Ссора до гроба (Андрей Тарковский / Владимир Высоцкий)

Ссора до гроба

(Андрей Тарковский / Владимир Высоцкий)

Актер Владимир Высоцкий и кинорежиссер Андрей Тарковский были знакомы с конца 50-х – с тех пор, как одно время посещали общую компанию на квартире Левона Кочаряна в доме в Большом Каретном (отметим, что Высоцкий жил в этом же доме, но на первом этаже). Там они сдружились и с тех пор периодически общались: если не визуально, то хотя бы посредством телефонной связи. Но потом между ними пробежала черная кошка. Это случилось в 1965 году, когда Тарковский начал работу над фильмом «Андрей Рублев». Роль сотника Степана он предложил Высоцкому, тот согласился, но потом подвел режиссера – пришел на пробы подшофе. И Тарковский с тех пор зарекся снимать приятеля в своих картинах. Высоцкий на него не обиделся, поскольку в случившемся виноват был сам. Однако летом 1973 года между ними случилась куда более серьезная ссора, которая развела бывших приятелей окончательно.

В июне того года Тарковский вступил в подготовительный период фильма «Зеркало». Картина задумывалась как автобиографическая, и труднее всего Тарковскому пришлось с выбором исполнительницы роли собственной матери. На нее пробовались несколько актрис, среди которых была даже одна иностранка – Марина Влади. Вот как она сама описывает этот случай:

«Однажды утром ты (имеется в виду муж актрисы В. Высоцкий. – Ф. Р.) говоришь мне с напускной небрежностью:

– Знаешь, Андрей хотел бы поговорить с тобой тет-а-тет.

Я немного удивлена, тем более что мы виделись с Тарковским несколько дней назад. Он – твой друг юности и один из поклонников. Я знаю его уже много лет. Это невысокий человек, живой и подвижный, – замечательный гость за столом. Кавказец по отцу, он обладает удивительным даром рассказчика и поражает всех своим умением пить не пьянея. К концу вечера он обычно веселеет и почему-то каждый раз принимается распевать одну и ту же песню.

По твоему тону я понимаю, что речь идет о чем-то очень важном. Ты говоришь:

– Андрей готовит фильм, он хотел поговорить с тобой и, вероятно, пригласить тебя на пробы.

И тут на меня находит. Я не нуждаюсь в пробах, меня никогда не пробовали ни на одну роль, за исключением первого раза, когда я снималась в тринадцать лет у Орсона Уэлса. Но ты так долго уговариваешь меня не отказываться, что я соглашаюсь.

Андрей объясняет мне, что фильм «Зеркало» – автобиография. И он хочет попробовать меня в нем на роль своей матери. Усы у него всклокочены больше, чем обычно, и он, заикаясь, пересказывает мне весь сюжет.

Через несколько дней мы с небольшой съемочной группой выезжаем в деревню. Это даже не пробы. Мы просто снимаем несколько кусков. Андрей подробно объясняет мне сцену: на пороге избы женщина долго ждет любимого человека. Становится прохладно, она зябко кутается в шаль, последний раз в отчаянии смотрит на дорогу и, сгорбившись от горя, уходит в дом.

Андрей делает мне комплименты, я довольна собой. Я возвращаюсь и рассказываю тебе, как прошел день. Мы начинаем мечтать. Если я снимусь в этом фильме, сразу решится множество проблем – у меня будет официальная работа в Советском Союзе, я смогу дольше жить рядом с тобой, и потом, сниматься у Тарковского – это такое счастье!

Проходит несколько дней. Мы звоним Андрею, но все время попадаем на его жену, и та, с присущей ей любезностью, швыряет трубку. Я чувствую, что звонить бесполезно – ответ будет отрицательным. Но тебе не хочется в это верить, и, когда через несколько дней секретарша Тарковского сообщает нам, что роли уже распределены и что меня благодарят за пробы, ты впадаешь в жуткую ярость. Ты так зол на себя за то, что посоветовал мне попробоваться, да к тому же ответ, которого мы с таким нетерпением ждали, нам передали через третье лицо и слишком поздно… Тут уже мне приходится защищать Андрея. Наверное, у него слишком много работы, много забот, да и вообще у людей этой профессии часто не хватает мужества прямо сообщить плохие новости. Ты ничего не хочешь слышать. Ты ожидал от него другого отношения. И на два долгих года вы перестаете видеться. Наши общие друзья будут пытаться помирить вас, но тщетно…»

Позднее Тарковский объяснит Высоцкому, почему он отказался взять на роль своей матери Влади: мол, зрители будут отвлекаться от фильма, увидев на экране Колдунью (самый знаменитый фильм Влади). Роль матери досталась Маргарите Тереховой.

К слову, в эти же дни поссорились еще две «звезды»: киноактриса Лидия Смирнова и писатель Сергей Михалков. Тогда на экраны страны вышла комедия «Дача», где Смирнова играла одну из ролей, а Михалков имел смелость раскритиковать картину на страницах центральной печати. После чего Смирнова немедленно позвонила ему домой. Далее послушаем ее собственный рассказ:

«Михалков, надо сказать, всю жизнь считался моим хорошим приятелем, даже другом. И вдруг я читаю эту статью, там он ругает все комедии, вышедшие на экран в последнее время, и в том числе „Дачу“. Все – ужасные, безыдейные. Я читаю и, конечно, безумно огорчаюсь. Тогда придавали большое значение прессе, это сейчас мы плюем на всякие рецензии, заметки – пускай пишут! А в то время мы знали: если в какой-то статье тебя изругали, то и дальше будут топтать. Если изругал орган ЦК, то и другие газеты подхватят (они никогда своего мнения не имели), и тебя затопчут. Или, наоборот: если кого похвалили, где надо, то начнут хвалить все, и, что бы он ни сделал, все равно будут хвалить. Все зависело от того, что сказал ЦК.

Так вот, когда эта статья вышла, все очень расстроились, мы перезваниваемся, переживаем. Вся группа, семьдесят человек, не считая родственников и друзей.

Я звоню Михалкову:

– Сережа, здорово. Как живешь?

Он радостно отвечает:

– Как ты живешь, подруга моя дорогая?

– Я сделала новую картину, хотела бы, чтобы ты ее посмотрел.

– Какую картину?

– «Дача». Очень смешная история, я там играю главную роль.

– Хорошо, давай посмотрим.

– Ты эту картину не видел?

– Я? Да мне некогда. Какие там картины…

– Так, значит, ты не видел «Дачу»?

– Нет, не видел.

– Не видел? Ах ты, сволочь!!! – Это было самое ласковое слово. Из меня, как из извергающегося вулкана, хлынула брань.

– Да подожди ты, меня просили подписать, – говорит он, – я и подписал. Мне-то что?

– Тебе-то что? А судьба семидесяти человек тебя не касается?

В общем, страшный скандал. Я бросила трубку. Проходит два дня, иду в театр, а Михалков живет рядом, на Воровского, и как раз выходит из подъезда, его ждет машина. Я снова к нему со своим возмущением. Он спрашивает:

– Ну и что же ты хочешь?

Я еще больше возмущаюсь, а он меня отводит от машины, чтоб шофер не слышал. Я говорю:

– Признайся публично, что ты не видел этой картины!

– Нет, это невозможно! Хочешь, сделаем так: я попрошу кого-нибудь написать хвалебную рецензию.

– Кто же после того, как ты разругал, решится хвалить?

Все это так и повисло в воздухе…»