Слово артисту цирка

Слово артисту цирка

18 ноября 1939 года будущий великий клоун Юрий Никулин был призван в Красную Армию («Почти серьезно», с. 62). Там же оказались и многие его друзья, окончившие в тот год среднюю школу. От упоминает, что соответствующий указ недремлющего Советского правительства вышел еще весной 1939 года – задолго до начала Второй мировой. Заметим, что Никулину в ноябре еще не исполнилось восемнадцати и что подобный призыв семнадцатилетних мог происходить лишь в чрезвычайных обстоятельствах – скажем, в случае уже начавшейся войны. Подчеркнем также, что опасаться Советскому Союзу тогда нужно было разве что Японии. Каких-то три месяца назад был подписан Пакт Молотова – Риббентропа, а Вермахт после разгрома Польши концентрировал войска на Западе. Впрочем, партия и правительство, видно, все же боялись «северного соседа» – могучей военной державы Финляндии, планировавшей вероломно нарушить подписанный с СССР договор о ненападении. Когда в ночь с 18 на 19 ноября (за одиннадцать дней до начала Зимней войны) призывников привезли в Ленинград, им объяснили: «На границе с Финляндией напряженная обстановка, город на военном положении». Войны еще нет, но в Ленинграде «кругом тишина, лишь изредка проезжали машины с тусклыми синими фарами (признак широкомасштабных мероприятий по светомаскировке. – Прим. авт.). Мы еще не знали, что город готовится к войне. И все нам казалось романтичным: затемненный город, мы идем по его прямым красивым улицам…» (там же, с. 65). Что ж, подготовка не пропала даром: очень скоро «собрали нас в помещении столовой, и политрук батареи сообщил, что Финляндия нарушила нашу границу и среди пограничников есть убитые и раненые… Через два часа заполыхало небо, загремела канонада: это началась артподготовка. В сторону границы полетели наши бомбардировщики и истребители» (там же). Заметим: это советская авиация полетела бомбить финские города, а не наоборот. По поводу «нарушения границы» Геббельс в своих дневниках 28 ноября 1939 года написал следующее: «Большевики утверждают, что финны обстреляли их территорию: ха-ха-ха!» («The Goebbels Diaries. 1939—1941», с. 56). Отметим, что в ту тревожную пору министр пропаганды и просвещения Рейха относился к «большевикам» так же, как и его любимый фюрер – с доверием, благодарностью и уважением, а потому и его комментарий носит вполне одобрительный характер.

Ну да ладно, к распоясавшейся финской военщине мы еще вернемся в другой книге данного цикла, а пока отметим другой, более относящийся к теме 22 июня параграф из книги Никулина: «Замкомандира полка по политчасти был у нас замечательный человек, батальонный комиссар Спиридонов. Он часто приезжал к нам на батарею (Никулин служил в зенитной батарее войск ПВО под Ленинградом. – Прим. авт.). Говорил всегда спокойно, с какой-то особой мерой такта, доверия, уважения. Мы его любили… В начале апреля 1941 года он, приехав к нам и собрав всех вместе, сказал:

– Товарищи! В мире сложилась тревожная обстановка. Вполне возможно, что в этом году… нам придется воевать. Я говорю это не для разглашения, но думается, что войны нам не избежать. Наш враг номер один – Германия» («Почти серьезно», с. 87).

Отметим, что просто так батальонному комиссару в Красной Армии (как и творческому работнику К. Симонову) ничего «думаться» не могло. Если бы еще за месяц до описанного разговора он заявился к простым бойцам с подобными соображениями, то о его задушевных беседах было бы живо доложено куда надо и тов. Спиридонов встретил бы Великую Отечественную не в городе Ленина, а где-нибудь по дороге на Колыму – по статье за «антигерманскую пропаганду». Недаром же Юрий Никулин сообщает: «Все мы с удивлением и недоверием слушали Спиридонова. Как же так? Только что с Германией мы подписали договор о ненападении, и вдруг разговор о близкой войне». Как тут не вспомнить уже знакомое нам донесение графа Шуленбурга! Легко представляется: проходит еще месяц-два, и политрук вновь собирает взволнованных подопечных, чтобы объявить об очередной провокации еще одного соседа: «Товарищи мои, братья и сестры…» И полетели на запад бомбардировщики с истребителями…

Вернусь на минуту к мемуарам адмирала Кузнецова, который предлагает несколько иную версию всеобщей замполитовской активности в апреле 1941 года: «В конце апреля или в самом начале мая ко мне зашел начальник Главного управления политпропаганды ВМФ И.В. Рогов.

– Как быть с разговорами о готовящемся нападении немцев на Советский Союз?» («Накануне», с. 291).

«Иван Васильевич, – вспоминает сей интересный разговор адмирал, – был человеком требовательным и строгим. Но тут он чувствовал себя неуверенно: знал, что происходит на морях и границах. Наедине мы не раз обменивались мнениями, и Рогов, как и я, высказывал свою озабоченность. Ему, конечно, были известны меры, которые принимал наш наркомат. А официальные сообщения в печати носили подчеркнуто успокоительный характер. Что же делать политработникам, как разговоривать с людьми?» (там же).

Прежде чем поверить этой сказке о «неуверенном» замполите и задушевных разговорах о международном положении, которые Кузнецов якобы вел с официально приставленным к нему стукачом, предлагаю вспомнить факт, приведенный самим же Кузнецовым на с. 289 его книги. Дело в том, что еще 23 февраля 1941 года все военное руководство получило Директиву Генштаба, ясно указывавшую на то, кто отныне является наиболее вероятным противником СССР – Германия. Эту директиву руководство наркомата ВМФ продублировало 26 февраля 1941 года: соответственно, «строгий» политработник Рогов никакой «неуверенности» испытывать просто не мог. Всю эту ерунду Кузнецов (или его «редакторы») сочинил лишь в виде «облатки» для последущего признания: «Вопрос, поставленный Роговым, был весьма щекотливым. Посоветовавшись, мы решили: надо дать политорганам указание повышать готовность, разъяснять морякам, что фашистская Германия – самый вероятный наш противник» (там же). Надо же, какие у Сталина, оказывается, были самостоятельные флотоводцы и политработники! «Посоветовались» между собой и «решили»! Прямо как батальонный комиссар у Никулина: «подумалось» политбездельнику с пересыпу и пошел нести свет в массы! Характерно завершающее предложение в сказании о том, как адмирал Кузнецов вразумлял своего политупровца (а заодно и всех остальных советских моряков): «На кораблях, в соединениях эти указания восприняли без кривотолков» (там же). Еще бы: если бы в экипажах и батареях РКВМФ зачитали приказ об объявлении войны империалистам Марса, Юпитера и Земли Санникова, то советские военнослужащие, тайком вздохнув, и это приняли бы к сведению! «Юпитер – так Юпитер: вон как, зараза, зловеще сверкает…»

Так или иначе, но в отношении сроков «прозрения» комиссаров всех уровней (начало, а не конец апреля 1941 года) свидетельству бывшего фронтовика и великого клоуна Никулина я пока доверяю несколько больше, чем мемуарам сталинского флотоводца. Оно – лишь одно из многих, прямо говорящих о том, что неизбежность войны с Германией перестала быть секретом (а заодно и неожиданностью) для широких масс советских людей уже в начале апреля 1941 года. Десяткам тысяч замполитов, писателей, драматургов и песнетворцев вдруг «подумалось» одно и то же: скоро начнется война с Германией. Может, сон такой вещий приснился?.. Эту возможность можно смело исключить. Помните совещание партийных кинематографистов у начальника Политупра РККА товарища Запорожца в марте 1941 года? Про план выпуска фильмов с сюжетами вроде «Прорыва укрепленного района у германской границы»?.. И этими своими до недавнего времени просто немыслимыми «думами» бойцы идеологического фронта вдруг начали активно делиться с окружающими. Отметим напоследок, что, попав в Красную Армию осенью 1939 года, покинуть ее ряды Юрий Никулин смог лишь спустя семь лет – в мае 1946 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.