Новый цезарь в Галлии
Новый цезарь в Галлии
Беспокойство Констанция II по поводу того, что в Галлии после гибели Магненция так скоро появился новый узурпатор, вполне понятно. В конце концов он решил, что доверие лучше всего основывать на семейных связях, и направил в Милан сводного брата Галла — Юлиана. 6 ноября 355 года двадцатичетырехлетний Юлиан был провозглашен цезарем во время парада значительных военных сил. Амми-ан Марцеллин отмечает, что солдаты изъявляли свое одобрение, ударяя щитами по наколенникам. (Будучи недовольны, они поднимали щиты с земли и ударяли по ним древками копий.) Как и его брат, Юлиан не готовился к занятию высокого поста. Но в отличие от него он не только оставил обширное литературное наследие, дошедшее до нас, но и заслужил куда более лестные оценки в источниках — по крайней мере в тот период жизни, о котором сейчас идет речь{304}.
Армия в Галлии показала себя ненадежной, готовой взбунтоваться против императора, но здесь необходимо было держать значительные силы для защиты провинций от атак со стороны племен, обитавших по ту сторону границы. За Рейном на севере жили франки; южнее, между Рейном и Дунаем, — алеманны. Помимо этих, наиболее многочисленных групп, были и другие, периодически учинявшие нападения. Как франки, так и алеманны представляли собой не единую нацию, но скорее значительное число отдельных племенных группировок и кланов; во главе их стояли вожди, которые захватывали и утрачивали власть с течением времени. Малые группировки иногда объединялись под верховенством общего предводителя, но это случалось не часто и не повсеместно. Нападая на империю, они практически всегда стремились пограбить, а не захватывать территории. Перед нами вовсе не орды варваров, время от времени штурмовавшие твердыню цивилизации. Плотность населения на занятых алеманнами землях, вероятно, была меньшей, нежели в прилегающих к ним районах империи. Набеги не представляли серьезной угрозы для государства как такового, но чрезвычайно затрудняли жизнь тем, кто становился их жертвой. Существуют сведения о множестве пленников, уведенных за границу в рабство. Нападающие уничтожили отдельные поселения и даже захватили и разграбили несколько крупных городов. Наличие пояса стен не всегда обеспечивало надежную защиту, если они не содержались в порядке или если не находилось никого, кто мог бы организовать оборону. Позднее Юлиан утверждал, что до его прибытия в Галлию интервенты захватили не менее сорока пяти больших городов{305}.
В годы гражданской войны варвары активизировались. Происходило то же самое, что и в III веке. Внутренняя борьба отвлекала римлян: солдаты уничтожали друг друга, а границы оставались незащищенными. В период войн также страдала торговля с племенами, жившими за пределами империи, в результате чего некоторые из них отправлялись в набеги, не видя иного способа прокормиться. Алеманны, вероятно, в мирное время обеспечивали римлян древесиной и строительным камнем. Римские политики также стремились привлечь варваров на свою сторону, чтобы те сражались против их врагов. Магненций нанял за пределами империи большое число воинов. Констанций, несомненно, поступил так же; алеманнский король Вадомарий получил от него разрешение поселиться на западном берегу Рейна и занять часть провинции; побуждаемый императором, он вторгся на территорию узурпатора. Подобные сделки, диктуемые прагматизмом, охотно совершались во время гражданской войны, но после нее стали рассматриваться как нечто неудобное. Обычно те, кто одерживал верх в гражданских войнах, очень хотели покрыть себя «беспорочной» славой, одолев каких-либо внешних врагов империи. Гражданские войны и набеги также активизировали бродяжничество: лишившиеся собственности дезертиры, беглые рабы, беженцы и прочие отчаянные люди объединялись в шайки или грабили в одиночку. Несомненно, зачастую установить личность грабителя бывало нелегко{306}.
Направляясь на север, чтобы принять командование, Юлиан прочел «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря. За четыреста лет мир значительно изменился, но новый цезарь вскоре продемонстрировал столь яростное честолюбие, что мог потягаться в этом со знаменитым военачальником. С энтузиазмом включился он в военную жизнь. Традиция, благосклонная к Юлиану, утверждает, что крупные чиновники и помощники, посланные Констанцием, дабы приглядывать за ним, мешали ему. Это, очевидно, преувеличение: Юлиану скорее всего постоянно требовались советы и руководство, когда он приступил к возложенной на него миссии. Урзицин поначалу оставался на посту magister mili-tum, сохраняя руководящую роль. Однако, будучи умным человеком, который большую часть жизни провел наедине со своими мыслями, Юлиан неохотно соглашался с мнениями, отличавшимися от его собственных{307}.
В 356 году Констанций лично возглавил крупную операцию против алеманнов, в которой Юлиан и его войска оказывали ему поддержку. (При недостаточно внимательном чтении Аммиана Марцеллина возникает впечатление, будто все происходило иначе и главную задачу выполнил именно цезарь.) Юлиан руководил войсками на севере, тогда как август командовал более крупными силами на юге. Действия римлян представляли собой в первую очередь демонстрацию силы, направленную на то, чтобы показать варварским племенам, что они вновь объединились и готовы нанести мощный удар по любому, кто вызовет их недовольство. Римляне хотели заключить новые договоры с вождями племен, в которых утверждалось бы подавляющее превосходство Рима. Сражаться пришлось немного, хотя Юлиан одержал победы в нескольких стычках. Он присоединился к главным силам уже после первых схваток (свидетельство тому, что сбор полевой армии занимал определенное время), причем его сопровождал только один отряд катафрактариев и один отряд баллистариев (буквально это обслуживающие метательные машины, но в данном случае они, вероятно, были экипированы как пехота и сверх того вооружены только арбалетами). Даже с учетом его личной гвардии силы находившиеся при нем едва ли насчитывали больше тысячи человек. Однако их было вполне достаточно, чтобы легко разделаться с отрядами налетчиков, повстречавшимися на его пути[48].
Главные силы были сосредоточены в Реймсе; по пути туда Юлиан освободил Отен, Оксерр и Труа. Врагов в этих городах не было. Отен недавно подвергся нападению, но атаку отбили, причем это сделал даже не гарнизон, но наспех собранный отряд отставных солдат. В Труа жители некоторое время не отпирали ворота, пока он не смог убедить их, что он вправду цезарь, законный представитель римской власти. Это дает основания предположить, что порой трудно было увидеть разницу между отрядами римской регулярной армии и бандой грабителей. Соединившись с остатком своих сил, Юлиан миновал еще несколько городов, двигаясь вдоль Рейна, пока не достиг Кельна. Недавно город перешел в руки франков, но, по-видимому, они не задержались там. Кампания опять-таки представляла собой демонстрацию военной мощи и имела целью явить всю силу правительства общинам, которые в недавние годы не чувствовали заботы власти о себе{308}.
Юлиан провел зиму в Сеноне (возможно, в современном Сансе или, что более вероятно, близ Вердена), где его окружила банда алеманнов. Сил у него было немного — как всегда, по соображениям тылового обеспечения войска должны были разойтись на зимний период — и вследствие этого он не смог оттеснить их. В конце концов, не будучи в состоянии вынудить противника сдаться, солдаты просто тайком ушли. Юлиан обвинил Марцелла, преемника Урзицина, в том, что тот не пришел ему на помощь. Констанций отозвал Марцелла, отказавшись принять его оправдание (вполне уместное): по словам Марцелла, он не видел никакой серьезной опасности для цезаря{309}.
На 357 год была запланирована аналогичная кампания, но Констанций не принял в ней участия и передал командование над основными силами новому магистру войска (та-gister militum) — Барбациону. В распоряжении последнего оказалось двадцать пять тысяч человек, тогда как у Юлиана — тринадцать тысяч, но их совместные действия окончились неудачей. Причин этому, вероятно, было несколько — в том числе взаимные подозрения; не помогло делу и то, что Барбацион обладал в лучшем случае скромными способностями. Столкнувшись с серьезным сопротивлением, он отступил, оставив врагу обоз; Юлиан, вынужденный действовать в одиночку, предпринял несколько набегов на поселения варваров. Близ Аргентората (Страсбурга) он столкнулся с сильной армией алеманнов под предводительством семи королей. Ею командовали двое из них — Хнодомарий и его племянник Серапион. С армией шло еще десять королей и множество знати; каждый вел с собой свой отряд, а также наемные силы. Аммиан Марцеллин утверждает, что в целом врагов насчитывалось около тридцати пяти тысяч, но скорее всего эта цифра завышена. Вероятно, алеманны имели численное превосходство над римлянами. Несомненно, ими руководили искусные полководцы: несколькими годами ранее Хнодомарий нанес поражение брату Магненция. Предводители хотели вступить в бой, однако, не исключено, надеялись, что вид их мощной армии заставит римлян вступить в переговоры о мире.
Юлиан не дал ответа послам алеманнов. Его армия утомилась после перехода, и первоначально он хотел укрепить лагерь, дать солдатам отдохнуть и дать сражение на следующий день, тогда как его советники (и в том числе префект претория) убеждали его сразу же атаковать врага. По их мнению, то была отличная возможность нанести поражение стольким вождям сразу; они уверяли, что если удерживать солдат от немедленных действий, те испытают глубокое разочарование. Юлий Цезарь подчеркивал, что никогда не уступал нажиму со стороны своих людей и устраивал сражения, определяя их место и время самостоятельно. Однако в IV веке условия значительно изменились. Юлиан дал себя убедить. Римляне двинулись вперед. Начавшаяся битва вылилась в тяжелый, изнурительный поединок двух армий. Кавалерия Юлиана дрогнула и отступила (в наказание воинам одной из частей впоследствии пришлось облачиться в женское платье и пройти парадом). Он вновь собрал их, и когда группа варваров под командованием одного из вождей прорвала первую линию римской пехоты, резервы остановили ее. В конце концов благодаря дисциплине и четкой командной структуре римляне одержали верх. Они потеряли двести сорок трех солдат и четырех трибунов. Потери алеманнов оказались куда больше (что практически всегда случается с армией, потерпевшей поражение), хотя приводимая Аммианом Марцеллином цифра в шесть тысяч убитых, вероятно, является очередным преувеличением{310}.
Победа при Страсбурге[49] была по-настоящему крупным успехом — и вместе с тем та битва стала единственным значительным сражением, в котором довелось участвовать Юлиану за пять нелегких лет войны в Галлии. Куда более обычный характер носило дальнейшее: римляне провели ряд кровопролитных рейдов против варварских племен. Римская армия выиграла большинство сражений, имевших место в IV веке, но битвы были всегда сопряжены с риском. Поражение неминуемо повлекло бы серьезные потери, возмещение которых являлось непростым делом. Внезапные нападения помогали запугать врага и принудить его подчиниться, а риск для римлян оказывался невелик. Даже если варвары замечали нападающих, им весьма редко удавалось собрать достаточно сил, чтобы успеть дать им отпор. Самое худшее бывало, если нападающим не удавалось никого изловить. Чтобы атаки осуществлялись более успешно, ряд покинутых римских фортов вновь получил гарнизоны; римляне хотели создать у варваров впечатление, что они находятся под постоянным надзором. Это вызвало активное недовольство последних{311}.
Масштаб операций хорошо иллюстрирует эпизод, происшедший зимой 357—358 годов, когда Юлиан пару месяцев осаждал банду франков, отсиживавшихся в двух покинутых римских фортах. Их было всего шестьсот человек; цезарь же, вероятно, задействовал в осаде не более двух тысяч солдат (в большем количестве не было нужды, и, кроме того, их было бы трудно прокормить в условиях зимы). Когда франки наконец сдались, он отправил их к Констанцию в качестве рекрутов. Эпизод поразителен тем, что римляне не стали атаковать столь малые силы варваров. Потери обеих сторон были невыгодны им, поскольку враги представляли собой ценный источник людских резервов. Еще более примечателен тот простой факт, что сам цезарь охотно потратил несколько недель, руководя операцией столь малого масштаба{312}.
Находясь в Галлии, Юлиан активно восстанавливал римское господство в приграничных районах. В ряде случаев он, по-видимому, задействовал общины, которые недавно стали союзниками Рима. Он хотел добиться военной славы — и добился ее; ему необходимо было завоевать популярность у армии и населения провинций, дабы его не постигла судьба его старшего брата. Он значительно снизил налоги, которыми облагались галльские общины, вопреки активному противодействию своего префекта претория. Масштабы сокращения демонстрируют размеры взяточничества среди чиновников, занимавшихся сбором налогов, однако это представляло собой опасный популистский жест. Констанций расправился с отцом Юлиана и многими из его родственников, а совсем недавно казнил его брата. Этого было более чем достаточно, чтобы они перестали доверять друг другу{313}.
В 360 году Констанций приказал Юлиану прислать четыре полка auxilia palatina и триста человек из других соединений (неясно, были ли это самостоятельные части или объединенные в пары с другими) для усиления армии на Востоке. Персы проявили большую активность в предыдущем году, так что нужда в людях действительно существовала. В то же время и устранение Галла Констанций начал с «растаскивания» его военных сил. Предполагавшееся перемещение не вызвало энтузиазма у солдат в Галлии, многие из которых были уроженцами тех мест или даже происходили из-за Рейна. Кое-кому обещали, что они не будут служить южнее Альп, не говоря уже о том, чтобы их вели еще куда-то. В феврале 361 года войска провозгласили Юлиана августом, когда он находился в Лютеции (совр. Париж). По традиции он стал отказываться, но вскоре дал согласие, и «его поставили на щит из тех, которые носят пехотинцы, и подняли высоко. Раздался единодушный крик — Юлиана провозгласили августом. Потребовали диадему, и когда он заявил, что таковой никогда не имел, — какое-нибудь шейное или головное украшение его супруги» (пер. Ю.А. Кулакове кого и А.И. Сонни с изменениями). Юлиан почувствовал, что это может быть воспринято как дурное предзнаменование. К тому же ему явно не нравилась идея воспользоваться чем-либо из украшений с конской сбруи, но в конце концов он согласился надеть шейное ожерелье, которое дал ему один из знаменосцев{314}.
По утверждению Аммиана Марцеллина, Юлиан действительно не хотел принимать власть и испытывал на себе сильное давление со стороны солдат, но это звучит неубедительно. Более вероятно, что обнародование приказа о переброске войск на Восток явилось подходящим моментом для осуществления давно вынашивавшихся планов. Один из ко-митов, известных своей преданностью Констанцию, незадолго до этого был отправлен в Британию. По возвращении его немедленно арестовали, он еще даже не узнал о провозглашении Юлиана императором. Новый август написал Констанцию послание, в котором сообщил ему о своем нежелании принимать власть и о надежде на примирение, но отклонил требование занять прежнее положение цезаря. Летом Юлиан собрал свою армию — в том числе, вероятно, и тех, кто перед этим отказывался отправляться на восток — и выступил для борьбы с Констанцием. Соотношение сил было в пользу последнего, однако осенью, возвращаясь, чтобы вступить в борьбу с узурпатором, Констанций заболел, находясь в Малой Азии. 3 ноября 361 года Констанций II скончался в возрасте сорока четырех лет. Его единственный сын был еще ребенком; близких родственников мужского пола, помимо Юлиана, он не имел. Таким образом, ничто не препятствовало мятежнику стать единовластным императором{315}.
* * *
Во время своего пребывания в Галлии Юлиан действовал особенно энергично. Он нуждался в славе полководца, а ситуация на границе после восстания Магненция оказалась весьма неспокойной. Неожиданные нападения, приводившие подчас к уничтожению или захвату в плен всего населения некоторых деревень, а затем и более масштабные демонстрации силы и возвращение контроля над оставленными крепостями имели целью убедить соседние народы в непреодолимости римской мощи. Методы римлян были зачастую очень жестокими. Предпочтение всегда отдавалось обходившейся для них без потерь резне, а не рискованному открытому сражению. В 370 году совершавший рейд отряд саксов, испытывая страх перед подоспевшими силами римлян, предпочел вступить в переговоры, а не сражаться. В обмен на выдачу заложников саксы получили право вернуться на родину. Однако римляне никогда не уважали соглашений и вместо соблюдения договора приготовили засаду. Этот замысел едва не привел к обратным результатам, когда несколько человек вышли из укрытия преждевременно и были изрублены саксами. В конце концов варваров взяли числом и всех перебили. Аммиан Марцеллин замечает, что такие методы могут показаться «вызывающими ненависть и отвратительными», однако по зрелом размышлении становится ясно, что единственное правильное решение для римлян — уничтожать «шайки грабителей, если есть возможность». Большинство таких операций на границах были незначительными по масштабам. Юлиан ни разу не водил свою армию дальше, чем за тридцать миль к востоку от Рейна. Римляне имели целью установить лишь локальное господство. Это, видимо, давало только временный эффект, поскольку жестокость римских акций и непредсказуемость их внутренней политики вызывали все более сильное раздражение и ненависть, которым было суждено найти выход в будущем{316}.
Наряду с угрозой применения военной силы и ее использованием активно применялась дипломатия. Некоторые представители варварской знати поступали на службу в римскую армию и достигали высоких чинов. Еще большее их число превращалось в союзников, и римляне принимали на себя по отношению к ним финансовые обязательства.
Зачастую их сыновья попадали в качестве заложников в империю и получали хорошее римское образование. Один из двух алеманнских вождей под Аргенторатом носил имя Серапиона, поскольку его отец почитал бога Сераписа, пока жил на территории империи. Предводители варваров постоянно пировали с командирами римских гарнизонов в приграничных пунктах, что позволяло обеим сторонам изучать друг друга и предугадывать будущие события. В нескольких случаях римляне использовали этот обычай для захвата в плен или убийства важного гостя.
Племена представляли собой для империи пусть не главную, но постоянную угрозу. Временами римлянам удавалось настолько усилить свои позиции в приграничных районах, что на протяжении жизни целого поколения здесь не проводилось крупных операций. Готы, жившие в Северном Придунавье, похоже, притихли на несколько десятилетий после военных действий, предпринятых Константином. Стычки с племенами, обитавшими по ту сторону границы, происходили довольно часто, но, как правило, в них не участвовали крупные силы. Масштабные вторжения в Британии удалось успешно подавить, отправив туда comes во главе всего двух парных соединений auxilia palatina галльской полевой армии. Основным видом военной активности варварских племен всегда были набеги. В ответ римляне пытались изловить нападавших (как правило, во время возвращения их назад, когда те, нагруженные добычей, передвигались медленнее). Римляне рассчитывали на быстроту перемещений и внезапность — точно так же, как их враги. Аммиан Марцеллин описал немало кампаний очень малого масштаба в таких деталях, которые остались за пределами рассказов о войнах прежних времен. Мы читаем о налетчиках, потерпевших поражение от римлян: те застали их врасплох, в то время как варвары мылись в реке и красили волосы в рыжий цвет. В другом месте он повествует о другой группе, перебитой в результате сознательного нарушения перемирия римлянами во время переговоров. Описывая кампании Юлиана, Аммиан Марцеллин отмечает: «Кроме этих сражений, в разных областях Галлии состоялось и много других, менее заслуживающих упоминания; описывать их не стоит как потому, что они не принесли важных результатов, так и потому, что повествование не стоит перегружать маловажными подробностями». Это тем более поразительно, если учесть малый масштаб боев, о которых он считает нужным рассказать. Принципиальным отличием от более ранних периодов является тот факт, что он описывает так много случаев личного участия императора в столь незначительных операциях. В I—II веках подобные дела находились в ведении наместниковсенаторов или кого-то из их подчиненных; в IV веке добиться удачного их выполнения стало куда труднее{317}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.