Продразвёрстка в документах эпохи
Продразвёрстка в документах эпохи
Страницы века громче
Отдельных правд и кривд.
Мы этой книги кормчей
Простой уставный шрифт.
Борис Пастернак
1919 год облегчения крестьянам не принес — впрочем, и не мог принести. Легче в стране не стало никому. Война разгоралась, фронты сделались более протяженными, увеличивалась армия. Из городов можно было взять какое-то количество людей, но все остальное — продовольствие, фураж, лошадей — могла поставить только деревня. Причем практически без отдачи, поскольку превращенная в военный лагерь Советская Россия все свои скудные ресурсы отдавала фронту.
В январе 1919 года была введена продовольственная развёрстка. От прежних хлебозаготовок она отличалась тем, что Наркомпрод, исходя из общей потребности страны, определял для губерний твердые задания по всем видам сельхозпродукции, губернии передавали его ниже — и так до волостей: как хочешь, так и выполняй. Теоретически по-прежнему около 60 % крестьян были освобождены от продразверстки, но в реальности, с одной стороны, богатые крестьяне изыскивали множество способов распределить поставки на всю деревню, а с другой, местные власти, попав в клещи — либо не выполнить задание, либо трясти всех, у кого хоть что-то есть, — сплошь и рядом забирали хлеб не только у середняков, но даже и у бедняков.
Вскоре государство объявило монополию на все продовольствие. Мобилизации в РККА шли одна за другой, увеличивались трудовые повинности. Для армии реквизировали лошадей. Правительство, как могло, защищало крестьян — мобилизации подлежали 3-я и далее лошадь в хозяйстве. Но практически это указание не выполнялось, ибо у каждого комэска была своя экономическая политика, сплошь и рядом отличная от государственной. Кроме того, заменить непригодную для строевой службы лошадь хорошей он имел право даже в однолошадном дворе, и в результате конское поголовье в деревне стремительно ухудшалось. А ведь лошадь в крестьянском дворе не для эстетики стоит, на ней работать надо. Но попробуй объяснить это означенному комэску!
У белых были те же проблемы — однако они контролировали более богатые области и получали поддержку извне. Красные же могли рассчитывать только на внутренние ресурсы.
В 1920-м к прочим радостям добавился неурожай, охвативший ряд губерний России. Например, в богатейшей Тамбовской губернии задание по продразверстке составило треть общего сбора хлеба, который, в свою очередь, покрывал внутренние потребности губернии лишь на 50 %. И к бабке-гадалке ходить не надо, чтобы понять, что чем больше хлеба вывезут по продразверстке, тем больше придется его ввезти в порядке помощи голодающим. А поскольку население губернии ту зиму пережило, стало быть, вагоны с хлебом гнали в обоих направлениях. Зато произошло обострение перманентного тамбовского восстания, на ликвидацию коего пришлось потратить уйму сил и средств.
К счастью, как раз в это время к Советской России присоединились богатые губернии, отбитые у белых, в частности Сибирь. Основная тяжесть продразверстки легла на них. Тамошнему населению это, конечно же, не понравилось — стоит ли удивляться? Так что зима 1920–1921 гг. отмечена еще и колоссальным западно-сибирским восстанием. Впрочем, об этом — чуть позже.
Что же такое была эта постоянно поминаемая большевистская продразверстка? Историческая мифология полагает ее полной реквизицией всего продовольствия у крестьян — как хочешь, так и выживай. На самом деле, конечно, всё обстояло совсем не так.
Из постановления Тюменского губисполкома и коллегии губпродкома о разверстке хлебофуража и маслосемян[71] 3 сентября 1920 г.
«1. Все количество хлебов, зернофуража и масличных семян подлежит, за исключением нормы, сдаче государству и развёрстывается для отчуждения у населения между волостями согласно прилагаемых таблиц…
4. Все количество хлеба, зернофуража и масличных семян на волость по разверстке должно быть отчуждено у населения по установленным твердым ценам и сдано населением на ссыппункт в указанные ниже сроки…
11. К тем волостям, которые имеют излишки и упорно не сдают таковые, по целым волостям и отдельным селениям принимать репрессивные меры в виде ареста председателей, секретарей волисполкомов и сельсоветов за их содействие и всех отдельных лиц, упорно не сдающих хлеб или укрывающих таковой, арестовывать и препровождать в выездную сессию продовольственного ревтрибунала»[72].
Как видим, здесь все то же самое — и нормы, и хлебные цены. Линия фронта осталась на прежнем месте.
Из инструкции Тюменского губпродкома о проведении хлебофуражной разверстки. 8 сентября 1920 г.
«4. Норма, которую необходимо оставлять при исчислении хлебной разверстки:
а) членам семьи— 13 пуд. 20 ф.[73], б) на посев — 12 пуд.[74], рабочим лошадям — 19 пуд., г) жеребятам — 5 пуд., д) коровам — 5 пуд., е) телятам — 5 пудов и т. д. (сибирская норма даже больше установленной в мае 1918 года. — Е. П.)
5. После определения по каждому селению в отдельности разверстки члены исполкома выезжают на места в общества и по подворным спискам производят государственную и внутреннюю разверстку на отдельных лиц.
По проведении разверстки составляют именные списки с указанием: какого общества, имя, фамилия, количество подлежащего сдаче хлеба, в чем отбирается подписка, которой определяется срок сдачи… Именной список представляется на ближайший ссыпной пункт, и копия оставляется волисполкому
6. При исчислении на отдельных лиц допускается оставлять норму для прокормления скота в хозяйстве:
1) от одной до 3 десятин — на одну лошадь, от 4 до 6 десятин — на одну лошадь и одного жеребенка, от 6 до 10 дес. — на 2 лошади и 2 жеребёнка, от 11 до 15 дес. — на 3 лошади и 3 жеребенка и т. д.
2) норма скоту при одном человеке не оставляется, при 2–3 человеках — на одного теленка, 4–5–6 и 7 — одна корова и один теленок, 8–9-10–11 человеках — на 2 коровы и 2 теленка, 12–13–14 и 15 человеках — 3 коровы и 3 теленка и т. д.»[75].
Процент бедняков в Тюменской губернии неизвестен. Но они имелись, естественно, и их надо было кормить. Поэтому кроме государственной разверстки производилась разверстка внутренняя.
Из инструкции Тюменского губпродкома о проведении внутренней хлебофуражной разверстки. 12 октября 1920 г.
«§ 2. По способу обеспечения хлебом население делится на группы: а) производителей, обеспечиваемых оставлением у них собранных в их хозяйствах продуктов по норме наркомпрода… б) население, проживающее в сельских местностях, но не занимающееся земледелием, в) население, ведущее его в размерах, не обеспечивающих годичную продовольственную потребность хозяйств.
§ 3. Сельское населении губернии, не имеющее собственных запасов или обеспеченное ими на срок менее одного года, снабжается… за счет излишков, оставшихся у производителей сверх количества, необходимого для выполнения государственной разверстки и собственного потребления…
§ 6. Параллельно с государственной разверсткой производится разверстка внутренняя, т. е. извлечение излишков, оставшихся у кулака, середняка и бедняка сверх количества по выполнении разверстки и удовлетворении своих нужд по норме.
§ 7. Весь хлеб (пшеница, рожь, овес, ячмень, горох и крупы), оказавшийся в излишках при проведении внутренней разверстки, поступает в волостной кооператив по объявленным твердым цепам на хлеб…
§ 15.Сельсоветы для получения пайка составляют именные списки хозяйств, действительно нуждающихся в хлебе, с указанием количества едоков и количества недостающего хлеба — продовольственного и посевного отдельно — и представляют таковые в волисполкомы…
§ 20. Впредь до организации карточной системы в уезде при каждой выдаче продуктов составляется волкооперативом особый именной список получающих паек, в котором расписываются все получающие продукты…
§ 21. Отпуск продуктов производить строго по установленным нормам — не выше 30 фунтов на едока в месяц — и по установленным губпродкомом твердым ценам»[76].
* * *
Так выглядела государственная политика по отношению к крестьянам образца 1920 года. Впрочем, какая там политика?! Это практика осажденной крепости: собрать все продовольствие и разделить на всех, чтобы хоть как-то дотянуть живыми до весны…
…Итак, сначала государственное задание, потом внутреннее перераспределение хлеба, чтобы уберечь от голода местное население. По твердым ценам положено сдавать, по ним же покупать. Наверняка кому-то продразверстка была даже выгодна — если с заданием случился недолет и по его выполнении хлеба и других продуктов оставалось больше нормы. Случалось и обратное — задание бывало непосильным. Что чаще — неведомо, ибо крестьяне, естественно, всегда клялись-божились, что хлеб не уродился, не обмолочен, сдавать нечего и сами они непременно умрут с голоду. Для понимания ситуации: это утверждали все и всегда, вне зависимости от реального количества хлеба. Тем более что в этом был прямой резон: мало кричишь, быстро выполнил задание — того и гляди, ещё разверстают, за несдавших. Губпродкому так проще…
Так что продработникам проходилось решать сложнейшие экономико-психологические ребусы. А у них за плечами было лет по двадцать пять жизни, из которых от трех до шести приходилось на войну, церковноприходская школа и либо революционно-огнестрельная честность, либо уголовные привычки, либо обывательское шкурничество. Что хуже — вопрос философский…
…Призывать сибирских мужиков к государственному мышлению и рассказывать им о голодающих соотечественниках было равно бесполезно. Хлеб приходилось отбирать силой. Основными допустимыми[77] карательными мерами являлись товарная блокада, штрафы, конфискация имущества, потом сюда прибавилось взятие заложников.
Товарная блокада — вещь понятная. Селам, не выполнившим задание по продразверстке, не отпускались промышленные товары. Четвертая мера отражена в следующем документе.
Постановление № 59 губернской контрольно-инспекционной комиссии по проведению продразверсток в Ишимском уезде. Не ранее 21 декабря 1920 г.
«Мы, нижеподписавшиеся, члены губернской контрольно-инспекторской комиссии по госразверсткам в Тюменской губ… составили настоящее постановление на членов Жагринского сельсовета: председателя — Пережогина Александра Даниловича и членов — Пережогина Павла Еремеевича, Лунева Федора Федотовича и Пережогина Антона, что вышепоименованные граждане, служа в Жагринском сельсовете, до 21 сего декабря[78] не произвели раскладки разверстки хлеба по отдельным домохозяевам и разложить таковую при требовании губкомиссии отказались. Председатель сельсовета имел в настоящее время необмолоченного хлеба 7 овинов, в зерне — 60 пудов, ни одного фунта государству не вывез и вывозить отказался… Также члены Жагринского сельсовета исполнять разверстку категорически отказались.
Губкомиссия постановила: членов Жагринского сельсовета Пережогина Александра, Пережогина Антона, Лунева Федора арестовать и отправить в Петуховскую продконтору на работу в качестве заложников впредь до выполнения всех госразверсток по Жагринскому обществу, потом — члена совета Пережогина Антона — на 14 суток в административном порядке с лишением свободы»[79].
Ну да, мы-то думали, что если берут заложником, то непременно в концлагерь и непременно расстрел. Как видим, вовсе не обязательно. Интересно, почему Павла не тронули, а Антону присовокупили еще две недели отсидки? Может быть, первый все же решил сдать хлеб, а второй заехал в зубы кому-нибудь из начальства?
К особо упорным и сопротивлявшимся применяли такую меру, как конфискация. Кстати, в чем ее карательный смысл — еще большой вопрос. Вот что написано в распоряжении члена коллегии губпродкома Майерса:
«Вы должны твердо помнить, что разверстки должны быть выполнены, не считаясь с последствием, вплоть до конфискации всего хлеба в деревне, оставляя производителям голодную норму».
Ну и как это прикажете понимать? Чем эта мера отличается от разверстки — там забирают все, кроме нормы, и здесь тоже. Вариант ответа у меня один — за продукты, взятые по разверстке, платят деньги.
Конфискации имущества бывали самые разнообразные. Судя по документам, обычная мера — конфискация четверти имущества, реже — половины. В случае если человек оказывал вооруженное сопротивление или же организовывал других, могли взять все, но тоже весьма своеобразно.
Из циркуляра Ялуторовского уездного исполкома. 22 февраля 1921 г.
«2) У лиц, принимавших участие в бунте, конфисковать все их имущество…
Примечание: Имущество должно подвергаться конфискации лишь то, которое принадлежит лично участвовавшему в бунте, но не членов его семьи. При невозможности определить, какое имущество является имуществом семьи участника бунта (например, в отношении скота или инвентаря) и необходимо семье для поддержания ее хозяйства, определение причитающейся части семье производится вол-исполкомом или волревкомом и оставляется семье, а остальная часть конфискуется…»[80]
Когда я пытаюсь понять, как это выглядело на практике, воображение мне попросту отказывает.
Куда девали конфискованное? Продовольствие — на склады, в счет разверстки, а со скотом и инвентарем поступали по-разному.
Из доклада уполномоченного Тюменского губпродкома Ф. В. Сигуты. 27 ноября 1920 г.
«Конфискация имущества, согласно приказу № 6, у 39 человек, арестованных за противодействие государственным разверсткам и участие в контрреволюционном выступлении на этой почве, закончена[81]. Лошади, сани и упряжь из количества конфискованного раздаются Аромашевским ревкомом семьям красноармейцев и беднякам волости»[82].
Тут же рядышком стоит и проблема незаконных конфискаций. Если их признавали таковыми (а это случалось довольно часто), то имущество подлежало возврату, и тогда уже вставали на дыбы получившие его бедняки. Завязывались узелки счетов, которые начнут разрубаться, едва только в Тюмень придёт Западно-Сибирское восстание.
Ещё одна проблема — хранение. Крестьяне по всей стране были возмущены тем, что отобранный хлеб лежал кучами и гнил. Да, бывало, что лежал и гнил, и взятый скот погибал, и картошка мерзла. Не всегда — но каждый такой случай тысячекратным эхом отдавался по деревням. Конечно же, злобные большевистские власти гноили продовольствие намеренно и от каждого испорченного пуда испытывали большую и чистую радость.
Из протокола совещания продработников Ишимского уезда. 23 декабря 1920 г.
«Если так пойдет дело с подачей вагонов и тары, хлеб рискует остаться на ссыппунктах. Принимая во внимание, что хлеб урожая 20 года весьма низкого качества и ссыпается со снегом и льдом, потому что не вовремя производится обмолот (а может, еще и чтобы весил побольше? — Е. П.), при дальнейшем отсутствии тары при первой оттепели нам грозит ужасная катастрофа. Хлеб может загореться. И таким путём не исключается возможность, что весь хлеб в количестве до 1,5 миллионов пудов будет испорчен… Мы далее сейчас не можем сказать с уверенностью, что хлеб уже не горит, так как проверить его при помощи щупа нет возможности, ибо щуп невозможно загнать далее на 3 аршина в глубину, потому что внизу хлеб смёрзся…»[83]
А ведь такое безобразие не утаишь, и крестьяне — которые сами и свозят хлеб со льдом, не продотрядовцы же им подкладывают! — тут же начинают кричать, что зерно горит и нечего брать, раз сохранить не умеете.
Ещё два документа о некоторых нюансах продработы на стыке отряд — население.
Из доклада члена губернской контрольно-инспекторской комиссии по проведению продразверстки А. Степанова. Ноябрь 1920 г.
«Довожу до вашего сведения, что разверстки по Суерской вол. были совсем приостановлены ввиду того, что продотряд, который работал в здешней волости под руководством тов. Бабкина, совершенно не имел никаких планов работ, а таю/се своей правильной инициативы. Проводились в жизнь повальные обыски, которые не могли дать никаких результатов. Люди набраны большей частью из обывательского элемента, который в деревни вносит полную дезорганизацию. Замечалось пьянство, и некоторые члены отряда были в пьяном виде привязаны гражданами к столу. Отряд простоял два месяца, и, не глядя на приказы, хлеб у крестьян не был обмолочен. Пришлось отряд снять ввиду недоверия к нему…»[84]
Из доклада болыиесорокинского райпродкомиссара А. Ф. Короткова. 27 декабря 1920 г.
«Я… прибыл в Пинигинское ощество с отрядом 16 человек и приступил к энергичному выполнению государственных разверсток… которые до сих пор не были изъяты от населения. Но через несколько минут сгруппировалось Пинегинское общество в количестве 200 человек, из них несколько верхами, и подошли к нам с целью запретить нам работать, кричали контрреволюционные слова, опровергали приказы советской власти…
Кроме того, категорически заявляли нам, что мы вам хлеба вывезти не дадим. И угрожали нам разными случаями, если только не будет вами остановлена работа. Кроме того, мной несколько раз было предложено собравшимся гражданам, чтобы последние не мешали работать. Но намой предложения большинство кричали, что убирайтесь, пока не поздно».
В общем, и так плохо, и этак нехорошо. Как хорошо? А податей не платить…
* * *
…И опять же историческая мифология говорит, что ликвидация политики продразверстки была мерой вынужденной — не то большевики сами поняли ее бесперспективность, не то крестьянские восстания вынудили Совнарком это сделать. Правда, перед ее отменой произошло еще одно событие — маленькое такое, незаметненькое. И говорить-то — тьфу! — не о чём…
Война кончилась! Но это, опять же, абсолютно ничего не значит, ибо общеизвестно, что в своей политике Совнарком руководствовался исключительно коммунистическими идеями и нутряной злобой.
Итак, весной 1921 года, практически сразу после окончания основных боев Гражданской войны (но никоим образом не вследствие этого!) продразверстка была заменена продналогом. Теперь у крестьянина, уже не за деньги, а безвозмездно отбирали в качестве налога фиксированную часть урожая, остальной же частью он мог распоряжаться по собственному усмотрению.
Декрет ВЦИК о замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом. 21 марта 1921 г.
«1. Для обеспечения правильного и спокойного ведения хозяйства на основе более свободного распоряжения земледельца продуктами своего труда и своими хозяйственными средствами, для укрепления крестьянского хозяйства и поднятия его производительности, а также в целях точного установления падающих на земледельцев государственных обязательств, разверстка как способ государственных заготовок продовольствия, сырья и фуража заменяется натуральным налогом.
2. Этот налог должен быть меньше налагавшегося до сих пор путем разверстки обложения. Сумма налога должна быть исчислена так, чтобы покрыть самые необходимые потребности армии, городских рабочих и неземледельческого населения. Общая сумма налога должна быть постоянно уменьшаема, по мере того как восстановление транспорта и промышленности позволит Советской власти получать продукты сельского хозяйства в обмен на фабрично-заводские и кустарные продукты.
3. Налог взимается в виде процентного или долевого отчисления от произведенных в хозяйстве продуктов, исходя из учета урожая, числа едоков в хозяйстве и наличия скота в нём.
4. Налог должен быть прогрессивным; процент отчисления для хозяйств середняков, маломощных хозяев и для хозяйств городских рабочих должен быть пониженным. Хозяйства беднейших крестьян могут быть освобождаемы от некоторых, а в исключительных случаях и от всех видов натурального налога.
Старательные хозяева-крестьяне, увеличивающие площади засева в своих хозяйствах, а равно увеличивающие производительность хозяйств в целом, получают льготы по выполнению натурального налога. (…)
7. Ответственность за выполнение налога возлагается на каждого отдельного хозяина, и органам Советской власти поручается налагать взыскания на каждого, кто не выполнил налога. Круговая ответственность отменяется.
Для контроля за применением и выполнением налога образуются организации местных крестьян по группам плательщиков разных размеров налога.
8. Все запасы продовольствия, сырья и фуража, остающиеся у земледельцев после выполнения ими налога, находятся в полном их распоряжении и могут быть используемы ими для улучшения и укрепления своего хозяйства, для повышения личного потребления и для обмена на продукты фабрично-заводской и кустарной промышленности и сельскохозяйственного производства. Обмен допускается в пределах местного хозяйственного оборота как через кооперативные организации, так и на рынках и базарах.
9. Тем земледельцам, которые остающиеся у них после выполнения налога излишки пожелают сдать государству, в обмен на эти добровольно сдаваемые излишки должны быть предоставлены предметы широкого потребления и сельскохозяйственного инвентаря. Для этого создаётся государственный постоянный запас сельскохозяйственного инвентаря и предметов широкого потребления как из продуктов внутреннего производства, так и из продуктов, закупленных за границей. Для последней цели выделяется часть государственного золотого фонда и часть заготовленного сырья.
10. Снабжение беднейшего сельского населения производится в государственном порядке по особым правилам. (…)»
* * *
Способ исчисления налога был определен в декрете о натуральном налоге на хлеб, картофель и масличные семена. Кому нужен его точный текст, может обратиться к газете «Известия» от 21 апреля 1921 года. А мы тут для разнообразия и веселья ради почитаем его в стихотворной форме, в виде подписей к серии плакатов. Бывали и такие чудеса в нашем искусстве…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.