Мотивы, определявшие отношение населения

Мотивы, определявшие отношение населения

Еще труднее, чем просто суммировать произошедшие перемены в демографическом составе, кратко охарактеризовать мотивы, определявшие сложные и многообразные проявления тех действий, которые были направлены в поддержку и против партизан. Отчасти помощь населения партизанским отрядам была добровольной, отчасти ее приходилось оказывать по принуждению. В одних случаях признание партизан было молчаливым и пассивным, в других – безоговорочным и активным. Очевидно, там, где партизаны были сильны (или где отсутствовали немцы), и там, где население в полной мере испытало на себе все ужасы немецкой оккупации, партизанам наиболее успешно удавалось заручиться поддержкой населения; равнозначный успех был обеспечен и тогда, когда в составе партизан находилось большое количество местных жителей. И хотя почти до самого конца партизан часто считали «рукой Москвы», в глазах людей они выглядели лучше, чем «несгибаемые коммунисты» и «бандиты», в особенности после того, как изменился состав партизанского движения и накопленный опыт жизни «под немцами» заставил людей отдать предпочтение партизанам.

Признание партизан различными социальными, национальными и возрастными группами населения было различным. Те социальные слои, которые могли бы безоговорочно признать партизан, отсутствовали; большинство советских чиновников местных администраций и ярых сторонников коммунизма были эвакуированы на восток, призваны в армию или находились в партизанах. Отрезанные от своих частей военнослужащие в большинстве своем стремились слиться с местным населением и предпочитали, чтобы их оставили в покое. Оказавшись отрезанными и изолированными против своей воли, часть из них была готова продолжать борьбу, если представится такая возможность, большинство же считало войну проигранной, а в глазах советского режима они выглядели преступниками и потому предпочитали в условиях оккупации привлекать к себе как можно меньше внимания. Кулаки и духовенство, после десятилетия репрессий вновь появившиеся на сцене, и криминальные элементы, для которых оккупация стала лучшей порой, разумеется, враждебно относились к партизанам.

Городское население, отчасти в силу прежнего, более тесного отождествления себя с советским режимом и отчасти в результате ухудшения условий жизни и работы в городах при немцах, было склонно выступать против оккупационных властей и было настроено более решительно, чем сельское население; однако, что весьма парадоксально, партизанское движение в основном представляло собой сельский феномен, и потому жители городов либо оставались в изоляции, либо присоединялись к действовавшим в городах группам коммунистического подполья. Лишь в очень редких случаях они бежали из городов и присоединялись к партизанам. В сельской местности крестьяне также крайне неохотно переходили на сторону партизан. Как показано выше, когда они в конце концов все же отвернулись от немцев, то не выказывали особой любви к партизанам, хотя обычно и поддерживали их, когда возникала необходимость делать выбор.

Национальная принадлежность практически не играла никакой роли в оккупированных районах России и Белоруссии. Лишь в Крыму и на Северном Кавказе она оказывала влияние на состав партизанского движения и на отношения партизан с гражданским населением. В Прибалтийских государствах она наверняка имела важное значение, но этот регион не рассматривается в данной главе. На Украине сложилась парадоксальная ситуация: 1) в силу неблагоприятных условий местности там было мало советских партизан, хотя коммунистическое подполье в ряде крупных поселков и городов было довольно активным; 2) были сильны антигерманские настроения; 3) в отдельных частях республики были сильны проявления национализма, что способствовало возникновению не только антигерманских, но и антирусских (и антипольских) настроений; 4) национализм был сильнее развит в кругах интеллигенции, чем среди крестьянства, которое обычно и обеспечивало людскими ресурсами партизанское движение. Несомненно, что часть населения не испытывала симпатий к партизанам, считая их посланцами и агентами Москвы; с другой стороны, националистические настроения на Украине, за исключением, пожалуй, Волыни, Галиции и ряда других отдельных районов, не были столь сильны, чтобы влиять на принятие решений в большей степени, чем такие важные соображения, как, например, просто необходимость выжить, желание повысить свой жизненный уровень и недовольство немецкой аграрной политикой.

В конечном счете решение перейти на сторону немцев или партизан, пожалуй, определялось накопленным во время войны личным опытом каждого отдельного человека – не абстрактными соображениями и оценками достоинств и недостатков двух режимов и даже вовсе не обязательно симпатией и антипатией именно к советскому режиму, – а также тем, какой режим оказывался сильнее и контролировал данный район. Вместе с тем факторы нематериального и неличностного характера тоже оказывали свое влияние. Существование «вооруженных деревень», ряда местных самоуправлений, бригады Каминского и отрядов сепаратистов позволяет предположить, что у немцев была возможность использовать политические устремления крестьян шире, чем их обычное недовольство теми или иными сторонами жизни. Однако они так и не выработали внятной и четкой политической программы для крестьянства. В свою очередь, советскому руководству и вместе с ним партизанам успешно удалось пробудить и в полной мере использовать глубинные эмоции, такие как патриотизм и антиколониализм. И хотя ни одна из сторон не предложила ничего в плане повышения уровня жизни, в плане надежды на будущее и оценки своей роли как участника происходящих событий, партизаны могли предложить людям намного больше, чем немцы.