Великая княгиня Владимирская Мария Ясыня

Великая княгиня Владимирская Мария Ясыня

Первая жена Всеволода Большое Гнездо Мария Ясыня, несомненно, была интересной личностью и уважалась современниками. Свидетельством этого является настоящий панегирик в ее честь в Лаврентьевской и Троицкой летописях. В нем она прославлена за исключительно благочестивый образ жизни, покровительство церкви, щедрость и милостивость.[732] Автор этого сочинения, видимо, предполагал, что княгиня будет причислена к лику общерусских святых. Основанием для этого являлись и богоугодная деятельность Марии, и основание женского Успенского монастыря во Владимире, и строительство храма в нем. Однако официальная канонизация ее так и не состоялась, и она осталась местночтимой святой. Причина, очевидно, была не в том, что для провозглашения владимирской княгини общерусской святой не было достаточных оснований, а в том, что вскоре после ее смерти во Владимиро-Суздальском княжестве началась междоусобица между ее сыновьями, а потом монголо-татарское нашествие нанесло такой мощный удар по традиционному жизненному укладу русских людей, что от его последствий они не могли избавиться несколько веков. В это время православной церкви было не до канонизаций праведников, поскольку слишком много было мучеников, погибших в боях со степняками.

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. «Вознесение». Богоматерь и ангелы. 1199 г.

Первый исследователь, заинтересовавшийся личностью Марии Ясыни, был Н. М. Карамзин. В своем труде он фактически повторил сведения о ней, содержащиеся в Лаврентьевской и Троицкой летописях: «Первой его (Всеволода Большое Гнездо. – Л. М.) супругой была Мария, родом Ясыня (т. е. яска, или осетинка. – Л. М.), славная благочестием и мудростию. В последние семь лет жизни страдая тяжким недугом, она изъявляла удивительное терпение, часто сравнивала себя с Иовом, и за 18 дней до кончины постриглась; готовясь умереть, призвала сыновей и заклинала их жить в любви, напомнив им мудрые слова Великого Ярослава, что междоусобие губит князей и отечество, возвеличенное трудами предков; советовала детям быть набожными, трезвыми, вообще приветливыми и в особенности уважать старцев… Летописцы также хвалят ее за украшение церквей серебряными и золотыми сосудами; называют Российской Еленою, Феодорою, второй Ольгой. Она была матерью осьми сыновей, из коих двое умерли во младенчестве».[733]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. «Рождество Христово». 1199 г.

В примечаниях к фундаментальному труду Карамзин отметил, что внук Мстислава Великого Ярослав Владимирович был женат на сестре Марии. Анализируя надпись на гробнице княгини, историк решил, что ее отчество – Шварновна указывает на то, что она была дочерью не то чешского, не то богемского князя Шварна. Имя Марфа было, видимо, дано ей после пострижения.[734]

Предположение Карамзина о том, что жена Всеволода Большое Гнездо была богемской или чешской княжной, вряд ли обоснованно, поскольку прозвище Марии – Ясыня прямо указывает на то, что по национальности она была яской, или осетинкой (ясы были предками современных осетин).

В Ипатьевской летописи историк обнаружил данные об еще одной сестре Марии – она стала женой Мстислава Святославича, сына великого князя Киевского Святослава Всеволодовича. Из Троицкой летописи он узнал, что 2 марта 1206 г. княгиня приняла постриг в своем монастыре, а 19 марта уже скончалась.[735] С. М. Соловьев в многотомном труде об истории России упомянул о Марии Ясыне только в разделе о роли женщин в древнерусском обществе. Он отметил, что запись в Лаврентьевской летописи о ее кончине является примером любви и уважения к женщине в то время.[736]

Современный исследователь Ю. А. Лимонов в труде, посвященном истории Владимиро-Суздальского княжества, высказал предположение, что вторая жена Андрея Боголюбского являлась родственницей Марии Ясыни и обе были с Северного Кавказа. Доказательством этого, по его мнению, являлись данные о младшем сыне Андрея Боголюбского Юрии, сыне второй жены, который уже после смерти отца отправился на Кавказ и там женился на грузинской царице Тамар. Сделать это он смог только с помощью родственников матери, поскольку тесных контактов у русских князей с Кавказом в то время не существовало. Вторым доказательством нерусского происхождения княгинь, по мнению Лимонова, являлось наличие в ближнем окружении Андрея Боголюбского осетина Амбала, заведовавшего всем княжеским хозяйством. Выдвинуться на такую высокую должность без родственных связей чужаку было сложно. Историк решил, что браки Андрея и Всеволода состоялись приблизительно в одно время – в конце 60-х – начале 70-х гг. XII в. Их жены, вероятно, поддерживали тесные связи, хотя сами братья не дружили. Поэтому супруга Андрея вошла в состав заговорщиков, убивших его, тем самым помогая Всеволоду взойти на владимирский престол. До этого тот вообще не имел собственных владений и был вынужден скитаться со все увеличивающимся семейством, в том числе и с незамужними сестрами жены.[737]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. «Введение во храм» и «Сретенье». 1199 г.

Б. А. Рыбаков личностью Марии Ясыни не заинтересовался, но решил, что ее родственница, жена Андрея Боголюбского, приняла участие в заговоре против него, поэтому на одной из миниатюр Радзивилловской летописи она была изображена с отрубленной рукой мужа.[738]

Особняком стоит мнение М. В. Щепкиной, решившей, что Мария была моравской княжной, родственницей жены Святополка Мстиславича. Исследовательница даже предположила, что ее сестрой являлась жена Михаила Всеволодовича Феврония, хотя в древнейших источниках таких данных нет. Мнение Щепкиной о происхождении Марии Ясыни основывалось на сведениях краткого Владимирского летописца конца ХV – начала ХVI в., обнаруженного еще Н. М. Карамзиным. Однако можно ли верить этому достаточно позднему памятнику и игнорировать прямое указание древнейших летописей на то, что Мария была яской, т. е. осетинкой? Думается, что нельзя. Поэтому все рассуждения исследовательницы о зарубежных родственниках Марии и их именах выглядят весьма надуманными. Сомнительно и предположение Щепкиной о принадлежности Марии рукописного Успенского сборника XII в. Более вероятно, что он являлся собственностью жены Михаила Всеволодовича Февронии. На это указывает содержащееся в нем житие одноименной ей святой; т. е. св. Февронии, достаточно редко встречающееся в русских рукописных сборниках. Происхождение этой княгини неизвестно, поэтому именно она могла быть чешкой и родственницей жены Святополка Мстиславича.

Отсутствуют убедительные основания и для мнения М. В. Щепкиной о принадлежности княгине Марии Суздальского змеевика рубежа XII-XIII вв. На этом амулете-обереге были перечислены несколько имен, начиная с Христины, носившей в миру имя Милославы, ее старшей дочери и Георгия. Последней значилась Мария. Средь княгинь имя Христина было только жены Мстислава Великого, шведской принцессы. Но могла ли она в миру именоваться Милославой, неизвестно. Не было у нее и сына по имени Георгий, но Георгием звали самого Мстислава. Если считать, что упомянутая в надписи на змеевике Христина – жена Мстислава, то можно предположить, что данный амулет был изготовлен во время тяжелой болезни Мстислава после полученной во время охоты раны в живот. После выздоровления князя Христина могла вложить змеевик в суздальский собор, поскольку какое-то время жила в этом городе. Позднее, когда в конце XII в. тяжело заболела Мария Ясыня, на амулете могла быть сделана надпись, касающаяся уже ее.

Главными источниками о жизни и деятельности Марии Ясыни являются летописи. Наиболее обстоятельные сведения о ней содержатся в Лаврентьевской и Троицкой летописях, при этом во второй, более поздней, они даже существенно полнее, несмотря на утрату части текста в начале. В Троицкой летописи пострижение и смерть княгини датируются 1205 г., в Лаврентьевской – 1206 г. Последняя дата представляется верной, поскольку Троицкая летопись более поздняя.[739]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. Портрет князя Ярослава. 1199 г.

Хотя по объему троицкий текст намного больше, чем лаврентьевский, в нем нет данных о том, какое имя Мария приняла после пострижения, кто провожал ее в монастырь и кто присутствовал на похоронах. Все эти данные есть в Лаврентьевской летописи, но в ней нет наставления Марии сыновьям, беседы ее со старшим сыном Константином перед его отъездом в Новгород, не описаны его переживания после получения известия о кончине матери, нет сравнений княгини с наиболее великими женщинами прошлого, а также много короче цитаты из церковной литературы, касающиеся праведной жизни Марии. Все эти сюжеты есть в Троицкой летописи,[740] но поскольку она более поздняя (по мнению исследователей, датируется началом ХV в.), то напрашивается вывод, что добавленный в ней текст был написан, чтобы еще больше прославить владимирскую княгиню для ее канонизации. Вполне вероятно, что заказчик Троицкой летописи считал Марию Ясыню очень значительной личностью, достойной почитания потомками.

Для сравнения можно отметить, что в Ипатьевской летописи о жене Всеволода Большое Гнездо почти нет никаких сведений. Отсутствуют о ней данные и в Рогожском летописце, очень краткие – в Ермолинской летописи, совсем ничего нет в Новгородских летописях, Воскресенской, Львовской, Первой Софийской летописях. В сокращенном виде информация Лаврентьевской летописи представлена в Московском своде конца ХV в. Напротив, расширенный вариант приводится в Никоновской летописи.

Особняком стоит информация о княгине в Тверской летописи. Здесь она названа дочерью чешского короля Шварна и указано, что на Русь она прибыла некрещеной. Данный факт кажется маловероятным, поскольку на момент замужества Марии должно было быть не меньше 12-16 лет и в Чехии она непременно должна была быть крещена. К тому же в данной статье почему-то сообщено, что Мария болела 8 лет, а не 7, как во всех остальных летописях; ростовский епископ Иоанн назван Смоленским; особо прославлен не старший сын княгини Константин, а второй – Юрий и младший Владимир, о котором в других источниках вообще нет сведений.[741] Поэтому напрашивается вывод, что дополнительные сведения в Тверской летописи являлись результатом переработки статьи Лаврентьевской летописи в интересах заказчика. Прославление в Троицкой летописи старшего сына Марии Константина, а в Тверской – среднего Юрия, может свидетельствовать о том, что данные памятники писались для разных потомков этих князей. Как известно, от Константина пошла ветвь ростово-ярославских князей; дети Юрия, как и он сам, погибли во время монголо-татарского нашествия, дальше род пошел от Ярослава, с которым Юрий дружил, а Константин – нет. В числе потомков Ярослава были и тверские князья, заказчики Тверской летописи.

Одним словом, очевидно, что новая информация о Марии Ясыне в некоторых поздних летописях была взята не из каких-то дополнительных источников, а являлась плодом домыслов книжников в угоду заказчикам новых текстов.

Суммируя все наиболее достоверные сведения о жене Всеволода Большое Гнездо, попробуем составить ее исторический портрет.

Прежде всего, необходимо ответить на вопрос: как представительница кавказских народов стала женой младшего сына Юрия Долгорукого? Из летописей известно, что предки осетин имели контакты с князьями Рюриковичами еще с X в. Так, под 965 г. отмечено, что Святослав Игоревич покорил ясов и заставил их платить дань. После этого связи с Русью у этих народов стали постоянными.[742] Под 1116 г. в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях зафиксировано одно интересное событие: средний сын Владимира Мономаха Ярополк совершил глубокий рейд в половецкие степи, взял три города и одновременно пленил очень красивую дочь яского князя. Дома он на ней женился.[743] Но до этого девушка была крещена и получила новое имя Елена. Можно предположить, что яская княжна прибыла на Русь не одна, а с многочисленными родственниками, ведь она стала не пленницей, а законной женой князя, который в 1132 г. был провозглашен верховным правителем – великим князем Киевским. Под 1145 г. в Ипатьевской летописи отмечено, что «благоверная княгиня Олена Яска» перезахоронила своего мужа внутрь церкви св. Андрея, построенной дедом Ярополка Всеволодом Ярославичем.[744] Из этой записи становится известным, что современники уважали жену Ярополка.

В Ипатьевской летописи особо подчеркнуто, что привезенная Ярополком невеста отличалась необычной красотой, поразившей киевлян. Поскольку в то время портреты князей и их жен не были редкостью, напрашивается предположение, что прекрасный облик княгини Елены был запечатлен либо на фреске, либо на иконе, либо на миниатюре того времени. Наиболее вероятно, что ее облик был отражен на иконе Владимирской Богоматери, поскольку все искусствоведы отмечали наличие у нее восточных черт. Хотя искусствоведы полагают, что эта икона была привезена из Византии, но в древнейших источниках данных об этом нет. Вполне вероятно, что греческий мастер был специально приглашен Ярополком в Киев, чтобы создать портрет его необычайно красивой жены, и тот представил ее в виде Богоматери.

Известно, что Андрей Боголюбский особо почитал эту икону и, уезжая во Владимиро-Суздальское княжество, взял ее из Вышгорода с собой. Пристрастие князя к этому образу могло объясняться тем, что его вторая супруга была родственницей Елены и очень на нее походила. Сходство с этими княгинями должно было быть и у Марии Ясыни.

Поэтому можно предположить, что икона Владимирской Богоматери дает представление о том, как выглядела Мария Ясыня в период расцвета ее красоты.

Из надписи на гробнице Марии Ясыни известно, что ее отчество было Шварновна, но ее отцом вряд ли являлся чешский и богемский король. Из Ипатьевской и Лаврентьевской летописей известно, что в середине XII в. на службе у киевских князей был воевода Шварн. Он принимал участие в междоусобных битвах и в походах на половцев. Последнее известие о нем относится к 1168 г. – он был захвачен половцами в плен, требовавшими за него большой выкуп.[745]

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. Богоматерь Оранта

Совпадение отчества Марии Ясыни и имени киевского воеводы дает право предположить, что именно он и был ее отцом. Хотя точных сведений о годе рождения Марии нет, можно предположить, что это произошло во второй половине 50-х гг. XII в. Дело в том, что супруг Марии, Всеволод Большое Гнездо, родился 19 октября 1154 г., т. е. брачного возраста он достиг в 1170 г. Поэтому Ю.А. Лимонов предположил, как уже отмечалось, что приблизительно в этом году князь женился на Марии, одновременно ее сестра стала женой владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского.[746] На момент замужества Марии должно было быть не меньше 16 лет, поскольку ее брак не был ни династическим, ни политическим и, скорее всего, заключался по взаимной симпатии жениха и невесты. Определенную роль, конечно, играли и родственники. Например, можно предположить, что воевода Шварн состоял в близком родстве с женой великого князя Киевского Ярополка Владимировича Еленой. Поэтому даже после пленения или смерти воеводы родственники великого князя продолжали поддерживать связь с его семьей. (Андрей Боголюбский и Всеволод являлись племянниками Ярополка Владимировича.)

Из летописных известий можно сделать вывод о том, что у Марии было несколько сестер. Старшая, как уже отмечалось, стала женой Андрея Боголюбского. Одна из младших сестер в 1180 г. вышла замуж за новгородского князя Ярослава Владимировича, внука Мстислава Великого и Любавы Дмитриевны (именно он был строителем храма Спаса-Нередица). Всеволод Большое Гнездо любил свояка и неоднократно приглашал с семьей в гости.[747]

Самая младшая из сестер в 1182 г. стала женой черниговского князя Мстислава, сына великого князя Киевского Святослава Всеволодовича.[748]

Достаточно выгодные браки яских княжон свидетельствуют, что их семья прочно укоренилась на русской почве и сами они являлись завидными невестами. Популярности их, вероятно, способствовала яркая красота.

Новгород. Церковь Спаса-Нередицы. Общий вид фресковой росписи средней апсиды

Муж Марии Ясыни был самым младшим сыном великого князя Киевского Юрия Долгорукого от второй супруги Елены – родственницы византийского императора Мануила I Комнина (Мануил правил с 1143 по 1180 г. – Л. М.). Старшие сыновья Юрия были от половецкой княжны, поэтому они не слишком дружили с младшими и даже не хотели делиться с ними отцовыми владениями. Значительно отличаясь по возрасту (Андрей Боголюбский родился приблизительно в 1110 г. и был старше Всеволода на 34 года), старшие Юрьевичи предпочитали держать младших в своей свите и не хотели делиться земельными владениями. Конфликт между братьями закончился тем, что в 1162 г. Всеволод с матерью и полностью родными (по отцу и матери) Василием и Мстиславом были вынуждены уехать в Византию. По этому поводу в Ипатьевской летописи сделана такая запись: «Том же лете (1162. – Л. М.) идоста Гюргевича Царю-городу, Мстислав и Василько с матерью, и Всеволода молодого пояша со собою, третьего брата; и дасть царь Василкови в Дунаи 4 городы, а Мстиславу дасть волость Отьскалана (Аскалинскую. – Л. М.).[749]

Василий и Мстислав, видимо, были уже достаточно взрослыми, поскольку и на родине правили самостоятельно. Так, Василий еще в 1149 г. получил от отца Суздаль, но Андрей Боголюбский изгнал его из этого города. Лишился Новгорода и Мстислав Юрьевич, хотя по воле отца был женат на знатной новгородке, дочери посадника Петра Михайловича Анастасии. Как уже отмечалось, данные о ее отце и матери Морене содержатся в недавно найденных берестяных грамотах.[750] Написанная для свадьбы в 1155 г. икона «Знамение» прославилась потом в 1169 г. во время битвы новгородцев с суздальцами, а кратир (серебряный сосуд для причастного вина), изготовленный мастером Костой, стал реликвией новгородского Софийского собора. Образцом для него послужил кратир Братило, созданный в 1132 г. для Петра Микулича и его жены Варвары.[751]

Мстислав и Василий, видимо, уехали в Византию с семьями, Всеволоду же было только 8 лет. Прожив на чужбине несколько лет, он, вероятно, смог получить там неплохое образование, изучил в совершенстве греческий язык, прочитал в подлиннике сочинения знаменитых церковных писателей, историков, философов, поэтов и т. д.

Церковь Спаса-Нередицы (1199 г.)

В летописях нет данных о том, когда Всеволод вернулся на родину и с кем. Можно лишь предположить, что он приехал к своему старшему полностью родному брату Михаилу, который также не имел удела после смерти отца и жил у брата Глеба в Переяславле Южном. Поскольку Андрей Боголюбский не претендовал на киевский великокняжеский престол, Глеб полагал, что он должен перейти к нему после смерти сына Мстислава Великого Ростислава. Однако владимиро-волынский князь Мстислав Изяславич, двоюродный племянник Юрьевичей, считал иначе и в 1168 г. захватил Киев. В этой начавшейся междоусобице вскоре принял участие и Всеволод. В итоге в 1159 г. победил Глеб Юрьевич и стал киевским правителем.[752] В его ближайшее окружение вошли Михаил со Всеволодом, при этом первый получил Переяславль Южный. Можно предположить, что именно в это время состоялась свадьба Всеволода и Марии.

Хотя младший Юрьевич не имел собственного удела, он, вероятно, был очень красив и этим пленил юную яскую княжну. По единодушному утверждению искусствоведов до нас дошло портретное изображение князя в виде иконы Дмитрия Солунского на троне, поскольку его крестильным именем было Дмитрий. (В его честь отец основал г. Дмитров недалеко от Москвы.) Иконография святого не совсем обычна: он восседает на троне в полном вооружении как полновластный правитель обширной державы. При этом на его сидении имеется характерный владельческий знак Рюриковичей. Во внешности Дмитрия много типично греческих черт: темные кудрявые волосы, большие глаза, дугообразные брови, маленькая бородка и усы.

Поскольку Глеб Юрьевич вскоре тяжело заболел, Всеволоду пришлось стать его правой рукой и совершать походы против половцев. В начале 1171 г. великий князь скончался, и власть в Киеве оказалась в руках самого молодого Юрьевича. Возможно, он хотел передать ее старшему брату Михаилу, но тот находился в Переяславле. Неясной ситуацией воспользовался вышегородский князь Давыд Ростиславич. С большой дружиной он въехал в Киев и захватил Всеволода с племянником Ярополком в плен.[753]

Следует отметить, что в Ипатьевской летописи происходившие в Киеве события описаны несколько иначе. Смерть Глеба Юрьевича отнесена к 1073 г. После него на престол взошел последний сын Мстислава Великого Владимир, но правил всего 4 месяца, поскольку заболел и умер. Вместо него по велению Андрея Боголюбского киевское великое княжение перешло к Роману Ростиславичу. Однако вскоре выяснилось, что Глеб Юрьевич был отравлен киевлянами. Тогда Андрей Боголюбский потребовал, чтобы Роман Ростиславич наказал их, но тот не захотел ссориться с горожанами. В итоге владимиро-суздальский князь приказал Роману покинуть Киев и вернуться в Смоленск. Власть в столице перешла к Всеволоду с племянником Ярополком. Но это не понравилось Ростиславичам. Ночью они напали на город и взяли в плен посланцев Андрея Боголюбского. После этого на великокняжеский престол сел Рюрик Ростиславич. Произошло это в 1174 г.[754] По Лаврентьевской летописи – на 3 года раньше. Так или иначе, но Мария, скорее всего, уже была женой Всеволода и вместе с ним оказалась в плену у воинственных Ростиславичей – сыновей Ростислава Мстиславича.

Княжеские знаки: 1 – печать Дмитрия; 2, 3 – печати Святослава Всеволодовича; 4 – изображения княжеских знаков на ктиторской фреске Спасо-Нередицкой церкви

Понимая, что их поведение возмутит Андрея Боголюбского, желавшего посадить на киевский престол брата Михаила, хитрые Ростиславичи решили привлечь претендента на свою сторону и отдать ему Торческ и Переяславль Южный. Всеволода же с Ярополком они хотели обменять на Владимира Ярославича и выдать того отцу в Галич. Естественно, что все эти интриги не понравились властолюбивому Андрею Боголюбскому и тот вместе с союзными ему черниговскими князьями начал войну с Ростиславичами. На его стороне оказался и получивший свободу Всеволод.[755] Мария в это время, видимо, перебралась в относительно спокойный Чернигов и оказалась с младшими сестрами под защитой Святослава Всеволодовича. Там же, видимо, находилась бежавшая из Галича сестра Всеволода Юрьевича Ольга. Бедственное положение обеих женщин, вероятно, заставило их подружиться, несмотря на большую разницу в возрасте.

Интересно отметить, что во время междоусобных баталий Всеволоду неоднократно приходилось биться рядом с Игорем Святославичем, будущим героем «Слова о полку Игореве».[756]

Длительное междоусобие между потомками Владимира Мономаха закончилось тем, что Киев оказался в руках черниговского князя Святослава Всеволодовича, из племени Ольговичей.[757]

Во время скитаний Марии Ясыне приходилось лишь мечтать о спокойной и благополучной семейной жизни. Хотя во владениях Андрея Боголюбского было много тихих городов, где могла бы поселиться семья его брата, он категорически отказывался приглашать кого-либо из родственников в гости. Вряд ли это могло нравиться его жене, искренне сочувствовавшей Марии. Возможно, забота о благополучии младших сестер и толкнула ее на то, чтобы принять участие в заговоре против деспотичного супруга.

Так это было или иначе, но 29 июня 1174 г. владимиро-суздальский князь был убит в своей резиденции в Боголюбове. Из всех его сыновей в живых был только юный Юрий, который находился в Новгороде. Поэтому владимирцы решили пригласить на престол сыновей Ростислава Юрьевича Мстислава и Ярополка, находившихся неподалеку в Рязанском княжестве. Однако более законные права на владимирский престол имели Михаил и Всеволод Юрьевичи. Узнав о смерти брата Андрея, они объединились и общими усилиями решили вернуть отцово наследство. В союзники они взяли гостеприимного черниговского князя Святослава Всеволодовича, давшего приют семьям Михаила и Всеволода. После победы князей их супруги двинулись в путь под защитой Олега Святославича, сына черниговского князя.[758] Эти данные, как уже отмечалось, были зафиксированы в летописце Ольги Юрьевны.

Великим князем Владимирским стал старший брат Михаил, правда, в это время он уже был тяжело болен. Всеволод с Марией получили Переславль-Залесский, в то время небольшой городок с каменным храмом на берегу Плещеева (Клещина) озера. По данным Ипатьевской и Лаврентьевский летописей это важное событие произошло в 1176 г., но исследователи относят его к 1175 г.[759]

В Лаврентьевской летописи содержится одно интересное замечание о том, что убежавшие из Владимира Ростиславичи бросили в городе свою престарелую мать и жен. Победители не стали пленять оказавшихся в беде женщин, напротив, они взяли их под свою защиту и оказали помощь.[760] Можно предположить, что особое участие к княгиням проявила Мария Ясыня, поскольку она сама часто оказывалась в бедственном положении. К тому же она всегда была очень дружна со всеми своими родственницами: сестрами – своими и мужа, племянницами и т. д. Приют в ее доме наконец-то нашла и постоянная скиталица, жена Ярослава Осмомысла княгиня Ольга Юрьевна. Некоторые из княгинь получили возможность жить самостоятельно и независимо на княжеских дворах в Суздале и Кидекше. На их содержание из казны, очевидно, выделялись особые средства.

Михаил Юрьевич пробыл на владимирском княжении совсем недолго – 20 июня 1176 г. он скончался, завещав престол брату Всеволоду. Особых сложностей в вокняжении Всеволода не было, поскольку Михаил не оставил сыновей. Его единственная дочь в 1180 г. стала женой черниговского князя Владимира Святославича.

Племянники Ростиславичи при поддержке рязанского князя Глеба Ростиславича, женатого на их сестре, вновь захотели получить владимирский престол и начали вооруженную борьбу со Всеволодом. Но тот их разбил и взял в плен. Глеб Ростиславич, не выдержав позора, скончался в 1178 г. в тюрьме. Племянников же, Мстислава и Ярополка, по требованию горожан пришлось ослепить и изгнать с владимирской земли. Столь суровое наказание было наложено на крамольников за разграбление Успенского собора и похищение его главной святыни – Владимирской Богоматери. Позднее рязанцы вернули ее.[761]

После того как Всеволод Юрьевич окончательно укрепился на владимирском престоле, Мария Ясыня наконец-то смогла заняться обустройством собственного терема, для себя, сестер и дочерей. В это время сыновей у нее еще не было. Первенец Константин появился на свет 18 мая 1185 г.[762]

В летописях нет данных о том, когда родились у Марии первые три дочери. Только под 1179 г. в Ипатьевской летописи есть запись: «…до Дмитрова дни родися у великаго князя Всеволода четвертая дчи, и нарекоша имя во святом крещении Полагья, а княже Сбыслова; и крести ю тетка Олга».[763]

Даты рождения первых трех княжон можно вычислить лишь приблизительно, исходя из дат их замужества. Так, в Лаврентьевской летописи под 1187 г. сообщено, что Всеволод Юрьевич отдал свою дочь Всеславу за черниговского князя Ростислава Ярославича, внука великого князя Киевского Всеволода Ольговича. В записи указана точная дата этого события – 11 июля; помечено, что главное торжество состоялось во Владимире и на нем присутствовало много гостей.[764]

Известно, что на момент брака Ростиславу Ярославичу было 16 лет (он родился в июле 1173 г.).[765] Невесте могло быть столько же. В этом случае она также должна была родиться в 1173 г. Поскольку Ростислав был первенцем богатого черниговского князя и считался завидным женихом, то и Всеслава должна была быть первой дочерью у Всеволода и Марии.

План города Владимира (по Н. Н. Воронину)

Следует отметить, что в Ипатьевской летописи никаких сведений о Всеславе нет, ее муж упомянут только один раз в связи с походом черниговских князей на половцев в 1191 г.[766] В Лаврентьевской же летописи отмечено, что и Ростислав и Всеслава часто ездили в гости во Владимир для участия в различных семейных событиях, сами они жили в г. Снове.[767] Несомненно, в Лаврентьевской летописи было зафиксировано много событий, связанных с жизнью семьи Всеволода и Марии. В Ипатьевской летописи такие факты упомянуты только в том случае, если они относились и к Ольге Юрьевне. Это обстоятельство еще раз дает право высказать предположение, что в Ипатьевскую летопись вошли записи, которые вела эта княгиня во время скитаний после ссор с мужем галицким князем Ярославом Осмомыслом. Перед смертью она, видимо, передала их сыну Владимиру, чтобы они помогли ему в борьбе за отцов престол. Позднее они были включены в Галицкую летопись, которая потом вошла в Ипатьевскую.

Второй по возрасту дочерью Всеволода и Марии, возможно, была Елена, которая не вышла замуж из-за какого-то физического дефекта или слабого здоровья. Она умерла раньше матери и была похоронена в 1205 г., в уже основанном той Успенском монастыре.[768]

Третьей, скорее всего, была Верхуслава (Верхослава), о свадьбе которой есть данные и в Лаврентьевской, и в Ипатьевской летописях. В первой запись отнесена к 1189 г. и достаточно кратка: «Князь великий Всеволод отда дчерь свою Верхуславу Белугороду за Рюриковича Ростислава, месяца июля в 30 день».[769]

В Ипатьевской летописи иная дата – 1187 г., и описание достаточно подробное. Вместо точной даты, числа и месяца отмечено, что Всеволод и Мария отдали сватам свою дочь на Борисов день, т. е. 24 июля, в Белгород невеста прибыла только на «Евфросиниев день», т. е. 25 сентября, перед «Богословом», перед 26 сентября. Получается, что указанное в Лаврентьевской летописи 30 июля не подходит ни к одной из дат Ипатьевской летописи. В то же время некоторые из них вызывают сомнение. Исходя из них, получается, что путь из Владимира до Белгорода занял у невесты и ее свиты два месяца. Даже при существовавших тогда способах передвижения это кажется слишком долгим. К тому же в Ипатьевской летописи точно указано, что Верхуславе было только 8 лет, поэтому ее родители очень горевали при расставании.[770] Простые подсчеты показывают, что княжна должна была родиться в 1179 г., но как сообщают летописи, в этот год родилась Сбыслава-Пелагея. Получается, что либо автор Ипатьевской летописи спутал годы рождения княжон, либо ошибся в дате свадьбы, либо не знал, сколько невесте было лет на момент замужества. В любом случае даты в Ипатьевской летописи вызывают сомнения. Но при этом в самой записи много интересных сведений о том, как проходило сватовство в то время. Первоначально к родителям невесты присылались сваты. У Ростислава Рюриковича ими являлись: брат его матери Глеб Юрьевич с женой, тысяцкий Славна с женой и многие видные бояре отца. Когда вопрос о свадьбе был решен, все сваты получили богатые дары от Всеволода. Они взяли с собой невесту и ее богатое приданое – «без числа злато и серебро». Отцу с матерью пришлось лишь проводить дочь до четвертого стана и проститься с ней, обливаясь слезами.[771]

Венчание молодых состоялось в Белгороде, в деревянной церкви Святых Апостолов. Церемонию осуществлял местный епископ Максим. После этого отец жениха устроил грандиозную свадьбу, какой еще не бывало. На ней присутствовало 20 князей. Юная Верхуслава получила от тестя в подарок целый город Брягин. Ее сопровождающие, двоюродный брат Яков (сын сестры Всеволода Юрьевича) с женой и бояре г. Владимира получили богатые дары и вернулись на родину.[772]

Это подробное описание свадьбы Ростислава Рюриковича и Верхуславы Всеволодовны, несомненно, было составлено в окружении Рюрика Ростиславича, который, видимо, был очень рад, что породнился с могущественным великим князем Владимирским. Но указанные в нем даты, скорее всего, ошибочные.

Интересно отметить, что по данным Ипатьевской летописи свадебное торжество состоялось и во Владимире, когда в ноябре туда вернулись сопровождавшие Верхуславу сваты; правда, молодые на нем не присутствовали.[773]

Судя по записям в Ипатьевской летописи, Рюрик Ростиславич придавал очень большое значение женитьбе сына на Верхуславе, которая, видимо, была совсем юна. Поэтому в этом браке долго не было детей. Только в 1198 г. княжна родила дочь, названную в крещении Евфросинией, а по-княжески Изморагд (Жемчуг). По поводу этого события были устроены празднества не только в Киеве, но и в соседнем Вышгороде, где, вероятно, жили Ростислав и Верхуслава после вокняжения Рюрика Ростиславича в южной столице.

В гости по случаю этого события прибыли Мстислав Мстиславич, двоюродный брат Ростислава, и Предслава, дочь Рюрика Ростиславича, т. е. сестра Ростислава. Малютку тут же дед с бабкой забрали у родителей и стали воспитывать у себя в Киеве, в великокняжеском тереме.[774]

Согласно данной записи Евфросиния-Изморагд сразу получала статус великокняжеской внучки. В будущем это должно было превратить ее в очень завидную невесту, поскольку ее муж получал право на киевский великокняжеский престол.

Следует отметить, что столь подробное описание рождения девочки в великокняжеской семье впервые встречается на страницах летописей. Оно, несомненно, свидетельствует о возрастании роли женщин в то время. Например, в той же Ипатьевской летописи под 1200 г. сообщено об участии женской половины семьи Рюрика Ростиславича в празднестве по случаю завершения строительства каменной стены, укреплявшей берег Днепра у Михайловского монастыря. Указаны присутствовавшие: княгиня, княжна Предслава и сноха Верхуслава.[775]

Если в Ипатьевской летописи преимущественно рассказывалось о киевских событиях в конце XII в., то в Лаврентьевской фиксировались события, происходившие во Владимире-на-Клязьме, в семье Всеволода Юрьевича и Марии Ясыни. Как уже отмечалось, до рождения сыновей были записаны данные, касающиеся их четырех дочерей.

Долго не имея наследников, великий князь Владимирский был вынужден приглашать к себе в качестве помощников племянников. Среди них был Ярослав Мстиславич, сын старшего брата Мстислава, оставшегося в Византии. Он помогал Всеволоду в борьбе с другими племянниками – Ростиславичами и потом получил в качестве удела Переяславль Южный. В состав владимирской дружины входили сыновья Глеба Юрьевича Владимир и Изяслав. Первый (был женат на сестре мужа Всеславы Всеволодовны), вероятно, какое-то время считался главным великокняжеским наследником. Поэтому именно он сначала был отправлен на княжение в Переяславль Южный (до Ярослава Мстиславича), но в 1187 г. князь этот умер.[776] Еще раньше в 1184 г. погиб Изяслав Глебович, ходивший в походы со Всеволодом на волжских Булгар. Тело его с почетом отвезли во Владимир и похоронили в Успенском соборе.[777]

Владимир. Дмитриевский собор. «Страшный суд». Святые жены

Только в 1185 г. у Всеволода Юрьевича появился сын-наследник Константин. В Ипатьевской летописи это важное событие вообще не было отмечено. В Лаврентьевской – запись достаточно краткая, хотя и с точной датой: «В то же лето, того же месяца мая в день, на память святого мученика Потапья, в суботу, родися сын у великого князя Всеволода; и нарекоша имя ему в святом крещении Костянтин».[778] Хотя в Лаврентьевской летописи данное событие отнесено к 1186 г., исследователи считают, что Константин родился в 1185 г., поскольку 18 мая на субботу приходилось именно в этом году. Правда, они почему-то не обратили внимание на то, что память св. Патапия отмечается не 18 мая, а 8 декабря, к тому же он не мученик, а преподобный. Причина ошибки в летописной записи могла быть связана с тем, что ее автор спутал Патапия с Павлином, который был мучеником и его память как раз отмечается 18 мая. Скорее всего, запись о рождении Константина была сделана позднее самого события – когда реальные факты были уже забыты.

Следует отметить, что автор Троицкой летописи, использовавший Лаврентьевскую, исправил одну из ошибок – святой назван не Патапием, а Феодотом, чья память как раз отмечалась в этот день.[779]

Можно предположить, что из протографа Лаврентьевской летописи точная запись о рождении Константина была исключена его соперником братом Юрием, претендовавшим на великое Владимирское княжение после смерти отца. Поэтому в нем отсутствовали данные о постриге старшего княжича и посажении его на коня. Позднее их восстановить не смогли.

По данным Лаврентьевской летописи следующим сыном у Всеволода и Марии был Борис, появившийся на свет 2 мая 1187 г. в день поминания святых Бориса и Глеба.[780] Характерно, что второй княжич, как и первый, получил только христианское имя без княжеского; к сожалению, Борис, видимо, стал жертвой эпидемии и в следующем году умер. В летописи об этом писалось: «Того же лета бысть болесть силна в людех вельми, не бяше бо ни одного двора без болнаго, а во ином дворе некому бяше ни воды подати, но вси лежать, боля».[781]

Из записи за 1189 г. выясняется, что у Бориса, вероятно, был брат-близнец Глеб, о рождении которого нет сведений: в летописи зафиксирована лишь его смерть 29 сентября 1189 г. Возможно, его имя исчезло из записи о рождении при переписке, или, может быть, имя второго близнеца не фиксировалось в летописях. Характерно, что ни в Ипатьевской, ни в Лаврентьевской летописях нет никаких данных о рождении близнецов, хотя они должны были быть в княжеских семьях.

Вполне вероятно, что смерть сразу двух сыновей стала большим горем для Марии Ясыни. Ведь она с мужем наверняка мечтали о большом количестве сыновей, опоре и помощниках в старости.

Много странностей в летописных записях о рождении у Марии четвертого сына Юрия. В Лаврентьевской летописи его рождение отнесено к 1189 г., при этом ни число, ни месяц не указаны.[782] Напротив, в Ипатьевской летописи эта запись помещена под 1187 г., правда с пометой: «Toe же осени», и при этом указано, что княжич родился в Суздале 26 ноября, в Филиппов пост, в церковный праздник, посвященный освящению церкви св. Георгия в Киеве. В крещении младенца принимал участие епископ Лука, давший ему крестильное имя Георгий.[783]

Сомнение в этой записи вызывает год рождения Юрия, так как по данным Лаврентьевской летописи в 1187 г. родились Борис и Глеб. Запись об их появлении на свет помещена раньше, чем сообщение о рождении Юрия. Поэтому напрашивается предположение, что дата в Ипатьевской летописи неверна. Более правильной представляется сообщенный в Лаврентьевской летописи – 1189 г., поскольку он согласуется с годом посажения княжича на коня и его постригом – 1192 г.[784] (Как известно, этот обряд совершался, когда мальчику исполнялось 3-4 года, но не больше.)

Запись об этом событии в Лаврентьевской летописи достаточно подробная: «8 лето 6700, месяца иуля в 8 день, на память святаго мученика Евъстафья в Анкюре Галастейстей быша постригы у великаго князя Всеволода, сына Гeоргева, внука Володимеря Мономаха, сыну его Георгиеви, в граде Суждали; того же дни и на конь его всади; и бысть радость велика в граде Суждали, ту сущю блаженому епископу Иоану».[785]

Сравнение показывает, что некоторые детали в этой записи совпадают с записью о рождении Юрия в Ипатьевской летописи: оба события проходили в Суздале; указана не только дата, но и церковный праздник; отмечено, что в церемонии участвовал епископ и что «бысть радость велика в Суздале». Последняя фраза идентична в обеих летописях, за исключением того, что в Ипатьевской сообщено, что радость была «в Суздальской земле во всей», а в Лаврентьевской – только в г. Суздале.[786] Сходство записей может свидетельствовать о том, что в Ипатьевской летописи запись о рождении Юрия была сделана по аналогии с записью о посажении княжича на коня в Лаврентьевской. При этом дата его появления на свет была дана более ранней, чтобы представить его законным наследником великокняжеского престола.

Можно вспомнить, что в Ипатьевской летописи вообще не было данных о рождении Константина, Бориса и Глеба. Хотя Мария Ясыня была уже немолодой женщиной, она продолжала исправно рожать мальчиков. В Лаврентьевской летописи зафиксированы все годы их появления на свет, в Ипатьевской – только некоторых и с другими датами. Так появление на свет Ярослава, получившего крестильное имя Федор, отмечено только в Лаврентьевской летописи. Запись достаточно краткая, но с точным указанием числа (8) месяца (февраль) года (1190), церковного праздника (на память пророка Захария).[787]

Следует отметить, что после нашествия Батыя именно Ярослав стал великим князем и правителем почти всей Руси, его потомками стали московские государи. В Ипатьевской летописи об этом князе мало сведений, поскольку некоторое время он являлся соперником Даниила Галицкого в борьбе за единовластие в стране. (Выше уже отмечалось, что в заключительной части Ипатьевской летописи находится Галицкая.)

В Лаврентьевской летописи появление на свет Дмитрия-Владимира помечено 25 октября 1194 г., в канун Дмитриева дня.[788] В Ипатьевской летописи это событие отнесено к 1192 г. и указано, что это было перед Дмитриевым днем, поэтому младенец получил крестильное имя Дмитрий, княжеское – Владимир, в честь якобы деда Владимира Мономаха.[789] (На самом деле Мономах был прадедом сыновей Всеволода Большое Гнездо.) В данном случае определить, какая из дат более верная, невозможно. Отличие записей в двух рассматриваемых летописях состоит не только в дате, но и в том, что в Лаврентьевской указано лишь крестильное имя княжича, в Ипатьевской – оба.

Характерно, что первых четыре сына Всеволода и Марии имели только крестильные имена, а Ярослав, Святослав и Владимир – по прежнему обычаю – два имени.

Следующий княжич, Святослав-Гавриил, родился 27 марта 1196 г. Это событие зафиксировано только в Лаврентьевской летописи.[790] В Ипатьевской об этом князе вообще нет данных. О появлении на свет последнего княжича Ивана сведения есть в обеих летописях. В Лаврентьевской оно помечено 28 августа 1198 г.;[791] в Ипатьевской – 1 августа 1197 г., и указано, что свое имя Иоанн он получил в честь Иоанна Крестителя.[792] Однако, как известно, празднество, посвященное Иоанну Крестителю, отмечается 29 августа, поэтому дата в Лаврентьевской летописи представляется более правильной.

Как уже отмечалось, наиболее важным событием в жизни княжеских сыновей были постриги и посажение их на коня. После этого обряда они уходили из-под опеки матери и считались уже достаточно взрослыми. Несомненно, что постриги были у всех мальчиков в семье Всеволода и Марии, но в Лаврентьевской летописи зафиксированы лишь некоторые из них. В их числе, кроме Юрия, еще и Ярослава-Федора. Его постриг состоялся 27 апреля 1194 г., на память св. Семеона.[793] В это время Ярославу было 4 года.

Получается, что даже в Лаврентьевской летописи были зафиксированы далеко не все события, связанные с семьей Всеволода и Марии. Как уже отмечалось, из нее были исключены часть эпизодов, связанных с первым княжичем Константином. Но некоторые из них дошли в составе Троицкой летописи. К ним относится сообщение о свадьбе Константина в 1196 г.: «Тои же осени (1196 г. – Л. М.) жени князь великий Всеволод сына своего Костянтина у Мстислава Романовича; венчан бысть в святей Богородицы в Володимери блаженым епископом Иоаном, месяца октября в 15 день, на память святаго мученика Лукиана. Ту сущу великому князю Всеволоду и с княгинею, и с детми, и с мужи своими и рязанскому князю Роману, и брату его Всеволоду, и Володимеру с сыном своим Глебом, и муромскому Владимеру, и Давиду, и Юрью с мужи своими; и бысть радость велика в граде Володимери».[794]

Получается, что Константин, родившийся в 1185 г., в 11 лет превратился в женатого человека. Столь ранний брак, очевидно, свидетельствовал о желании родителей поскорее сделать его взрослым, способным в любой момент сесть на владимирский великокняжеский престол. Женой его стала, видимо, такая же юная княжна, дочь смоленского князя Мстислава Романовича, в будущем великого князя Киевского.[795]

В Троицкой летописи указано, что после свадьбы Константина состоялся постриг его брата Владимира, 26 октября. На нем присутствовали те же гости. В итоге празднество продолжалось почти месяц. Домой все присутствующие вернулись с богатыми дарами: конями, золотой и серебряной посудой, дорогой одеждой, мехами, тканям. За это они славили Всеволода, его «благоверную госпожу» и детей.[796] Описанные в Троицкой летописи события свидетельствуют, что Всеволод и Мария были очень радушными хозяевами и любили принимать гостей. Среди них обычно были их соседи – рязанские и муромские князья. При этом они не только пировали в течение многих дней, но и уезжали с дорогими подарками. Об этом, вероятно, заботилась Мария Ясыня, поскольку в ведении княгинь находилось изготовление подарочной одежды. Для этого под их руководством трудилась целая мастерская золотошвеек и ткачих.

Следует отметить, что некоторые исследователи датируют свадьбу Константина 1195 г., но тогда получается, что его брат Владимир был объявлен взрослым в 2 года. Думается, что столь ранние постриги вряд ли могли быть и оба события произошли в 1196 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.