Волки щёлкают зубами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Волки щёлкают зубами

Нас побить, побить хотели,

Нас побить пыталися.

А мы тоже не сидели,

Того дожидалися.

Демьян Бедный

1927 год обозначен в истории СССР как год «военной тревоги». Война не состоялась, по поводу чего многие историки склонны считать «сигнал тревоги» не то ложным, не то вообще фальсифицированным во имя политических целей — расправы с оппозицией и наступления на крестьянство. Это не так, за «тревогой» стоит довольно забавная история — но если бы советское правительство повело себя иначе, она и впрямь могла закончиться войной. Правда, не с Англией, а с Китаем, однако и это неприятно, тем более, что и Япония не прочь бы подгрести под себя русское Приамурье…

Сама история началась во время британских парламентских выборов октября 1924 года. После войны британские либералы уступили место на политическом Олимпе лейбористам, и в январе 1924 года к власти в стране пришло первое лейбористское правительство Макдональда, которое было неплохо расположено к СССР. В феврале Британия установила с Советским Союзом дипломатические отношения, в августе подписала общий и торговый договоры. Более того, осенью правительство фактически выступило на стороне коммунистов, в то время как консерваторы их терпеть не могли.

В ту осень разразился крупный политический скандал. В Британии тогда вовсю грохотала классовая борьба, и Джон Кэмпбелл, редактор коммунистической газеты «Уоркерс уикли», опубликовал в своем издании призывы к солдатам не выступать против забастовщиков. Как и подобает в демократическом государстве, за такой беспредел его арестовали и отдали под суд. Правительство волевым порядком прекратило судебное преследование Кэмпбелла, и тогда объединившиеся ради такого случая консерваторы и либералы потребовали расследования действий кабинета. Вместо объяснений Макдональд, недолго думая, распустил парламент.

Неудивительно, что на последующих вслед за этим выборах октября 1924 года вовсю разыгрывалась советская карта. Вскоре в ход пошли крапленые козыри: консерваторы опубликовали некое «письмо Коминтерна» британским коммунистам, в котором содержалась директива о создании партийных ячеек в армии и на флоте и о подготовке вооруженного восстания. Письмо, естественно, фальшивое. Деятели Коминтерна вовсю занимались экспортом революции, но письменно рассылать директивы о подготовке восстаний? Такое о них даже подумать пошло…

Однако «протоколы советских мудрецов» произвели нужное впечатление на избирателя, и консерваторы выиграли выборы. Новому консервативному правительству, хочешь не хочешь, надо было отвечать за базар и развивать «красную» тему — но как-то ничего не подворачивалось, пока не наступил 1926 год, когда сокращение заработной платы в угольной промышленности вызвало резкое обострение классовой борьбы. 4 мая началась всеобщая политическая стачка, в которой участвовали 18 млн. человек, то есть более 40 % населения страны.

Консерваторы привычно объявили забастовку «происками коммунистов», и 7 октября их партийный съезд принял резолюцию с требованием разрыва дипломатических отношений с СССР.

В декабре стачка потерпела поражение, результатом чего стало новое наступление на права рабочих и профсоюзов. Как нетрудно догадаться, народной любви к консерваторам это не прибавило. Помочь могло бы объяснение забастовки «происками Коминтерна», но Коминтерн, хотя такая крупная стачка никак не могла без него обойтись, забыл оставить компромат, а публиковать ещё одни «протоколы» было бы уже слишком. Требовалось срочно найти доказательства подрывной деятельности коммунистов. В этой обстановке и начала развертываться многоходовая провокация в Китае.

Китай того времени не был единым государством, а представлял собой что-то вроде РСФСР образца 1918 года — скопище самостоятельных провинций, находящихся в состоянии хронической гражданской войны. Во главе провинций стояли так называемые «провинциальные милитаристы» — генералы, имевшие под рукой то или иное количество войск. Большой кусок территории на юге страны контролировала партия Гоминьдан. Поскольку составной частью Гоминьдана являлись коммунисты, Советский Союз ее поддерживал и даже посылал туда военных советников.

В начале января китайские повстанцы и солдаты гоминьдановской Народно-освободительной армии заняли территории английских концессий в городах Ханькоу и Цзюцзян. Столковаться с ними Лондону не удалось, и через полтора месяца британское правительство вынуждено было официально отказаться от концессий, зато господа консерваторы получили удобный повод переключить внимание общественности с собственных успехов на внешнего врага. 20 февраля был подписан отказ от концессий, а 23-го министр иностранных дел Британии Чемберлен направил правительству СССР «ноту-предупреждение» с требованием прекратить «антианглийскую пропаганду» и военную поддержку Гоминьдана, пригрозив разрывом дипломатических отношений.

Строго говоря, по этому поводу можно было много чего сказать. Например, то, что Китай не является частью Британской империи и не Лондону указывать, кого там можно поддерживать, а кого нет. Или предложить англичанам прекратить снабжать оружием и инструкторами туркестанских басмачей. Однако расширять склоку не стали: НКИД, не утруждая себя особыми расшаркиваниями, просто послал британцев подальше, заявив, что «угрозы в отношении Союза ССР не могут запугать кого бы то ни было в Советском Союзе», и предупредив британское правительство, что ответственность за все последствия ляжет на него.

Впрочем, особых последствий не планировалось, британцам нужна была не война, а доказательства злонамеренной подрывной работы СССР. Практически сразу же, 28 февраля, солдаты одного из китайских провинциальных правителей, генерала Чжан Цзунчана, захватили советский корабль «Память Ленина». Судно затопили, команду и находившихся на борту советских дипкурьеров бросили в тюрьму, почту прочитали — но свидетельств ужасных планов Коминтерна там, по-видимому, не нашли, потому что скандала не последовало.

В конце марта части народно-освободительной армии взяли Шанхай и Нанкин. Британия открыто вмешалась в конфликт, английские корабли вели огонь по Нанкину. Коминтерн, естественно, тоже не остался в стороне, ИККИ[232] вынес резолюцию о том, чтобы встать на защиту китайской революции, и активизировал работу в Китае, которая просто и беззастенчиво велась через представительства СССР. И тогда последовал решающий удар. 6 апреля в 11 часов дня в Пекине, где правил еще один «милитарист», генерал Чжан Цзолин, китайские полицейские и солдаты совершили налет на помещение советского полпредства, арестовав двоих советских граждан и 25 китайцев и захватив документы. Такого не позволял себе даже Гитлер после нападения на СССР.

Однако из-за инцидента явно торчали уши и усы английского льва. Уровень экстерриториальности «белых» поселений в Китае, а особенно дипломатических миссий, был очень высок. Чтобы даже просто войти на территорию посольского квартала, солдаты должны были иметь разрешение главы дипкориуса, каковым являлся посол Великобритании.

В тот же день был совершен налет полиции и на советское консульство в Тяньцзине.

В определенной ситуации такие выходки вполне могли вызвать войну. Однако воевать с независимыми и неуправляемыми китайскими правителями смысла не имело, а Британии даже протест не предъявишь, поскольку она тут как бы и ни при чем. Пришлось терпеть, ограничившись нотой, — без нее было бы уж совсем неприлично.

Цель вроде бы была достигнута, в начале мая военный штаб Китая начал публикацию захваченных в посольстве документов — однако особого впечатления в Европе они не произвели. Приличий в Китае не соблюдал никто, да и подрывная работа — не пушки, которыми угощали не понравившихся им политиков английские корабли.

Тогда упорные британцы нанесли удар уже в Лондоне. Правда, тронуть полпредство они все же не посмели — воевать русские, конечно, не станут, но если в ответ распотрошат британское посольство, им будет чем ответить на любые обвинения.

12 мая по личному распоряжению Чемберлена полиция устроила обыск в помещении советского торгового представительства «Аркос». Часть документов сотрудники торгпредства успели уничтожить, но все же трофеи оказались весомыми. 26 мая были официально опубликованы документы, захваченные или будто бы захваченные (в таких случаях подлинность всегда под вопросом) в Лондоне и Пекине, и на следующий день последовал разрыв дипломатических отношений. Впрочем, еще 23 мая в газете «Манчестер Гардиан» была опубликована статья о том, что пресловутое «письмо Коминтерна» является фальшивкой, изготовленной в Берлине, — что изрядно обесценило всю интригу.

Выполнив задуманное, британцы утихли. Но теперь пришла очередь нашего политического реванша. Уж что-что, а устраивать шумные акции советское правительство умело.

31 мая в Москве огласили информацию о раскрытой ОГПУ «диверсионной группе Чайта», опиравшейся на посольство Великобритании. А на следующий день, I июня, ЦК ВКП(б) объявил, что страна находится в состоянии военной опасности — вот и гадай, что там британские агенты порассказали на допросах.

Готовился к надвигающейся войне Советский Союз очень громко. В качестве предполагаемого противника назывались небольшие приграничные государства — так называемые лимитрофы, а за ними стояла, разумеется, Англия. По отдельности каждый из лимитрофов, за исключением, может быть, Польши, был слабее СССР, но суммарно они нас превосходили, тем более что Красная Армия в то время была практически небоеспособна. Любви к Советскому Союзу ни Польша, ни Финляндия, ни Румыния, ни Япония не испытывали, а на границе с Китаем и так черт знает что творилось. СССР дал понять, что эти государства, подстрекаемые Англией, в любой момент могут начать войну, чем вызвал во всем мире горячую волну сочувствия простого народа. Тот факт, что сама Британия воевать с Советским Союзом не могла, а еще помнившие Гражданскую войну лимитрофы не испытывали ни малейшего желания снова сюда соваться, уже никого не волновал. «Военная угроза» — и всё тут. И ведь возразить-то нечего…

Несколько обалдевшее от такого поворота дел мировое сообщество начинает требовать от британцев объяснений. 16 июня в Швейцарии, па совещании МИД четырех государств (Великобритании, Германии, Франции и Японии) Чемберлен уверяет, что представляемое им правительство не собирается впутывать в русско-британские дела другие страны, да и само идти с «крестовым походом» против большевиков не намерено.

А советское правительство продолжает гнать волну. В стране проходят массовые акции вроде «недели обороны», в Уголовный кодекс вводится статья за недонесение, а также смертная казнь за антисоветскую пропаганду и агитацию при массовых волнениях.

8 июля, когда британцы уже за счастье почитали бы похоронить всю эту историю, в Москве начинается процесс по делу некоего Дружиловского, которого обвиняют в изготовлении фальшивых «писем Коминтерна» руководству компартий Британии, США и Болгарии. Можно, конечно, объявить дело фальсифицированным — уж очень оно кстати подоспело, но что совершенно точно — так это что идиотов, способных рассылать такие инструкции, в Коминтерне не держали. Затем начинают шерстить и показательно судить английских шпионов, к превеликому удовольствию мировой прессы, — а британских агентов в СССР хватало, Интеллидженс Сервис сделала стратегические запасы еще в Гражданскую. В общем, кампания идет но тем же рецептам, что и во времена приснопамятного похода Керенского на Петроград, а учитывая всеобщий повышенный интерес к советским делам[233], весь мир гудит, как большой колокол.

«Военная тревога» вскоре отзовется косвенным образом, вызвав «хлебную стачку», которая послужит началом конца нэпа. Но в целом, как видим, ничего особо ужасного не произошло: вы пошутили, мы тоже посмеялись. Ничего… если бы не внезапное ужесточение законодательства, направленное на пресечение террора и массовых волнений. Каких массовых волнений ожидало советское правительство летом 1927 года? К коллективизации, что ли, готовилось? Так ведь ещё в октябре 1927-го говорили о «постепенном обобществлении путем кооперирования» — улита едет, когда-то будет… В чём же дело?

Если бы события 1927 года ограничивались танцами вокруг Коминтерна — ни в чем. Но параллельно с этими пропагандистскими играми шли другие процессы — и они-то были реальными и предельно конкретными.

* * *

Ещё 8 апреля 1927 г. Главное управление погранохраны и войск ОГПУ выпустило следующую директиву:

«Возросшее влияние Англии в Польше и Румынии, давление ее на Германию, ратификация Италией по настоянию Англии захвата Румынией Бессарабии является показателями подготовки войны против нас. Вместе с тем успехи китайской революции наносят удар по мировому империализму…» и т. п. «…Подобная обстановка должна будет вызвать возрастающее усиление диверсионной и шпионской работы против нас, как непосредственно на границах, так и в тыловых, главным образом промышленных районах Союза… Весной и летом возможен ряд диверсионных налетов на нашу территорию (на границах Польши, Латвии и Дальневосточного края это особенно возможно)».

Ясно, что из международной обстановки никоим образом не следует усиление диверсионной работы в конкретные месяцы на конкретных границах, — такое предупреждение может исходить только от разведки. Париж, где базировалась основная часть белоэмигрантских организаций, был буквально нашпигован агентами ОГПУ, так что эта заслуженно нелюбимая эмигрантами контора была в курсе их сокровенных планов.

В марте в Терийоках (Зеленогорск), формально на территории Финляндии, но на самом деле рядом с Ленинградом, зам. председателя и фактический руководитель Российского общевоинского союза (РОВС) генерал Кутепов провел совещание с членами своей террористической организации, на котором заявил, что надо немедленно приступить к террору против СССР, а в апреле отдал соответствующий приказ. Тогда же председатель общества барон Врангель отправился инспектировать отделения Союза. А потом началось…

31 мая в СССР через финскую границу проникает группа террористов — та самая знаменитая Захарченко-Шульц со товарищи, которая была прославлена фильмом «Операция „Трест“». 3 июня они пытаются подложить бомбу в общежитие ОГПУ, 6 июня — бросают бомбу в бюро пропусков на Лубянке. 7 июня — еще один теракт, на сей раз успешный: в Ленинграде террористы устраивают взрыв в помещении нартклуба на Мойке, результат — 35 пострадавших. В Минске в результате диверсии погибает начальник белорусского ОГПУ Опанский.

16 июня на дальневосточной границе пограничники ведут бой с бандой белогвардейцев. В июле на советско-латвийской границе задержана группа террористов-белоэмигрантов, 21 августа на советско-финской границе задержаны два террориста, на следующий день — еще два. 26 августа — перестрелка пограничников с нарушителями на берегу Онежского озера. 21 октября — в районе Сестрорецка бой пограничников с группой террористов. 22 октября в районе Благовещенска — бой пограничников с группой диверсантов, перешедших границу с заданием взорвать железнодорожный туннель.

Во второй половине 1927 года только РОВС провел более двадцати крупных терактов и пограничных столкновений на европейских границах Союза, при том что в целом работа была признана неудачной, о чем барон Врангель писал начальнику 2-го отдела РОВС генералу фон Лампе: «Попались на удочку ГПУ почти все организации…» Отдельной строкой шел Дальний Восток. Отдельной — индивидуальные террористические акты, которых в течение 1927 года было зарегистрировано девятьсот, при том что в деревне ещё было спокойно.

С чего вдруг такой взрыв активности? Неужели в самом деле близится война? Или тут какие-то иные причины, но какие?

…Параллельно с этим внутренним террором имели место и крупные политические теракты, причем почему-то в странах, дававших особый, конкретный приют белым эмигрантам, на чьей территории базировались постоянно наведывавшиеся на советскую сторону банды.

7 июня в Варшаве белоэмигрантом Ковердой убит полпред СССР Войков. 2 сентября в здании полпредства застрелен белогвардеец, пытавшийся убить поверенного в делах СССР в Польше. В конце августа в Китае кто-то пытается отравить на банкете главного советского военного советника Блюхера. Вместо него отравленное вино выпивает другой советник — Зотов, так что теракт хоть и не вполне удачный, но результативный.

Восток, в том числе и Дальний, — дело тонкое, а вот любое шевеление в Польше настораживало советское правительство всерьез, особенно после того, как в 1926 году к власти там пришел махровый антисоветчик Пилсудский, а советские предложения заключить с Польшей пакт о ненападении встретили отказ. Поэтому неудивительно, что, хотя неприятности мы имели с Англией, «царицей морей», в середине мая 1927 года наркомвоенмор Ворошилов отравляется инспектировать не Балтийский флот, а Украинский военный округ. Именно тогда он написал потрясающее письмо, в котором описывал, как во время прохождения войск через Киев кони шли по ковру из цветов. «Военная тревога» еще не объявлена, а на Украине, помнящей поляков, бросают цветы под копыта коней своих единственных защитников.

И вот смотрите: мало ли в Европе советских дипломатов? — но почему-то дважды покушаются именно на наших представителей в Польше, отношения с которой и лак висят на волоске. Что это, если не провокация войны?

Нет, конечно, СССР не стал бы сам объявлять войну Польше — но в столь напряженной обстановке кто-то мог просто ошибиться и нечаянным движением порвать волосок.

Кто за всем этим стоял? Какие-то происки Британии, конечно, могли иметь место, но явные нити вели не в Лондон. Савинковский «Союз защиты родины и свободы», основной базой террористов которого традиционно являлась Польша, был связан скорее с французами, чем с британцами, и поставлял информацию французской разведке. Да и РОВС находился во Франции, и финансировавший нелегальную работу на территории СССР Торгпром обитал там же. А вот уже совсем интересно: в конце июня при переходе турецко-советской границы задержан эмиссар Парижского бюро ЦК СДПГ (грузинских меньшевиков) с директивами о подготовке восстания в Грузии. Нет, определенно что-то готовилось, и другие события этого года свидетельствуют о том же. Л именно — странное поведение оппозиции.

Оппозиция в РСДРП существовала, как и полагается в приличной партии, с момента её зарождения, время от времени активизируясь. К этому все давно привыкли, и никого это не удивляло. По до сих пор она ограничивалась в основном легальной «говорильной» деятельностью. На этом поприще ее представителей постоянно били — иногда в словесных баталиях, а порой и весьма чувствительно, — все партдискуссии она с треском проигрывала. И весной 1926 года количество поражений перешло в новое качество работы: объединившаяся наконец оппозиция организовала конспиративный центр. Кроме традиционной подпольно-пропагандистской деятельности, он имел агентуру в ЦК и ОГПУ, а также группу, которая занималась работой среди военных. Такие же центры имелись в Ленинграде, Киеве, Харькове, Свердловске и других городах, существовали связи с аналогичными группами в иностранных компартиях. (И что любопытно, советских военных, многие из которых прежде служили в царской армии, в то же время активно окучивал РОВС. Наверняка ведь пересекались…)

Во главе этой нелегальной «второй партии» встали Троцкий и Зиновьев, фигуры чрезвычайно влиятельные. Троцкий до недавнего времени был наркомвоепмором и сохранил сильные позиции в армии. В партии он тоже имел немалое влияние, собирая вокруг себя всех обиженных и недовольных. Наконец, Лев Давыдович всю дорогу крутил какие-то смутные шашни с заграницей. Какие именно и кто его финансировал — неизвестно толком до сих пор, однако, судя по размаху оппозиционной работы, денежки были неплохие. Зиновьев же — до недавних пор глава Ленинградской области и председатель Исполкома Коминтерна.

Сказать, что это было опасно, — значит бессовестно преуменьшить угрозу. Это было очень опасно. О деятельности Троцкого до сих пор известно далеко не все, но одни его туманные дела с немецким рейхсвером и американскими банкирами многого стоят. Зиновьев — это связи с другими компартиями, мощный аппарат и террористы Коминтерна, а также Ленинград, который можно в любой момент сделать второй столицей.

Осенью 1927 года оппозиция дает генеральное сражение, выступив с так называемой «платформой 83-х». Говорить о ее содержании бессмысленно, единственное, чего хотела оппозиция, — это свободы дискуссий и фракционности да еще устранения Сталина. Она всегда этого хотела, а во всем остальном виляла в противофазе с колебаниями «генеральной линии». Потерпев очередное сокрушительное поражение во внутрипартийной дискуссии, оппозиционеры устроили серию нелепых провокаций 7 ноября, после чего Троцкого наконец-то вышибли из Москвы в Алма-Ату, создав ему ореол «жертвы репрессий», которым Лев Давидович очень дорожил. После поражения около четырёх тысяч оппозиционеров раскаялись, осудили свои заблуждения и заявили о разрыве с оппозицией…

В этом наборе совпавших по времени разнообразных событий есть что-то мучительно знакомое. Так, словно это уже было…

А ведь и вправду было — в 1918 году!

Вспомним: тогда тоже существовала угроза внешнего нападения, в подготовке к которому самое горячее участие принимали Англия и Франция. Тоже была вспышка белогвардейского и эсеровского террора. Имело место и убийство посла, которое должно было и вполне могло спровоцировать войну. Было нелепое, смешное и вскоре разгромленное выступление оппозиции — левых эсеров, после которого часть оппозиционеров заявила о разрыве со своей партией и быстренько заняла места в государственном и советском аппарате, а остальные перешли на нелегальное положение и занялись уже напрямую подрывной работой. И тогда, в 1918-м, все это было далеко не игрой случая…

Так начиналась Гражданская война.

Могли ли эти события заставить власть сорваться в карьер? Сами по себе — едва ли. Даже если это и была попытка спровоцировать войну и устроить государственный переворот, она окончилась столь же бесславно, как и прежние. Но симптом очень тревожный, свидетельствующий, что в покое нас не оставят, и на мобилизационную готовность власти все эти события, конечно же, повлияли. Нет, правительство всё ещё продолжало осторожничать, сдерживать процесс, но… все же оглянулось на бронепоезд на запасном пути. А народ был и так готов — та бедняцкая половина населения, дико уставшая даже не от бедности, а от беспросветности существования, страстно хотела уже не столько хлеба, сколько перемен. Той новой жизни, которую большевики обещали, но так и не предоставили народу.

И тогда вступил в дело Промысел, который свел в одну точку внутреннюю готовность и внешние события. Именно «военная тревога» послужила причиной той внутренней войны, которая нарушила равновесие в стране и погнала события под уклон. Теперь повернуть вспять было уже невозможно, оставалось только рулить, отворачивая от краев обрыва.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.