Христианская империя

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Христианская империя

К концу IV столетия не было уже сомнений в том, что Римская империя — или империи, поскольку после 395 года речь шла в действительности о двух — стала христианской. Евгений оказался последним претендентом на императорскую власть, открыто рассчитывавшим на поддержку язычников. По словам епископа Амвросия Медиоланского, узурпатор похвалялся, будто превратит его собор в конюшню, когда одержит победу. Нам следует соблюдать осторожность: почти все наши источники принадлежат к числу христианских и склонны прославлять победу Феодосия как триумф истинной веры над суевериями. Армия Феодосия, как и всех преемников Константина, за исключением Юлиана, выступала под знаком labarum. Труднее сказать, были ли у воинов Евгения символы Юпитера. Сразу после битвы начали ходить слухи, что победа оказалась одержана благодаря чуду. Сильный ветер — явление, вполне обычное для тех мест — начал дуть в лицо солдатам узурпатора, мешая им бросать метательные снаряды, тогда как аналогичному оружию их противников это придавало дополнительную силу{394}.

К концу IV столетия значительное число воинов по-прежнему придерживалось языческих верований, хотя христиане, возможно, уже составляли явное большинство населения. Однако и сами христиане оставались разделенными на несколько различных групп. В Северной Африке до сих пор сохраняли силу донатисты; они представляли собой целую церковную организацию во главе с епископами и другими иерархами, которая существовала параллельно с поддерживавшейся государством католической церковью. Феодосии добился того, чтобы официальная церковь поддержала символ веры и учение, утвержденные на Никейском соборе при Константине. В 380 году он объявил:

«Мы желаем, чтобы все люди, которые находятся под властью нашего милосердия, были тверды в той вере, которую, как известно, божественный[58] апостол Петр оставил римлянам и которой держались папа Дамас и Петр, епископ Александрийский… Мы повелеваем, чтобы те, кто подчиняется этому закону, именовались католическими христианами. Остальные же, являющиеся, по нашему мнению, сумасшедшими и безумными, будут нести на себе позорное бремя еретических догм»{395}.

Констанций II и Валент склонялись к арианству, отвергая никейский символ веры в пользу учения, согласно которому Иисус не был полностью тождествен Богу-Отцу Такая точка зрения всегда была более распространена на греческом Востоке. Феодосии же был испанцем с латинского Запада, выросшим в преданности никейскому вероучению, согласно которому единосущная Троица — Отец, Сын и Святой Дух — обладали одной и той же природой. Он также был непреклонным человеком и считал себя вправе навязывать другим свою точку зрения. В 381 году епископы, придерживавшиеся арианства, повсеместно подверглись высылке. Они более не рассматривались как священнослужители, а места собраний представителей некатолических форм христианства отныне не считались храмами. В каждый диоцез империи были назначены епископы, признанные католическими. Они рукополагали священнослужителей менее высокого ранга. Кроме того, были объявлены вне закона многие еретические секты{396}.

Устройство церкви отражало устройство государства. Во всех городах имелись епископы, в сельской местности тоже. Однако с самого начала сельские епископы рассматривались как подчиненные епископов городских. Границы епископских диоцезов зависели от государственного административного деления. Епископ в центральном городе диоцеза (группы провинций под управлением наместника, который, в свою очередь, подчинялся префекту претория) признавался старшим по отношению к епископам более мелких городов. Важность поста римского епископа, уже в те времена иногда именовавшегося папой, определялась прежде всего как реальной, так и символической важностью этого города. Аналогичным образом с самого начала епископы Александрии и Антиохии, а со временем и Карфагена обладали огромным влиянием, поскольку они возглавляли церковь крупных и престижных общин. В течение IV столетия занять равное с ними положение (а то и превзойти их) стремился и епископ Константинополя. В ответ епископ римский стал подчеркивать в ходе своих пропагандистских акций, что он является преемником святого Петра. Папа оставался авторитетной фигурой, несмотря даже на то, что императоры редко посещали город, однако до какого-то момента он был лишь одним из главных епископов империи{397}.

Поддержка, которую оказывало государство церкви, давала ее руководителям возможность привилегированного доступа к императору, что всегда обеспечивало влияние. Городам и провинциям приходилось теперь часто обращаться к епископам, чтобы те лоббировали их интересы при дворе. Епископы стали важными людьми на местах. Многие из них происходили из региональной аристократии и потому имели неплохие отношения с местными магистратами и высокопоставленными лицами в кругах имперской бюрократии. В определенных случаях они обладали полномочиями, равными магистратским. Масштабы влияния, которым пользовался епископ при дворе, и власть, которую он имел в своем городе и его округе, сильно зависели от его личности и семейных связей.

Епископ Амвросий Медиоланский, бесспорно, относился к числу людей с сильным характером. Когда Юстина, мать Валентиниана II, захотела устроить молельню ариан в казармах императорских гвардейцев (многие из них, возможно, были готами) в Милане, Амвросий выразил столь жесткий протест, что она отступилась. В 388 году в Каллинике на Евфрате толпа христиан разрушила синагогу и несколько языческих храмов. Ответственность за это несли епископ и его монахи, и Феодосии приказал ему оплатить восстановление синагоги. Несмотря на звучавшую время от времени риторику, к еврейским общинам относились без особой враждебности. На синагоги взирали с уважением (многие из них представляли собой внушительные здания в центре того или иного города), а раввины пользовались примерно теми же привилегиями, что и христианские священники. Амвросий немедленно обратился к Феодосию с протестом и продолжал порицать императора даже после того, как тот передумал и возложил оплату расходов на всю общину. В конце концов тот вообще отменил свое решение{398}.

Еще более впечатляющим оказался их второй конфликт. В 390 году в Фессалониках армейский офицер стал жертвой самосуда толпы, возмущенной арестом знаменитого возницы. В качестве карательной меры Феодосии приказал напасть на толпу в цирке в определенный день. Это было не лучшим способом решения вопроса и скорее свидетельствовало о том, что власти не полностью держали ситуацию под контролем. Каковы бы ни были истинные намерения императора, результатом стала массовая резня. Утверждали, что погибло порядка семи тысяч человек, хотя это скорее всего сильное преувеличение. Амвросий написал послание Феодосию, в котором заявил о своем намерении бойкотировать официальные церемонии, когда тот прибудет в Милан, что планировалось в ближайшем будущем. Он потребовал, чтобы император понес епитимью, прежде чем будет допущен к причастию. Феодосии, по-видимому, успел раскаяться в том, что в ярости отдал такой приказ, и захотел откреститься от его чудовищных последствий. Поэтому он подчинился требованию Амвросия и через какое-то время появился без императорской одежды и регалий, с рыданиями и словами раскаяния повергнувшись ниц в миланском соборе{399}.

Император не имел возможности полностью контролировать церковь, однако было бы неверно думать, будто он сам находился под ее контролем. Императоров IV столетия часто представляют как людей, которых советники удерживали от совершения особо жестоких акций. Амвросий Медиоланский был проницательным политиком и, видимо, не без оснований счел, что император сам хочет, чтобы его подвергли осуждению. С другой стороны, он достаточно понял характер эмоционального Феодосия, чтобы оценить его настроение. И что важнее всего, нам следует учитывать исключительность этого случая. Епископы не указывали императорам, что тем делать. Их репутация, личность и положение обеспечивали им соответствующее влияние, но этим все и ограничивалось{400}.

К тому же на данный момент отсутствовал единый властитель, который мог бы говорить от имени всей церкви. Конечно, в действительности единой церкви не существовало, поскольку христиане продолжали делиться на множество различных группировок. Активная поддержка Никейского символа веры со стороны Феодосия не повлекла за собой немедленной гибели арианства. Даже те группы, которые он приказал преследовать как еретические, оказывалось искоренить не так-то просто. Вспыхивавшие то и дело диспуты способствовали сохранению раскола. Один епископ заявил, что в Константинополе, «если вы попросите человека обменять деньги, он расскажет вам, чем Бог-Сын отличается от Бога-Отца. Если вы спросите о ценах на хлеб, он начнет доказывать, что Сын меньше Отца. Если вы поинтересуетесь, готова ли ванна, вам сообщат, что Сын был создан из ничего»{401}.

Это отрывок из проповеди, произнесенной на публике в доказательство некой конкретной идеи, и посему не стоит воспринимать его как свидетельство того, что большинство населения всерьез предавалось доктринальным спорам. Достаточно большое число людей придерживалось особых мнений (а также поддерживало пользовавшихся доброй славой лидеров и местные традиции), в результате чего расколы в церкви продолжались. Но даже в этой ситуации следует учитывать, что такие случаи нашли несоразмерное отражение в сохранившихся источниках. То, что ортодоксальный католицизм в свое время одержал полную победу, также затруднило правильное понимание позиции его оппонентов{402}.

Император не мог сделать всех по собственной воле адептами ортодоксального вероисповедания, и прежде всего христианами. В начале правления Феодосии объявил вне закона манихейство, но в результате сторонники последнего теснее сблизились с другими гонимыми христианскими еретическими сектами. В течение царствования Феодосии занимал все более и более жесткую позицию. Он издал несколько законов, запрещавших жертвоприношения. Насколько неукоснительно это проводилось в жизнь, зависело в основном от местных властей: животных по-прежнему убивали для того, чтобы подавать их мясо на пирах, проходивших во многих общинах во время празднеств, и иногда трудно было отличить это от официального жертвоприношения. Однако в целом публичное проведение откровенно языческих ритуалов стало редкостью. Согласованного или организованного сопротивления политике императора оказывалось мало. Столкновения происходили между враждебно настроенными по отношению друг к другу толпами, обычно когда группы христиан — почти всегда, как утверждали, монахов на службе епископа — пытались уничтожить языческий храм. Бывали и весьма впечатляющие случаи подобных проявлений насилия. В 391 году толпа уничтожила в Александрии величественный храм Сераписа; то же произошло и с частью огромной библиотеки в этом городе, что в особенности огорчает современных исследователей, хотя и невозможно сказать, сколько текстов, утраченных тогда, дошло бы до наших дней, если бы пожара не случилось.

Такие конфликты производили впечатление, но они были редкостью. В целом различные религии, в том числе и многообразные течения христианства, вполне уживались бок о бок друг с другом, пусть речь и не шла о теплых отношениях и гармонии. Многие язычники, а также христиане из числа ариан по-прежнему занимали высокие посты на императорской службе. Сенат в Риме оставался, как и прежде, сугубо языческим, или, скорее, видимо, сугубо традиционным. Констанций II велел убрать алтарь Победы из здания сената. В течение многих столетий сенаторы воскуряли на нем (или его точной копии, поскольку сам он не раз горел за долгие годы) ладан, прежде чем начать какое-либо обсуждение. Юлиан позволил вернуть алтарь на место. Грациан вновь убрал его и отверг несколько официальных прошений сената восстановить алтарь. Евгений отменил это решение, но после его смерти Феодосии вновь удалил его из курии и отклонил все просьбы возвратить его{403}.

Христиане повсюду трубили о том, что языческие боги не в силах защитить от уничтожения собственные храмы и статуи. Гибель Валента при Адрианополе и особенно легенда о том, что он сгорел заживо, рассматривались подобным же образом как наказание за поддержку арианского вероучения. Общим местом у многих писателей стало превосходство христианских священнослужителей над последователями ложных богов или философов. Со времен Константина империя была обязана своими успехами почитанию христианского Бога. Довольно скоро персы пришли к тому, чтобы рассматривать христианство как признак сочувствия Риму{404}.

То же чувствовали и другие. Примечательны рассказы о христианах, живших среди готов до того, как они попали на территорию империи. Первые из них были теми, кого захватили во время больших набегов III века; они сохранили четкое представление о собственной национальной идентичности, а также свою веру. Они, подобно их знаменитому первому епископу Ульфиле (доел, «маленький волк» — имя готское, даже если он и его семья по-прежнему помнили о своем происхождении), были в большинстве своем арианами. Ульфилу отправили послом к Констанцию II, исходя, видимо, из того, что римляне с большим вниманием отнесутся к единоверцу-христианину. Во время пребывания в Константинополе его рукоположили в епископы всех христиан-готов. Позднее готские вожди, очевидно, решили, что Ульфила и его паства слишком сильно привязаны к римлянам из-за благ цивилизации, и преследованиями вынудили их искать спасения на территории империи. В последующие годы Ульфила потратил немало усилий, переводя Библию на готский язык. Это потребовало создания алфавита, поскольку готы не имели своей письменности.

Среди варварских племен жили и другие христиане; по-видимому, их обратили миссионеры, поскольку они определенно придерживались более ортодоксальных религиозных воззрений. Примечательно, что в периоды обострения отношений между римлянами и их соседями готские царьки несколько раз затевали преследования христиан. У нас есть подробный рассказ о мученичестве одного из них, а именно св. Саввы, который, похоже, особенно добивался того, чтобы его убили. Любопытно, что в нескольких случаях односельчане пытались защитить его, хотя он всякий раз мешал этому, идя на открытый конфликте властями. В целом перед нами возникает картина политических, а не религиозных преследований. Когда готы поселились на территории империи, они охотно приняли арианство. Их потомки сохраняли приверженность этому учению в течение многих десятилетий, даже после того, как Феодосии и его преемники объявили его еретическим{405}.

* * *

Единая империя в последние годы IV столетия представляла собой обширное и могущественное государство. Сомнительно, была ли она столь же обширной, могущественной или процветающей, как в 300 году. Конечно, Рим стал слабее, чем в I и II веках. После разделения каждая половина империи сделалась менее сильной, чем прежде, когда они составляли единое целое. К тому же эти половины не были равны друг другу по мощи, поскольку перед каждой из них стояли совершенно различные трудности. Внутренняя нестабильность оставалась бичом империи на протяжении всего IV столетия. Она постоянно ослабляла армию и чиновничество; то же воздействие оказывали периоды открытых конфликтов, узурпации и гражданских войн. Нестабильность также способствовала укреплению такой модели поведения, при котором стремление к самосохранению и личному успеху оказывалось всеобщей и почти единственной целью. Оба императора и их администрация думали не столько о благе империи в целом, сколько о собственном выживании — что, конечно, не шло на пользу делу. Теперь предстояло убедиться на опыте, обеспечит ли раздел империи большую политическую стабильность.

Среди неизбежных последствий разделения Римской империи на две части оказалось и то, что стало труднее отслеживать историю ее падения. Хотя проще всего кажется рассматривать Западную и Восточную империи по отдельности, это приводит к ошибочным результатам. Империи соседствовали друг с другом, по-прежнему будучи тесно связаны политически, и зачастую проблемы и их решение одной в значительной мере зависели от положения в другой. Следовательно, лучше всего придерживаться хронологического подхода, насколько это возможно, даже если этот принцип приводит к усложнению повествования.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.