общественной жизни, где на первый план выступили так называемые социальные инженеры. Их прародителем можно считать великого американца Тейлора. Именно он изобрел научную организацию труда, очаровав не только американские корпорации, но и большевиков. Он создал все необходимые предпосылки для появления конвейерного производства, этой кульминации индустриализма.

Сегодня его наследники используют гораздо более тонкие и многогранные технологии. Они позволяют, исходя из целей, поставленных заказчиком, менять саму социальную ткань общества, сознательно порождать новые типы социальных общностей, трансформировать формы взаимодействия людей между собой. Аккуратно, осторожно, но оттого наиболее эффективно внедрять в коллективное сознание новые стереотипы поведения, шкалы ценностей и установки.

Что же сделало возможным технологизацию всех сторон жизни современной цивилизации?

Мы готовы ответить этот вопрос. Прежде всего, это вызвано развитием «экономики знания». Знания сложного общества всегда реализуются через технологии. Только в виде технологий знание может дойти до производства, до изменения природы, до совершенствования общества и самого человека. Повышение роли знания и увеличение его объемов, не могло не сказаться на развитии технологии, на её экспансии во все другие сферы — политику, культуру, общественную жизнь и даже в религию.

Но это только часть правды. А другая состоит в том, что в эпоху приближения к зоне нестабильности, в эпоху Большого перехода резко возрастает фактор неустойчивости. Многократно повышаются риски, они угрожают самой человеческой цивилизации. В этих условиях технологизация становится эффективным способом снижения рисков за счет предсказуемости, стандартизации, подконтрольности всех процессов безумно сложной системы — человеческого сообщества. Технологии как бы очеловечивают мир. Не только в том смысле, что позволяют во множестве процессов преследовать человеческие интересы, но и в том, что мир как бы уподобляется «второй природе», цивилизуется и становится подвластным человеку. «Лучше стать частью технологических схем, чем сорваться в катастрофу!» — думают нынешние интеллектуалы.

Наконец, добавим третью составляющую нашего вывода. Технологизация, снижая риски гибели человечества в опасную пору смены эпох, увеличивает и степень управляемости процессами. Стало быть, благодаря ей можно направлять развитие общества в ту или иную сторону.

Вот — важнейший результат и следствие технологизации современного человеческого общества. Можно использовать технологии для того, чтобы люди деградировали и торжествовали «голем сапиенс». А можно для того, чтобы построить новый мир. Эту вторую возможность уловил Сталин и его железные наркомы. Они попытались превратить изверившуюся, разрываемую противоречиями, выброшенную на обочину истории Россию в могучий, великий и счастливый Советский Союз.

То была удивительная, поразительная по своему замыслу и безумно трагичная по исполнению попытка.