5. Глазами спасателей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. Глазами спасателей

О том, какой эта трагедия предстала глазам спасателей, поведал в своей книге «Продуть балласт» вице-адмирал Рудольф Александрович Голосов, бывший в ту пору начальником штаба Тихоокеанского флота:

«21 октября 1981 г. в конференц-зале штаба флота под руководством командующего происходил разбор учения. Примерно в 20.15 в зал торопливо вошёл ОД флота с встревоженным лицом:

— Товарищ командующий! Получено сообщение от Дальневосточного пароходства, что на выходе из пролива Босфор Восточный в трёх милях от острова Скрыплева траулер „Рефрижератор-13“ столкнулся с подводной лодкой. Лодка погрузилась. Объявлена тревога спасательному отряду.

Командующий приказал мне немедленно выходить в указанный район и разбираться на месте. Через полтора часа спасательное судно (СС) „Машук“ снялось с якоря и швартовых в бухте Улисс и направилось к острову Скрыплева. Из штаба флота сообщили, что „Рефрижератор-13“ поднял с воды семь человек из экипажа лодки, в том числе командира С-178 капитана 3-го ранга Маранго. Попросил побыстрее доставить его на борт СС, чтобы выяснить обстоятельства происшествия.

В районе столкновения обнаружили два аварийно-спасательных буя ПЛ. Один, как оказалось, носовой, светил, второй был тёмен. Приказал стать на якорь в трёх кабельтовых от буя, направить к нему катер и попытаться установить связь с подводниками.

Подошёл катер с капитаном 3-го ранга Валерием Маранго. Пригласил его в каюту. Сели, закурили. Вид у него несколько ошалелый, и взгляд как будто направлен внутрь себя. Однако рассказывает вполне толково и понятно.

С-178, дизельная ПЛ проекта 613, возвращалась во Владивосток из полигона боевой подготовки. На лодке находились 59 человек. Старший на борту — начальник штаба бригады капитан 2-го ранга Владимир Каравеков. Поскольку с входом в Босфор Восточный надлежит объявлять боевую тревогу, решили до этого дать экипажу поужинать, следуя по боевой готовности № 2 надводная. Работал один дизель, скорость 8–9 узлов. Видимость полная ночная. На мостике находились командир, вахтенный офицер, рулевой, сигнальщик и несколько моряков свободной смены, куривших после ужина. Всего человек 10–11. Вдруг, совершенно неожиданно, сразу несколько человек обнаружили слева градусов 30–40 на фоне ярких огней Владивостока зелёный отличительный огонь встречного судна. Дистанция оказалась очень малой. Командир успел лишь скомандовать: „Право на борт!“ Едва лодка начала поворот, как мощный удар в левый борт резко накренил её, и командир был выброшен за борт. Когда через несколько секунд вынырнул, увидел рядом лодку, уходящую кормой в воду с поднятым носом. Рыбаки поначалу посчитали, что зацепили какой-то буксирчик, поскольку ходовые огни на лодке расположены достаточно низко над водой. Когда разобрались, перестали материться, спустили бот и занялись спасением плавающих людей. Семь человек подняли, остальные, скорее всего, утонули. Больше командир ничего не знал.

Картина была ясной, но для моей миссии давала мало. Как потом оказалось, траулер уходил на промысел, команда была в приличном подпитии. Выходили полуподпольно, не получив должного разрешения дежурной службы порта и информации, что на входе подводная лодка. Чтобы не засекли посты наблюдения, ходовые огни, очевидно, не включали, а когда обнаружили огни С-178 и включили свои, было поздно.

В район подошли малый противолодочный корабль и сторожевик. Определил им точки якорной стоянки с задачей не допускать в район посторонние суда.

Около 0.30 22 октября удалось установить связь с моряками в первом отсеке затонувшей ПЛ. К счастью, радиосигнальное устройство аварийного буя оказалось исправным, что позволило поддерживать связь переносной радиостанцией непосредственно с мостика „Машука“. Поначалу полагал, что разговариваю с начальником штаба, но оказалось, что он с больным сердцем находится в стрессовом состоянии. Руководил всем старпом лодки капитан-лейтенант Сергей Михайлович Кубынин. Он доложил, что отсеки, кроме первого и второго, затоплены. В этих двух отсеках 25 человек. На всех имеются спасательные аппараты „ИДА-59“ и гидрокомбинезоны для выхода на поверхность. Есть некоторый запас средств регенерации воздуха, пресной воды и продовольствия. Личный состав остальных отсеков, очевидно, погиб. Лодка лежит на грунте с небольшим креном и дифферентом на корму, глубина моря 37 метров. Через некоторое время старпом уточнил, что часть спасательных аппаратов и снаряжения неисправна и требуется их замена. Негусто и с продовольствием. Я передал на лодку, что основным вариантом спасения предполагаю выход через торпедный аппарат, к чему им надлежит готовиться. О способе передачи недостающего снаряжения и продовольствия сообщу позже.

Взвесив и оценив имеющиеся у нас возможности, предложил командующему, с которым непрерывно поддерживалась радиосвязь, использовать для работ находившуюся во Владивостоке спасательную подводную лодку (СПЛ) проекта 940, недавно принятую в состав флота. Впоследствии в СМИ она получила известность под названием „Ленок“. Кораблю объявили боевую тревогу, и в 01.30 СПЛ прибыла в район. Обсудив с командиром обстановку и возможности „Ленка“, окончательно утвердился в оптимальном, по моему мнению, плане спасательных работ.

Решил, что СПЛ должна лечь на грунт рядом с С-178 так, чтобы её водолазы могли работать в районе торпедных аппаратов, выходя из шлюзовой камеры. Они передадут через торпедные аппараты на затонувшую лодку недостающее снаряжение, продовольствие и будут помогать подводникам при выходе, направляя их в шлюзовую камеру СПЛ. Если удастся вывести людей в СПЛ, не возникнет проблем с кессонным заболеванием, поскольку на „Ленке“ имеется барокамера и соответствующий медперсонал, не будет резкого и опасного перепада давления, как в случае их выхода на поверхность. Этот вариант менее зависел от погоды, которая явно начинала ухудшаться, и, как я полагал, потребует меньше времени, что становилось решающим фактором для сохранения жизни подводников. Температура в первом отсеке С-178 приближалась к температуре забортной воды, регенерация воздуха в этих условиях работала неэффективно, освещение в отсеке отсутствовало. Аварийных фонарей не оказалось, а батарею аварийного буя быстро разрядили, используя для подсветки в отсеке. Из-за этого около полудня прекратилась и наша связь с лодкой. Оставалось надеяться на достаточно подробный инструктаж старпома, который удалось сделать, пока связь действовала. Всё это не улучшало настроения моряков, молодых ребят, едва перешагнувших 20 лет. О чём думалось каждому из них в кромешной мгле холодного сырого отсека, не всякий сможет и представить. Решающую роль в поддержании морального духа подводников сыграл старпом, равно как и в организации последующего выхода из отсека.

Мои предложения командующий утвердил немедленно. Оставалось их реализовать. Насколько было известно, опыта подобных операций не имелось ни в ВМФ, ни в мире. „Ленок“, махину весом около 6 тысяч тонн, требовалось с ювелирной точностью положить не дальше 50 метров от затонувшей лодки. Расстояние лимитировалось длиной шлангов водолазов. Для подводного маневрирования СПЛ имела подруливающие устройства, но командир при этом визуально ничего не наблюдал, ориентируясь лишь по приборам. Положение осложнялось тем, что аккумуляторная батарея СПЛ была частично разряжена, лодка вышла в море по боевой тревоге.

Пока доставили из Владивостока недостающее снаряжение, пока перегружали на СПЛ при усилившемся ветре, время шло. Наконец около 8.30 „Ленок“ смог погрузиться и начать под водой поиск лодки. С „Машука“ с ним поддерживали звукоподводную связь. Только через четыре часа командир донёс, что лодку нашёл и пытается положить СПЛ рядом. Мешает сильное подводное течение. Через некоторое время доклад — контакт с лодкой потерян, снова начали поиск.

В таких ситуациях, когда физически ощущаешь, как время неумолимо уходит, а ты только слушаешь доклады и помочь можешь лишь тем, чтобы не мешать, очень тяжело. Оставалось сидеть, курить и прокручивать в голове возможное развитие событий, чтобы чего-нибудь не упустить и всё предусмотреть. Цена ошибки — жизнь людей.

Около 21 часа „Ленок“ снова обнаружил лодку и вскоре опять потерял. Никак не могли приноровиться к течению. Винить экипаж нельзя, должного опыта они не имели, а ошибиться не имели права. Нервное напряжение возрастало. Похоже, даже в голове отстукивали часы — на сколько ещё хватит энергии аккумуляторной батареи СПЛ, в каком состоянии находятся люди в первом отсеке? Для помощи „Ленку“ в поиске на трос аварийного буя прицепили шумовой генератор в качестве акустического маяка.

Около 22 часов в 5–7 кабельтовых от „Машука“ стал на якорь БПК „Чапаев“, на котором находились главнокомандующий ВМФ и группа адмиралов и офицеров центральных управлений, прилетевших из Москвы. Сразу же по УКВ доложил главнокомандующему обстановку. Начали донимать вопросами, почему взялся за вариант с СПЛ, почему не используем надводные спасатели? Изложил свои доводы. На время успокоились, но потом выдвинули ультиматум: если до 24 часов не удастся положить СПЛ, как требуется, сворачивать мою затею и начинать установку рейдового оборудования для использования надводных спасательных судов. Из состава группы главкома на „Машук“ перебрались контр-адмирал Владислав Леонидович Зарембовский, начальник 40-го НИИ ВМФ, и контр-адмирал Юрий Константинович Сенатский, главный специалист аварийно-спасательной службы ВМФ. С обоими был хорошо знаком и обрадовался их прибытию. Советы специалистов такого уровня могли оказаться бесценными. И хотя ответственность моя не уменьшилась, на душе стало легче.

Часы зафиксировали полночь, наступило 23-е число. „Ленок“ молчал, „Чапаев“ тоже. Я же с вопросами не возникал, с возраставшей тревогой ожидая информации от командира СПЛ. Долгожданный доклад поступил лишь через два часа Ура! „Ленок“ лёг на грунт метрах в 30 от торпедных аппаратов С-178. Приказал отключить на СПЛ все потребители электроэнергии, оставив лишь необходимые для работы водолазов и не мешкая начать загрузку в торпедные аппараты имущества для подводников. Задиктовал командиру „Ленка“ письмо с подробными указаниями старпому Кубынину по организации выхода и связи с водолазами перестукиванием. Особое внимание обратил на необходимость выходить не на поверхность, а в шлюзовую камеру „Ленка“, куда от торпедных аппаратов будет протянут трос с подводным светильником. Подчеркнул, что выход на поверхность смертельно опасен. Об этом мне уже несколько раз передавали медики, и флотские, и прибывшие с главкомом. Письмо приказал заложить в торпедный аппарат в резиновом мешке.

Посменно работая, к 10 часам утра водолазы сделали две последовательные загрузки в торпедный аппарат, которые подводники приняли. Передали снаряжение для выхода, продовольствие, аварийные фонари и моё письмо. Несколько оставшихся спасательных аппаратов заложили в третью загрузку. Как потом оказалось, подводники её не взяли, найдя недостающие аппараты во втором отсеке лодки, что едва не сыграло роковую роль. Когда первый начал выход, обнаружилось, что путь закрыт. К счастью, ему удалось вытолкнуть преграду из трубы торпедного аппарата за борт.

В утренних сумерках сигнальщик с „Машука“ обнаружил в районе спасательного буя двух всплывших водолазов. По тревоге выслали катер и подняли их на борт. Лейтенант и матрос рассказали, что старпом их выпустил доложить обстановку, поскольку связь отсутствовала. Третьим и последним в их группе шёл начальник штаба, но, очевидно, ему стало плохо, и он не вышел Как потом оказалось, его вытащили из трубы аппарата в отсек без признаков жизни. Ещё печальнее была информация о том, что ночью, не учтя тёмного времени, из лодки выпустили группу из трёх моряков. Их никто не видел…

К 10 часам вызвали на заседание комиссии. Катером пошёл на „Чапаев“. Доложил главкому и комиссии, что сделано и план дальнейших работ. Теперь уже никто не возражал. Обсудили возможные ситуации, и совещание закончилось. По окончании главком вызвал в свою каюту.

— Вот что, товарищ Голосов! Что бы тут ни говорили, вы специалист и делайте так, как надо и как считаете нужным.

— Понял, товарищ главнокомандующий! Разрешите убыть на „Машук“?

— Ступайте!

С трудом перебрался из-за усилившегося ветра и волнения. С „Ленка“ доложили, что заложили в аппарат третью загрузку, но на сигнал „Закрыть переднюю крышку“ подводники отвечают сигналом „Готовы к выходу“ и крышку не закрывают. Некоторое время поломав голову со специалистами, решил, что надо начинать выход. Запросил „добро“ у главкома и немедленно получил разрешение. Около 14.30 водолазы стуком по корпусу передали на лодку сигнал „Начать выход!“

По окружности вокруг спасательного буя расположили спасательные суда и водолазные катера с барокамерами и медицинскими группами. В готовности катера и шлюпки для подъёма людей с воды. Во все глаза за поверхностью воды наблюдают сигнальщики. У передних крышек торпедных аппаратов С-178, сменяясь, дежурят по два водолаза „Ленка“. Они уже превысили допустимые нормы работы под водой, но иначе нельзя! Сделано всё, что смогли предусмотреть. Курок спущен, изменить ничего нельзя! Остаётся только ждать. А время, кажется, застыло где-то там, в тёмных глубинах моря.

Пошёл третий час мучительного ожидания. Как не просто сейчас ребятам в темноте, помогая друг другу, надевать гидрокомбинезоны и спасательные аппараты, затапливать отсек, создавать в нём воздушную подушку, чтобы установить нужный уровень воды! И как ещё труднее сохранять самообладание, находясь в холодной воде под давлением сжатого воздуха и собственных навязчивых мыслей о приближающемся конце!

Наконец водолазы доложили, что ощущают слабый ток воды через открытую крышку аппарата внутрь лодки. Значит, затопление отсека подходит к концу. Судя по всему, для большей безопасности отсек затапливали через отверстие малого сечения. Но время работает против них!

Появилась и другая опасность — наступали сумерки, а в темноте можно не заметить всплывших. Приказал приготовить на кораблях прожектора и весь запас сигнальных ракет. К счастью, на „Машуке“ оказалась осветительная установка, своего рода „мини-Катюша“, с запасом реактивных осветительных снарядов.

Только в 19.50 водолазы доложили: „Выходит первый подводник!“ Водное пространство вокруг буя вспыхнуло голубовато-зелёным сиянием под ударом корабельных прожекторов, как арена фантастического цирка. В тёмное небо взлетали и медленно опускались сигнальные ракеты, освещая пространство призрачным светом, салютуя морякам, вырывавшимся из холодных объятий смерти. На поверхности появилась голова одного всплывшего подводника, другого, третьего. В масках с круглыми стёклами они возникали в переливающемся свете, как пришельцы из иного мира. Но что же вы делаете, ребята? Этот мир для вас не менее опасен, чем тот, из которого вырвались. Почему не выходят в „Ленок“?

Убедившись, что катера, осторожно маневрируя, начали поднимать всплывших, запросил командира СПЛ, в чём дело. Всё делалось правильно, но водолазы оказались бессильны. Первого из выходивших без проблем направили в шлюзовую камеру „Ленка“. Большинство из следующих не реагировали на сигналы водолазов, силой вырываясь, когда их пытались направить по тросу к СПЛ. У одного из водолазов в борьбе порвали водолазную рубаху. Желание жить затуманивало разум. Наверху, совсем рядом, небо, жизнь, а тебя тянут куда-то в пучину, из которой только что удалось выбраться. И они вылетали на поверхность, хватая весь букет водолазных заболеваний — кессонку, баротравму лёгких и прочее.

В течение сорока минут вышли все остававшиеся живыми в затонувшей лодке. Во втором отсеке на койке лежал умерший начальник штаба. В полузатопленном первом остался молодой матрос, уже одетый в водолазное снаряжение и, очевидно, потерявший рассудок перед выходом. Силой вытащить его через торпедный аппарат было невозможно. Последним лодку покинул Кубынин. Выйдя из аппарата на палубу, сделал несколько шагов, потерял сознание и вылетел на поверхность. Из 18 человек вышедших шестерых удалось завести в „Ленок“, наверное, с наиболее устойчивой психикой. Остальных подняли катера. Оказавшиеся в СПЛ к утру уже были в нормальном состоянии, водолазные болезни их не затронули. Вышедшие на поверхность находились в состоянии разной степени тяжести — в наиболее тяжёлом находился старпом. Надо отдать должное флотским медикам и их коллегам из центра: ко времени выхода подводников медицинская служба была во всеоружии и полностью готова к оказанию помощи. После первых лечебных мероприятий на кораблях с использованием барокамер ребят перевезли во флотский госпиталь.

В конце концов выходили всех. Спасибо врачам и спасибо морякам! За жизнь они боролись вместе!

Всё это мне стало известно гораздо позже, и навестить спасённых моряков в госпитале не удалось. Уже утром поступило приказание министра обороны извлечь из отсеков лодки тела погибших и до ноябрьских праздников похоронить. Руководство возлагалось на меня. Сразу же доложил командующему, что считаю более целесообразным сначала поднять лодку, а потом извлечь погибших и похоронить. Им мы не поможем, а вероятность загубить водолазов при работе в затопленных и захламлённых отсеках весьма велика. Но никто ничего уже изменить не мог. Скорее всего, желающих передокладывать министру не нашлось. Такая практика давно становилась правилом. Чётко взять под козырёк и сказать: „Есть!“ гораздо безопаснее, нежели начать предлагать высокому начальству свой план, быть может, и более здравый.

На совещании специалистов выработали программу работ: подъём лодки произвести в два этапа. На первом понтонами поднять лодку с грунта на глубину около 18 метров и в подвешенном на понтонах состоянии отбуксировать в расположенную неподалёку бухту Патрокл, где положить на грунт на тех же 18 метрах. С помощью водолазов извлечь погибших. По окончании поднять лодку на поверхность и отбуксировать в сухой док во Владивосток. Идея получила одобрение, и мы немедленно приступили к круглосуточной работе на пределе возможностей флотских водолазов. Техническое руководство осуществлял начальник аварийно-спасательной службы флота контр-адмирал Анатолий Эдуардович Якимчик. Его консультанты — контр-адмиралы Сенатский и Зарембовский. Координация всех работ и общее руководство — за мной.

27 октября на „Машук“ прибыл главнокомандующий ВМФ, заслушал доклад о ходе работ, одобрив запланированное и выполненное. Во второй половине следующего дня начали продувание понтонов. Вскоре по выходящим воздушным пузырям определили, что понтоны подняли лодку на расчётное углубление. Два буксира в сопровождении „Машука“ потихоньку перетащили лодку в Патрокл и положили на выбранное место.

Перед первым погружением водолазов для извлечения погибших подробно их инструктировал по расположению механизмов в отсеках и мерам безопасности при работе. Опасались за психическую реакцию молодых парней при первом обнаружении трупов, возможно, в самых неестественных позах. Как раз перед этим произошёл трагикомический эпизод. Водолаз у борта лодки обнаружил лежащего на грунте подводника из числа выброшенных за борт при столкновении. Под влиянием течения руки погибшего зашевелились, как будто приглашая водолаза к себе. Тот в ужасе вылетел на поверхность. Даже наверху процесс подъёма тел был зрелищем не для слабонервных.

Особенно трудно пришлось добираться до четвёртого отсека, где оказалось больше всего погибших. В нём находилась кают-компания старшин, и во время столкновения моряки ужинали. Судя по всему, при столкновении они бросились в центральный пост, не сделав даже попытки задраить дверь в пятый отсек, что полагалось сделать при аварии и что, возможно, спасло бы им жизнь. Теоретически они, конечно, знали, но психологически не были натренированы преодолевать страх. Их тела сгрудились у люка, который был задраен со стороны центрального поста, как и требуется при аварии. Ещё деталь — при плавании все двери между отсеками должны быть закрыты. Все подводники это знают, но далеко не всегда выполняют, опять же полагаясь на „авось пронесёт“. Будь закрыта дверь из шестого в пятый отсек, лодка вообще не должна была затонуть. Такова цена пренебрежения требованиями инструкций и наставлений! Ещё и ещё раз выскажу глубочайшее убеждение: подводники должны заниматься своим профессиональным совершенствованием все 24 часа, не отвлекаясь ни на что другое, отрабатывая действия до автоматизма.

5 ноября погибшие были похоронены на морском кладбище Владивостока. 18 ноября лодку подняли и отбуксировали в сухой док Дальзавода. Когда док осушили, я надел комбинезон и с фонариком прошёл по всем отсекам. Мрачно, сыро, хаос… Жутковато! На этом моя миссия закончилась».

Рассказ вице-адмирала Анатолия Алексеевича Кузьмина, командира 9-й эскадры:

— Я получил приказ готовить «Ленок» к выходу от комфлота. Но куда, что, зачем — даже мне, командиру эскадры, не сообщили. Секретный выход — и всё… А «Ленок» к выходу почти не готов. Шла подготовка лодки к замене порядком изношенной аккумуляторной батареи. Пришлось выходить на старой — а это на грани фола… Потом комфлота адмирал Сидоров бросил мне, мол, почему я остался на берегу, а не пошёл на «Ленке».

— Если бы я знал куда и зачем — пошёл бы! Но у меня ещё 52 единицы!

Итак, «Ленок» нашёл С-178 и лёг рядом с ней на грунт. Время пребывания под водой было весьма ограничено. В аккумуляторной батарее от ветхости уже начинались межвитковые замыкания. Вот уж точно: на охоту ехать — собак кормить… Не дождавшись выхода последнего подводника — старпома Кубынина, — «Ленок» вынужден был всплыть.

Потом батарею мы, конечно, заменили на новую. И тут новая тревога — срочно выйти в Охотское море — искать шпионскую насадку на подводном кабеле стратегического значения. Вышли — а где её найдёшь на протяжении полутора тысяч миль? Периодически выходили водолазы, осматривали кабель, но… Но тут ЧП в дизельном отсеке — вдруг возник «падёж личного состава». Почему-то начались протечки углекислого газа, и мотористы стали падать без сознания. Возникла паника. Командир капитан 2-го ранга Копылов приказал всплывать из-под РДП. Стали выносить пострадавших наверх. Один рулевой-сигнальщик, не помню его фамилии, вынес по 10-метровой шахте аж десятерых и сам свалился замертво. А причину «протечек» углекислоты так и не удалось установить…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.