Глава 3 Новый старт

Глава 3

Новый старт

Основная стратегия

Пока все усилия были направлены на отражение контрнаступления русских, германская верховная ставка никогда не теряла ни уверенности, ни решимости, как только закончится зима, вновь захватить инициативу на Востоке и больше уже ее не отдавать. Но партия все равно считала необходимым следить за «моралью» в высших штабах вермахта. Геббельс, например, отмечает в своем дневнике 21 января 1942 года, что дал указание офицеру, отвечающему за связь ОКВ с министерством пропаганды, предоставлять ему для передачи Гитлеру письменный отчет об «офицерах ОКВ и ОКХ, замеченных в поощрении пораженческих настроений», имея в виду сотрудников ОКВ и армейских учреждений в Берлине. Через три дня он пишет, что имел «разговор с генералом Шмундтом по поводу обстановки в ОКВ. Фюрер прислал его [Шмундта] в Берлин явно для того, чтобы оздоровить ситуацию». 25 января появляется такая запись: «Я долго говорил с адмиралом Канарисом о заслуживающей осуждения позиции офицеров ОКВ и ОКХ».

Гитлер, разумеется, был главным протагонистом и пропагандистом духа уверенности и решимости. В беседе с японским послом 3 января 1942 года он сразу же открыл свои истинные намерения, заявив:

«Цель в том, чтобы возобновить наступление на Кавказ, как только позволят погодные условия. Это самое важное направление наступления; мы должны дойти до нефтяных промыслов там, а также в Иране и Ираке. Как только мы туда доберемся, мы надеемся, что сможем помочь началу освободительного движения в арабском мире. Естественно, мы сделаем также все, что в наших силах, чтобы стереть с лица земли Москву и Ленинград».

Гитлер дал также понять японскому послу, что вскоре должна улучшиться обстановка в Северной Африке и в армии Роммеля, которая в соответствии с планами действий на Среднем Востоке образует южное крыло клещей. В своей речи в Берлине в Мемориальный день в середине марта он дал сигнал к окончанию кризиса; он даже ярче выразился, чем лишний раз показал, что выдает желаемое за действительное: «Этим летом Советы будут полностью уничтожены. У них нет больше спасения. Так что это лето будет решающим этапом войны. Мы отбросим большевиков так далеко, что они никогда уже не соприкоснутся с возделанными землями Европы»¹.

Такие экстравагантные выражения решимости в еще более пространной форме и еще чаще звучали на совещаниях в ставке. Они свидетельствовали о фанатизме, которым одним только и можно было объяснить то, что Гитлер никогда не рассматривал и даже не выдвигал никакие другие цели для будущей стратегии. Вспоминая те дни, Хойзингер рассказывает, на этот раз вполне точно описывая то, что происходило, без поэтических вольностей:

«Гальдер долго изучал вопрос, не надо ли нам действительно перейти к обороне на Востоке, раз дальнейшие наступательные операции кажутся выше наших сил. Но невозможно было даже заикнуться об этом Гитлеру. Что тогда? Если мы позволим русским обрести второе дыхание и возрастет угроза со стороны Америки, тогда мы уступим инициативу врагу и никогда не получим ее обратно. Поэтому мы можем сделать только одно: несмотря на все препятствия, попытаться еще раз».

Отсюда ясно, что и ОКХ, и штаб оперативного руководства ОКВ не отступали от хорошо испытанных правил стратегического искусства и считали, что цель генерального военного плана на 1942 год состояла в том, чтобы каким-то образом устранить одного противника, пока второй не смог развернуться в полную силу. Поэтому в силу обстоятельств точка зрения военных в этом смысле совпала с мешаниной политических, идеологических и экономических идей, на которых основывалась стратегия Гитлера. Однако, как вскоре стало ясно, у них не было согласия ни относительно способов достижения целей, ни относительно самих целей.

Опять сложилась ситуация, когда для настоящего штаба оперативного руководства ОКВ могла появиться действительно важная работа, если бы это был штаб, который не воспринимал себя лишь в качестве гитлеровского рабочего штаба и не кичился своими двойными обязанностями, выступая в роли главного командования сухопутными войсками. Ему, по крайней мере, следовало изучить возможности других решений. Нет смысла теряться в предположениях; достаточно вспомнить те перспективы, которые по-прежнему обеспечивало обширное соглашение с Францией. Теперь оно, безусловно, имело особое значение, так как Германия оказалась ныне перед лицом двух сильнейших морских держав в мире. Если бы мы силами растущего подводного флота и мощных соединений люфтваффе, действующих с территории Франции, смогли нанести по-настоящему смертельный удар по их морским путям и торговым судам, то нам, вероятно, удалось бы задержать высадку союзных войск в Европе и Северной Африке, а также воспрепятствовать развертыванию превосходящих военно-воздушных сил противника на европейском континенте. Кроме того, Красная армия на востоке находилась в достаточно зависимом положении от морских поставок из западных стран, поэтому, пока мы перенесли бы основные усилия на ведение морской и воздушной войны в Атлантике, она была бы не в состоянии предпринимать крупные операции. Эффект был бы еще больше, если бы нам удалось заставить японцев осуществлять общую военную стратегию хотя бы только с этой целью, и никакой другой.

Но ничего подобного не случилось и даже не предлагалось. В личном военном окружении Гитлер властвовал даже над самим процессом мышления. Его влияние было почти осязаемым, хотя про себя люди, возможно, и не соглашались с его идеями. Чем больше времени человеку приходилось проводить с Гитлером, чем ближе он оказывался к верховной ставке и чем больше увязал в ее повседневной рутине, тем сильнее становилось это влияние. Более того, главнокомандующие флотом и люфтваффе не предпринимали никаких шагов, хотя, как и прежде, они обходили оперативный штаб и имели прямой доступ к Гитлеру; может быть, они достигли наконец какого-то понимания между собой или старшие офицеры их штабов нашли какой-то путь для обстоятельных разговоров с Йодлем. Во всяком случае, под давлением кризисной обстановки Редер и Геринг приняли без возражений приказ Гитлера от 10 января 1942 года, который был подготовлен Организационным отделом штаба оперативного руководства ОКВ совместно с управлением по экономике и вооружению и касался оснащения вермахта. Этим приказом программа вооружения «в результате изменившейся обстановки» была развернута в сторону армии, а вооружение авиации и флота ограничивалось тем, что можно произвести из оставшегося сырья. Интересно, что в этом приказе говорилось, что нельзя ставить вопрос о создании новых формирований СС, если это потребует дополнительного вооружения германского производства. Гитлер полностью проигнорировал это распоряжение, хотя сам его отдал. Несомненно, его примеру последовали все другие заинтересованные стороны, которые делали все возможное, чтобы не выполнять остальные пункты приказа – в ущерб сухопутных сил.

Интересна позиция Геринга в то время, изложенная в дневнике Геббельса. 31 марта 1942 года он отмечает, что «рейхсмаршал особо осторожен с какими бы то ни было прогнозами». Позже, после разговора с начальником штаба ОКМ 12 июня 1942 года, в дневнике Гальдера появляется взрыв негодования по поводу флота и его планов:

«Представление об общей обстановке, которое ОКМ само себе создало, полностью отличается от наших трезвых оценок. Эти люди мыслят в масштабах континентов. Основываясь на своем предыдущем опыте участия в армейских операциях, они просто полагают, что мы, руководствуясь сиюминутной прихотью, можем решить, поворачивать ли нам и когда поворачивать по суше с Кавказа к Персидскому заливу или двигаться из Киренаики через Египет к Суэцкому каналу. Они говорят об операциях на суше по территории итальянской Африки в направлении восточноафриканского побережья и Южной Африки. Они самонадеянно рассуждают о проблемах в Атлантике и безответственно – о ситуации в Черном море. Разговаривая с ними, попусту тратишь слова»[184].

В этих условиях сложилась ситуация, при которой сопротивление гитлеровской воле стало гораздо слабее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.