«Первейший муж, наиболее пригодный для военных дел» Князь Дмитрий Иванович Хворостинин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Первейший муж, наиболее пригодный для военных дел»

Князь Дмитрий Иванович Хворостинин

Понятия «военный талант», «слава искусного полководца» в разное время наполняли разным смыслом. Для времен раннего Средневековья, домонгольского периода, исключительно важной была личная храбрость князя — предводителя дружины. В период петербургской империи и СССР, скорее, талант военачальника определяли по его тактическим способностям, реже — по способностям стратегическим. Между этими двумя эпохами лежит героическое время, когда создавалась Россия. При великом князе московском Иване III (1462–1505) на месте лоскутного одеяла самостоятельных русских земель и княжеств возникло единое Московское государство. Оно просуществовало около двухсот лет, прошло полосу реформ при Петре I (1689–1725) и превратилось в Российскую империю. На протяжении этих двух столетий страна постоянно воевала, порой — на нескольких фронтах одновременно. Трудно отыскать хотя бы один мирный год… Имена воевод Московского государства известны историкам по летописям и старинным грамотам. Но, кажется, их современникам, людям русского Средневековья, было незнакомы понятия «воинская слава», «триумф полководца»… Их заменяло словосочетание «государева служба». Не слава была важна, а то, исполнена ли «приказанная» служба, и если да, то насколько полно. Про старомосковского воеводу неуместно говорить «знаменитый». Скорее, «искусный», «преданный государю», «стойкий». В конце XV — начале XVI века — страна взрывообразно расширялась. Тогда появилась целая плеяда полководцев, получивших опыт в наступательных войнах. Маневренная, атакующая тактика была их стилем. Блестящими практиками этого стиля были князья Даниил Холмский и Даниил Щеня, а также московский боярин Юрий Захарьин (Юрий Захарьевич). Позднее, во второй половине XVI века, Московское государство перешло к обороне своих бесконечных границ. И тогда в воеводах стали в большей степени ценить стойкость, способность успешно отбивать превосходящие силы неприятеля. Успешно справлялись с этими задачами князья Иван Шуйский и Михаил Воротынский.

Иван III. Портрет из «Царского титулярника» (XVII век)

Между тем для России именно тогда открылись просторы Сибири, и туда устремились многочисленные «русские конкистадоры». Первым и, наверное, самым известным из них был казачий атаман Ермак. Наконец, XVII столетие блистает именем князя Дмитрия Пожарского, освободителя Москвы от польских интервентов в эпоху Смуты. Очень трудно выделить среди множества «служилых людей по отечеству» человека, очевидно превосходившего других полководческим дарованием. Удобнее всего положиться в этом вопросе на внешнего наблюдателя, не связанного русскими нравами и обычаями того времени.

В 1588–1589 гг. Московское государство посетил Джильс Флетчер, посол английской королевы Елизаветы I. Впоследствии он написал трактат «О государстве Русском», где подробно описал состояние России тех времен. Флетчер встретил холодный прием и был настроен по отношению к «Московии» отрицательно, почти враждебно. Кроме того, известно, что английский посол собирал информацию о стране разными способами, в том числе и конфиденциальными. Особенно его интересовала русская армия: ее численность, вооружение, полководцы… В той части трактата, где речь идет о вооруженных силах государей московских, Флетчер деловит, сух, точен, беспощаден к недостаткам военного дела в России и внимателен к его достоинствам. Англичанин перечисляет аристократические роды, из которых обыкновенно назначают главных воевод, но лишь один человек удостаивается пристального внимания: «…теперь у них первейший муж, наиболее пригодный для военных дел, некто князь Дмитрий Иванович Хворостинин, воин старый и опытный. Он оказал большие услуги в войнах с татарами и поляками…»

И действительно, Дмитрий Хворостинин был настоящей военной звездой в России XVI столетия. Главная его заслуга перед страной — победа в жестоком и кровавом сражении у деревни Молоди в 1572 г. Именно за это он остался в памяти потомков. Но личный триумф Хворостинина наступил лишь через два десятилетия после памятно молодинской победы, да и вся его жизнь с младых ногтей прошла в битвах и походах. Это был истинный человек войны, для нее рожденный и живший ею.

Молодость полководца

Дмитрий Иванович родился в 30-х гг. XVI века, точная дата рождения неизвестна. Осенью 1550 г. вышел указ о пожаловании поместьями под Москвой 1078 служилых людей. Князь должен был по роду и положению своему туда попасть, если бы подходил по возрасту, а служить тогда начинали лет с пятнадцати; но его имени нет в «Тысячной книге» — списке этих помещиков. Следовательно, он родился не ранее 1535 г. Список людей, имевших служебное отношение к Государеву двору, — «Дворовая тетрадь» — составлен был, скорее всего, в 1551 или 1552 г. и оставался действующим документом, куда заносили новые имена на протяжении 50-х гг. Дмитрий Иванович в нем числится. К тому же по второй половине 50-х известны первые его воеводские службы. Исходя из этого, можно предположить, что князь родился, скорее всего, между 1535 и 1540 гг.

По роду своему он принадлежал к младшей ветви Ярославского княжеского дома. Хворостинины не были «захудалым» родом, однако же не блистали ни особой знатностью, ни большими богатствами, ни значительными заслугами на государевой службе. В среде многочисленной старомосковской служилой аристократии они были «середняками». Между тем в XVI–XVII столетиях знатность рода много значила при назначении на военные должности. Это и понятно: в состав высшей старомосковской аристократии вошли тогда и боярские роды, вот уже несколько столетий верно служившие князьям московским, и княжеские роды из присоединенных к Москве русских земель, и беглые князья из «Литовской Руси», и служилые татарские царевичи… Если бы не была создана система местничества, о которой сейчас принято говорить как о сугубом зле, то все эти знатные люди то и дело устраивали бы усобицы и перевороты, споря за место у кормила власти. Сложная система местнических счетов иной раз приносила немалый вред. Однако она худо-бедно примиряла служилых аристократов, определяла, кому на какой должностной уровень можно претендовать. Местничество фактически спасло Московское государство от тяжелых внутренних войн, борьбы всех против всех.

Что же касается Дмитрия Хворостинина, то ему, по местническим счетам, подняться до высших постов было очень трудно. Его ожидало медленное и трудное возвышение…

Впрочем, не были Хворостинины и «бедными родственниками» в среде русской служилой аристократии. Отец четырех братьев — Дмитрия, Андрея, Петра и Федора — князь Иван Михайлович Хворостинин известен в разрядах еще со второй половины 1530-х гг., где он фигурирует с довольно скромными служебными назначениями. Положение его в армии постепенно улучшается. К первой половине 60-х, после нескольких десятилетий ратной работы, он выслужил думный чин окольничего. В 1564 г. он упоминается в последний раз: из действующих воевод и, надо полагать, из Думы, он выбыл, — скорее всего, из-за возраста[1]. Перед его сыновьями стоял добрый пример отца: аристократа-воина, долгой честной службой вырвавшего у судьбы высокий чин. Примерно такая же биография ожидала лучших из них… Если бы не воинский талант, дарованный Богом Дмитрию Ивановичу и позволивший ему подняться значительно выше отца.

С чего начинал Дмитрий Иванович? С понимания того, что он сам своей судьбе хозяин. Род не располагал сколько-нибудь значительными вотчинами, к тому же землю отца пришлось поделить между четырьмя сыновьями, и каждому досталось совсем уж немного. Есть известия, что братья жестоко ссорились между собой за землю. Таким образом, только служба могла дать молодому человеку его положения высокий статус в обществе.

Лет в пятнадцать юноша обязан был впрячься в государеву службу, начав с самых простых рядовых должностей. В молодости князь служил по Коломне и Белой (1550-е гг.) — там у него были поместья, очевидно, незначительные. О карьере князя известно мало, а воинские документы того времени — «разряды» — впервые сообщают о Дмитрии Ивановиче под 1558 г. К тому времени Хворостинин добился уже определенного положения: его назначили воеводой в небольшую южную крепостицу Шацк, построенную всего пятью годами раньше. Этой службе, вероятно, предшествовали более низкие воинские посты, но о них источники того времени никакой информации не донесли.

Что такое воевода в Шацке? Очень рискованная работа. От большого набега крымских татар стены этого юного укрепления не спасли бы: такие городки брали и палили мимоходом. Зато подобные крепостицы идеально годились на роль опорных баз для сторожевых отрядов и для отпора небольшим татарским бандам, приходившим на Русь, чтобы захватывать рабов. Князю Хворостинину досталась беспокойная, опасная и очень нужная для России служба.

В одном из более поздних походов русской армии на юг мы видим Дмитрия Ивановича головой (должность рангом ниже воеводской). Затем, в конце 1559 или 1560 г., его ненадолго ставят во главе гарнизона Нижнего Новгорода — это уже очевидное повышение по сравнению с Шацком.

В течение десятилетия разряды и летописи XVI столетия скупо освещают биографию князя Хворостинина. Как и все воины московских государей того времени, он мало походил на жирных одутловатых бояр из старых советских фильмов. Служить приходилось постоянно, большая часть жизни «служилых людей по отечеству» проходила в дальних городах, в разъездах, стычках с неприятелем и больших сражениях. Не столь уж многие доживали до старости. В Московском государстве любили и уважали дородных людей, но, видимо, — как большую редкость. Ведь дворяне были в большинстве своем поджары, вроде хороших гончих псов, подвижны, неутомимы и невероятно выносливы.

Хворостинин дрался на двух «фронтах». То его отправляли возглавлять небольшие отряды на южную, степную границу, и там он участвовал в маневренных «играх» со стремительной и хищной крымской конницей. А ежегодные татарские набеги нависали в ту пору смертельной угрозой над русским югом… То Дмитрий Иванович получал назначение в походе против западных соседей — шведов, литовцев и поляков. В 1558 г. как раз началась двадцатипятилетняя Ливонская война за Прибалтику, в которой Россия принимала участие с переменным успехом…

Осенью 1561 г. он выступил вместе с отрядом из Алыста в роли головы при воеводе кн. В.М. Глинском. Отряд вошел в состав большой рати, отправленной против «ливонских немцев».

Но летом 1562 г. он вновь на юге — участвует в отражении крымцев под Мценском.

Пока он никому не известен и ничем не выделяется из общей массы младших воевод Московского государства, коим счет шел на десятки и сотни.

Русские войска в Ливонии

Полоцкая гроза

Первый взлет в его карьере связан с событиями зимы 1562–1563 гг. Московское государство совершило тогда одно из звездных деяний в своей военной истории.

К тому времени Ливонская война осложнилась: против России выступил новый сильный и могущественный противник — Польско-Литовское государство. Иван IV планировал нанести ему сокрушительный удар и вывести таким образом из войны. Осенью 1562 г. он начал готовить масштабное вторжение на земли Литвы. Рать собиралась по полкам в 17 городах, не считая сил, которые вышли с царем из самой Москвы. Столичная рать выступила 30 ноября.

На 5 января был назначен общий сбор всех сил в Великих Луках. Дисциплина и организованность русского войска в те годы стояли на высоком уровне, и огромная армия действительно собралась перед литовским рубежом в один день. Это образец гибкости и слаженности военной машины Московского государства, удивительный даже для последующих столетий.

Иван IV Грозный. Парсуна

На протяжении четырех дней в Великих Луках формировались из отдельных отрядов полки, назначались воеводы, определялся маршрут и порядок движения. Для того чтобы избежать дорожных заторов, полкам велено было выходить из города с интервалом в один день. У русского командования за период без малого 11 лет, прошедших со времен Казанского взятия 1552 г., не было иного опыта в управлении столь значительными полевыми армиями. Поэтому, когда наша армия выступила из Великих Лук (9 января), движение все-таки совершалось медленно, то и дело возникали «пробки».

Роль боевого ядра играла дворянская конница, казаки и отряды стрельцов. Вместе они составляли около 35–40 тысяч бойцов. К ним надо добавить значительное количество вооруженных боевых холопов, следовавших на конях за дворянами. Их количество неизвестно. К ним надо добавить очень значительный «наряд» — войсковые «середние» и «легкие» орудия, а также артиллерию «главного удара» — мощные осадные пушки. Но помимо весьма значительного боевого элемента армия оказалась нагружена колоссальными «кошами»-обозами и многотысячной «посохой». Так именовали в XVI веке слабоорганизованные толпы людей, привлеченных для инженерных работ: мощения мостов, создания осадных приспособлений и переноски грузов. Эта толпа и создала главные сложности при движении войска.

Однако, преодолев наиболее сложный участок маршрута, 31 января войска Ивана IV прибыли под Полоцк, и военачальники принялись разводить полки по позициям, добиваясь максимально плотного обложения города.

Полоцк славился мощными стенами. Цитадель его стояла на холме и была с двух сторон защищена реками. Польско-литовский гарнизон во главе со Станиславом Довойной насчитывал до 2000 бойцов, настроенных отстаивать город до последней крайности, ему оказывала поддержку часть горожан. Полоцк также располагал солидным артиллерийским арсеналом. Таким образом, он не был легкой добычей. Особенно когда на фланге русских войск появился легкий неприятельский корпус, направленный в поддержку осажденным…

В то же время Полоцк представлял собой желанное приобретение. Богатый торгово-ремесленный центр, бывшая столица самостоятельного княжества, Полоцк к тому же оказался в центре конфессионального конфликта. Католичество, радикальные формы протестантизма и традиционное православие сошлись тут в долгом противоборстве. Наступление русской армии имело образ «крестового похода», направленного на восстановление позиций православия в Полоцке.

Этот «крепкий орешек» был разгрызен удивительно быстро: 15 февраля, всего через две недели после начала осады, город пал. Решающую роль тут сыграла русская осадная артиллерия, прибывшая через неделю после начала боевых действий. Ее огонь сокрушил полоцкие укрепления.

Однако не обошлось без нескольких столкновений между гарнизоном и полками Ивана Грозного. 5 февраля стрельцы впервые попытались ворваться на стены и даже имели успех на одном участке. Но основные силы не получили приказа к общему штурму, поэтому стрелецкий отряд принужден был отступить. 9 февраля Станислав Довойна приказал своим войскам оставить Великий посад, составлявший большую часть города, и, запалив его, перейти в Верхний замок — полоцкую цитадель. Жителей посада принялись насильственно «забивать» туда, а пламя должно было расчистить место для действия крепостной артиллерии и стрелков. К тому же захват Великого посада отдавал русским полкам в руки богатейшую добычу, и начальник гарнизона предпочел предать ее огню.

Вот здесь-то и появляется князь Д.И. Хворостинин.

В походе он играл скромную роль войскового головы в государевом полку. Ему надлежало «за государем ездити» во главе небольшого отряда из 200 дворян. Рядом и отец его, Иван Михайлович, в чине окольничего следовавший в свите государя. Пока войско шло к Полоцку, Хворостинин должен был разбираться с заторами, продвигая по забитой людьми и повозками дороге полковые обозы. 30 ноября 1562 г. его поставили в боевое охранение во главе заставы на том месте, где на следующий день разместится царская ставка.

Именно на его долю выпало главное столкновение с гарнизоном Полоцка — бой за горящий Великий посад.

Летопись рассказывает о действиях Дмитрия Ивановича 9 февраля следующее: «Стрельцы царевы и великого князя и боярские люди и казаки в острог вошли… и с ляхи начали биться», стремясь отбить посадское имущество. Тогда «…царь и великий князь для того дела послал из своего полку голов, а велел тех людей… поберечи… из острогу выслати». Острогом летопись называет посадские стены. Головы из государева двора и были — князья Дмитрий Иванович Хворостинин и Дмитрий Федорович Овчинин. Они действовали в высшей степени удачно: «…ляхов в остроге потоптали и в город вбили, а государьских людей отвели здорово. А которые люди Полоцкого повета сельские сидели в остроге, и те в город не пошли, а вышли в государский полки и воеводские полки…»[2] Один государев двор принял более 11 000 русских беженцев из горящего Полоцка.

После падения Полоцка Хворостинин одним из первых вошел в Верхний замок и оставался там на «боевом дежурстве».

По всей видимости, Иван IV именно тогда отметил храброго и расторопного воеводу. Вообще, Полоцкий поход 1562–1563 гг. стал важной рода ступенькой для карьеры многих честолюбивых военачальников, оказавшихся впоследствии в опричнине. Царь много раз выходил в дальние походы, но до учреждения опричнины он лишь дважды узнал вкус большой победы: в Казани и в Полоцке. Боевые действия под Казанью не оставили в памяти Ивана IV впечатления триумфа. Руководили войсками воеводы из числа знатнейших людей России, и они все делали по-своему, не церемонясь с молодым государем. Казанская победа была на всю жизнь отравлена для Ивана Васильевича ощущением, что он сыграл роль марионетки в чужих руках. Под Полоцком ему было уже не двадцать два года, а тридцать три, и он стал полновластным распорядителем. Полоцкое взятие в значительной степени его заслуга — как полководца. Люди, отличившиеся под Полоцком, показавшие себя в деле или хотя бы вовремя попавшие царю на глаза, оказались на особом счету. Ведь именно с ними оказались связаны лучшие воспоминания в его жизни!

Очевидно, и Дмитрия Ивановича царь не забыл. Через несколько месяцев князь получил от государя ответственное поручение. Оно стало в какой-то степени и проверкой «на политическую благонадежность».

Опальный вельможа князь Д.И. Курлятев-Оболенский содержался в Рождественском монастыре на острове Коневец посреди Ладожского озера. Он принадлежал к кружку правительственных деятелей, который позднее был назван в сочинениях Андрея Курбского «Избранной радой». В ту пору он считался одним из вершителей судеб всей страны. Позднее, потеряв прежнее влияние, князь пытался пересечь литовский рубеж и стать перебежчиком в стан врага, но был арестован. Через несколько лет этот план будет выполнен другим служилым аристократом — тем самым князем A.M. Курбским… В 1563 г. расследование деятельности Курлятева привело царя к печальному выводу: его следовало перевезти к месту более строгого заключения. Для этой работы требовалась надежная охрана. У Курлятева хватало доброхотов, способных организовать побег. На роль главы «конвоя» избран был Хворостинин, справившийся с этим заданием. Подобного рода надежность дорого стоила в глазах Ивана IV: в те годы постепенно разгорался конфликт между ним и гордой служилой знатью. Царь чувствовал, что почва у него под ногами колеблется. Он имел основания сомневаться в ком угодно, вплоть до самых близких людей.

Дмитрий Иванович не подвел.

Он вообще был вроде хорошо скованного меча — не подводил тех, кому служил.

В том же году князь получил первое в своей жизни назначение на должность полкового воеводы. Его расписали вторым воеводой сторожевого полка в армии, собравшейся у Великих Лук «по вестям». А на следующий год Дмитрий Иванович отправился уже первым воеводой большого полка, т. е. командующим всей рати, с небольшим корпусом поддержки к недавно завоеванному Полоцку[3].

В опричнине

В 1565 г. царь Иван IV разделил Московское государство на две части: земщину и опричнину. Каждая из частей имела собственное войско, собственную администрацию и собственный двор. В опричнине полновластным, ничем не ограниченным правителем стал сам царь. Земщина оказалась объектом репрессий: важнейшая из целей, которые преследовал Иван IV, состояла в наделении конфискованным земельным фондом дворян из опричного войска. Другой целью стало устранение от власти людей, сопротивлявшихся его политическому курсу, прежде всего гордых и самовластных представителей богатейших и знатнейших княжеских родов. А «устранение» могло означать и лишение жизни… Царь стремился получить легко управляемую армию, с командным составом, куда входили бы лишь преданные ему люди. Не принадлежавший к высшему эшелону служилой аристократии Хворостинин попал в число опричных воевод и получил шанс на быстрое возвышение. Следовательно, царь доверял ему и считал способным военачальником.

Действительно, в середине 60-х гг. карьера князя пошла в гору. Ему доверяли высокие должности. Первое опричное воеводское назначение он получил как раз осенью 1565 г., в корпусе, отправленном из Москвы под Болхов, против крымцев. Весь этот корпус состоял из одних опричных отрядов. По данным историка В.В. Каргалова, за храбрость в боях с крымцами у Болхова Дмитрий Иванович награжден был золотой монетой[4]. Разрядные документы говорят об ином: золотые монеты были отправлены из Москвы в награду воеводам из земщины, получал ли их кто-либо из опричных военачальников, неизвестно. Впоследствии Дмитрий Иванович командовал полками в разных опричных походах (в частности, возглавил сторожевой полк в походах под Калугу 1567 и 1569 гг.). Наконец, ему доверили командовать небольшой ратью, отправленной зимой 1567–1568 гг. под Великие Луки «по вестям» о подходе неприятельских отрядов[5].

С 1569 г. он упоминается в документах как окольничий — второй по значению «думный» чин после боярского. Это — свидетельство признания его заслуг.

Весной 1570 г. Хворостинин то ли возглавлял гарнизон в Зарайске, где был мощный каменный кремль (стены сохранились до наших дней), то ли был вторым воеводой сторожевого отряда опричников. Этот отряд был выдвинут после того, как командование русской армии получило известие о набеге крымского хана Девлет-Гирея. Документы не дают возможности четко сказать, какой именно пост занимал тогда Дмитрий Иванович. Во всяком случае, воеводство в сильной Зарайской крепости считалось бы намного более почетным, нежели в захолустном Шацке.

Именно там, под Зарайском, князь Хворостинин с помощником Федором Львовым 21 мая 1570 г. вышел против войска крымцев и разгромил неприятеля наголову[6]. Полководец обеспечил себе преимущество, напав неожиданно, среди ночи. Его отрядом были взяты пленники. Вражеское войско угоняло в рабство множество русских людей, и их удалось отбить. Это была первая самостоятельная победа Хворостинина. И единственный крупный боевой успех, добытый опричным корпусом без поддержки земских ратей.

Хворостинин показал, таким образом, что он, как тактик, тяготеет к атакующему стилю, характерному для «железных волков» Ивана Великого.

Через несколько месяцев Дмитрию Ивановичу доверят опричный отряд, выставленный «по вестям» «на Рязани».

В 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей с большой ордой прорвался через заслоны на южной границе, дошел до Москвы, ограбил пригороды и поджег сам город. В колоссальном пожаре исчезла почти вся столица государства. Неудачные действия полков на степном рубеже обернулись настоящей военной катастрофой. Это неудивительно. В годы опричнины казнили множество опытных военачальников, разделение российских вооруженных сил на опричное войско и земское усложняло координацию общих действий. Кроме того, силы державы истощила тяжелая Ливонская война…

Не умея взять город, Девлет-Гирей велел запалить его. Он намеревался разграбить все, что не смогут защитить русские воеводы, занятые тушением пожара. Татары подожгли сначала царскую летнюю резиденцию в Коломенском, а на следующий день — московские посады. Пожар обернулся огненной бурей, настоящим бедствием. Результат превзошел все ожидания хана. Огонь стремительно и неотвратимо убивал город. Земские ратники и незначительный опричный отряд оставались в Москве. Не покидая позиций, они перемогались с крымцами посреди пылающих улиц. Тогда погиб боярин Михаил Иванович Вороной-Волынский и раненый князь Бельский, а также множество наших воинов. Девлет-Гирей так и не смог занять город. Ужаснувшись зрелищем разбушевавшейся стихии, понеся значительные потери, татары отошли прочь, прихватив с собой трофеи и полон. К тому времени в русской столице армии уже не было — лишь несколько сотен чудом уцелевших дворян…

У нас нет надежных данных ни о населении Москвы в XVI столетии, ни о потерях, нанесенных русской столице в несчастный год Девлет-Гиреева нашествия. Но записки иностранцев, побывавших в Москве тогда или несколькими годами позднее, дают общее представление о масштабах катастрофы.

Вот письмо неизвестного англичанина, ставшего свидетелем событий 1571 г.: «12 мая в день Вознесения крымский хан пришел к городу Москве с более чем 120 тысячами конных и вооруженных людей[7]. Так как царские воеводы и воины были в других городах как охрана, а москвичи не приготовлены, то названные татары зажгли город, пригороды и оба замка. Все деревянные строения, какие там находились, были обращены в пепел, и я убежден, что Содом и Гоморра не были истреблены в столь короткое время… Утро было чрезвычайно хорошее, ясное и тихое, без ветра, но когда начался пожар, то поднялась буря с таким шумом, как будто обрушилось небо, и с такими страшными последствиями, что люди гибли в домах и на улицах… На расстоянии 20 миль в окружности погибло множество народа, бежавшего в город и замки, и пригороды, где все дома и улицы были так полны народа, что некуда было притесниться; и все они погибли от огня, за исключением некоторых воинов, сражавшихся с татарами, и немногих других, которые искали спасение через стены, к реке, где некоторые из них потонули, а другие были спасены… Большое число (людей) сгорело в погребах и церквях. Среди них, между прочим, 30 человек в погребах Английской компании, из них трое служителей сэра Томаса Бентама; умерли также Томас Филд, Джон Уересли, ремесленники Томас Чефи, Томас Карвер, аптекарь и некоторые другие… Это великое и ужасное и внезапное разрушение, постигшее москвитян, сопровождалось сильной невиданной бурей, а под конец погода снова прояснилась и стала тихой, так что люди могли ходить и видеть великое множество трупов людей и лошадей, не говоря уже о тех, которые обращены были в пепел. Молю Бога не видеть впредь подобного зрелища. В ночь после того, как собака-татарин учинил это злодейство, он бежал со всею ратью к реке Оке… Число погибших при разорении Москвы показывают такое громадное, что я не решаюсь передать его. Скажу только, что из окрестностей Москвы на 60 миль и более и восьми человекам не удалось спастись в городе… В два месяца едва ли будет возможно очистить от человеческих и лошадиных трупов город, в котором остались теперь одни стены, да там и сям каменные дома, словно головки водосточной трубы…»

Вот известие из Польши (лето 1571 г.): «…прибыл татарский посол с сообщением о поражении, нанесенном Московиту, чтобы получить дань, и говорил следующее: что они разорили, сожгли и разграбили (территорию) около 60 лиг в длину и 45 в ширину во владениях Московита; что мертвыми пало, может быть, около 60 тысяч (людей) того и другого пола; затем взято около 60 тысяч лучших пленных; что они (татары) дошли до Москвы, сожгли весь город и замок, куда собралось много народу и, должно быть, задохнулись в дыму; что около 120 штук пушек утонули в реке Москве, не могли их увезти; что Московит удалился в Александрову слободу, отстоящую на 18 миль, и остался там у своей казны в весьма безопасном месте, так как там находится большое озеро, окружающее его…»

Для Дмитрия Ивановича прорыв Девлет-Гирея означал и великое горе, и серьезную остановку в карьерном росте.

В огромной армии, выставленной для обороны от Девлет-Гирея весной 1571 г., князь Хворостинин числился третьим воеводой передового полка. Отряд из трехсот бойцов с немцем-опричником Генрихом Штаденом во главе входил в состав этого полка. Штаден, не получив соответствующего приказа, ринулся на татарскую орду, переправившуюся через Оку, и в скоротечном бою положил все три сотни. Хворостинин считал необходимым отступить и сберечь людей от боя, в котором они были обречены на поражение, но сделать уже ничего не мог.

Большая часть опричного корпуса бежала, даже не вступив в сражение с татарами, за Москву, а оттуда к Ростову. В сражении за столицу участвовал лишь несчастный передовой полк, где и служил Хворостинин. Воеводе повезло уцелеть.

Но царь считал главными виновниками московского разгрома именно опричных воевод передового и сторожевого полков, обвиняя их в том, что они не сумели наладить сторожевую и разведывательную службу. Отчасти это было правдой: во главе передового полка стоял крещеный кабардинский царевич М.Т.Черкасский, поставленный на эту должность в большей степени по знатности рода и родству с самим царем, чем по способностям и боевым заслугам… Его и подвергли казни вместе со вторым воеводой — князем В.И. Темкиным-Ростовским, а также вторым воеводой сторожевого полка боярином В.П. Яковлевым. Иван IV не усмотрел в действиях Дмитрия Ивановича столь серьезной вины, чтобы и его отправить на тот свет вместе с этими военачальниками. Но совершенно невиновным также не считал. Поэтому в следующем большом походе, зимой 1571–1572 гг., его поставили на должность с заметным понижением — всего лишь третьим воеводой сторожевого полка.

Таким образом, большой карьеры в опричнине князь Хворостинин не сделал. Да, он получил думный чин окольничего. Но его воеводские назначения показывают одно: царь постоянно использует его как искусного и надежного военачальника на ответственных участках, но возвышать в армейской иерархии не спешит. Распространенное мнение о взлете семейства Хворостининых в годы опричнины верно лишь отчасти.

Битва у Молодей[8]

Положение страны было отчаянным. Повторение похода крымцев грозило России гибелью и распадом.

В 1572 г. Девлет-Гирей, собрав, по подсчетам разных историков, от 40 000 до 100 000 воинов вышел к русским границам с твердым намерением довершить начатое в прошлом году дело до конца. А в распоряжении Ивана IV оставалось не столь уж много сил.

Русское военное командование объединило земскую и опричную рати. «Большим» (т. е. главным) государевым воеводой назначили князя Михаила Воротынского. В передовом полку вторым воеводой шел князь Дмитрий Хворостинин. На него пришлась главная тяжесть битвы, состоявшейся у деревни Молоди. Тогда и пришел звездный час воеводы Хворостинина. Именно он становится главным помощником Воротынского, а не первый воевода передового полка, князь Андрей Петрович Хованский. Именно Дмитрию Ивановичу дают наиболее ответственные поручения, надеясь на его опыт и искусство. Именно его имя ставят русские летописи рядом с именем Воротынского, повествуя о великой победе, хотя в объединенной опрично-земской армии числилось несколько воевод более высокого ранга.

Русская армия уступала противнику по численности в несколько раз и насчитывала немногим более 20 000 человек. Когда татары переходили через Оку недалеко от Серпухова, Хворостинин не имел достаточно сил, чтобы сорвать переправу. Из передового полка, объединявшего около 4,5 тысячи дворян, казаков, иностранных наемников и стрельцов, ему подчинялось всего лишь 950 бойцов[9]. Он отступил, однако затем передовой полк с Хованским и Хворостининым во главе нагнал стремительно идущего к Москве неприятеля и нанес ряд чувствительных ударов по обозу и арьергардным отрядам Девлет-Гирея[10].

30 июля 1572 г. в полусотне верст от Москвы произошло решающее столкновение.

Роль центра русской позиции сыграл «гуляй-город», развернутый на холме у речки Рожай. Подобную тактику старомосковские воеводы в те времена часто применяли против татар, превосходивших их по численности. «Гуляй-город» представлял собой крепость из толстых деревянных щитов, перевозившихся на телегах. В случае опасности ее собирали воедино с необыкновенной быстротой. У Молодей в «гуляй-город» засел целый полк, самый сильный во всей русской армии. Другие полки прикрывали его с флангов и тыла, а заслон из стрельцов выдвинут был вперед. Обороной деревянной крепости руководил Хворостинин. В войске было полным-полно воевод выше его рангом, но на самое ответственное и самое опасное место Воротынский поставил именно его. О чем это говорит? Выдающиеся способности Дмитрия Ивановича к тому времени стали очевидны для военной элиты России. А когда надо было победить или погибнуть, смотрели не на знатность, а на воинский талант. На Молодях как раз наступил такой «момент истины» — как для всей военной системы московского государства, так и лично для князя Хворостинина.

При первом штурме русской позиции татарская конница разметала стрельцов, но у «гуляй-города» встретила плотный ружейно-пушечный огонь и понесла страшные потери. Русская дворянская кавалерия удачно контратаковала по флангам. Повторные атаки также не принесли успеха Девлет-Гирею. Мало того, попал в плен крупный татарский военачальник Дивей-мурза, погибло несколько знатных командиров… Вечером 30 июля попытки штурмовать «гуляй-город» прекратились. Однако, по словам немца-опричника Генриха Штадена, современника и, по всей видимости, участника молодинской битвы, положение русских полков также было тяжелым. Над осажденными в «гуляй-городе» нависла угроза голода.

До 2 августа крымцы приводили в порядок растрепанное войско, подсчитывали потери, сосредотачивались для нового удара. Затем началось очередное наступление на «гуляй-город». Татары шли вперед с отчаянной храбростью, не боясь потерь и упорно преодолевая огневой шквал со стороны русских полков. Смельчаки прыгали на деревянные щиты, пытаясь повалить их, забраться внутрь, открыть дорогу для стремительной конной атаки. Бойцы Хворостинина во множестве отсекали им руки саблями и топорами. Бой шел с невиданным ожесточением. Упорная оборона «гуляй-города» раз за разом приносила русским успех…

Пользуясь удачным моментом, Воротынский зашел Девлет-Гирею в тыл с основными силами. Пока совершался этот маневр, сравнительно небольшой отряд под командой князя Хворостинина продолжал сдерживать натиск атакующих в «гуляй-городе». Вечером, когда напор крымцев ослаб, Хворостинин открыл огонь изо всех орудий и пошел на вылазку с отрядом немецких наемников ротмистра Юрия Францбека. Он многим рисковал: если бы Воротынский не успел вовремя обрушиться на татар с тыла, вылазка могла стоить Дмитрию Ивановичу жизни, а всей русской армии — проигранной битвы. Но Воротынский в нужное время поддержал контратаку Хворостинина. Зажатые с двух сторон, татары потерпели сокрушительное поражение и обратились в бегство.

В страшной сече полегла родня Девлет-Гирея, нашли свою смерть многие мурзы и прочая татарская знать. К тому же хан получил известия о подходе главных сил русских. Орда отступила. Русские воеводы организовали преследование и разгром отдельных отрядов.

В исторической литературе не раз высказывалось мнение, согласно которому победа в молодинской битве была достигнута в основном усилиями Хворостинина. Известный советский историк Руслан Скрынников выразил это мнение в наиболее четкой форме: «Согласно укоренившейся традиции славу победы над татарами приписывают обычно главному воеводе князю М.И. Воротынскому. Подобное мнение кажется неверным. Назначение Воротынского главнокомандующим объясняется отнюдь не особыми военными дарованиями или заслугами удельного князя, а в первую очередь его знатностью. Подлинным героем сражения при деревне Молоди был не он, а молодой опричный воевода князь Д.И. Хворостинин…»[11] Другой специалист по военной истории, Вадим Каргалов, осторожно поддержал эту точку зрения: «…Даже если это преувеличение, важная роль опричного воеводы Хворостинина… несомненна. Военный авторитет его необычайно высок. Он выдвигается в первый ряд русских полководцев…»[12]. Трудно определить, насколько верно подобное мнение. С одной стороны, Михаил Воротынский — опытный военачальник. Помимо молодинской битвы на его счету несколько других значительных заслуг. Он удачно действовал во время осады и штурма Казани в 1552 г.; на протяжении нескольких лет возглавлял всю оборону юга России; в 1571 г. разработал «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», который считается первым воинским уставом в нашей стране. По свидетельству современника, князь Воротынский был «муж крепкий и мужественный, в полкоустроениях зело искусный». Он намного превосходил Хворостинина знатностью рода и богатством. От этого, собственно, и пострадал: через год после победы, одержанной совместно с Хворостининым, он попал в опалу, был обвинен в колдовстве. Воротынский гордо отрицал свою вину и умер от пыток. По предположениям некоторым историков, царя Ивана IV беспокоило растущее влияние и авторитет Воротынского, иные считают, что князь допустил какое-то служебное нарушение[13]… С другой стороны, в ходе битвы у Молодей на Дмитрия Хворостинина действительно возложены были самые сложные задачи; их отличное исполнение в конечном счете и привело к разгрому Девлет-Гирея. Видимо, правильным было бы считать обоих военачальников в равной степени творцами победы.

Ливонский фронт

Опричная военная машина утратила доверие царя после сожжения Москвы крымцами. Она быстрыми темпами расформировывалась. Со второй половины 1571 г. опричные воеводы отправляются в походы в одних полках с земскими и даже у них под командой. А значит, Дмитрию Ивановичу предстояло вновь столкнуться с конкуренцией со стороны более знатных аристократов.

В опричнине он лишь раз оказался в состоянии местнического спора, да и то с самим главнокомандующим опричным корпусом — Иваном Дмитриевичем Колодкой Плещеевым, принадлежавшим всесильному клану Плещеевых. Теперь ему предстояло сталкиваться в больших местнических разбирательствах со многими великими родами титулованной знати. В 1572 г., пока Хворостинин по изложенным выше причинам ходил в низких воеводских чинах, ему это не грозило. Но как только он начнет получать самые скромные повышения по службе, эта угроза немедленно реализуется. Дмитрий Иванович — один из «рекордсменов» по части местнических дел. За период между 1573-м и началом 1590-х гг. его имя связано с 22 местническими тяжбами! В среднем выходит примерно по одно разбирательству каждые 8 месяцев…

Ученым не известна точная дата отмены опричнины. Возможно, это был процесс, разделенный на несколько стадий. Опричное войско, как уже говорилось, перестало выполнять самостоятельные задачи уже в 1571 г. Тогда же правительство принялось возвращать владельцами поместья и вотчины, переведенные несколькими годами ранее в опричнину. Во второй половине 1572 г. вышел указ, запрещавший поминать опричные порядки. Таким образом, теперь к опричным временам стали относиться крайне отрицательно…

В результате на протяжении нескольких лет Хворостинину давали относительно невысокие должности. В 1573–1574 гг. на него была наложена опала. Хворостинин не смог дойти до отрядов восставшей на казанских землях «луговой черемисы» из-за «снегов великих», то ли просто опоздал к месту сбора войск. Иван IV снял его с командования, обрядил его в женское платье и заставил молоть муку, — дескать, не полководец этот Хворостинин, а сущая баба! Не вспомнил государь, как «баба» защищала Москву у Молодей с последней горстью боеспособных войск[14]… Тогда же Дмитрий Иванович проиграл местническое дело с князем Ф.М.Троекуровым, в 1577–1579 гг. Хворостинины понесли жесточайшее поражение в местническом деле с Бутурлиными. Самого князя Дмитрия за упорство в отстаивании интересов рода на неделю отправили в тюрьму и взыскали с него в пользу Ф.А. Бутурлина огромный по тем временам штраф — 150 рублей.

Между 1573 и 1578 гг. карьера князя «замерзает». Дмитрий Иванович участвовал в дюжине походов. Его отправляли то на юг, против крымцев, то на ливонский фронт. Он видел победы русской армии — взятие Пайды и Кеси (Вендена), видел и поражение под Колыванью, потерю той же Кеси, неудачную попытку вернуть эту крепость… Сам удачно действовал против татар под Воскресенском. Но на протяжении всего этого периода ему ни разу не дали командовать не то что отдельной ратью, а хотя бы полком. Хворостинина все время расписывали вторым воеводой. В худшем случае — вторым в сторожевом полку, который был «честию ниже» прочих, в лучшем случае — в полку правой руки.

Стефан Баторий. Портрет работы Яна Матейко

Летом 1578 г. дело дошло до обидной несправедливости. Хворостинина первый раз за много лет назначили командовать сторожевым полком. Не столь уж великое назначение! Он участвовал в счастливом взятии ливонской крепости Полчев. Но из-за нового местнического спора — с князем М.В. Тюфякиным, который не пожелал быть под Хворостининым вторым воеводой, Дмитрий Иванович был отправлен из победоносной армии в Москву… Впрочем, не было бы счастья, да несчастье помогло. Вскоре половина воевод этой рати переместничается, и армия потерпит страшное поражение под Кесью, при очередной попытке возвратить город. Четверо наших воевод погибли, еще четверо оказались в плену, другие с позором бежали. А русские артиллеристы в отчаянии, не желая сдаваться, повесились на пушках, которые некому стало защищать от неприятеля.

Бог уберег Дмитрия Ивановича от этой беды.

Лишь в самом конце 70-х — начале 80-х он сделал скромный шажок наверх. Отчасти это связано с напряженной военной деятельностью, которую Хворостинин вел в тот период. Это был крайне несчастливый для русского оружия период. Русские армии понесли ряд поражений от шведских и польских войск, пали наши крепости Полоцк, Сокол, Великие Луки, Заволочье, Холм, Старая Русса, Нарва, Ивангород, Ям, Копорье. Страна истощила людские и материальные ресурсы в бесконечной Ливонской войне. Отчасти же царь вынужден был понемногу продвигать нелюбимого военачальника: командный состав русской армии понес в эти годы чудовищные потери, выбыли из строя десятки полководцев. Кем-то надо было затыкать дыры, постоянно возникавшие в русской обороне, и тут Дмитрий Иванович пришелся как никогда кстати. Как при Молодях. Когда надо было защищать гуляй-город от таранных ударов татарской конницы.

Хворостинин поднимается до положения второго воеводы в большом полку, т. е. основного помощника при главнокомандующем. В этой должности он был записан в разряде летом 1580 г., когда русская армия стояла у Ржевы Владимировой, защищая западные земли России от войск Стефана Батория, только что взявшего крепость Заволочье. Дмитрий Иванович был повышен до первого воеводы передового полка. Затем, в январе 1581 г., его переводят первым воеводой в Новгород Великий, а это уже на порядок более высокий пост[15].

В том же 1580 г. князя поставили воеводой в Тарусу.

Весной 1581 г. большая русская армия выступила из Можайска на литовские земли. Она осуществила глубокий рейд и потрепала польско-литовские отряды. Разрядная запись рассказывает об этом походе следующее: «Воеводы ходили… под Дубровну, да к Орши, и у Орши посады пожгли, и под Копысью и под Шкловым. Из Шклова вылазили литовские люди. И на том деле убили воеводу Романа Дмитриевича Бутурлина… И у Могилева посады пожгли и много товаров поимали и людей побили и много полону поимали и сами вышли со всеми людьми на Смоленеск, дал Бог, здорова»[16]. На фоне общего трагического положения на Ливонском фронте эта операция выглядит большим успехом.

Наградой для командного состава стали золотые монеты от государя.

В начале 80-х Дмитрия Ивановича несколько раз отправляли на юг, для обороны русских городов от крымцев. Но его основная «боевая работа» совершалась все-таки на Ливонском театре военных действий. Московское государство почти утратило способность давать отпор. Шведы развивают успешное наступление, постепенно захватывая старинные новгородские земли.

В 1582 г. полки Ивана Грозного отправляются против осмелевших шведов на север, за Неву. Передовой полк, где старшим воеводой был Хворостинин, столкнулся с противником под селом Лялицами и опрокинул его. Еще раз можно убедиться в том, что Дмитрий Иванович любил атакующую тактику и высокую активность — прочие воеводы за ним не успевали. Так, сражение у Лялиц происходило в основном за счет его полка, вырвавшегося вперед: «Божиею милостию и Пречистые Богородицы молением немецких людей побили и языки многие поимали. И было дело: наперед передовому полку — князю Дмитрию Ивановичу Хворостинину да думному дворенину Михаилу Ондреевичу Безнину, — и пособил им большой полк, а иные воеводы к бою не поспели… И государь послал к воеводам с золотыми»[17]. Эта оплеуха показала: Россия еще способна сопротивляться!

Ливонская война постепенно отгорала. Начались переговоры с польским и шведским королями, и для русских воевод настала пора переходить с одного театра военных действий на другой. Лучшие военачальники отправляются на «замирение черемисы», поднявшей восстание на казанских землях, да на южную «береговую службу».

Осенью 1582 г. Хворостинин идет вторым воеводой большого полка «на Казань… горной черемисы воевать, что черемиса заворовалась». На следующий год он получает назначение к южным рубежам. В январе 1584 г. Дмитрию Ивановичу дали под команду полк правой руки в армии, отправленной против бунтовавшей «луговой черемисы» в казанской земле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.