Шашлык без карточек и каша из сосны

Шашлык без карточек и каша из сосны

Свои, особые цены складывались в республиках Закавказья. Переводчик Сталина Валентин Бережков описал, как, добираясь на Тегеранскую конференцию, он был поражен относительным продовольственным благополучием в столице Азербайджана:

«В Баку мы остались на ночь, а рано утром должны были вылететь в Тегеран. После пронизывающего холода в самолете было приятно принять горячую ванну. Побрившись, спустились в ресторан поужинать. Нас поразило, что тут без карточек можно было заказать закуски, шашлык и другие блюда, перечисленные в объемистом меню. Метрдотель объяснил, что транспортные трудности не позволяют вывезти из Закавказья производимые там продукты. Хранить их длительное время также невозможно — мало холодильников. Поэтому в ресторанах все выдается без карточек. Сравнительно недороги продукты и на колхозном рынке, так что население Закавказья не испытывает недостатка в питании» .[159]

Возможно, метрдотель по каким-то причинам и преувеличивал уровень местного благополучия, но о том, что в Закавказье нехватка продовольствия во время войны была, скажем так, менее ощутима, и рыночные цены на продукты были намного ниже, чем в других регионах, свидетельствовали многие очевидцы. Материально город снабжался хорошо, можно даже сказать — очень хорошо, особенно если знать, что творилось в других местах.

Тамара Ивановна Бондаренко (Сладкова), чье детство прошло в Баку военной поры, вспоминала: «Ни разу «голодного» времени я не помню. Даже сладости из Ирана и американский шоколад нам выдавали. Но, правда, нужно учесть, что Баку был «закрытый» город, и эвакуированных к нам не присылали»¹⁵⁹.

Грузинский писатель Нодар Думбадзе в романе «Закон вечности» так описал тяжелые военные будни грузинского села. Юноша Бачана в разгар войны приходит в колхозную столовую, где страшно удивляет официантку Тамару тем, что заказывает только хлеб и сыр, отказавшись от мяса, вина и харчо. У Бачаны денег мало. Официантка, глубоко потрясенная отказом от мяса, вина и харчо, все же приносит вино, харчо, хлеб и сыр. На следующий день честный Бачана принес официантке 5 (???) рублей, чтобы рассчитаться.[160]5 рублей?

Произведение Иодара Думбадзе, который сам провел войну в грузинском селе, производит сногсшибательное впечатление, особенно если сравнить описанное им с описаниями русских деревень военной эпохи, украинских и белоруских сел после освобождения Там все это показалось бы ненаучной фантастикой, не имеющей никакого отношения к реальной жизни. Официантка удивлена и озабочена тем что юноша в селе под Москвой, Вологдой, Омском или Свердловском мяса и вина не заказывает — такое скажем, осенью 1944 года и представить себе невозможно.

Центром действия романа Думбадзе является все та же колхозная столовая суровой военной поры: «Здесь стало собираться все мужское население села: Сидели, балагурили, выпивали несметное количество прокисшей «изабеллы». Женам и родителям с трудом удавалось оторвать от стульев одуревших мужиков». Утомленные военными тяготами и «изабеллой» мужчины даже устраивают разбирательство с наганом в руке, выясняя очень важный в военное время вопрос — сохранила ли невинность вышеупомянутая официантка Тамара.[161] Видимо, транспортные и иные проблемы действительно не позволяли вывозить продовольствие.

А вот как описывает военные будни колхозников на русском Севере другой писатель, также проведшим войну в деревне, Федор Абрамов: «Она (одна из колхозниц — авт.) задумалась, мрачно сдвинула брови:

— Мне бы конца воины дождаться да с белым хлебом чаю напиться… Досыта! — добавила она с ожесточением.

В наступившей тишине кто-то вздохнул:

— Хоть бы со ржаным..

— Нет, с белым! — упрямо повторила Марфа и таким взглядом потядела на женок, точно тотова была разорвать каждогоl кто осмелился бы лишить ее этой надежды».[162]

В той же повести еще одна колхозница, потерявшая на войне мужа, с ужасом думает, как ей прокормить детей: «Сядет за стол, взглянет на ребятишек — и сердце упадет Шестеро! И все тянутся к хлебу; наминают за обе щеки. По куску так шесть кусков надо! А какие у нее доходы? Ну пускай понатужится, выработает триста трудодней в год, получит по килограмму… Это хорошо еще — урожайный год. А ведь были годы, когда и сотками получали. Да разве это хлеб на такую семью? Она уже сейчас забирает под новые трудодни… А во что обуть одеть их?»^.

Вот отрывок из воспоминаний Николая Александровича Самсоновича о его жизни в поволжском селе Луговое. «Я был совершеннейшии оборванцем. Мои единственные штаны не только промаслились, но и продырявились на самом неприятном месте, на ширинке. А рубашка совсем вышла из строя — одни лохмотья. Иван выпросил у одной из женщин полевой бригады ночную хорошо потрепанную, на выброс, домотканую сорочку, без правого рукава, оторвал нижнюю часть, а из верхней, где выделялись чашечки для грудей, соорудил мне рубашку Так я и щеголял в этой обнове. Hv что ж, не в светское же общество мне в ней появляйся! Единственная добротная вещь, что оставалась у меня, — отвоеванная у оконщика шинель. Лежа на голых досках нар с головой накрывался шинелью, и по ее швам уничтожал вшей, пока не засыпал. Кормежка была по-колхозному проста: утром, чуть свет, супчик из «обрата» — это сыворотка, которая остается после переработки молока. И чаек без сахара и заварки. Сыворотку нам привозили из МТФ (молочно-товарная ферма), что находилась от стана примерно в двенадцати километрах, как раз на полдороге к Луговому. На обед — кашица из пшеницы. На ужин супчик из пшеницы где зернинка догоняла зернинку. Хлеба выдавали четыреста граммов» [163]

Работавший в начале войны трактористом Михаил Арсентьевич Узлов, из деревни Беляки Кировской области, вспоминает: «В деревне, конечно, только начали бы по подыматься колхозы — это 39-и, 40-й годы — жили более-менее. Сколько-то стали на трудодни получать, а как началась воина — «Все для фронта! Все для Победы!» Все отправляли: мясо сдавали, молоко, шерсть, яички, грибы, картошку..

Обязательные поставки, да. На трудодни уже ничего не давали, работали буквально за палочки. Трудодни начислялись — что столько-то трудодней он выработал, а под расчет осенью, собственно, ничего не получали. Все жили за счет своего огорода, подсобного хозяйства.

Когда я учился на тракториста, это в 41-году, у меня бабушка и младший братишка ходили сбирали — ходили по деревням и собирали милостыню, кусочки. Они насбирают этих кусочков, в котомку мне положат я иду на курсы трактористов учиться…

Что вот, картошки с огорода, кусочков насобирают — так я и учился эти 4 месяца. Когда уже стал работать на тракторе, распределили весной. В мае уже выехали на поля — тогда нас уже кормили в колхозах. Есть какие продукты? Есть там мясо — кого-то прирежут, где на ферме волки задерут — овец обычно.

Один раз на ферму забрались — 37 овец сразу повалили в пригороде, им выбежать некуда было Там перехватали всех, и нас этим мясом весь год кормили.

Его засолили. В колхозах были пасеки, мед. Был горох — варили из гороха, в общем, кормили неплохо. И оплачивали по 3 кг на трудодень платили зерном — рожью, овсом — что в колхозе оставалось от заготовок для фронта, А трактористам — по 3 кг на трудодень. Это хорош Осенью я по несколько центнеров зарабатывал по целой повозке привозил. И вот тогда уже наша семья встала на ноги. Очень трудные были годы военные…

Выпи уполномоченные с района по всем колхозам, где работали тракторные бригады. Они опять следили, чтобы не разворовали, не разделили. Где-то по ведру на сотню, когда на гумне молотят, воровски себе… Так вот они за этим следили!.. Если в колхозе у нас 50 с лишним дворов было, то где-то кто-то проговорится, донесется до них. Следили за тем, чтобы поставки собпюдались для фронта, для Победы, план выполнялся. Они с области приезжали, эти уполномоченные…

План выполняли, а себе уж, что там с одворицы собрали Как-нибудь протянем до весны, до подножного корма. Тогда щавель собирали на полях, кислинкой называли у нас, лук зеленый_. Ходили собирать на луга за 20–30 км в Медведок: Я же в 41 году до осени пока не ушел учиться, возил за 22 км от нас. Нагрузят мешками телегу, а что там было — пятнадцатый, шестнадцатый год? И с мешками на Медведок отправляли по реке; так идешь по сходням с мешком, сходня уда-сюда мотается, мешок мотается. Не знаешь, как туда доит и…

Ну, пацаны были, что?! Внизу из мешка высыпешь, к низу сыплется(а там уже нагружали на баржи и по реке отправляли. Этим и питались… с елок кашицу собирали, ели. С сосны тоже кашу собирали, это на шишках такая кашица была мелкая… Сильно голодали (имеется в виду зима 1941–1942 гг.). И подать-то некому было. Я говорю, ходили по деревням, так бабушка у меня замерзала — на поле ее нашли замерзающую. Зимой из деревни в деревню переходила, на поле упала, и случайно нашел ее тракторист тоже. Шеп из бригады к себе домой и увидел ее».[164]

Вообще, колхозы еше до воины, а во время войны и подавно, практически превратились в натуральные хозяйства, где о живых рублях люди почти забыли — им бы еды для детей найти… Да еще эти хозяйства и выгребались почти дочиста для нужд армии и государства.

То есть, в отличие от грузинских колхозников, у русских северян не то что о мясе, о лишнем куске хлеба мечты кажутся почти несбыточными. В общем, почувствуйте разницу

Данный текст является ознакомительным фрагментом.