Глава 3 От Тразименского озера до Канн

Глава 3

От Тразименского озера до Канн

«Я пришел воевать не с вами»

Народ не может умереть так, как человек, в один миг. У народа есть его язык, его собственный путь развития, своя религия, и прежде всего цель или мечта, которые заставляют двигаться вперед. Даже порабощенный кем-то, народ не исчезнет до тех пор, пока не исчезнет эта его опора.

Сильный и одаренный богатым воображением этрусский народ прекратил свое существование незадолго до прихода Ганнибала. Латинский язык занял господствующее положение в его долинах; его города, даже Вейи и священные Тарквинии, превратились в муниципии, подчиняющиеся законам Лациума. Поклонение солнцу, которое пришло к этрускам в незапамятные времена с побережья Азии, уступило место поклонению Аполлону — богу в прекрасном человеческом облике.

Удивительно, но, покоряя этрусков, варварские народы латинского союза впитали большую часть этрусской культуры. Римские инженеры возводили прочные каменные мосты и акведуки, подобные тем, что строили северяне; армия, состоящая из легионов, была скопирована с этрусской вплоть до таких деталей, как нагрудники, наколенники и прочные щиты. Гладиаторы, которые участвовали в смертельных играх этрусков, начинали устраивать театрализованные бои в римских амфитеатрах, развлекая толпу.

Но у северной культуры было заимствовано гораздо больше: секира и пучок прутьев ликтора — символы консульской власти; искусство авгуров, которые предсказывали будущее по книгам сивилл; ритуальные песни прорицателей и речи на панихидах по тем, кто ушел в подземное царство Аида. В таких мудреных вещах сильный народ с берегов Тибра полагался на мудрость новых субъектов римского права и заимствовал этрусский ритуал.

Последним умерло этрусское искусство. Еще в IV веке до н. э. этруски рисовали на стенах гробниц фигурки танцовщиц неземной красоты, кружащихся в полупрозрачных одеяниях. Это был пламенный танец на тлеющих красных угольках. Теперь этрусские художники искусно писали на загрунтованных полотнах мирские портреты усыпанных драгоценными камнями аристократов. Мастера по художественной обработке металлов изготавливали хирургические инструменты и утилитарные жаровни, по-прежнему вырезая на них крылатых грифонов или квадриги белых коней, впряженных в колесницы забытых царей.

Сами этруски потеряли всякую волю к сопротивлению. Они делали прекрасное вино для римлян, которые установили здесь власть и сдерживали свирепых кельтов на далеком севере.

Входя в римско-этрусский город, Ганнибал должен был замечать в банях и театрах признаки культуры, которой ему недоставало с тех пор, как он покинул иберийские дворцы. Он встретился, не найдя у них никакого отклика, с несколькими должностными лицами, которые ждали его прибытия. Он им сказал:

— Я пришел воевать не с вами, а только с властью Рима. Вы сможете освободиться от этой власти.

Они ответили уклончиво, на латыни, и отправили сообщение в Рим о том, что здесь появилась армия даже не африканского происхождения, а собранная со всего мира. Они не оказали сопротивления Ганнибалу, но и не оказали ему внимания.

До сих пор, кроме того времени, когда его войска совершали переход через Альпы, Ганнибалу удавалось склонять на свою сторону по пути следования по крайней мере часть населения. В этом месяце, июне, за его спиной лигурийцы нападали из засады на римских военачальников на их же территории и поставляли ему вооруженных людей. Римские гарнизоны, находившиеся в изоляции на реке По, начинали бунтовать.

Впереди находилась популяция примерно шесть миллионов человек, говорящих на умбрийском, этрусском и греческом, а также на других языках и на латинском как языке официальном. Среди 770 000 воинов из этой популяции не более чем 358 000 были гражданами Рима. Бросить свою армию против такой силы было бы актом отчаяния.

Если Ганнибал и не знал точного числа этих войск, то понимал количественное соотношение, которое представляло для него проблему. Ему надо было завоевать поддержку многих союзников Рима, чтобы получить шанс на успех. А он всего лишь нейтрализовал жителей Этрурии, через которую спешно проследовал. Он вел свои угрюмые дивизии на следующую битву, которая должна была как можно сильнее подорвать престиж Рима.

Проходя мимо неприятельского лагеря на холмах (там, где у него не было ни малейшего желания вступать в борьбу с легионами), он послал своих всадников в долину, чтобы они разграбили и сожгли деревни. Это пополнило запасы и могло заставить вражеских военачальников спуститься с холмов. Стало ясно, что карфагеняне двинулись на Рим. Если на холмах командует Семпроний, он, не теряя времени, спустится оттуда, чтобы выступить против карфагенян.

Полуослепший Ганнибал был в нетерпении. Когда шпионы доложили сведения о расположенных неподалеку римских войсках и о новом консуле Гае Фламинии, он рявкнул на них:

— Что толку, что вы как попугаи твердите о численности? Дайте мне хоть как-то понять, что происходит в голове Фламиния.

Лазутчики послушно сообщили все, что узнали о характере нового консула.

Фламиний идет по следу

Гай Фламиний, консул из плебеев, был известным человеком, заслужившим лютую ненависть глав аристократических семейств и, соответственно, летописцев, которые писали о нем после его смерти. Ливий говорит, что «у него не было ни военного опыта, ни каких бы то ни было способностей к военному делу». Но так ли это?

В качестве народного трибуна Фламиний провел против воли сената далеко идущий аграрный закон; в качестве претора он достаточно успешно управлял Сицилией, заслужив благодарность сицилийских римлян; в качестве консула он в 223 году до н. э. вопреки указанию сената повел армию на битву с цизальпинскими галлами и добился победы, которая держала инсубров в повиновении вплоть до прихода Ганнибала; в качестве цензора он построил великую Фламиниеву дорогу на север, остатки покрытия которой до сих пор можно видеть около современного скоростного шоссе. Переизбранный консулом в 217 году до н. э., в соответствии с народным требованием сменить незадачливого Семпрония, он не стал задерживаться в Риме на ритуальное жертвоприношение, а поспешил на север — против воли сената — к своей армии, на поле боя.

Пользующийся ненавистью среди аристократических семей, особенно Фабиев, Фламиний обладал твердой волей и немалыми способностями. Его недостатком была самонадеянность.

Рассмотрим его действия на поле брани. Вместе со своим соратником Сервилием он решил на время оставить долину По и ждать Ганнибала на пороге римской территории. Такой план ожидания врага вызвал возмущение в сенате. У римлян было в запасе две армии. Проницательный Фламиний пошел на запад Апеннинских гор, на высоты Ареццо. Сервилий ждал на востоке, в Римини, в конце Фламиниевой дороги. Заметив, что карфагеняне движутся мимо него по долине, Фламиний не поддался искушению, которому его подвергал Ганнибал, и не спустился вниз, ввязавшись в сражение на открытом пространстве. Вместо этого он отправил срочное предписание Сервилию быстрее продвигаться на юг. Потом, услышав, что Сервилий с восточной армией уже находится в пути, Фламиний спустился с холмов, чтобы следовать за карфагенянами. Их путь был четко обозначен горящими деревнями.

След поворачивает на восток, и Фламиний заставляет свои войска ускорить шаг. Дорога ведет мимо Кортоны, к Тразименскому озеру. Два-три дня таким шагом — и Ганнибал пересечет Фламиниеву дорогу, по которой торопится Сервилий. Тогда он неизбежно будет стиснут между двумя римскими армиями, и эта встреча на пересеченной холмистой местности станет выигрышной для римлян. Фламиний уверен, что сможет захлопнуть ловушку.

Фламиний не был неспособен к военному искусству. Он просто ничего не знал об уме Ганнибала.

Нумидийские застрельщики шли следом за карфагенянами чуть ли не на виду у преследовавшего их римского дозора. Застрельщики отходили ночью, чтобы передать сведения и охранять лагерь. Обычно днем Ганнибал и его небольшой эскорт верхом на конях устремлялись вперед для рекогносцировки местности. Продвигаясь по длинной долине у Кортоны, Ганнибал заметил впереди сине-зеленую ленту озера. Озеро было очень широким (гораздо шире, чем теперь). На северной стороне, где находились карфагеняне, его полукругом окаймляли полуразрушенные бугры, которые вряд ли можно было назвать холмами. Это был лабиринт каменистых бугров, поросших кустарником и оливковыми деревьями.

Отсюда дорога вела вокруг озера, как обычно, по самому удобному пути: узкая полоска берега у кромки воды. Далее возвышались уже настоящие холмы.

Увидев все, что хотел, Ганнибал решил разбить на берегу Тразименского озера карфагенский лагерь. На исходе короткой июньской ночи подошла большая часть его армии и под покровом утреннего тумана свернула налево, к холмам, возвышавшимся над озером.

Отряд усталых африканских застрельщиков держался дороги, окружавшей озеро, нумидийские всадники, как обычно, прикрывали их с тыла. Было 20 июня.

На следующий день, 21 июня, рассвело рано. Но еще до рассвета армия Фламиния, численностью более 40 000 человек, выдвинулась из своего лагеря, располагавшегося в конце долины. Легионеры и рекруты их союзников несли свое оружие. Это было высокоорганизованное войско. Как обычно, передовой легион устремился вперед, по следу, оставленному лошадьми карфагенян на дороге вдоль озера.

Основная часть войска следовала авангардом в приподнятом настроении. Консул, командовавший ими, одержал победу над свирепыми цизальпинскими галлами, которые сейчас отступали. Еще полтора дня, заявили трибуны, и они достигнут пересечения с Фламиниевой дорогой и встретятся с другой консульской армией. Рабы, торговцы и разносчики, следовавшие за армией, тащили за собой пустые повозки для трофейной добычи, а также цепи, чтобы сковывать пленников.

Солнце встало, но все еще было сумеречно. Густой утренний туман окутывал озеро. Войско двигалось сквозь серую пелену. Не обошлось без происшествий, когда кавалерийские фланги налетели на пехоту в месте сужения дороги. Произошло нечто похожее на свалку, когда надо было обогнуть первый крутой выступ. Сбившиеся когорты выправили строй и продолжили движение. Туман начал рассеиваться, но все еще заволакивал правую сторону озера.

Сначала они услышали рев, перекрывавший шум походного движения. Казалось, эти звуки несутся откуда-то сверху. Опытные триарии поняли, что подвергаются атаке, но атакующие оставались невидимыми, и триарии не могли себе представить, откуда ждать нападения. Туман закрывал все на расстоянии брошенного камня. Сквозь туман доносился лязг оружия в сомкнутых рядах.

Дисциплина сковывает. Она вынуждает опытных воинов идти в строю, подчиняясь командам. Лишенные возможности видеть то, что происходит впереди, легионы продолжали идти вперед походными колоннами. Потом они начали сбрасывать ранцы и брать в руки щиты.

«В таком тумане уши служили им лучше, чем глаза, и они услышали стоны раненых и крики и начали оглядываться по сторонам».

Знамена невозможно было различить. Вместо легатов, галопом разносящих приказы, лошади без всадников врезались в ряды. Центурионы старались криками сдвинуть фронт влево, и ряды направились туда, чтобы занять привычные места. Стесненное пространство не позволяло двигаться должным образом. Первая шеренга, прорвавшись через кустарник и валуны, обнаружила холмы, усеянные людьми, которые прыгали на них сверху. Многие римские легионеры клялись потом, что в тот момент на берегу озера произошло землетрясение.

Неожиданная атака привела колонны римлян в замешательство. Группы, штурмовавшие склон, были окружены. «Пока они соображали, что делать, их поубивали».

Одновременно Ганнибал бросил в атаку свои отряды с гребней, где они ждали. Туман на высотах рассеялся, когда солнце поднялось над горизонтом. Теперь полки африканцев, иберов, кельтиберов и галлов видели друг друга, а Ганнибал наблюдал за всеми со своего места над отдаленным концом дороги у озера. Галлы, в частности инсубры, яростно бросились в атаку на Фламиния, римского полководца, который опустошил их земли и покорил их самих. Так свидетельствуют очевидцы.

Их атака не утрачивала напора, потому что они нападали на врагов сверху, а те были не в состоянии образовать боевой фронт. Сражение происходило на взрыхленной почве между откосами и водой, что было вполне удобно проворным испанцам и выросшим в лесах галлам. Бой шел на этом берегу, потому что грозная тяжелая кавалерия карфагенян напала на римскую колонну с тыла. Всадники примчались из скрытой среди холмов долины. Каким бы плачевным ни было состояние их лошадей, не нашлось организованной силы, которая могла бы противостоять кавалерии. На том конце изогнутого полумесяцем берега, где находился Ганнибал (скорее всего, этот полумесяц простирался между мысом Пассиньяно и склонами Монте-дель-Лаго), выход был закрыт передовыми частями африканской пехоты под командованием Магарбала.

Фламиний, а не Ганнибал оказался в ловушке.

Хотя некоторые группы римлян отступали, чтобы занять позицию, деморализованные легионы охватила паника. Пути к отступлению не осталось. Толпы беглецов наталкивались одна на другую и ломали строй. «Многие легионеры, не видя пути к бегству, входили в озеро на такую глубину, что над водой поднимались только их головы и плечи. Их настигали конники, которые бросались в воду следом за ними».

К десяти часам утра битва на Тразименском озере была окончена. Солнце разогнало туман. Передовой легион римлян, оставшийся незамеченным в тумане, отошел на взгорье с восточной стороны. Оттуда легионеры могли видеть, что берег внизу заняли карфагеняне и что остальная часть римской армии исчезла.

Ганнибал поворачивает на восток

Уцелевший легион попытался спастись бегством. Он был настигнут и окружен карфагенской конницей под командованием Магарбала. Случилось нечто небывалое: легион численностью в 6000 человек сложил знамена и сдался в плен карфагенянам, приняв условия капитуляции.

Фактически битва у Тразименского озера была беспрецедентной для Италии. Карфагеняне, больные, на истощенных лошадях, почти уничтожили более, сильную римскую армию. Ее остатки так больше и не воссоединились. 15 000 уцелевших воинов стали пленниками карфагенян.

Когда в этот вечер Ганнибал объезжал поле брани, он воочию увидел результаты: поверженные священные серебряные орлы и знамена манипул; груды частей переносных мостов и механизмов. Он приказал предать земле тела убитых карфагенян. Всего было убито или ранено 2500 воинов, в основном галлы. Ганнибал приложил все усилия, чтобы найти тело Фламиния и похоронить его со всеми приличествующими почестями, но его так и не нашли. Инсубрские всадники ликовали по поводу того, что расправились со своим недругом-консулом. Возможно, его тело было извлечено из общей массы останков и выброшено.

Это было не столь важно по сравнению с тем, что грозные легионы распались на отдельных беглецов, всеми путями пытавшихся скрыться. Легионеры редко теряли отвагу, но когда это происходило, они были похожи на овец.

Так случалось, когда нарушался их строй. В век тяжеловооруженной пехоты (о ком бы ни шла речь, о греческих гоплитах или римских легионерах) люди, стоящие в строю, защищали друг друга. Это были ряды шлемов, щитов и наколенников, ощетинившиеся ручным оружием. Метательные снаряды того времени, когда еще не существовало огнестрельного оружия и мощных луков, не могли нанести серьезный ущерб такому защищенному доспехами строю. Говорят, и возможно, так было и на самом деле, что не более 192 афинских гоплитов пали под Марафоном. Они долго удерживали ряды целыми, но, когда эти ряды нарушались, происходили большие потери. Беглецы обычно бросали щиты и погибали либо от метательных копий и брошенных камней, либо пронзенные пиками всадников. В руках стремительных карфагенян это оружие было смертоносным. (На поле брани при Каннах огромное количество римских пехотинцев беспомощно лежало с перебитыми подколенными сухожилиями.) Никогда до битвы при Тразименском озере римские легионы не испытывали неудач в сохранении своего боевого строя.

В ту ночь карфагенские жрецы раскладывали ритуальные лепешки и лили жертвенное вино перед идолом в молитвенной палатке. А у Ганнибала произошел жаркий спор с прямолинейным Магарбалом. Последний заверил сдавшийся легион, что его воинов отпустят, как только они отдадут все свое оружие. Ганнибал не одобрил этого. Никто из римских граждан не должен быть отпущен. Захваченных Магарбалом легионеров следовало продать греческим работорговцам. Тем временем они, наряду с остальными гражданами республики, получали урезанный рацион и подвергались суровому обращению. В отличие от них, пленных из числа союзных армий, находившихся на службе у римлян, хорошо накормили и отпустили по домам. Ганнибал заверил их, что зла против них не держит; его врагом был город на Тибре, и только он.

— Я пришел не воевать с италийцами, — сказал он им, — а поддержать их против Рима.

Потом, как обычно перед новым выступлением, он созвал военачальников и представителей племен, которые составляли его армию. Некоторые из галлов, опьяненные успехом, должно быть, призывали его поскорее идти на юг и подвергнуть осаде или опустошить этот самый город Рим. Нет сомнения, что Магарбал и ветераны Гамилькара страстно этого желали.

Выслушав их, Ганнибал отверг их совет и согласился с более молодыми военачальниками, а также с испанцами, которые настаивали на том, что армия находится на пределе возможностей и должна отдохнуть. Он сказал, что больше, чем в отдыхе, армия нуждается в объединении. В оставшуюся часть лета надо заняться этим в безопасном месте.

Где же, потребовали ответа ветераны Карфагена, они найдут такое безопасное место при римском правлении?

Ганнибал повел их по дороге на восток. Оставив позади сонные этрусские города, они устремили взоры на величественную Перуджу и широкую долину Ассизи. Они снова должны были пересечь Апеннины, чтобы дойти до побережья Адриатического моря. Они покидали малярийный район низин, чтобы идти через плодородные пастбища в сопровождении пленных и обоза с военным снаряжением римской армии.

В самом начале похода на восток они дошли до перекрестка с Фламиниевой дорогой и нарвались на 4000 римских всадников. Это была головная часть армии другого консула, Сервилия, которая двигалась из Римини. Удивившись этой неожиданной встрече не меньше, чем римляне, карфагеняне окружили конницу Сервилия и взяли в плен 2000 оставшихся в живых.

Примерно в тот же день в римский Форум стеклась масса народа. Слухи о катастрофе распространились от северных ворот в дома горожан, и они хотели услышать правду из уст старейшин сената. Всего за несколько месяцев до этого тех же людей успокоил своим сообщением консул Семпроний, возвратившийся с Треббии, а оказалось, что дела там обстояли гораздо хуже, чем говорил консул в своем выступлении.

Двери сената оставались закрытыми перед взволнованной толпой. В конце концов к людям вышел и поднялся на трибуну претор Помпоний Матон. Дождавшись тишины, он сказал:

— Мы побеждены в большом сражении. Консул убит.

Выборы диктатора

«Поодиночке или все вместе, — как заметил позже Полибий, — римляне испытывали страх только тогда, когда им грозила реальная опасность».

Такая непоколебимая отвага, писали греческие историки, была присуща как отдельным личностям, так и дисциплинированной массе римлян. Они были приучены к трудностям. Их город, который они ценою многих трудов возвели на семи холмах, не имел никаких природных преимуществ, зато обладал несколькими серьезными недостатками. В отличие от большинства крупных городов Средиземноморья, Рим не был портовым городом. Расположенный среди болотистой равнины Тибра, он не имел естественной защиты. Он не был даже благоприятным для здоровья до тех пор, пока римские инженеры не осушили болота, как это делали задолго до них этруски. В ранние времена для защиты города среди семи холмов была воздвигнута Стена Сервия.

Тогда Рим был намного меньше и значительно менее впечатляющим, чем величественные Сиракузы или просвещенная Александрия с ее городской библиотекой и знаменитым маяком — одним из чудес света. (Карфаген, хотя и был меньше по площади и имел меньшее население, обладал достоинствами этих двух знаменитых городов: стратегическим положением и устойчивой культурой.)

Рим состоял из тридцати пяти территориальных единиц — триб с их зачаточной культурой. Римские ораторы, пока еще не Цицероны, ограничивались влиянием на избирателей и восхвалением усопших. Музыка представляла собой попурри в подражание греческим мелодиям. Литература включала записанные предания или переводы героических поэм, таких, как «Илиада». Народу Ромула, имевшему смутное представление о своих корнях, нравилось фантазировать, что он ведет свое происхождение от легендарных троянцев. На самом деле народ этот пришел с берегов далеко не героического Дуная и сохранил недостаток воображения и долготерпение обитателей берегов, продуваемых северными ветрами.

Стоицизм римлян не имел связи с греческой стоей; он был в их натуре. Большая часть их была чудовищно суеверна. А храм Фортуны, спроектированный греческими архитекторами, получал жертвенные дары от плебейских семей, равно как и от семей богатых, которые, возможно, и не предполагали, что роковая судьба оказала влияние на их жизнь. Обычный гражданин никогда не выходил утром из дверей своего дома, не проверив по стае ворон над головой или по расположению листьев под ногами, каким будет по приметам этот день. Следовать приметам стало официальной обязанностью, и стайка священных кур помогала консулам в принятии важных решений. Всеобщее поклонение богам войны возникло из присущей римлянам суеверности, усиленной убеждением, что эти боги им покровительствуют. Двуликий Янус, возможно, имел власть и над другими, но Марс был божеством, покровительствующим потомкам Ромула. Даже сестре Марса, Беллоне, был посвящен великолепный храм, в котором служили жрецы и женщины, до крови царапавшие себя в диких ритуальных танцах.

Готовность к войне хранила город, его могущество росло и в конце концов породило Римскую империю. Римляне с их организованностью разработали систему присоединения территорий, чего никогда не удавалось сделать менее практичным грекам. Колонисты занимали очередную завоеванную провинцию; порабощенных изгоняли с насиженных мест и отправляли жить туда, где они могли приносить наибольшую пользу. Что касается рядовых римлян — таких, у кого были небольшие фермы и большие семьи, — они смотрели на военные кампании, в которых их народ был поразительно удачлив, как на желанный источник денег и других средств, дающих им возможность работать на своей земле. Еще не сложился класс торговцев. Знаменитые патрицианские семьи, Фабии, Клавдии, Сципионы, Эмилии и Валерии, образовали сильную военную аристократию, привычную как к опасностям, так и к выгодам сражений. Один из них со всей серьезностью заметил: «В мирное время мы теряем преимущества, которые нам дает война». По традиции они должны были находиться на военной службе, так же как и Фламиний. Римские победы достигались ценой крови и пота, но без слез.

Дисциплина римлян, не равная их боеспособности, на самом деле произрастала из традиционной самодисциплины. Главы семей — отцы — превратились в неоспоримых судей своих домашних. Еще недавно они правили людьми, не принадлежащими к их кругу, как цари. Поскольку римский гражданин из самого высокого слоя общества имел такие привилегии над людьми из более низких слоев, какие были неведомы никому другому, он руководствовался жесткими стандартами в своем поведении, которые ни во что не ставили человеческую жизнь. Военачальники жестоко наказывали своих сыновей за нарушение дисциплины. Это было больше чем гордость. Это была этика, которую ничто не могло изменить. Это была римская реакция на опасность, а римляне ничего не боялись, пока не сталкивались с реальной опасностью.

Катастрофа на Тразименском озере была воспринята как еще один «черный день», хотя это поражение было пострашнее тех, что случались в прошлом. Парадоксально, однако новость о потере конницы Сервилия, дошедшая через несколько дней, вселила куда больший ужас. Напряженные нервы, казалось, сдали от меньшего несчастья. Женщины, которым не разрешали участвовать в собраниях, подняли отчаянный крик на улицах. Возникли слухи, что город будет эвакуирован при приближении карфагенян.

В кои-то веки народные собрания находились в полном согласии со своими лидерами, сенаторами. Консулы, как все чувствовали, ошиблись в стратегии войны. Ганнибал одурачил Семпрония, Фламиния и Сервилия. Теперь, когда городу грозила опасность, следовало назначить диктатора, способного успешно защитить Рим. Соответственно «они сделали то, чего никогда не делали до сих пор; они избрали диктатора путем всенародных выборов».

Характерно, что объединившиеся группы избрали уже немолодого человека, который давно предупреждал сенат, что война на поле брани коренным образом отличается от споров в сенате, — Фабия Бородавчатого, Медлителя.

Этого главу Фабиев всю жизнь награждали прозвищами. В детстве, когда он был молчаливым и усердно учился, школьные товарищи прозвали его Ягненочком. Вскоре, ненавидимый одними и обожаемый другими, он стал Кунктатором — Медлителем и, наконец, благодаря своим заслугам, получил у римских историков прозвище Максимус — Великий. Молчаливый Фабий, прежде чем решить проблему, должен был хорошенько обдумать ее без чьего-либо вмешательства. В качестве полководца он вывел свирепых лигурийцев из Цизальпинской Галлии. Он отличался безграничным терпением, немилосердной решительностью и тщательно скрываемым тщеславием.

Остановив на нем свой выбор, сенат потребовал от него укрепить городские стены и защитить мосты. Старый Фабий не стал делать ничего подобного. После того как по его приказу децемвиры изучили Сивиллины книги, чтобы понять причину катастрофы, он объявил, что богам не было сделано достойное жертвоприношение. Чтобы искупить вину, необходимо заложить новые храмы, а Юпитеру принести в жертву 300 быков. Такой ритуальный акт покаяния должен был отвлечь простонародье и вселить в людей надежду, что благосклонность богов может изменить все к лучшему! К тому же Фабий впечатляюще продемонстрировал свою новую власть, появившись верхом на коне в сопровождении двадцати четырех ликторов (их было в два раза больше, чем полагалось), которые несли перед ним атрибуты власти.

Потом Фабий спокойным голосом потребовал от города новых налогов и вербовки на военную службу. И того же самого он потребовал от союзников. Когда он отправился верхом на север, чтобы собрать и привести остатки войска Сервилия, он приказал уцелевшему консулу, чтобы тот распустил своих ликторов, сбросил с себя официальную тогу и приблизился к нему, как обычный смертный, пешком.

Больше того, Фабий, как диктатор, потребовал применить стратегию выжженной земли. Куда бы ни двинулись карфагеняне, урожаи везде должны были быть сожжены, скот угнан, а люди ушли. И почти немедленно до него дошли ужасные вести. Армия Ганнибала все выжигала на своем пути. Во время десятидневного перехода через горы Умбрии карфагеняне все жгли и уничтожали, забирая с собой пленных и убивая все мужское население, которое могло пополнить ряды римской армии. (В этом регионе, верном Риму, Ганнибал впервые применил тактику терроризма.)

Новая волна страха прокатилась по городу. Чтобы ослабить ее, Фабий обратился к лидерам. «Почему вы произносите имя Ганнибала с ужасом? Это всего-навсего один человек, который находится очень далеко от Карфагена. При нем осталось не больше трети из той армии, которую он повел за собой через Альпы. Он должен постоянно думать о хлебе насущном. С каждым днем он становится слабее, в то время как мы набираем силу».

Хотя сказанное Фабием было не совсем правдой, что он, должно быть, прекрасно осознавал, его рассуждения были правильными. Время работало на римлян. И Фабий решил любой ценой выиграть время.

Действия Ганнибала удивляли лидеров сената. Почему этот победоносный карфагенянин направился в сторону от Рима, на восточное побережье, где были бедные земли, где нет гаваней, мало городов, а люди находятся почти вне сферы влияния Рима?

Фабий не стал искать ответы на такие вопросы. Оставив большинство своих опытных военачальников на Тибре, где они должны были готовить новую и более многочисленную армию, он устремился со своим отрядом на восток, чтобы перехватить Ганнибала и следить за его действиями.

Фабий выступает против Ганнибала

В то лето карфагеняне восстанавливали силы в гористой местности на Адриатике. Жители Пицентина не задумывались о том столкновении, которое происходило на западе, и все они, кроме римских землевладельцев, воспринимали приход карфагенян как некий поворот непредсказуемой судьбы. Преодолев за последние 15 месяцев путь в 1800 миль, карфагеняне были рады отдохнуть в лагере. Лекари выхаживали больных лихорадкой. Ослабевшие лошади были отправлены на пастбища, а паршу, возникшую у них из-за недоедания, лечили втирая в кожу крепкое вино.

Ганнибал занялся восстановлением своей армии. Кустарное обмундирование заменили римским, так же как кольчуги и наколенники. Большую часть трофейного оружия Ганнибал продал греческим купцам. Щиты можно было передать галлам, которые были хорошо знакомы с римским оружием и римской военной тактикой. А испанцы предпочитали свои обоюдоострые мечи прямым, похожим на обрубки, мечам латинян.

Вооружив своих воинов, Ганнибал начал обучать их новой тактике, как делан когда-то с дикими кельтиберами. Он хорошо постиг римскую тактику и больше не нуждался в советах своих опытных военачальников. Конница была оснащена более тяжелым вооружением и разбита на более мобильные отряды по 500 и 150 единиц. Особое внимание Ганнибал уделил неуправляемым нумидийцам, передав их под неусыпное наблюдение Магарбала, а возможно, удалив таким способом Магарбала от крайне важной африканской тяжеловооруженной пехоты.

Еще до окончания обучения Ганнибал не спеша двинулся вдоль побережья, к югу, в Апулию. Появившиеся на горизонте воины Фабия наблюдали за передвижением карфагенян. Они старались держаться на высоких горных кряжах, укрепляясь каждую ночь. Хотя римляне этого нового отряда часто в полном составе совершали вылазки, чтобы отогнать конные дозоры Ганнибала, они не спускались в открытые долины, не навязывали и не принимали боя.

Понаблюдав за ними несколько дней, Ганнибал вдруг сказал:

— Мы выиграли войну. Боевой дух римлян сломлен.

Возможно, как это часто бывает, он сказал это, чтобы воодушевить своих военачальников. Но в тот момент этот карфагенянин мог вкладывать особый смысл в свои слова. Его главной целью было сломить волю и силу римлян перед войной. И он почувствовал изменения в духе отряда, который видел перед собой.

Ганнибал двинулся к югу, на высокую равнину у сходящихся дорог вблизи Лучерии (Лучеры). Его конники пасли лошадей, явно не обращая внимания на неприятеля. Фабий наблюдал за ними с дальнего кряжа. Карфагеняне продолжали опустошать земельные владения римских землевладельцев, не причиняя вреда деревням, достаточно бедным в этой области. Они даже набрали рекрутов среди голодающих охотников и пастухов. Римляне продвигались вдоль кряжей, где не могли быть подвергнуты атаке.

«Финикийцы дразнили своего врага, опустошая поля на его глазах; они быстро шли вперед, а потом устраивали засаду где-нибудь за поворотами дороги».

Фабий знал об этих ловушках, ведя разведку. Каждую неделю увеличивалось количество легионов, тренировавшихся в его тылу, в Риме. Во время одного из их взаимных маневров Ганнибал пересек небольшую реку Офид вблизи деревни под названием Канны. Он знакомился со здешней сельской местностью, но при этом предпринимал нечто, не замечаемое римлянами, нечто, ускользнувшее от их наблюдения.

В секретные планы карфагенян было не так легко проникнуть. Ганнибал никогда не составлял к ним письменные комментарии, и его планы можно было понять только из последующих событий.

Во-первых, в разгар этого лета на Адриатике он возобновил контакты с морем и Карфагеном. Небольшие галеры сновали из Африки, мимо римских кораблей к не имеющей гавани Пицентине. По-видимому, там Ганнибал продавал своих тразименских пленников работорговцам с Востока. Впервые пленные легионеры, скованные цепями, появились в греческих портах, и это должно было вызвать некоторый переполох. Следом за ними Ганнибал, конечно, отправил через Адриатику посланцев к Филиппу, царю Македонии, хозяину далматинского побережья, который недавно оказал сопротивление римской оккупационной армии. Карфаген предложил Македонии объединить усилия в борьбе против Рима.

Во-вторых, Магон, младший из братьев Баркидов, присоединился к Ганнибалу на Адриатике. Он привез с собой долгожданные новости из Испании. Братья Публий и Гней Сципионы действительно высадились там, но к северу от Эбро (там Ганнибал ожидал римлян в начале войны), где воинственные северные испанские трибы встретили их с оружием в руках. Гасдрубал наблюдал за этим из достаточно удобного места — из Нового Карфагена. По-прежнему неприятельский флот рыскал около Испанского побережья и Литиусских островов.

А самое главное, боевой флот, насчитывающий 70 кораблей, вышел из Карфагена. Он перехватил конвои, шедшие в Испанию, и даже подходил к западному побережью Италии. Однако он появился в Пизе слишком поздно, чтобы встретиться с армией Ганнибала, которая шла от болот к Тразименскому озеру. В ответ римляне приказали сильному флоту из 120 квинкверем (под командованием пониженного в должности Сервилия) покинуть базу в Сицилии, обогнуть Корсику и Сардинию и найти карфагенян, покинувших берега Африки.

Прояснившаяся картина не воодушевила Ганнибала. Два Сципиона на реке Эбро отрезали линию связи, которую он надеялся наладить с Испанией. Хотя сам он находился сейчас не более чем в 400 милях от Карфагена (почтовые голуби прекрасно могли летать туда и обратно), сильный римский флот перекрывал этот путь с моря.

Эта картина Средиземноморья никогда не выходила у Ганнибала из головы. Она сразу стала его величайшей надеждой и беспокойством. Он не питал иллюзий, что Карфаген (город, имевший одну десятую часть живой силы латинян) может соперничать с Римом по своим ресурсам, даже если они будут мобилизованы полностью. Но баланс сил мог измениться, поскольку зависел от такой нестабильной составляющей, как море. Если бы можно было завладеть испанскими рудниками и добавить к этому леса Корсики, зерно Сардинии и разнообразные богатства Сицилии, тогда бы чаша весов карфагенян пошла вверх, а римлян — соответственно вниз. Таким образом, короткая вылазка боевого флота из Карфагена вселила надежду, но и принесла разочарование.

Примерно в это же время секретные агенты сновали из Карфагена в Сиракузы — цитадель Сицилии, а со стороны Ганнибала Карталон внедрил свою шпионскую сеть в Рим.

Ганнибал повел свою армию на запад, к плодородным полям и окруженным стенами городам Кампании, где находился Неаполь — оживленный порт, обслуживающий это побережье. Ему не удалось вызвать Фабия на битву. Вместо этого он сам попал в расставленную Фабием ловушку.

Армия быков

Южная Италия представляет собой естественный лабиринт узких долин и коварных ущелий, по которым обычно текут горные ручьи и которые редко ведут к равнинам. Отроги Апеннин спускаются мысами к морю. Даже пляжи не могут предложить ничего, кроме береговых откосов. В последней мировой войне Пятая и Шестая американские армии (при наличии современных самолетов и моторного транспорта) оказались в условиях, когда на всем протяжении от пляжа в Салерно до горы Монте-Кассино путь им преграждали реки в ущельях и остроконечные скалы.

При таких обстоятельствах римской армии было сравнительно легко прокладывать себе путь поверху, но совсем иначе приходилось карфагенянам, старавшимся продвигаться по долинам. Как правило, города располагались на небольших возвышенностях над извилистыми реками и были окружены каменными стенами. К тому же карфагенянам пришлось столкнуться с языковой проблемой, поскольку люди здесь не понимали ни латыни, ни греческого.

Однажды той осенью карфагенские военачальники попросили местных проводников отвести их в долину города Касина (окрестности монастыря Монте-Кассино в наши дни). Проводники неправильно поняли название по тому, как его произнесли Карфагеняне, и привели их в город Касилин, расположенный в лабиринте долин. В попытке выбраться из этого лабиринта карфагеняне попали в долину, которая перешла в узкое ущелье с крутыми стенами. Здесь армия остановилась со своим длинным обозом трофейных грузов в ожидании, пока разведчики изучали дорогу, лежащую впереди.

Все это увидели римляне со своих высот. Римские военачальники, которыми руководил Минуций, начальник конницы, разозлились на сдерживающего их Фабия, который заставлял их только наблюдать за тем, как карфагеняне вывозят их богатства. Их растущий гнев не утихал, и они требовали у своих родственников с семи холмов положить конец походу их врага, «этого подонка общества, бесчеловечного в своей жестокости, питающегося плотью своих врагов». Как обычно в таких случаях, о «пунических зверствах» было больше известно на улицах Рима, чем на холмах Кампании. Но военачальники были достаточно злы на то, что их вынуждали вести кампанию вопреки древнему духу римлян. Фабия уже прозвали Медлителем.

В этот день Фабию пришла в голову мысль устроить карфагенянам на Тразименском озере ловушку. Его военачальники были отправлены действовать, соблюдая осторожность. Часть двух легионов, примерно 4000 человек, спешно переместилась в дальний конец ущелья, чтобы закрыть выход, в то время как основные силы спустились на командную высоту у входа. Здесь они укрылись. На закате карфагенян настигли при входе в долину.

Ганнибал узнал об этом от своих разведчиков. Все повторялось, как с аллоброгами, за исключением того, что римляне не станут ни оставлять свои посты с наступлением темноты, ни вести бесполезные переговоры. Ганнибал приготовился совершить обходной маневр, которого не ждали его враги. Он видел, как это делалось в горах Испании. Погонщикам скота было приказано вывести большое количество быков, может быть тысячу, к началу долины, прикрепить вязанки хвороста или сосновые ветки к их рогам и ждать. Воинов накормили и разрешили им лечь спать.

В середине ночи Ганнибал объединил погонщиков скота с небольшим отрядом кельтиберов, привычных к холмам. Быков погнали вверх по крутому откосу долины. Испанский отряд нес с собой огонь, и после того как быки забрались на откос, начал поджигать хворост, привязанный к рогам животных, и с дикими криками погнал их вперед.

Когда огонь разгорелся, быки бросились напролом через кустарник и деревья. Римские посты наверху, у выхода из долины, увидели сотни горящих факелов (так это выглядело) и услышали топот множества ног, бегущих по склону на некотором расстоянии от них. Они бросились в этом направлении в темноте, и были, вероятно, немало обескуражены, увидев мчащихся вниз животных и услышав издевательские выкрики людей. Продолжая бежать вперед, они попали под град метательных снарядов. Карфагенскую армию они не нашли.

Эта армия благополучно прошла по низу ущелья. К рассвету конец колонны карфагенян миновал высоту, на которой римляне бросили свои посты. Ганнибал побеспокоился о том, чтобы сильные отряды вернулись за испанскими застрельщиками, которые обратили легионеров в беспорядочное бегство.

Внизу, у входа в долину, римляне наблюдали за тем, как факелы неслись по холмам, и были слишком ошеломлены, чтобы предпринять какие-то действия. Во всяком случае, Фабий не стал отдавать приказ, чтобы они бросились вперед в ночном переполохе. Когда загадка была разгадана, его военачальники осудили Фабия за бездействие.

В Риме история о том, как ускользнул Ганнибал, вызвала новый взрыв возмущения против Медлителя. Фабий не обращал внимания на все эти разговоры, но к концу года его вызвали в Рим, якобы для участия в обряде ритуального жертвоприношения, а на самом деле это был ответ на критику его действий в сенате.

Уезжая, Фабий наказал своему помощнику Минуцию ни при каких обстоятельствах не давать втянуть себя в сражение с Ганнибалом.

«Не видать ему никакого мира в Италии»

Великая битва при Каннах началась не в то фатальное утро третьего дня августа 216 года до н. э. Начало ей было положено задолго до того в мыслях Ганнибала и тогда, когда Рим послал в Канны свои неодолимые силы.

Минуций Руф был молод, принадлежал к рыцарскому ордену (всадническое сословие) и к сенатской группировке Эмилиев — Сципионов, антагонистической чванливым Фабиям. Его военачальники разделяли отвращение Минуция к беззубой медлительной тактике старого диктатора. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Минуций воспользовался первой же возможностью, которую Ганнибал предоставил неугомонным римлянам. Фланг их кавалерии, гнавший передовых конников пунийцев, натолкнулся на одном из холмов на сторожевой отряд карфагенян. Римляне вступили в неистовую схватку, а когда Минуций подоспел со свежими силами, карфагеняне были почти выбиты со своих позиций. На следующий день римляне обнаружили, что защитники покинули холм. Ганнибал отступил. (Этот эпизод примечательно напоминал первоначальный успех Семпрония при Треббии.)

Естественно, Минуций в восторженных выражениях доложил об этом, и это вызвало бурю восторгов на улицах Рима, где до тех пор население постоянно слышало только о катастрофах. Люди пришли к совершенно логичному заключению, что как только Фабий покинул армию, она, атакуя, добилась победы. Сам Фабий заявил, что боится такого успеха больше, чем любой напасти.

В свою очередь Минуций был вызван для консультаций и в награду был назначен вторым диктатором. Это был беспрецедентный в истории случай, когда одновременно существовали два диктатора, что привело к неизбежным сложностям. Фабий, по своему обыкновению, возражать не стал. Он просто спросил Минуция, хочет ли его новый коллега совместно командовать всей армией или единолично командовать ее половиной. Минуций предпочел единоличное командование. Когда они вернулись на поле брани, оба их войска вышли по следу Ганнибала к повороту на Самний, где Минуций снова атаковал и был вовлечен в тяжелую схватку, из которой его вывел Фабий, предпринявший быстрый марш через реку на место события. И снова Ганнибал отступил с позиций, выжидая.

Оба диктатора вернулись в свой лагерь в горах. Времени было достаточно, но тут, по неумолимому требованию закона, власть диктатора кончилась. Результатом ежегодных выборов должно было стать назначение двух новых консулов.

Говорят, что Ганнибал тогда сказал: «Это облачко, возникшее на горизонте, в конце концов обернется бурей». Если это было действительно так, его слова можно истолковать по-разному. Его действия в это время представляют для нас загадку. Может быть, он привык к тактике Фабия? Навряд ли. Может быть, он понял во время второй военной зимы, что, как это открыл до него Пирр, он, возможно, никогда не будет в состоянии истощить безграничные ресурсы своего врага? Не подумывал ли он о том, чтобы пойти на компромисс, заключить мир и вернуться в Испанию? В Риме Фабий провозгласил: «Не видать ему никакого мира в Италии». Тем временем римский флот завоевывал позиции на Адриатике. На суше Ганнибалу не удалось привлечь на свою сторону никаких союзников Рима. Численность его армии, составлявшая 35 000 человек на Тразименском озере, возможно, возросла до 40 000, но не более. Армия, которую мобилизовал Рим, была значительно больше. И эта армия стала мишенью Ганнибала.

Что бы ни замыслил сын Гамилькара, он держал свое собственное войско в целости и сохранности, в то время как медленно продвигался по землям ближайших союзников Рима. Нужный ему провиант он находил у них. И по мере приближения конца зимы этот поиск провианта привел его на римские военные склады, где хранилось зерно. Его пассивность, загадочная для нас, удивляла и его врагов. До Рима дошли слухи, что Ганнибал планировал отойти к дружелюбным цизальпинским галлам.

Более того, недостаток в продовольствии стали испытывать и римляне, в результате того, что карфагеняне опустошали их поля. Самый надежный союзник Рима, Гиерон Второй, стареющий тиран Сиракуз, послал в дар сенату зерно и статую Победы, на которую пошло 220 фунтов золота. Обычно, из соображений престижности, сенат, как глава Римской империи, отказывался принимать такие подарки от менее значительных союзников, но в этом случае сенат принял и золотую статую, и зерно. Граждане, которым приходилось довольствоваться скудным рационом, начинали терять терпение, а они были избирателями.

В то же время гневные протесты посыпались со стороны обычно молчаливых самнитов, которые подвергались ограблению карфагенянами, в то время как сам Рим и обширная область Лациум оставались нетронутыми. Послы самнитов, неразговорчивые мужчины, обнаружили в Риме большую промышленную активность в районе Виа Сакра, где наемные ремесленники обогащались, изготавливая военное снаряжение для огромной новой армии. Здесь были замечены даже владельцы судов, проходившие через Форум в сопровождении толп прихлебателей. Театры и излюбленные места отдыха еще никогда не были такими переполненными, как во времена этой бурной деятельности в военное время.