Правда истории и трамвай власти
Правда истории и трамвай власти
Поклонники Сталина увидели, что реабилитация жертв массового террора, честный разговор о трагическом прошлом неминуемо ведет к полному развалу системы. То, что произошло после знаменитого секретного доклада Хрущева на XX съезде, продемонстрировало слабость системы, которая держится только на вертикали власти, на страхе. Стоит вытащить из этой вертикали хотя бы один элемент — безоговорочное подчинение власти, дать людям свободу слова, и система начинает рушиться.
Вот этого не могут простить Хрущеву, вот почему бранят, называют троцкистом и врагом государства. Никита Сергеевич выдернул слепое поклонение вождю из фундамента, на котором стояло советское государство, и система зашаталась. Вот почему власти всегда так важно, чтобы ее боялись, чтобы не звучали критические голоса, чтобы не было сомнений и дискуссий, а от подданных власть желает слышать только долгие и бурные аплодисменты, переходящие в овацию…
27 февраля 1964 года Александр Твардовский записал в дневнике:
«Мне ясна позиция этих кадров. Они дисциплинированны, они не критикуют решений съездов, указаний Никиты Сергеевича, они молчат, но в душе верят, что “смутное время”, “вольности” — все эти минется, а тот дух и та буква останется…
Их можно понять, они не торопятся в ту темную яму, куда им рано или поздно предстоит быть низринутыми — в яму, в лучшем случае, забвения. А сколько их! Они верны культу — все остальное им кажется зыбким, неверным, начиненным всяческими последствиями, утратой их привилегий и страшит их больше всего».
Твардовский чувствовал настроения огромного партийногосударственного аппарата. Через полгода Хрущева отправили на пенсию. Оставшись один на один с самим собой, Никита Сергеевич вновь и вновь возвращался к тому, что он сделал на XX съезде: «Мы осудили культ Сталина, а есть ли в КПСС люди, которые подают голос за него? К сожалению, есть. Живут еще на свете рабы, живут и его прислужники, и трусы, и иные. “Ну и что же, — говорят они, — что столько-то миллионов он расстрелял и посадил в лагеря, зато твердо руководил страной”. Да, есть люди, которые считают, что управлять — это значит хлестать и хлестать, а может быть, даже захлестывать».
Партийный аппарат требовал прекратить критику Сталина, не рассказывать больше о репрессиях и лагерях, о катастрофе в начальный период войны. Сделать вид, будто этой трагедии просто не было. На идеологических совещаниях звучали требования «вступиться за годы культа личности, перестать чернить прошлое, печатать литературу, которая воспитывает героизм и патриотизм». Корней Чуковский 15 августа 1965 года записал в дневнике: «Впервые в жизни слушаю радио и вижу, что “радио — опиум для народа”. В стране с отчаянно плохой экономикой, с системой абсолютного рабства так вкусно подаются отдельные крошечные светлые явления, причем раритеты выдаются за общие факты — рабскими именуются все другие режимы за исключением нашего».
На идеологическом совещании в Москве секретарь ЦК компартии Украины Андрей Данилович Скаба говорил:
— Со Сталиным сильно перегнули палку в критике. В результате мы десять лет работали против себя на идейном фронте, подрывая доверие к себе. Отсюда — нигилизм, фрондерство молодежи.
Главного идеолога Украины в республике считали «искренним начетчиком и догматиком». Украинский прозаик Олесь Гончар так отозвался о секретаре ЦК Андрее Скабе в дневнике: «мертвенный палач украинской интеллигенции».
Секретарь ЦК компартии Грузии Давид Георгиевич Стуруа выразился еще откровеннее и темпераментнее:
— Издержки, допущенные в критике личности Сталина, — это не просто издержки, это подрыв самих наших основ. В литературе писатели всячески стремятся принизить позитивное, положительное в деятельности Сталина, изображают его злодеем и монстром. Зачем это делается? В этой связи должен сказать, что сегодня линия журнала «Новый мир» — это линия тех, кто недоволен политикой партии. На страницах журнала виден оскал врага.
«Оскал врага» — это была уже лексика сталинских времен. Пугающие слова Стуруа разнеслись по всей Москве. Лексика была признана слишком грубой и откровенной, это в аппарате недолюбливали. Но тенденция была понятна.
В речи нового руководителя страны Леонида Ильича Брежнева на торжественном собрании накануне двадцатилетия Победы, 8 мая 1965 года, впервые за долгое время в положительном контексте прозвучало имя Сталина. Это восприняли как сигнал к реабилитации всего сталинского наследия. Один из руководителей отдела пропаганды ЦК Василий Иванович Снастин наставлял газетных и журнальных редакторов:
— Вы что, не понимаете, что произошло? Не видите, какой дух у доклада Брежнева?
На первом же заседании нового партийного руководства, посвященном идеологическим вопросам, секретарь ЦК по идеологии Михаил Суслов высказался необычно зло:
— Когда стоял у руководства Хрущев, нанесен нам огромнейший вред, буквально во всех направлениях, в том числе и в идеологической работе. А о Солженицыне сколько мы спорили, сколько говорили. Но Хрущев же поддерживал всю эту лагерную литературу. Нужно время для того, чтобы исправить все эти ошибки, которые были допущены за последние десять лет.
Михаил Андреевич патологически боялся перемен. Консервативный по складу характера и темпераменту, он лучше других понимал, что перемены будут не в пользу режима. И Хрущева предупреждал: нельзя дальше идти по пути демократизации, оттепель превратится в наводнение, которое все снесет.
На заседании политбюро была сформулирована вся идеологическая платформа брежневского руководства, на которой сложилось мировоззрение целых поколений: ошибочно то, что делал Хрущев, а не Сталин. Вся кампания десталинизации — одна большая ошибка. При Сталине хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о хорошем в истории страны, о победах и достижениях. О сталинских преступлениях — забыть. Те, кто отступает от линии партии, будут наказаны.
Леонид Ильич Брежнев сокрушался:
— XX съезд перевернул весь идеологический фронт. Мы до сих пор не можем поставить его на ноги. Там говорилось не столько о Сталине, сколько была опорочена партия, вся система… И вот уже столько лет мы никак не можем это поправить.
Брежнев, как и многие другие руководители нашей страны, в душе сохранил восхищение Сталиным и считал катастрофой не сталинские преступления, а их разоблачение.
В 1973 году председателю КГБ Юрию Владимировичу Андропову принесли из архива секретные документы, связанные с реорганизацией аппарата госбезопасности в последние сталинские месяцы. Андропов с огромным интересом их прочитал и обратил внимание на замечания самого Сталина, уже приводившиеся в этой книге:
— Главный наш враг — Америка. Но основной упор нужно делать не собственно на Америку. Нелегальные резидентуры надо создавать прежде всего в приграничных государствах. Первая база, где нужно иметь своих людей, — Западная Германия… Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЦК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец.
Своими впечатлениями председатель КГБ поделился с Брежневым, написав в сопроводительной записке, что сталинские мысли «пригодны во все времена»:
«Лично мне очень импонирует его высказывание… Мысль по форме маленько азиатская, но по существу верная, даже в пору, далекую от культа личности».
Генеральный секретарь тоже оценил сталинские слова насчет того, что «с озверевшим классовым врагом нельзя бороться в белых перчатках, оставаться “чистеньким”, не применяя активных наступательных средств борьбы…»
Леонид Ильич как раз готовился к пленуму ЦК. 27 апреля 1973 года Брежнев практически сталинскими выражениями поддержал Андропова:
— КГБ под руководством Юрия Владимировича оказывает огромную помощь политбюро во внешней политике. КГБ — это прежде всего огромная и опасная загранработа. И надо обладать способностями и характером. Не каждый может не продать, не предать, устоять перед соблазнами. Это вам не так чтобы… с чистенькими ручками. Тут нужны большое мужество и большая преданность.
Брежнев и многие его соратники по политбюро (хотя не все!) желали сохранить в памяти народа только достижения и победы, порядок и дисциплину, связанные с именем Сталина. И начисто забыть массовые репрессии, концлагеря, нужду и нищету. Вот почему власть обрушилась на тех, кто пытался восстановить реальное прошлое страны.
Большая часть брежневских чиновников начинали свою карьеру при Сталине. Признать его преступником означало взять часть вины и на себя, они же соучаствовали в том, что тогда делалось. Но было и соображение иного порядка, важное и для чиновников молодого поколения, начавших карьеру после Сталина.
Они не несли никакой ответственности за прошлое. Но защищали беспорочность вождя — по принципиальным соображениям. Если согласиться с тем, что прежняя власть совершала преступления, придется признать, что и нынешняя может как минимум ошибаться. А вот этого никак нельзя допустить. Народ должен пребывать в уверенности, что партия, политбюро, генеральный секретарь, власть всегда правы. Никаких сомнений, никакой критики допустить нельзя! Эти же мотивы действуют по сей день, определяя отношение к Сталину высшего эшелона государственной власти.
В брежневскую эпоху партийный аппарат окончательно утратил контроль над духовной жизнью общества. Вера в коммунизм даже в самом аппарате сохранилась лишь в форме ритуальных заклинаний. В правящей элите появились две группы, заметные и в нынешней духовной жизни.
Первая — те, кто считает, что лучшие годы страны пришлись на сталинское правление, когда Советский Союз стал великой державой. Сталин — выдающийся государственник, противостоявший всему иностранному. Нужно возвращаться к его политике и к его методам — никаких послаблений внутри страны и никакой разрядки в международных отношениях. Репрессии? Сталин уничтожал врагов государства. Хотя в реальности главной жертвой большого террора стало крестьянство…
Рядом со сталинистами окрепла другая группа, которую в документах КГБ когда-то именовали «русистами» или «русской партией». Они считали, что в Советском Союзе в угоду другим народам сознательно ущемляются права русских. В этой группе были люди, искренне переживавшие за Россию, писатели и художники, выступавшие против запретов в изучении истории и культуры. Но тон задавали молодые партийные и комсомольские функционеры, считавшие себя обделенными в смысле постов и должностей.
Казалось, они идеологические противники сталинистов. Те ратуют за советскую власть, а эти винят власть в антирусской политике. Но нашлась общая платформа — ненависть к Западу, либерализму, демократии, презрительно-покровительственное отношение к другим народам Советского Союза. И, конечно же, антисемитизм: это мировое еврейство (или сионизм) вознамерилось уничтожить Россию и русскую культуру.
Фигура Сталина их объединила.
Черед двадцать лет после войны самый знаменитый военный писатель Константин Михайлович Симонов писал одному из своих читателей:
«Я когда-то хотя и с некоторыми внутренними сомнениями, но в общем-то любил Сталина. Но сейчас я не люблю и не могу любить, зная о нем все то, что я о нем сейчас знаю. Если бы я знал все это тогда, я бы и тогда его не мог любить».
Чувства Симонова, некогда обласканного вождем, понятны. Как, скажем, русский патриот может восхищаться тираном, погубившим русскую деревню?
Оказывается, нравственное мерило — не главное. Важнее сохранить Сталина в этой роли: настоящий государственник, восстановивший империю, победитель в великой войне, которого Запад боялся и который давил внутренних врагов, евреев и либералов.
«Отмечали в Вологде юбилей Василия Ивановича Белова — его пятидесятилетие, — вспоминал литературный критик Олег Михайлов. — После торжественной части в областном театре, застолья в каком-то большом помещении (кажется, в обкомовской столовой) собрались на другой день у него дома. Тосты. Разговоры.
Владимир Солоухин рассказывал, как во времена, когда он служил в охране Кремля, готовились снимать с Кремлевских башен звезды и вместо них устанавливать орлов.
— Сталин хотел объявить себя императором, уже все было готово, — плыл над столом солидный окающий голос.
Кто-то выкрикнул “Многая лета!”, подхваченное тут же рассказчиком и умноженное монархической здравицей, кажется, к неудовольствию сидевшего рядом с Беловым председателя облисполкома».
Приятнее, верно, сознавать себя приближенным императора, чем рядовым охранником, которого, кроме старшины, никто не замечает. В этой страсти к Сталину кроется неодолимое желание возвысить себя самого. Чем крупнее и неогляднее бронзовая статуя, тем выше ты сам.
Мы не отдаем себе отчета в масштабах сталинского наследия, включающего десятилетия тотального искажения истории. Сталинская школа провела огромную работу по искажению истории. Десятилетия беспардонной фальсификации оставили свой след. Многие люди или упрямо повторяют сталинские зады, или, столкнувшись с рассекреченными документами и новыми трактовками, недоумевают: кому верить?
Хрущевская десталинизация была частичной, двойственной, противоречивой. Конечно, Сталин совершал ошибки, но хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о победах и достижениях… Это окончательно все запутало.
Перестроечные и постперестроечные годы, когда открыли архивы и спецхран, опубликовали подлинные документы эпохи, воспоминания, не смогли растопить этот огромный айсберг. Немного подтаяла и осела его видимая часть — переворот произошел в науке, профессионалы получили возможность заниматься реальной историей. Но невидимая часть айсберга — мировоззрение общества — мало изменилась.
Сталин счастливо пережил это время. А в последние годы ситуация, пожалуй, еще и ухудшилась. Сегодня на полках книжных магазинов апологетической литературы о Сталине много больше антисталинской. Люди, которые не успели освоить массивы новой информации, ставшие более или менее доступными, отторгают неприятное прошлое уже по принципиальным соображениям: незачем чернить нашу историю!
Немалая часть российского общества обижена на историю — она шла не так, как хотелось. Многие с менталитетом обиженного подростка воспринимают напоминания о трагедиях и преступлениях как личный выпад, как попытку «украсть у них победу», лишить их роли триумфаторов, мирового лидерства. К тому же разрушение официальных мифов затрагивает личные интересы конкретных людей, которые сделали карьеру на мифах и фальсификации истории.
Детективные писатели проморгали одно действительно совершенное преступление — преступление, к которому причастно все общество. Когда в это дело вовлечены сотни тысяч людей, возникает желание стереть различие между жертвой и преступником и покрыть все это завесой молчания. Современная историческая наука не оставляет выбора: сталинский режим был преступным. Это ставит перед всеми, кто жил в советские времена, тяжелый вопрос о личной ответственности, в первую очередь моральной, за все, что происходило в нашей стране.
К беспощадному самоанализу готовы немногие. Люди старшего поколения, даже если они не одобряют Сталина, не ощущают за собой тяжких грехов. Напротив, считают себя участниками славных дел. И молодое поколение не готово предъявить претензии своим отцам и дедам. Напротив, в обществе пышным цветом расцветают самодовольство и бахвальство.
— Наше общество не самокритично, — считает Наталия Дмитриевна Солженицына, вдова писателя. — Мы смотрим только на то, в какие обстоятельства нас кто-то поставил. Как с нами поступают. А мы как поступаем? Мы хоть какие-то уроки извлекаем из недавнего прошлого? Сегодняшние рассуждения — мы достигли того-сего, стали мировой державой, Сталин — успешный менеджер! Но любого менеджера на первом курсе управленческого факультета учат рассматривать еще один фактор — цену проекта. В случае Сталина потери не считались. И силы народа были подорваны. Перед Первой мировой войной на территории России народу проживало больше, чем в США. Сейчас нас близко нельзя сравнить. У нас просто не хватает людей. В XX веке наши народы надорвались. И что взамен?
Сталинские времена уходят в прошлое. Исчезают люди, которые жили при Сталине. Настроения в обществе определяют поколения, для которых он — историческая фигура, не окрашенная эмоциональным отношением.
«Дикий ренессанс Сталина меня поражает, — пишет академик Юрий Пивоваров. — Это как если бы Гитлер был популярен среди евреев… Сталин убивал русских — как мы можем любить этого зверя?! Говорят: войну выиграли, в космос полетели. Да он загубил такое количество душ, что никакая война, никакой космос вообще ничего не стоят!.. Главное, что сделала советская власть, — воспитала советского человека, для которого характерно нерелигиозное отношение к жизни, плохое знание собственных корней и истории, поверхностная образованность, отсутствие некоторых важнейших культурных и моральных фундаментальных ценностей… В XX веке русский народ подточил свой генофонд. Русский человек — тяжело болен. Все это столетие его так гнали, что он надорвался…»
И политическое руководство, и послушные средства массовой информации ищут поддержку и опору в истории. Историю у нас рассматривают как политический инструмент. Руководители академических институтов, финансируемых из бюджета, вынуждены чутко прислушиваться к сигналам, которые подает высшая власть. «В современной России, — с горечью писал академик Юрий Поляков, — правда истории по-прежнему уступает дорогу трамваю власти».
Историки, называющие себя выразителями государственной точки зрения на историю, настаивают: стране требуется история без ошибок, неудач и преступлений. «Иначе на каких примерах будем воспитывать молодежь?»
Понятно, что громкое декларирование — «мы за государственный взгляд на историю» — обыкновенно свидетельствует о циничном расчете на ответные благодеяния со стороны государственного аппарата, благодеяния в основном материального свойства. Но есть и идеологический мотив. Историки-ревизионисты уловили пожелание власти: общество обижено на историю — она шла не так, как хотелось, история государства должна представлять собой цепь непрерывных побед и успехов.
Лев Дмитриевич Гудков, директор «Левада-центра», считает, что последние годы идет тихая, но последовательная реабилитация Сталина — и тем самым оправдания государственного всевластия и произвола. Не исторического Сталина, а Сталина-символа. Его превратили в самую почитаемую фигуру в российском историческом пространстве. В олицетворение порядка, успеха, победы, силы государства. Немалая часть общества с этим соглашается, потому что это знакомые стереотипы, на которых люди выросли…
В чем тут проблема — помимо очевидного искажения истории? Конечно, кому охота признавать, что был не прав? Но с постановки точного диагноза начинается исправление любых ошибок. Если же их отрицать, то и менять нечего и незачем. Страна замирает, погружается в застой или движется назад. Самая выгодная позиция для чиновника любого уровня. Самая неудачная перспектива для России.
«Если главным героем страны является садист, тиран и изверг рода человеческого Иосиф Сталин, как такая страна может быть счастливой? — задается вопросом Артемий Троицкий, музыкальный критик с ярким общественным темпераментом. — Она запрограммирована на несчастье».
«Режим Ленина — Сталина физически уничтожил десятки миллионов, — ужасается Лев Любимов из Высшей школы экономики. — Демографический прогноз численности народонаселения России на 2000 год, сделанный Дмитрием Менделеевым, который глубоко и профессионально увлекался демографией, — 600 миллионов человек. Где они? Исчезли от рук “успешного менеджера” Сталина. Во что же мы ценим жизнь десятков и десятков миллионов соотечественников? Убийцам (Ленину, Сталину) — почет, спасителю (Гайдару) — позор…»
Эта безнравственность имеет объяснение.
«Если тиран — особенно не за их счет, а тем более в прошлом — наворотил целую гору подвигов вперемешку с горой ужасов, потомки стараются закрывать глаза на ужасы, — отмечает питерский прозаик Александр Мелихов, — ибо воспоминания о подвигах предков укрепляют их экзистенциальную защиту — ослабляют ощущение собственной ничтожности, а именно оно есть главный губитель человеческого счастья.
Модернизаторы же, которые не ставят перед народом великих целей, не поддерживают в нем абсолютно необходимое каждому народу ощущение собственной исключительности и красоты, но всего лишь предлагают ему уподобиться некоей норме, сделаться в лучшем случае двенадцатым в дюжине — они экзистенциальную защиту разрушают».
Иначе говоря, Сталину готовы многое простить в благодарность за ощущение причастности к великим победам, которые он приватизировал.
Иногда исторические споры вырываются из научных аудиторий и запыленных архивов. Они продолжаются на улицах и площадях — уже без участия ученых мужей, толстенных фолиантов и найденных документов. Памятники и мемориалы превращаются в поле боя.
Противостояние становится зримым. И ты понимаешь: прошлое не умирает. Конечно, мимо Сталина нам не пройти, как бы ни хотелось. Оценка Сталина — принципиальный вопрос нашей сегодняшней жизни.
1 февраля 2011 года в Екатеринбурге президент Дмитрий Анатольевич Медведев провел заседание Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека. Профессор, доктор исторических наук Сергей Александрович Караганов представил соображения рабочей группы «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении»:
«Общество не может начать уважать себя и свою страну, пока оно скрывает от себя страшный грех — семьдесят лет тоталитаризма, когда народ совершил революцию, привел к власти и поддерживал античеловеческий, варварский режим…
Самогеноцид начался с Гражданской войны… Затем последовали голодомор, коллективизация, которые были нацелены на уничтожение лучшего крестьянства. Именно они стоили, видимо, народу наибольшего количества жертв. Затем были репрессии новой интеллигенции, военных… Продолжать скрывать от себя эту историю означает неявно оставаться соучастником этого преступления… Народ, который не почитает и не хочет знать бесчисленные могилы миллионов своих отцов и матерей, вряд ли может надеяться на самоуважение и на уважение других народов. Если мы начнем этот проект, начнет заполняться моральный вакуум, который разъедает наше общество, ведет к его варваризации, в том числе тотальной коррупции, правовому нигилизму…»
Эти идеи вызывают протест, потому что рушат политический базис современных историков. Власть принадлежит сторонникам твердой власти, которая взялась восстановить великую империю, разрушенную в 1991 году. А власть как таковая — вне критики, она не совершает ошибок.
Первый Ватиканский собор принял учение о непогрешимости римского первосвященника. Это означает, что высказывания папы римского по вопросам вероучения не могут быть поставлены под сомнение. Но в католической церкви всегда прав один лишь папа римский. В нашей политической жизни принцип непогрешимости распространяется на всю вертикаль власти. Большой руководитель создает под собой вертикаль из множества начальников и начальничков, и каждому достается хотя бы малая толика власти над людьми. И все считают своим долгом — в меру возможностей — оградить себя от критики. На голубом экране начальник предстает в ореоле непогрешимости. Критика воспринимается как покушение на устои.
И самое важное — это встречает понимание в обществе. Критиканы не в чести. Почтение к начальникам в крови? Точнее было бы сказать, что власть — главная ценность в нашем обществе. Причем не власть выборная. Как раз те, кого мы сами избрали, особым уважением не пользуются. Они такие же, как мы, и потому ненастоящие начальники, внушающие мистический страх и почтение. Настоящие — это те, кто представляет верховную власть, если не от бога, то от вождя.
И это традиция. Известный русский монархист Василий Витальевич Шульгин когда-то писал: «Мы из тех пород, которым нужен видимый и осязаемый вожак. Ибо сей вожак, избавляя каждого отдельного русского от необходимости сноситься со своими согражданами… направляет их стремление как-то послужить единой и ценимой ими русскости — “вверх”, то есть на себя…»
Когда речь идет о высшей власти, ошибки исключены не только в настоящем, но и в прошлом. Система власти дорожит своей исторической репутацией.
21 декабря 1929 года широко отмечалось пятидесятилетие Сталина, первый крупный юбилей вождя. Готовя подарки имениннику, соратники старались перещеголять друг друга. В «Правде» появилась статья наркома по военным и морским делам Ворошилова «Сталин и Красная Армия», в которой говорилось, что все основные победы в Гражданской войне были достигнуты под руководством Сталина. Это был полный пересмотр недавней истории, а ведь еще были живы люди, которые помнили истинную роль генсека в войну…
Порученец наркома вспоминал, что предусмотрительный Ворошилов заранее отправил рукопись статьи Сталину. В рукописи были такие слова: «В гражданскую войну имелись ошибки и недочеты, у И. В. Сталина ошибок было меньше, чем у других». Эту фразу вождь вычеркнул красным карандашом и приписал: «Клим! Ошибок не было».
Этот принцип и торжествует: у власти не было, нет и не может быть ошибок.
Кстати, это не изобретение наших современников. Это тоже российская традиция. Еще Александр Иванович Герцен иронически говорил: «Русское правительство как обратное провидение: устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее». Для устройства лучшего будущего нет сил, умения или желания. Переписать прошлое во сто раз проще.
Почему так важно для власти доказывать, что и в прошлом все делалось правильно и ошибки исключены? Если предположить, что прежние властители ошибались, то у кого-то может закрасться крамольная мысль: а вдруг и нынешние хозяева страны неправы? А сомнения в непогрешимости высшей власти недопустимы. «Клим! Ошибок не было».
Споры о роли Сталина не прекращаются, потому что это споры о том, каким путем идти и какая система власти нам нужна. Восхваляют Сталина те, кто считает исторический опыт вождя образцовым. Они уверены, что лучшие годы страны пришлись на сталинское правление, когда Советский Союз стал великой державой и нас все боялись.
Историки обращают внимание на то, что сталинская система была не только временем репрессий и подавления, но и временем утверждения новой идентичности. Тоталитарное принуждение — только часть общей картины. Режим многое давал тем, кто прорывался наверх. Речь не только о материальных благах. Функционеры, нашедшие себя в системе, были довольны своей жизнью, не испытывали никакого разлада со своей совестью и считали, что поступают в соответствии со своими убеждениями. В такой системе хотели бы жить и многие сегодняшние чиновники. Они славно устроились, обрели материальное благополучие, которого и внукам хватит. Но им бы хотелось, чтобы их боялись, чтобы весь мир, как когда-то за Сталиным, следил и за их словами и поступками.
Сталин остается наваждением России. Наваждение — то, что, по суеверным представлениям, внушено «злой силой» с целью соблазна, объясняет академический словарь русского языка. Обман чувств. Призрак.
Дело не в исторических оценках. Если в войне победил Сталин, если он создал могущественное государство, если добился успеха и одолел врагов, значит, его политика и его методы — правильные. Так и надо действовать — никакого либерализма внутри страны и жесткая линия в международных отношениях. Желающих идти этим путем предостаточно. Только почему-то все надеются играть роль Сталина и его палачей, и никто — его жертв.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.