Глава 20 ХОЗЯИН КРЕМЛЯ

Глава 20

ХОЗЯИН КРЕМЛЯ

Первый из двух литерный поездов, свердловский, прибыл в Москву 10 марта. А второй, совнаркомовский, на день позже, 11 марта. Мелочь? Нет, не мелочь. Этот день стал еще одним крупным выигрышем Якова Михайловича. Он использовал время в полной мере. Сразу же с Аванесовым, женой и “кем-то из москвичей” отправился в Кремль. Осматривать, выбирать, распределять помещения. Чья была идея разместить правительство и ВЦИК за стенами Кремля, мы не знаем. Новгородцева сообщает, что это было решено “еще до отъезда из Питера”. Как бы не Яков Михайлович такую мысль подбросил.

Но Кремль сам по себе — город в городе. Изучить за день все его здания, помещения, комнаты, соединяющие их переходы невозможно. А Свердлов выбирал именно так, чтобы учесть все нюансы — чтобы из квартиры Ленина можно было легко попасть в Совнарком, чтобы самому расположиться недалеко от Ленина и т. д. Следовательно, или заранее достал и изучил схемы или, скорее всего, во время своего пребывания в Москве назначил “кого-то из москвичей” облазить, изучить и подготовить предложения. А теперь по-хозяйски ходил и прикидывал — здесь будет квартира того-то, здесь того-то, здесь зал заседаний.

По-хозяйски оценивал обитателей Кремля. В нем жили те, кто остался от обслуживающего персонала Большого дворца и других зданий — старые лакеи, швейцары, истопники. Этих он оставит, новых властителей обслуживать. Жили монахи Чудова и Вознесенского монастырей. В то время еще существовавших, еще не разрушенных. И еще действующих. Жили те, кто обслуживал многочисленные кремлевские храмы. Тоже еще действовавшие. Их Яков Михайлович вскоре выгонит. А храмы закроет сразу.

Кремль вообще лежал в запустении, сильно пострадал в октябрьских боях, когда он был последним укрытием юнкеров и белогвардейцев, и с Воробьевых гор его расстреливали из шестидюймовых орудий. Помещения давно не ремонтировались, не убирались, отсырели. Но по мановению руки Свердлова сразу же начинается ремонт — и средства откуда-то нашлись, и люди, и материалы. А пока комнаты и залы приведут в порядок, он накладывает лапу на лучшие московские гостиницы, “Националь” и “Метрополь”. Они превращаются в 1-й Дом Советов и 2-й Дом Советов (Отметим, не Совнаркома, а Советов. Свердлова. А вскоре появятся 3-й Дом Советов, 4-й Дом Советов…)

Ленина и совнаркомовцев Яков Михайлович встречает 11-го уже как здешний хозяин — гостей. Демонстрирует назначенные им кремлевские покои — нравятся, не нравятся? Наделяет временным жильем в “Национале”. Кремлевский гараж и казармы занимает автобоевой отряд Свердлова. Охрану отлаживает комендатура, подчиненная Свердлову.

Но все бытовые вопросы сперва оставались второстепенными. Ведь заключенный с немцами Брестский мир требовалось побыстрее ратифицировать. И для этого на 14 марта был назначен IV Чрезвычайный съезд Советов. Снова бушевал и протестовал Бухарин с “левыми коммунистами”, снова горячо выступали левые эсеры, меньшевики. Однако это мероприятие прошло гораздо более гладко, чем предыдущие. По-видимому, сыграл роль и сам скоропостижный переезд правительства и ВЦИК в Москву. Ведь даже по коммунистической линии Стасова только 11 марта разослала на места письмо: “Центральный Комитет РКП(б) уведомляет, что он переместился в Москву. Точного адреса мы вам не можем сообщить, а потому просим непосредственно обращаться по адресу Центрального Исполнительного Комитета Советов, также переехавшего в Москву”.

В подобной обстановке не так уж трудно было “нужным” делегатам дать своевременную информацию о месте созыва съезда, а кого-то, глядишь, и “забыть”. Или направить уведомление с небольшой задержкой. Во всяком случае, из 1200 делегатов две трети оказались от коммунистов. И вопрос о ратификации прошел без особых проблем, 724 голосами против 276 при 118 воздержавшихся. После чего левые эсеры в знак протеста вышли из Совнаркома и с других правительственных постов. Заявили, что не желают участвовать в капитулянтском правительстве и отвечать за его действия. И отныне, мол, они составят во ВЦИК вместе с другими партиями объединенную парламентскую оппозицию большевикам.

Вот с этого момента правительство стало однопартийным. Ушли из него и некоторые “левые коммунисты” — Смирнов, Осинский, Коллонтай. Но что касается “парламентской оппозиции”, то Яков Михайлович не преминул использовать столь благоприятный расклад сил, получившийся на съезде. ВЦИК был переизбран. Его состав с 306 человек сократили до 200 — ну а как же, дескать, слишком громоздкий, не оперативный. А пострадали при этом левые эсеры. В прошлом составе они по представительству не очень уступали коллегам по коалиции: от большевиков было 160, от леввых эсеров — 125. Теперь стало от коммунистов 140, а от левых эсеров — 48. Разница хорошо заметна.

Этот же съезд принял и постановление о перенесении столицы в Москву. Хотя для самого Свердлова съезд чуть не кончился трагически. Как раз в эти дни в Первопрестольной объявился Дыбенко со своим дезертировавшим отрядом. И Свердлов не долго думая его арестовал, поставив вопрос о расстреле. Морячки рассвирепели, услышав, что обидели их любимого командира, 16 марта отловили председателя ВЦИК и набросились на него с намерением расправиться. Как уж там дело происходило, осталось тайной. То ли Якову Михайловичу удалось удрать, то ли охрана спасла. Но обратите внимание на дату. 16 марта…

Ровно через год этот же день станет последним в жизни Свердлова. Жить ему оставалось ровно год. Однако натворить он успеет за этот год побольше, чем за всю предшествующую жизнь. Так что недоработали матросики. Плохо постарались… Ну да и дело о нападении кончилось ничем. 21 марта на коллегии ВЧК под пунктом 3 рассматривали вопрос “О покушении матросов на жизнь Свердлова”. Постановление вынесли довольно мягкое. “Широко опубликовать об аресте Дыбенко, а тех, кто пытается освободить его до суда, считать врагами и изменниками народа”. А “матросов разоружить”.Вскоре Дыбенко и вовсе освободили — его Ленин пожалел, распорядился простить. Ограничились исключением из партии и отправкой на фронт.

По мере завершения ремонта руководство переезжало в Кремль. Свердловы поселились в Детской половине Большого дворца, в Белом коридоре. В четырех огромных комнатах, а рядом еще две им отвели, для гостей. В них стали останавливаться при наездах в Москву личные друзья Якова Михайловича. Вроде Шаи Голощекина. Здесь же, в Белом коридоре, обосновались Аванесов и Демьян Бедный. Опять вроде как “коммуной”, как Свердлов любил жить с ближайшими лицами.

Он себе в это время, в 20-х числах марта, выправил командировку в Нижний Новгород — под предлогом необходимости выступить на собрании партактива, на заседаниях губкома партии, губисполкома и горисполкома, рассказать о решениях VII съезда партии. Как будто они сами об этом не знали. На самом же деле Яков Михайлович детишек забрал. С отцом впервые за восемь лет повидался. И, надо думать, куда более тепло и сердечно, чем раньше. Блудный сын вон в какие люди выбился, на персональном поезде катается! А своим посещением и отца возвысил, полный иммунитет ему обеспечил, теперь все местное начальство будет перед ним на цыпочках ходить и в ножки кланяться… Детей Свердлов привез в Москву, и семья в кремлевских покоях зажила в полной идиллии.

В советской литературе была создана легенда о том, как руководители партии и правительства голодали, во всем себе отказывали, питаясь пайковыми кусочками хлеба. Все это не более чем сказка. В Москве до конца лета 1918 года голода вообще еще не было. И уж тем более не было его в Кремле. Тут находились большие дворцовые склады с запасами продовольствия. Были взяты под контроль и военные склады прекратившего существование московского гарнизона. Троцкий пишет в мемуарах, что после переезда в Кремль они объедались кетовой икрой — в подвале стояло много бочек, и “этой неизменной икрой окрашены не только моей памяти первые годы революции”. Крупская упоминает, что в Москве их кормили английскими мясными консервами, закупленными еще до революции для армии. Да и Новгородцева проговаривается, описывая случай, как она, уходя на работу, предупредила старого дворцового швейцара, что вечером будут гости, и велела накрыть стол на 10–12 персон. Неуверенно поясняя: “Ничего, кроме воблы и пшенной каши, к обеду не было, но посуду-то поставить надо было заранее”. Простите-с… а зачем расставлять заранее посуду для воблы и пшенной каши? Не знаете? Я тоже не знаю.

Уже начала действовать система “совнаркомовских” спецпайков, спецраспределителей. Но… вот что интересно. Свердлов подмял все это под себя. Точнее, он-то и стал основателем этой системы! Он оказался самым хозяйственным, самым практичным в советском руководстве. Ну а кто еще? Не Ленин же с Крупской. Ленин витал в своих замыслах, проекты новых декретов выдумывал, статьи писал… И не безалаберный Бухарин, ходивший с оторванными пуговицами, которого и Яков Михайлович укорял, что он выглядит “свинья свиньей”… И не гордец Троцкий, считавший ниже своего достоинства заниматься “мелочами”. А вот Свердлов “мелочами” никогда не пренебрегал. Как отмечалось, он уже и в Смольном столовую организовывал, над гаражом шефство взял, нал охраной.

А в Москве он вообще взял на себя функции “завхоза” правительства и ВЦИК. Все снабжение пошло исключительно через него! Персонально, без всяких промежуточных звеньев. Только через Свердлова. И сохранились многочисленные записочки: “Тов. Петерс! Прошу дать т. Рахья как больному бутылку портвейну. Я.Свердлов”, “Коменданту Кремля. Прошу выдать подателям делегатам жел. — дор. Рабочих 25 фунтов хлеба. Свердлов”. Такому-то предоставить комнату в I доме Советов, такому-то — квартиру в IV доме. И по подобным вопросам к нему обращались высшие руководители государства. Ленин писал — прошу выдать таким-то делегатам 9 талонов на обед в совнаркомовской столовой. И Свердлов выдавал. Не через секретаря, а сам. Все талоны — через него.

Не кажется ли, что это сильно напоминает персонаж Министра-Администратора из сказки Шварца “Обыкновеное чудо”? Который в начале путешествия непрактичного королевского двора выезжал с единственной картонкой, где лежали его кальсоны, а постепенно выдвинулся до роли самой могущественной персоны. Потому что от него все зависят. Точно так же и все работники правительства, аппарата и т. д. попадают в неявную, но вполне определенную зависимость от Свердлова. Конечно, он не откажет, он поможет, он войдет в положение… Но он становится для всех незаменимым. Без него — ничего. Без него сотрудники высших советских органов уже не могут существовать. Только он всех кормит, снабжает, обеспечивает нормальные условия существования.

Он и впрямь становится незаменимым. Не то что “правой рукой”, а “руками” Ленина. Ленин думает, Ленин стратегию прокладывает. А исполняет — Свердлов. Его назначают председателем комиссии по выработке первой советской конституции.

И людей лучше всех знает он. И практическую работу с людьми лучше других может провести — переговорить, оценить. Когда после IV съезда Советов и ратификации Брекстского мира случился “общеминистерский кризис в связи с уходом из правительства всех левых эсеров и некоторых тт. большевиков”, Совнарком поручает именно Свердлову “вступить в переговоры с Московским областным комитетом о возможности назначения на правительственные посты тт. москвичей”.

Он и пользуется этим доверием. И по прежнему, когда открывается возможность, расставляет в важные точки “свои” кадры. Перебрался ЦК в Москву, а заведующая Секретариатом Стасова остался в Питере, у нее отец тяжело болел. Что делать? Яков Михайлович сразу выход определяет. И заведующей Секретариатом ЦК ставит… свою жену. Самому ему теперь некогда, как прежде, в Секретариате торчать. Но отныне у него здесь “все схвачено”.

Президиум ВЦИК он составляет сплошь из своих безотказных подручных. Наряду с Аванесовым туда попадают бывший уральский боевик Лейба Сосновский, кореш по тюремной камере И.А. Теодорович, а также Ф.А. Розинь, П.Г. Смидович, А.П. Розенгольц и др. А земестителем секретаря ВЦИК Свердлов ставит свою верную подругу и жену Теодоровича Глафиру Окулову, у которой всегда останавливался при наездах в Питер.

Редактором “Известий ВЦИК” Яков Михайлович назначает Ю.В. Стеклова (Нахамкеса), бывшего меньшевика, с которым близко сошелся еще в меньшевистско-эсеровском Петроградском Совете. После Октября Стеклов перекинулся с большевики. Ну так чего же не взять под крылышко? Главное, чтоб человек был “свой”.

Вспоминает Яков Михайлович и друга детства Вольфа Михелевича Лубоцкого-Загорского. Тот в неприятный переплет попал. Тоже был в большевистской партии, эмигрировал, жил в Германии. И с началом войны был интернирован. Видать, недостаточное рвение проявил служить сокрушению царизма, а может, просто забыли про него. Так и проторчал всю войну в лагере. Свердлов не забыл. И ведь знал (или узнал), где он находится. Сразу после подписания Брестского мира вдруг явилась в лагерь германская правительственная делегация. И удивленного Загорского поздравила с назначением первым секретарем посольства. Прямо с нар взяли под белы руки, привезли в прежнее российское посольство. Он поднял над зданием красный флаг вместо царского. И принял обязанности главного дипломатического представителя — до прибытия полпреда Иоффе.

Ушедших в отставку наркомов заменить нужно? Свердлов рад стараться. Именно он договаривается о занятии поста наркома земледелия с Семеном Середой. Лидером большевиков Рязанщины и одним из видных масонских иерархов России. На пост наркома юстиции назначается очень хороший знакомый Свердлова латыш Стучка. Наркомом внутренних дел тоже становится креатура Якова Михайловича, Г.И. Петровский.

Свою “тень” Аванесова он вводит в коллегию ВЧК. Ну а как же, в других структурах свой глаз тоже нужен. В органы ЧК Свердлов пристраивает и еще одного старого знакомого. Дальнего родственника и бывшего рабочего своего отца Генриха Ягоду (Иегуди). А Смидовича, соратника по президиуму ВЦИК, протаскивает в председатели Моссовета. Теперь и столичную власть возглавит “свой” человек.

Начинается формирование Красной Армии. Революционный “главковерх” прапорщик Крыленко, разумеется, был снят со своего поста к шутам собачьим — во время германского наступления он показал абсолютную некомпетентность. И Высший Военный Совет берет под себя Троцкий, назначив начальником штаба профессионала — генерала М.Д. Бонч-Бруевича. Но Свердлов на заседании Совнаркома поднимает вопрос — нехорошо, мол, получается. Со всех правительственных постов левые эсеры ушли, а в Военном Совете Прошьян остался. Довод сочли убедительным, Прошьяна вывели. Вместо него ввели Подвойского. В армейской сфере специалиста никакого (как и Прошьян). Но человека, очень близкого Якову Михайловичу. А другой его близкий человек, Голощекин, ни дня в строю не служивший и винтовки в руказ не дердавший, становится вдруг военкомом Уральского округа…

О, дружить со Свердловым — это очень много значило. Скажем, в связи с оккупацией Украины возвращается оттуда Серафима Гопнер. Та самая, что восхищалась Яковом Михайловичем на Апрельской конференции в 1917 году. Она и видела-то его только один раз, в апреле 17-го. А он ее запомнил. И восторги ее, видать, запомнил. Едва она приходит на прием, с ходу назначает ее вторым секретарем ВЦИК, помощницей Аванесова.

Свердлов по-прежнему, по приведенной ранее характеристике Цюрупы, “знает цену каждому, словно насквозь человека видит”. И “умеет каждому найти именно такое место, где он будет более всего полезен”. Еще в бытность в Петрограде он сошелся с Глебом Бокием, в то время секретарем Петросовета. Это был человек с больной психикой, что проявится позже. Руководя массовыми расправами в Туркестане, он придумает “обычай” пить человеческую кровь. А еще позже, будучи уже очень крупной чекистской “шишкой”, учредит “дачную коммуну”, куда будет вовлекать подчиненных вместе с семьями. Выезжая на выходные в “коммуну”, мужчины и женщины будут ходить там голыми, пьянствовать и предаваться совершенно диким забавам. Причем Бокий приобщит к этим развлечениям и своих несовершеннолетних дочерей. Всего этого, конечно, Свердлов знать не мог. Но, очевидно, почувствовал в Бокие нечто “близкое”. Грязное, нечистое.

И Бокий очутился заместителем начальника Петроградского ЧК. А начальником стал еще один хороший знакомый Якова Михайловича. Хасид Урицкий. Хотя он так и не вступил в коммунистическую партию. Даже на похоронах потом говорили — дескать, он не был большевиком, но “в душе”… Можно предположить, нечто такое же, как в Бокии, “насквозь видящий” Свердлов учуял в половых психопатках Евгении Бош, Конкордии Громовой. В Кедрове и его женушке Ревекке Пластининой (Майзель). Все это — “свердловцы”. Или люди, в той или иной мере им одобренные, получающие назначения с его ведома и при его участии.

Ну а с теми из партийных и советских работников, кто проявлял непослушание, непонимание — чего от них хочет председатель ВЦИК, он не церемонился. Если человек занимал важный пост, Свердлов жаловался на него в ЦК. Для принятия мер и организационных выводов. А то и сам принимал меры от имени ЦК. Если же речь шла о людях не очень высокого ранга, обходился и без ЦК. Как пишет Новгородцева, “решительно смещал с занимаемых постов и неизменно посылал на низовую работу, “на выучку к рабочему классу”, как он частенько говорил”.

Но нужные ему “кадры” Свердлов не только искал. Он решил целенаправленно их создавать, воспитывать. И были открыты специальные курсы “инструкторов ВЦИК”. Впоследствии — Коммунистический университет им. Я.М. Свердлова, “кузница советских и партийных кадров”. Но партийным учебным заведением они станут гораздо позже. А сперва-то были — ВЦИК. Подчиненные Свердлову. Он и сам порой ситал там лекции (с четырьмя классами образования), сам составлял учебные программы, проверял бытовые условия слушателей. Опекал, лелеял. Ведь они должны были стать “его” людьми. На будущее, на перспективу.

Ленина Яков Михайлович теперь обхаживал лично. Жили-то рядом, в Кремле. Захаживал к Ильичу домой по-соседски. Приглядывал и интересовался — чем помочь, в чем нужда, чего не хватает. Как вспоминала Крупская, увидев, как Ильич пишет статьи, принялся навязывать ему своих стенографистов. Долго уговаривал так и эдак, пока не уломал. Но не сладилось, Ленин со стенографистом работать не умел, не получалось сосредоточиться. Зато Свердлов со временем научился “предугадывать” мысли вождя. Ленин только выскажет какое-нибудь предложение — а у Якова Михайловича оно уже исполнено! Ленин только заикнется, что резолюцию надо бы составить вот в таком виде — а Яков Михайлович ее достает. И как раз в таком виде. В общем-то “предугадыванием” заниматься было не столь уж трудно, если в ленинском Секретариате сидит жена, а вокруг вождя другие “свои” люди. Где-то Ильич обмолвится, что-то подумает вслух. А резолюций можно и несколько заготовить, в разных вариантах. Но получается эффектно. И возрастает ощущение “незаменимости”…

Тут, собственно, на ум приходит еще одна аналогия. Бормана. Которому примерно такими же приемами удалось сделать себя “незаменимым”. Окружить фюрера своими стенографистами, предугадывать желания (или исподволь подсказывать их). И привязать вождя к себе, взять под полный контроль, замкнув на себя все его связи с окружающими. Свердлов, как видим, действовал в том же направлении.

Однако действовал он и по дальнейшему укреплению власти коммунистов. Правительство, как выше отмечалось, с марта стало однопартийным. Но ВЦИК, хотя и с преобладанием большевиков остался многопартийным. С участием левых и правых эсеров, меньшевиков, анархистов. То бишь все еще представлял собой обычный парламент. И члены ВЦИК от других партий вели себя, как и пообещали, в роли обычной парламентской оппозиции. Заявлали протесты по поводам тех или иных шагов большевиков, поднимали факты непорядков и безобразий, творящихся на местах, имели свои оппозиционные газеты, вели открытую антибольшевистскую агитацию, пользуясь при этом “парламентской неприкосновенностью”.

И Свердлов начал “расчистку” внутри ВЦИК. Не сразу, не в лоб. А постепенно. Поэтапно. Выжидая, когда возникнут подходяшие ситуации. Предлог для первого шага по “расчистке” подвернулся в апреле. В данное время по России умножились ряды анархистов. Впрочем, это в основном были те, кто до Октябрьской революции называл себя большевиками. “Революционная” шпана, полууголовники и уголовники, солдатско-матросская вольница, причем самая буйная — более спокойные по домам разъехались, а остались “в строю” любители погулять и пограбить. Ни о каких партийных программах они, разумеется, понятия не имели. Шли за самыми “революционными”, кто готов был дать команду “круши-ломай”. Поэтому до революции примыкали к большевикам. А потом большевики стали властью. Но подобная публика не желала подчиняться никакой власти, вот и переквалифицировалась в анархистов.

От фронта они держалась подальше. И значительное их количество сконцентрировалось в Москве. Большой богатый город был для них именно тем, что нужно. Еще в революцию их отряды и банды с самостийными командирами позахватывали ряд особняков, где и угнездились “штабы”. Промышляли “реквизициями”, то есть грабежами. Потрошили хозяйские и бесхозные склады, магазины, устраивали “обыски” по состоятельным домам, обчищали и прохожих. Так что в городе житья не стало. Но с переездом правительства большевистских сил в Москве значительно прибавилось. И было решено навести порядок.

Операцию четко спланировала и организовала ВЧК. Были выделены отряды латышей, первые красноармейские части, вооруженные рабочие. И в один день 25 “штабов” анархистов — особняки на Малой Дмитровке, Поварской, Донской и в других местах, были внезапно окружены. Произошли вооруженные столкновения, на Малой Дмитровке бой длился целые сутки, с той и другой стороны гремели даже пушки. И к великому облегчению москвичей анархистов ликвидировали. Кого перебили в ходе операции, более 400 человек арестовали.

К политической партии анархистов разгромленные отряды имели весьма отдаленное отношение. Но Свердлов поднял на заседании ВЦИК вопрос об ответственности их партии за грабежи и уголовщину. Его поддержали не только коммунисты, но и левые и правые эсеры, меньшевики. И было принято единодушное решение о выводе анархистов из ВЦИК и всех Советов. В парламенте стало одной фракцией меньше…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.