Глава 5. Кризис 1863 года
Глава 5. Кризис 1863 года
После окончания Крымской войны Англия впервые стала угрожать войной России в 1863 г. Поводом для шантажа стало восстание поляков в западных землях империи.
Британская пропаганда нахально врала на весь мир, что в Польше происходит демократическая революция, направленная против тирании русского царя. Причем самое интересное состоит в том, что и русское правительство Александра II, и позже советские историки придерживались той же точки зрения. Чтобы разобраться в сути «давнего спора славян»,[14] придется совершить краткий экскурс в историю.
К 1690 г. в составе Речи Посполитой (Польской республики) собственно польские земли, населенные этническими поляками, составляли не более трети территории. Большинство же оставшихся территорий заселяли этнические русские.[15] Так, к примеру, с 1395 по 1401 г., с 1404 по 1505 г. и с 1611 по 1654 г. литовцы и поляки владели Смоленском, а граница проходила близ Можайска и Тулы. Смоленск литовцы и поляки каждый раз присоединяли силой, но большая часть городов западной и южной Руси, включая Киев, в XIV — XV вв. добровольно признала власть великого князя Литовского. Замечу, что царские и советские историки о присоединении этих земель к Литве писали коротко и неясно.
Почему же русские добровольно признали власть литовских князей? Некоторые историки связывают это с тем, что центральные русские княжества находились под «татарским игом» и платили дань, а Литва была всегда независима от Золотой Орды. На мой взгляд, зависимость от Орды была лишь второстепенным фактором. Проблема тут весьма сложная, но в первом приближении можно считать, что литовских князей приняли в западных и южных русских землях так же, как в IX в. призвали на Русь Рюрика, а во второй половине XIII в. призвали в Псков литовского князя Довмонта, которого псковичи позже причислили к лику святых православной церкви. Наконец, в 1382 г. после бегства из Москвы Дмитрия Донского, заметим, с семейством, боярами и митрополитом, москвичи призвали литовского князя Остзея, который мужественно защищал город от полчищ Тохтамыша.
Литовские князья в XIII — XV вв. были православными, в ряде случаев в молодости они были язычниками, но затем приняли православие и православные русские имена. Соответственно, на православную веру никто не покушался. Власть литовских князей на русских землях была номинальной. Реально на местах политическая и экономическая власть находилась в руках боковых ветвей князей Рюриковичей, а также русских бояр и дворян.
Такая ситуация кардинально изменилась в конце XVI — начале XVII в. Русское и литовское дворянство было обращено в католичество и ополячено, а частично вытеснено из. русских земель. К примеру, те же Вишневецкие из ревнителей православия за 20–30 лет были превращены усилиями ксендзов и иезуитов в фанатиков-католиков — душителей православия. В западной и южной Руси образовалось два класса — помещики-католики и бесправные православные крестьяне.
Читатель, наверное, уже обратил внимание, что Польшу я назвал Речью Посполитой (республикой). Какая же это республика, если в Польше был король? Так дело в том, что король-то в Польше был выборным и выбирали его шляхи на сейме. Королевская власть была минимальной. В конституции было записано, что польские паны могут… воевать с королем! Кстати, это происходило довольно часто в XVI — XVIII вв. Польские магнаты имели частные армии, зачастую превышавшие по численности королевскую. Король мог находиться в мире с иностранным государством, но частные армии магнатов могли вести с ним войну.
В 1582 г. был заключен русско-польский Запольский мирный договор.[16] Тем не менее Адам Вишневецкий вел частную войну с войском Бориса Годунова за несколько спорных городов. Борис не хотел большой войны и, выгнав «полевых командиров» Вишневецкого, велел стереть с лица земли эти города.
В 1604 г. частная армия Мнишеков и других польских магнатов вторглась на русскую территорию под знаменами Лжедмитрия I. Через три года десятки тысяч поляков из частных армий Сапеги, Рожинского, Лисовского и других вторглись в Россию для поддержки Лжедмитрия II (Тушинского вора). Причем король Сигизмунд III официально считал себя в мире с Московией. А когда в 1610 г. и Сигизмунд решил пограбить Россию, то некоторые частные армии присоединились к нему, а другие продолжали грабить в индивидуальном порядке. К примеру, тот же Лисовский был объявлен бандитом и приговорен королевским судом за преступления, совершенные в Польше, к смертной казни.
Так было и далее. К примеру, в ходе Северной войны шведская армия Карла XII вторглась в Россию через Польшу. Причем одна часть магнатов поддерживала Карла, а другая — его противников. Соотношение это менялось в зависимости от успехов шведов. Во всяком случае, все коммуникации Карла шли через Речь Посполитую. Да и вообще он почти ничего не получал из Швеции, его армию кормила Польша.
Надо ли говорить, что столь нестабильное государственное образование, как Речь Посполитая, представляло опасность для ее соседей — Австрии, Пруссии и России. В ходе разделов в 1772, 1793 и 1795 гг. земли Речи Посполитой разошлись по ее соседям, а сама Речь Посполитая в конце концов прекратила свое существование. Стоит заметить, что инициаторами раздела Польши были Пруссия и Австрия, а Екатерина II первоначально противилась этому, но была вынуждена уступить. При этом Россия не получила ни одной области с коренным польским населением. Мало того, часть земель, населенная русскими (украинцами, русскими и др.), отошла к Австрии. Северная часть территории бывшей Речи Посполитой (вместе с Варшавой), населенная поляками, отошла к Пруссии, а южная — к Австрии.
В 1807 г. Наполеон образовал из отобранных у Пруссии польских земель Великое герцогство Варшавское и создал польскую армию. К началу 1812 г. у Наполеона было под ружьем 85 тыс. поляков. А всего в русской кампании 1812 г. на стороне Наполеона сражалось свыше 120 тыс. поляков. Вообще говоря, в Великой армии Наполеона в России этнических французов было не более 30 %, остальное составляли поляки, немцы, итальянцы и др. Замечу, что Москву грабили в первую очередь поляки[17] и немцы, а старая гвардия Наполеона в грабежах практически не участвовала.
После отречения Наполеона на Венском конгрессе британский представитель лорд Кастльри в ноте от 31 декабря 1814 г. (12 января 1815 г.) предложил новый план раздела территории Польши на три части. Предложение это было принято Александром I при условии, что он не хочет в случае своего отказа от английского варианта привести к краху Венский конгресс.
18 (30) января 1815 г. Александр I подписал план лорда Кастльри. Пруссия присоединилась к этому согласию 9 (21) февраля 1815 г., а Австрия — 9 (21) марта 1815 г. После этого все три бывшие соседки Польши заключили между собой трехсторонний договор, который вошел в Общий акт Венского конгресса, санкционированный всеми его участниками.
Так, впервые в истории земли с коренным польским населением (часть бывшего Великого герцогства Варшавского) вошли в состав Российской империи под названием Царство Польское.
Александр I постарался как можно мягче обойтись с поляками. Уже 14 (26) апреля 1814 г. он разрешил вернуться в родные места всем полякам, служившим в армии Наполеона. Причем речь шла не только об уроженцах Великого герцогства Варшавского, но и о поляках — русских подданных с 1772–1795 гг., которых можно было считать изменниками. Вот, к примеру, Фаддей Бенедиктович Булгарин сначала служил в русской армии, потом подался к французам и грабил Москву, а затем отправился в Петербург, где стал писателем, издателем журнала и секретным сотрудником Третьего отделения.
По приказу царя к 1 ноября 1814 г. была полностью сформирована польская 30-тысячная армия, в основном состоявшая из поляков, служивших в наполеоновских войсках. Официальным языком армии был польский, было разрешено ношение орденов, полученных при Наполеоне.
В ноябре 1815 г. Александр I подписал конституцию Царства Польского. Высшую законодательную власть осуществляли сейм, собиравшийся раз в два года, и Государственный совет, действовавший постоянно. Провозглашалась свобода печати и личности. Все акты должны были совершаться на польском языке. Королем провозглашался император, представленный в Варшаве наместником либо из лиц царской фамилии, либо из поляков. Вся власть, согласно этой конституции, сосредоточивалась в руках все той же шляхты, а нищая крестьянская масса так и оставалась бесправной.
Тем не менее в 1830–1831 гг. в Польше произошло восстание. Польская армия почти полностью присоединилась к восставшим. Русские войска подавили восстание. В ноябре 1831 г. император Николай I учредил Временное правительство Польши во главе с Паскевичем. Николай уничтожил польскую конституцию. В феврале 1832 г. был опубликован Органический статут, согласно которому Царство Польское объявлялось неотъемлемой частью Российской империи, а польская корона — наследственной в русском императорском доме (отдельной коронации императора теперь не требовалось). Управление Польшей возлагалось на Административный совет с наместником императора во главе. Сейм был упразднен. Польскую конституционную хартию Николай I приказал хранить в Оружейной палате как историческую реликвию.
И вот в январе 1863 г. в Польше вновь вспыхнуло восстание. Царское правительство по старинке стало пугать европейские правительства призраком революции, очагом которой на сей раз стала Польша. Увы, это было далеко от действительности. Восстание было поднято исключительно шляхтой и католическим духовенством, к которым присоединилось некоторое число деклассированных элементов.
Напомню, что 1863 г. — это разгар реформ в Российской империи, проводимых императором Александром II: освобождение крестьян (в самый разгар восстания царь подписал закон о запрещении телесных наказаний), идет подготовка к созданию земств, судебной реформы и др. Другой вопрос, что довольно узкий круг русских революционеров из дворян и разночинцев требовал более кардинальных реформ — ликвидации помещичьего землевладения и т. п. Советские историки в своих трудах даже пытались объединить польских повстанцев и русских революционеров, мол, они вместе боролись с «проклятым царизмом». Увы, цели у них были совсем разные.
В Польше был самый большой в Европе процент дворян. К 60-м гг. XIX в. польское шляхетство непомерно, фантастически разрослось. Из шести миллионов поляков, живших в пределах Российской империи, потомственных дворян было около пятисот тысяч человек. Для сравнения: на пятьдесят миллионов остального населения европейской части империи приходилось всего лишь чуть больше двухсот пятидесяти тысяч потомственных дворян.
Откуда же взялась такая прорва благородных панов? Начнем с того, что многие были потомками шляхтичей из частных армий, собственность которых состояла из сабли и кафтана и которые кормились за счет подачек магнатов. Кроме того, в Польше было сравнительно легко пролезть в дворяне всякому сброду. Так, профессор Московского археологического института Л. М. Савельев писал: «С течением времени все эти самозванные Базилевские, Силевичи, Тарасевичи успевали уверить других, а может быть и себя, в своем польско-шляхетском происхождении. Оставалось его утвердить документально. С деньгами это было делом уже не таким трудным. Можно было добиться частною сделкой того, чтобы какой-нибудь — конечно, незначительный — шляхетский род согласился принять в свой герб; можно было склонить того или другого польского магната похлопотать перед сеймом о внесении в сеймовую конституцию и выдаче диплома на шляхетство под предлогом якобы утраты документов во время смут; но можно было также и обойти все эти формальности. На этот случай были под рукой евреи, которые охотно брались за фабрикацию необходимых документов» (47. С. 162).
Замечу, что в первой половине XIX в. в западных областях России было обнаружено несколько еврейских контор, наладивших массовое производство документов, подтверждавших дворянское происхождение, причем качество этих документов было превосходным.
Естественно, что этим «благородным панам» позарез нужны были война и смута. Повстанцы отбирали у польского населения под «квитанцию» лошадей, подводы, одежду и продовольствие. Деньги приобретались сбором податей за два года вперед, вымогательством у состоятельных лиц, грабежом касс и другими подобными способами. Сначала повстанцы набрали 400 тыс. злотых (1 злот =15 коп.), потом в июне 1863 г. в Варшаве из главной кассы Царства было похищено три миллиона рублей и в других местах еще около миллиона.
Повстанцы не ставили своей целью провести какие-либо демократические или экономические реформы. Главным их лозунгом была полная независимость Польши в границах 1772 г. «от можа до можа», т. е. от Балтийского до Черного моря, с включением в ее состав территорий, населенных русскими или немцами. Диссиденты, т. е. православные и протестанты, должны были кормить оголодавшую шляхту. Любопытно, что ряд польских магнатов «умеренных взглядов» предлагали русским сановникам компромиссное предложение — Польша останется в составе Российской империи под властью царя, но ее административные границы следует расширить до территориальных границ Речи Посполитой образца 1772 г., т. е. попросту панам нужны хлопы, и бог с ними, с «тиранией» и самодержавием.
Объективно говоря, в ходе восстания 1863 г. в роли революционеров выступили не паны и ксендзы, а Александр II и его сановники. Так, 1 марта 1863 г. Александр II объявил указ Сенату, которым в губерниях Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской и в четырех уездах губернии Витебской прекращались обязательные отношения крестьян к землевладельцам и начинался немедленный выкуп их угодий при содействии правительства. Вскоре это распространилось и на другие уезды Витебской губернии, а также на губернии Могилевскую, Киевскую, Волынскую и Подольскую. Таким образом, царь резко ускорил ход реформ в губерниях, охваченных восстанием.
Подавляющее большинство польских крестьян оставались в стороне от восстания, а многие помогали русским войскам. В отчетах об уничтожении польских отрядов в Люблинской и Гродненской губерниях говорится: «Местное население (малороссы) приняли самое деятельное участие в истреблении шаек».
По официальным русским данным к 1 мая 1864 г. восстание было окончательно подавлено. В ходе боев русские войска потеряли около 4500 человек, из них собственно в Польше 3343 человека (826 убиты, 2169 ранены, 348 пропали без вести). Потери польских повстанцев русские генералы оценивали в 30 тыс. человек. Сотни поляков были приговорены военно-полевым судом к смерти, тысячи — сосланы в отдаленные губернии Российской империи. Среди последних был и мой прадед дворянин Сильвестр Антонович Домброва, сосланный на Кавказ.
Действия царских властей современные интеллигенты могут считать жестокими. Но Александр II не менее жестоко обращался и с русскими нигилистами. А сравнение его политики с карательными действиями британских властей в ходе подавления восстания сипаев в 1857 г. в Индии делает Александра II чуть ли не либералом.
А мог ли Александр II действовать иначе? Ведь повстанцам не нужны были какие-либо реформы, с ними нельзя было пойти на компромисс, даже предоставить независимость на территориях в пределах Царства Польского. Панам нужно было или все, или ничего! Создание же Польши в границах 1772 г. было бы катастрофой для России.
Стоит заметить, что поляки еще в XVII в. поняли, что драться с москалями один на один — себе дороже. Поэтому при Петре I они надеялись на Карла XII, при Екатерине — на Людовика XV, а потом — на Людовика XVI, а также на турецких султанов и крымских ханов. При Александре I они понадеялись на Наполеона. Увы, история ничему не научила панов, в 1920 г. они надеялись на Францию, в 1939 г. — на Францию, Англию и Лигу наций, а теперь надеются на США и НАТО.
Надо ли говорить, что и в 1863 г. паны делали ставку на военную интервенцию Европы. Увы, они не учли, что европейские державы, как и во времена Екатерины II, интересовались Польшей только тогда, когда этого требовали их национальные интересы.
Первой однозначную позицию в польском вопросе заняла Пруссия. В ее составе исконно польских земель было куда больше, чем в Российской империи, а целью повстанцев было присоединение и этих земель к Великой Польше в границах 1772 г. Отдавать их Пруссия, естественно, не собиралась. Мало того, немцы ни до 1863 г., ни после не собирались давать полякам какую-то автономию, пусть даже культурную. Считалось, что поляки — обычные подданные прусского короля, и принимались все меры к их добровольно-принудительной германизации. Таким образом, поляки в России имели куда больше прав и привилегий, чем в Пруссии.
По поводу польского восстания прусский министр-президент Бисмарк заявил в палате депутатов: «Во всем этом деле речь идет вовсе не о русской политике и не о наших отношениях к России, а единственно об отношениях Пруссии к польскому восстанию и о защите прусских подданных от вреда, который может произойти для них от этого восстания. Что Россия ведет не прусскую политику, знаю я, знает всякий. Она к тому же и не призвана. Напротив, долг ее — вести русскую политику. Но будет ли независимая Польша в случае, если бы ей удалось утвердиться в Варшаве на месте России, вести прусскую политику? Будет ли она страстной союзницей Пруссии против иностранных держав? Озаботится ли о том, чтобы Познань и Данциг остались в прусских руках? Все это я предоставляю вам взвешивать и соображать самим» (56. Кн. первая. С. 527).
А вот в кулуарной беседе с вице-президентом палаты депутатов Бисмарк выразился более откровенно: «Польский вопрос может быть разрешен только двумя способами: или надо быстро подавить восстание в согласии с Россией и предупредить западные державы совершившимся фактом, или же дать положению развиться и ухудшиться, ждать, покуда русские будут выгнаны из Царства или вынуждены просить помощи, и тогда смело действовать и занять Царство за счет Пруссии. Через три года все там было бы германизировано». На что собеседник возразил: «Но ведь то, что вы говорите, не более, как бальный разговор». «Нисколько, — отвечал Бисмарк, — я говорю серьезно о серьезном деле. Русским Польша в тягость, сам император Александр признавался мне в этом в Петербурге» (56. Кн. первая. С 527). В Берлине, очевидно, помнили, что с 1795 по 1807 г. Варшава была прусским городом, а Царство Польское — прусской областью, носившей даже название Южной Пруссии.
Немедленно к русской границе было направлено четыре прусских полка, получивших приказ не допускать в прусские пределы вооруженных шаек повстанцев. В воззвании прусских властей к познанскому населению выражалась надежда, что польские подданные воздержатся от участия в восстании, в случае же ослушания их предупреждали, что виновных постигнет кара, положенная за государственную измену. Наконец, генерал-адъютант Вильгельма I Альвенслебен и флигель-адъютант Раух были посланы в Варшаву, а оттуда в Петербург для сбора сведений о ходе восстания и для соглашения с русским правительством об общих мерах к его усмирению.
27 января 1863 г. генерал Альвенслебен подписал в Петербурге с князем Горчаковым конвенцию, что в случае требования военного начальства одной из держав войска другой державы могут перейти границу, а если окажется нужным, то и преследовать повстанцев на территории соседнего государства.
Русско-прусская конвенция стала немедленно приносить плоды. Так, 18 февраля 1863 г. отряд повстанцев Меленцкого и Гарчинского численностью более тысячи человек был прижат русскими войсками к прусской границе, а там их взяли в плен королевские войска.
С точки зрения международного права борьба с шайками бандитов на своей территории является внутренним делом государства. Соответственно, и конвенция от 18 февраля 1863 г. касалась исключительно России и Пруссии. Тем не менее правительства Англии и Франции попытались использовать конвенцию как предлог для вмешательства в польские дела.
Британский кабинет приказал своему послу в Петербурге лорду Непиру предложить русскому правительству дать амнистию полякам и вернуть Польше гражданские и политические права, данные ей императором Александром I, во исполнение обязательств, якобы принятых им на Венском конгрессе перед Европой.
26 февраля 1863 г. лорд Непир вручил князю Горчакову ноту с требованиями английского кабинета. Прочитав ее, вице-канцлер объявил, что, действуя в духе примирительном, он не даст письменного ответа на замечания британского правительства, а ограничится лишь возражением на словах. Горчаков, согласившись с мнением английского министра о действительно печальном положении дел в Польше, заявил, что это мнение также разделяет император Александр и его правительство, что государь глубоко скорбит о кровопролитии, но что ответственность за это падает не на Россию. Рекрутский набор стал лишь предлогом, а не причиной восстания, уже давно подготовленного эмиграцией в иностранных столицах, не исключая и Лондона. Это было демократическое и антисоциальное движение, стремящееся совершенно к иным целям, чем те, на которые указывает правительство Англии. Цели эти — отделение Польши от России и полная ее национальная независимость в пределах 1772 г. В мятеже участвуют только городское население, сельское духовенство и мелкая шляхта. Крупные же землевладельцы из дворян ищут убежища под защитой пушек варшавской крепости. Крестьяне все на стороне русского правительства.
Переходя к касающимся Польши постановлениям, принятым на Венском конгрессе, Горчаков заметил, что введение упомянутых в них национальных учреждений предоставлено на усмотрение русского правительства. Император Александр I по собственному почину даровал Царству Польскому конституцию, о которой не сообщалось даже иностранным державам. Император Николай I имел полное право отменить ее, когда выяснилось, что она не отвечает потребностям ни Польши, ни России. Александр II проводит в Царстве Польском те же реформы, что и в России. Дарованным им Царству учреждения предоставят полякам полную административную автономию и выборное представительство. Конечно, они не тождественны ни конституции Александра I, ни таким же учреждениям в Англии, но они соответствуют положению Польши и ее отношениям к России. Ведь правительство Великобритании не станет утверждать, что спасительны и полезны повсюду лишь те учреждения, что привились в Англии.
Я умышленно подробно излагаю ответ Горчакова, чтобы не быть голословным при оценке деятельности вице-канцлера. Горчаков по каждому вопросу говорил достаточно аргументированно. Но взглянем в целом на ситуацию — Англия шлет ноту, содержащую указания, как вести внутреннюю политику Российской империи. Как будто Александр I — вождь племени готтентотов или индийский раджа. А второе лицо в империи (после царя) боится даже дать письменный ответ, я уж не говорю о том, чтобы посла за подобную дерзость в 24 часа заставить покинуть Петербург Вместо этого вице-канцлер начинает оправдываться перед послом. Представим себе на секунду, если бы русский посол заявился в Форин оффис с аналогичной нотой по поводу событий в Индии и Ирландии? Патологическую трусость перед Англией и франкофилию Горчакова отмечали многие современники. Так, тот же Бисмарк говорил в Рейхстаге: «Я пришел к убеждению, что в русском кабинете действуют два начала: одно — я мог бы назвать его антинемецким, — желавшее приобресть благоволение поляков и французов, главными представителями которого служили: вице-канцлер князь Горчаков, а в Варшаве — маркиз Велепольский; другое — носителями которого был преимущественно сам император и прочие его слуги, основанное на потребности твердо придерживаться во всем дружественных отношений с Пруссией. Можно сказать, что в среде русского кабинета вели борьбу за преобладание дружественно расположенная к Пруссии антипольская политика с политикой польской, дружественно расположенной к Франции» (56. Кн. первая. С. 526–527).
Позиция британского кабинета в польском вопросе нашла поддержку, правда, с некоторыми оговорками, в Париже и Вене. К примеру, Наполеон III не хотел даже слышать об английских ссылках на венские договоры 1815 г., которые узаконили низвержение Наполеона I и провозгласили его династию лишенной всех прав на наследование французского престола.
На особенности позиции Австрии наложило отпечаток ее участие в трех разделах Речи Посполитой. Но, в отличие от Пруссии, австрийский кабинет пытался разыгрывать славянскую карту и был не прочь дать любую автономию жителям Царства Польского, если бы они захотели сменить русское подданство на австрийское.
С большим трудом три державы пришли к соглашению, сохранив, впрочем, каждая свой взгляд на мотивы обращения к России и условясь лишь в том, чтобы сообщения эти были переданы русскому двору в один и тот же день.
5 апреля 1863 г. представители Англии, Франции и Австрии в Петербурге вручили князю Горчакову ноты, полученные от своих министров иностранных дел.
В английской ноте обосновывалось право вмешательства в польские дела на основе 1-й статьи заключительного акта Венского конгресса, по которой Царство Польское присоединялось к Российской империи на условиях, перечисленных в той же статье, и которые, по мнению британского кабинета, не были исполнены Россией. Граф Руссель утверждал, что даже после восстания 1830–1831 гг. русское правительство не имело права обращаться с Польшей как с завоеванной страной, не нарушая обязательств, занесенных в договор, потому что самой Польшей оно владеет в силу трактата, заключенного с восемью европейскими державами, в том числе и с Англией. Но, независимо от помянутых обязательств, на России, как на члене европейской семьи, лежит и другая обязанность: не увековечивать в Польше положения, служащего источником опасности не только для России, но и для мира Европы. Польский мятеж будоражит общественное мнение и в других европейских государствах, вызывает тревогу у правительств и грозит серьезными осложнениями, а потому британское правительство «ревностно надеется» (fervently hopes), что русское правительство уладит это дело так, чтобы мир на прочном основании был возвращен польскому народу.
Во французской ноте не упоминалось о Венском трактате. Французское правительство свое заступничество за поляков обусловливало исключительно тревогой, которую волнения в Польше вызывают в соседних странах, и воздействием их на спокойствие в Европе. Волнения эти должны быть прекращены в интересах европейских держав. Французское правительство надеется, что русский двор признает необходимость «поставить Польшу в условия прочного мира».
В ноте австрийского министра иностранных дел указывалось на возбуждение умов в Галиции как на последствие продолжительного вооруженного восстания в соседней Польше, и выражалась надежда, что русское правительство, осознав опасность этих столь часто повторяющихся потрясений, «не замедлит положить им конец умиротворением края».
На этот раз вице-канцлер не стал уклоняться от письменного ответа на предъявленные ноты. В депеше к русскому послу в Лондоне он вступил в пространные рассуждения об обязательствах, наложенных на Россию по отношению к Царству Польскому статьями Венского договора 1815 г., и доказал, что постановления их не нарушены русским правительством, повторив все доводы первого своего устного возражения британскому послу. Переходя к заключению английской ноты, Горчаков снова заявил, что живейшее желание государя — начать практическое разрешение польского вопроса. Но решением этим станет вовсе не введение в Польше конституции, подобной той, что действует в Англии. Прежде чем достичь политической зрелости Великобритании, другим странам необходимо пройти несколько ступеней развития, и обязанность монарха — соразмерить даруемые им учреждения с истинными потребностями своих подданных. Александр II с самого своего восшествия на престол начал проводить в стране преобразования и реформы и за короткое время совершил общественный переворот, для которого в других странах Европы потребовалось много времени и усилий. Система постепенного развития приложена им ко всем отраслям управления и к существующим учреждениям. Император не уклонился от этого пути, шествуя которым он приобрел любовь и преданность своих подданных и право на сочувствие Европы. Те же намерения одушевляют его и относительно поляков. В Европе не поняли и не оценили по достоинству дарованных Царству Польскому учреждений, заключавших в себе задатки, развить которые зависело от времени и опыта. Они приведут к полной административной автономии Польши на основе областных и муниципальных учреждений, которые были исходной точкой величия и благосостояния самой Англии. Но в этом деле император встретился с препятствием, возбужденным «партией беспорядка». Она помешала введению новых учреждений. Несмотря на это, в манифесте об амнистии Александр II заявил, что не возьмет обратно дарованных Царству Польскому прав и преимуществ и желает дать им дальнейшего развития.
«Итак, — рассуждал Горчаков, — его величество может сослаться на прошлое, в прямодушии своей совести; что же касается до будущего, то оно, естественно, зависит от доверия, с коим отнесутся к его намерениям. Не покидая этой почвы, наш августейший государь уверен, что поступает как лучший друг Польши и один только стремится к ее благу практическим путем» (56. Кн. первая. С, 542).
Вице-канцлер не оставил без возражения напоминания графа Русселя об обязанностях России относительно прочих европейских государств. Обязанности эти Россия никогда не теряла из виду, но ей не всегда отвечали взаимностью. В доказательство Горчаков сослался на то, что заговор, приведший к восстанию в Польше, составился без нее. С одной стороны, возбуждение извне влияло на восстание, с другой — восстание влияло на общественное мнение в Европе. Русский император искренне желал восстановления спокойствия в Царстве Польском. Он допускает, что державы, подписавшие акт Венского конгресса, остаются небезучастными к событиям, происходящим в этой стране, и что дружественные объяснения с ними могут привести к результату, отвечающему общим интересам. Император принимает к сведению доверие, выраженное ему британским правительством, которое полагается на него в деле умиротворения Царства Польского. Но на нем лежит долг обратить внимание лондонского двора на пагубное действие возбуждений Европы на поляков. Возбуждения эти исходят от партий всесветной революции, всюду стремящейся к ниспровержению порядка и ныне идущей к той же цели не только в одной Польше, но и в целом в Европе.
Если европейские державы действительно желают восстановить спокойствие в Польше, то для достижения этой цели они должны принять меры против нравственного и материального брожения, распространенного в Европе, так, чтобы прикрыть этот постоянный источник смут.
В ответ на французскую ноту Горчаков ограничился повторением заключения своей депеши к русскому послу в Лондоне и предложил императору Наполеону III оказать России нравственное содействие в исполнении задачи, возлагаемой на русского государя попечением о благе его польских подданных и сознанием долга перед Россией и великими державами.
В том же духе был составлен ответ и венскому двору, с прибавлением, что от Австрии зависит помочь России умиротворить Царство Польское принятием строгих мер против мятежников в пограничных с ней областях.
Между тем лондонский и парижский кабинеты, не довольствуясь собственными представлениями в пользу мятежных поляков, обратились ко всем европейским державам с приглашением принять участие в давлении на Россию с целью вынудить ее пойти на уступки. Французский министр иностранных дел писал по этому поводу: «Дипломатическое вмешательство всех кабинетов оправдывается само собой в деле общеевропейского интереса, и они не могут сомневаться в спасительном во всех отношениях влиянии единодушной манифестации Европы».
Однако не все державы откликнулись на этот призыв. Бельгия и Швейцария, ссылаясь на свою нейтральность, уклонились от участия в манифестации. Глава берлинского кабинета прямо заявил английскому посланнику, что согласие на его предложение поставило бы его в противоречие с самим собой. Нельзя же ему, в самом деле, после того, как он в течение двух лет настаивал перед русским двором на необходимости не отступать перед строгими мерами для подавления мятежа, вдруг обратиться к нему же с советом даровать полякам автономию. Следуя примеру Пруссии, воздержались от всякого вмешательства и другие германские дворы.
Зато с ходатайствами за Польшу выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и даже Турция.
Папа Пий IX, с самого начала восстания в Польше проявлявший сочувствие к полякам, обратился с личным письмом к Александру II, где жаловался на притеснения Римско-католической церкви в Царстве Польском и требовал для себя права непосредственно сноситься, вне всякого правительственного контроля, с местными епископами, а для духовенства — восстановления участия в народном образовании.
В своем ответе Александр II противопоставил упрекам Папы в притеснении духовных лиц участие их в мятеже, в вызванных им беспорядках и даже в совершенных преступлениях. «Этот союз, — писал император, — пастырей церкви с виновниками беспорядков, угрожающих обществу — одно из возмутительнейших явлений нашего времени. Ваше святейшество должны не менее меня желать его прекращения. — И закончил письмо такими словами: — Я уверен, что прямое соглашение моего правительства с правительством вашего святейшества, на основании заключенного между нами конкордата, вызовет желаемый мной свет, при котором рассеются недоразумения, порожденные ошибочными или злонамеренными донесениями, и преуспеет дело политического порядка и религиозных интересов, нераздельных в такое время, когда и тому, и другим приходится обороняться от нападений революции. Все действия моего царствования и заботливость моя о духовных нуждах моих подданных всех исповеданий служат залогом чувств, одушевляющих меня в этом отношении» (56. Кн. первая. С. 536).
Приглашения присоединиться к дипломатическому походу на Россию получило и правительство Соединенных Штатов Северной Америки. Но, помня отказ русского правительства принять участие в подобной же демонстрации против Северных Штатов во время Гражданской войны, вашингтонский кабинет решительно отклонил англо-французское предложение, ссылаясь на непреложное правило правительства Соединенных Штатов: ни под каким видом не вмешиваться в политические пререкания государств Старого Света.
Лондонский, парижский и венский дворы, получив русский ответ на свои ноты, начали разрабатывать общую программу дальнейшего вмешательства в польский вопрос. Французский министр иностранных дел наставлял своего посла в Лондоне: «Настала минута точно определить предложения, о которых предстоит условиться трем дворцам». Французское правительство требовало, чтобы новое обращение к русскому правительству произошло в форме торжественных нот и чтобы в нем было выражено требование о передаче польского вопроса на обсуждение всех европейских держав. Но парижский кабинет был вынужден уступить Англии, настаивавшей на одновременном предъявлении трех сообщений, а также на передаче дела в суд лишь восьми держав, подписавших заключительный акт Венского конгресса.
Прочтение и вручение трех нот послами союзных держав вице-канцлеру Горчакову состоялись в один день, в конце июня 1863 г. Горчаков выслушал их и сказал лишь, что содержание нот доведет до сведения государя и испросит высочайшего повеления.
Все три депеши были различны по форме, но во всех делался общий вывод. Они предлагали России принять за основание переговоров по польскому вопросу следующие шесть пунктов: 1) полная и всеобщая амнистия; 2) народное представительство с правами, подобными тем, что утверждены хартией 15 ноября 1815 г.; 3) назначение поляков на общественные должности с тем, чтобы образовалась администрация непосредственная, национальная и внушающая доверие стране; 4) полная и совершенная свобода совести и отмена стеснений, наложенных на католическое вероисповедание; 5) исключительное употребление польского языка как языка официального в администрации, в суде и в народном образовании; 6) установление правильной и законной системы рекрутского набора.
Все шесть статей были изложены в трех нотах одинаково, но все же в них проявлялись существенные оттенки. Англия и Франция настаивали на созыве конференции из восьми держав, т. е. привлечения, кроме трех дворов, также России, Пруссии, Швеции, Италии и Португалии как держав — участниц Венского конгресса. Австрия только объявляла, что не встретит препятствий к созыву такой конференции, если Россия признает ее своевременность. Далее Австрия прямо требовала перемирия с мятежниками. Франция довольствовалась временным замирением, основанным на соблюдении военного status quo, а Австрия ограничивалась пожеланием: «чтобы мудрости русского правительства удалось прекратить сожаления достойное кровопролитие» (56. Кн. первая. С. 538).
Точное определение требований трех держав вызвало русское правительство на такой же точный и определенный ответ. Принятие предложений Англии, Франции и Австрии для России было равносильно признанию за ними права вмешательства в свои внутренние дела, отвержение же могло привести к разрыву отношений и даже к войне, как предупреждали о том русские дипломаты (питомцы школы Горчакова и Нессельроде) в своих донесениях.
Князь Горчаков направил отдельные ноты каждому из трех правительств. Но во всех нотах по указанию Александра II содержался категорический отказ от притязаний трех держав выступить посредниками между Россией и мятежными поляками — подданными русского царя.
В ноте британскому правительству говорилось: «Перед своею верною армиею, борющеюся для восстановления порядка, перед мирным большинством поляков, страдающих от этих прискорбных смут, перед Россией, на которую они налагают тяжелые пожертвования, государь император обязан принять энергичные меры, чтобы смуты эти прекратились. Как ни желательно немедленно остановить кровопролитие, но цель эта может быть достигнута в том только случае, если мятежники положат оружие, доверяясь милосердию государя. Всякая другая сделка была бы несовместна с достоинством нашего августейшего монарха и с чувствами русского народа» (56. Кн. первая. С. 542).
Нота к французскому правительству заключала прямой упрек Франции в потворстве и содействии мятежным полякам. В ней говорилось: «Один из главнейших центров агитации находится в Париже. Польские выходцы, пользуясь своим общественным положением, организовали там обширный заговор, поставивший себе задачей, с одной стороны, вводить в заблуждение общественное мнение Франции системой беспримерных поношений и клеветы, а с другой — питать беспорядок в Царстве Польском то материальными пособиями, то террором тайного комитета, то, главным образом, распространяя убеждение о деятельном вмешательстве в пользу самых бессмысленных стремлений восстания» (56. Кн. первая. С. 543–544).
Русские ноты были высочайше утверждены, подписаны и 1 июля 1863 г. отправлены русским послам в Лондоне, Париже и Вене. Несколько дней спустя князь Горчаков пригласил к себе в Царское Село послов Англии и Франции и австрийского поверенного в делах и сам прочитал им свои ответы на ноты их правительств. Твердый ответ вице-канцлера привел в сильное смущение иностранных дипломатов, не ожидавших столь искусно мотивированного и решительно высказанного отказа. Послы Англии и Франции были буквально взбешены. Герцог Монтебелло заявил, что французское правительство не только не удовлетворится таким ответом, но и сочтет его за оскорбление, которое немедленно приведет к разрыву. А лорд Непир утверждал, что его правительство не примирится с русским ответом.
Ситуация была на грани объявления войны, но до вооруженного конфликта не дошло. 60-фунтовые пушки русских крейсеров оказались более весомым аргументом, нежели ноты Горчакова.
11 апреля 1863 г. царь утвердил предложения Комитета по обороне Черного и Балтийского морей «О приведении Кронштадта в надлежащее оборонительное состояние». В них предусматривалось в первую очередь вооружить морские батареи, открытые ярусы обороны казематированных фортов и сухопутные укрепления «Александр-шанец» и «Николай» 60-фунтовыми пушками, установив их на железные лафеты. Часть казематов в фортах вооружить 3-пудовыми бомбическими и 36-фунтовыми пушками. Срочно изготовить стальные ядра и призматический порох для орудий. «Для усиления прислуги при орудиях обучить действиям при артиллерии офицеров и нижних чинов Кронштадтского крепостного полка» (40. С. 245).
В устье Невы была возобновлена резервная линия обороны, состоявшая из батарей, вооруженных 60-фунтовыми и 3-пудовыми пушками.
В отличие от времен Крымской войны русские адмиралы наряду с оборонительными действиями предприняли и наступательные. Управляющий Морским министерством адмирал Н. К. Краббе предложил Александру II немедленно отправить русские крейсерские суда к берегам Соединенных Штатов.
Там уже несколько лет бушевала Гражданская война между Севером и Югом. Правительства Англии и Франции, стремясь ослабить мощь Соединенных Штатов, стали оказывать моральную и материальную помощь конфедерации. В частности, в Англии для южан было построено несколько крейсеров — «Флорида», «Шенандоах» («Shenandoah») и другие, которые нанесли серьезный ущерб судоходству северян. Так, крейсер «Алабама» был построен в Англии на верфи Лэрд в Биркенхэде, а большую часть его экипажа составляли моряки британского военного флота.
31 августа 1862 г. «Алабама» вышел из Биркенхэда и уже в море получил пушки и боеприпасы с английского транспорта «Агрипина», зафрахтованного южанами. За двадцать месяцев рейдерства крейсер «Алабама» захватил 68 североамериканских торговых судов и потопил артиллерией крейсер северян «Гаттерас».
Британская дипломатия оказалась в довольно комичной ситуации. С одной стороны, она поддерживала «борьбу поляков за свободу», а с другой — выступала против Северных Штатов, воевавших за отмену рабства в Америке. С одной стороны, Англия выступала против каперства, а с другой — сама строила корабли для каперов южан.
Поход русских кораблей к берегам Америки решая сразу две задачи — удерживал англичан от вмешательства как в американские, так и в польские дела. Выработанной адмиралом Краббе инструкцией предписывалось в случае открытия военных действий по прибытии наших эскадр в Америку распределить суда обеих эскадр на торговых путях Атлантического, Тихого, а по надобности и других океанов и морей для нанесения материального ущерба неприятельской торговле и, в случае возможности, для нападения на слабые места английских и французских колоний.
Для обеспечения продовольствием и снабжения обеих эскадр, уходивших в Америку в полной боевой готовности, туда был выслан капитан 2 ранга Кроун. Он по соглашению с начальниками обеих эскадр и с русским посланником в Вашингтоне должен был организовать быструю и непрерывную доставку на эскадры всех нужных припасов при помощи зафрахтованных судов на заранее условленных рандеву.
В состав снаряжавшейся в Кронштадте эскадры Атлантического океана, начальником которой был назначен контр-адмирал С. С. Лесовский, вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз».
В состав эскадры Тихого океана входили корветы «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик» и клипера «Абрек» и «Гайдамак». Начальником эскадры был назначен контрадмирал АЛ. Попов.
Поход обеих эскадр происходил в обстановке строжайшей секретности. Корабли эскадры Лесовского шли в Америку порознь, причем фрегат «Ослябя» шел не с Балтики, а из Средиземного моря. Зато все суда почти одновременно, 24 сентября 1863 г., оказались в Нью-Йорке. А 27 сентября эскадра контр-адмирала Попова бросила якорь на рейде Сан-Франциско.
Когда через неделю пассажирский пароход привез в Лондон американские газеты, в Форин оффис заявили, что это обычные газетные утки. Позже наступил шок. Судоходные компании резко подняли стоимость фрахтов, страховые компании начали менять правила страховок. К сожалению, никто из современников не посчитал убытки, нанесенные экономике Британии. Замечу, что и без этого английская промышленность находилась в кризисе, вызванном войной в Соединенных Штатах и рядом других причин.
Кстати, наши историки, говоря о походе русских эскадр в Америку, забыли, что часть русских крейсеров находилась на британских коммуникациях и в других районах мирового океана. Так, до конца 1863 г. на Средиземном море крейсировали фрегат «Олег» и корвет «Сокол».
Через три недели после прибытия русских эскадр в Америку Александр II в рескрипте на имя генерал-адмирала (от 19 октября) назвал Польшу страной, «находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей» (6. Т. И. С. 386). Упоминание в обнародованном рескрипте об «иноземных возмутителях», которое до прибытия русских эскадр в Америку могло бы послужить casus belli, теперь было встречено державами молчаливо, как заслуженный урок.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.