Помогла бы повышенная боеготовность?..
Помогла бы повышенная боеготовность?..
Отдельно хочу остановиться на следующем. Дело в том, что единственными конкретными последствиями «предательства» таинственного собеседника Сталина стали отвод какого-то количества пехотных соединений от границы и временное снижение уровня боеготовности отдельных элементов приграничной группировки буквально на несколько часов. Утром 22 июня направившихся к жёнам командиров вернули бы в части посыльные, доложившие о ночных «провокациях». Даже полный крах операции «козырная карта» не привёл бы к катастрофе, если бы при осуществлении этой авантюры не ставилась на кон судьба всей кадровой Красной Армии и, по существу, самого СССР. Дело в том, что из-за «железной уверенности» вождя в успехе его шпионских затей Красная Армия так или иначе не готовилась к стратегической обороне. А потому таки состоявшееся «внезапное» нападение Вермахта всё равно привело бы к катастрофе. Я, например, не думаю, что советской стороне сильно помогло бы приведение в полную боевую готовность всех войск первого стратегического эшелона ещё вечером 21 июня. Тем более что существует множество свидетельств того, что значительная часть частей и соединений приграничных округов так или иначе были подняты по тревоге (как правило, без «официального» её объявления) как минимум за два часа до германского нападения. Во всяком случае, именно такой вывод можно сделать в отношении фронтовой авиации (см., в частности, «Разгром 1941. На мирно спящих аэродромах...», – с. 346–350) и самых сильных мехкорпусов Красной Армии – 4-го и 6-го. В Одесском военном округе приведение авиации в полную боевую готовность вообще произошло одновременно с объявлением аналогичного состояния в частях Люфтваффе на Восточном фронте – в 23.00 по Москве (см. «Красная Армия в 1941 году», с. 420).
Разумеется, если бы им отдавали адекватные ситуации приказы, лётчики-истребители и зенитчики нанесли бы Люфтваффе 22 июня несколько бо льший урон (впрочем, он и так оказался немалым), и в первый день войны было бы уничтожено вдвое-втрое меньше советских самолётов. Были бы вовремя эвакуированы семьи комсостава, а немецкие орудия, ударившие по казармам в цитадели Бреста, не смогли бы сразу уничтожить сотни красноармейцев. В войсках было бы несколько меньше паники, а среди представителей командования фронтов и армий – больше организованности и порядка. Но изменило бы это исход приграничных сражений? Не думаю...
Это всё равно не компенсировало бы то, что:
1) три миллиона военнослужащих, горы боевой техники и гигантские военные запасы скапливались на самой границе и времени на их отвод назад не было. Иными словами, нельзя было за несколько часов сделать то, на что требовались несколько недель, а то и месяцев;
2) как минимум половина из этих трёх миллионов военнослужащих Красной Армии к началу войны находились на марше или в вагонах: они не имели возможности ни организованно вступить в бой, ни готовиться к обороне на линии «старой границы»;
3) гигантская советская группировка вообще не готовилась к стратегической обороне и, как уже было сказано, сделать за несколько часов то, что надо было осуществлять с начала апреля – то есть построить глубокоэшелонированную систему обороны, – всё равно бы не удалось;
4) у Красной Армии отсутствовали планы обороны как таковые. Поэтому после начала войны она и не пробовала обороняться (или отходить для организации прочной обороны), а всё время пыталась наступать – вплоть до конца июня;
5) несмотря на прекрасное техническое оснащение и хорошую индивидуальную подготовку бойцов и командиров, Красная Армия (как, впрочем, и все остальные армии мира той поры) значительно уступала немцам в тактическом плане, а также в умении координировать действия больших войсковых объединений и различных родов войск: всё это пришло лишь со временем.
Историки, рассказывающие о том, как Люфтваффе уничтожили в первый день войны 1200 советских самолётов (цифра эта, как вполне убедительно показал М. Солонин в своей книге «Разгром 1941. На мирно спящих аэродромах...», многократно завышена: действительно огромные потери ВВС понесли при последующем «перебазировании» в тыл, когда тысячи зачастую полностью исправных самолётов были просто оставлены немцам), как-то забывают, что сами советские лётчики в основном остались живы (а это главное!), и что даже после первых «внезапных» ударов 22 июня у ВВС Красной Армии и Военно-Морского Флота только на Западе имелись ещё девять-десять тысяч боевых самолётов, да ещё как минимум столько же – в глубине страны. В частности, вообще не пострадали элита ВВС – флотская и дальняя бомбардировочная авиация, а также истребительные корпуса ПВО, защищавшие главные мегаполисы страны. 22 июня практически не понесли потерь сменившие места дислокации (переехавшие «из леса – в лес») советские механизированные части и соединения, а в распоряжении Жукова и Тимошенко по-прежнему имелось в несколько раз больше танков и орудий, чем у напавших немцев. К Днепру и Западной Двине подтягивались гигантские резервы – миллион военнослужащих второго стратегического эшелона, у Красной Армии сохранялось многократное техническое превосходство над противником, а на границах с Финляндией и Румынией вообще было относительно спокойно.
Приграничные сражения первой недели войны были вчистую проиграны советской стороной не только из-за того, что делали немцы, но и из-за того, что не делала Красная Армия – в том числе и в течение как минимум трёх предвоенных месяцев, когда германское развёртывание на границе уже не являлось секретом и, при желании, можно было хоть немного побеспокоиться об отражении нашествия. Даже после «внезапного» нападения у руководства СССР имелись возможности для того, чтобы постараться эффективно распорядиться остающимися громадными ресурсами и хотя бы снизить масштабы катастрофы. По тем или иным причинам это не было сделано. Практически вся пятимиллионная кадровая армия погибла, разбежалась или попала в плен. Вдобавок, ни в чём не повинных людей ещё и оплевали именно те, кто несёт прямую ответственность за потворствование авантюризму большевистского вождя и его подельников. В первую очередь я имею в виду Г.К. Жукова. Виктор Суворов прав: «маршал победы» – один из самых циничных и бессовестных лжецов в советской истории. Он заслуживает не памятников, а презрения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.