Клопы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Клопы

Приезжий в гостинице: -Что это у вас здесь, на бланке анкеты? -Клоп, сэр. -Я ничего не имею против того, что у вас в гостинице клопы. Но когда они вылезают, чтобы подсмотреть, какую вы даете комнату — это уже слишком!

старый анекдот

Клопы — бич средних веков. Самый знаменитый из этих приятных насекомых — постельный клоп (Cimex lectularius), населяющий весь север Евразии и Северную Америку. Западная цивилизация настолько привыкла к клопам, что присказку «Спокойной тебе ночи и чтоб клопы не кусали» можно услышать в каждом втором голливудском фильме. Клопы были настолько неотъемлемой и привычной частью жизни, что даже кориандр (известный также под названиями «кинза» и «китайская петрушка»), семена которого используются как специи, в средние века получил свое название от греческого koriannon («клоповник»), производного от korios — «клоп» — из-за свого специфического запаха.

Средневековая Европа мало что изобрела, но кое-какие оригинальные новшества в изготовлении мебели в это время появились, хотя говорить о мебельном искусстве становится возможно только начиная с века девятого, в муках родившего первый средневековый стиль, по преемственности названный романским. По сравнению с римской мебелью это был шаг назад, и самой универсальной и практичной мебелью средневековья был сундук, который мог одновременно служить и кроватью, и скамьей, и дорожным чемоданом. Но в позднем средневековье у изготовителей мебели появляются новинки, вполне отражающие его (средневековья) дух. Это не только всевозможные стулья, банкетки и троны со встроенными ночными горшками, но и балдахины у кроватей. Кровати, представляющие собой рамы на точеных ножках, окруженные низкой решеткой и — обязательно — с балдахином в средние века приобретают большое значение. Столь широко распространенные балдахины служили вполне утилитарной цели — чтобы клопы и прочие симпатичные насекомые с потолка не сыпались. Помогали балдахины мало, ибо клопы чудно устраивались в складках. Средневековая антисанитария активно содействовала их размножению.

Балдахинами влияние клопов на культуру Европы не ограничилось, и повеление Людовика о применение духов было вызвано, очевидно, не только своей собственной вонью и вонью подданных, но, учитывая Балдахинами влияние клопов на культуру Европы не ограничилось, и повеление Людовика о применение духов было вызвано, очевидно, не только своей собственной вонью и вонью подданных, но, учитывая постоянную бессонницу монарха из-за укусов клопов, имело также и другую цель. Так, с легкой руки Короля-Солнца в Европе появились духи, прямое предназначение которых — не только забивать неприятный запах, но и отгонять клопов. В книге «Верные, удобные и дешевые средства, употребляемые во Франции для истребления клопов», вышедшей в Европе в 1829 году, говорится: «У клопов чрезвычайно тонкое обоняние, поэтому, во избежание укусов надо натираться духами. От запаха натертого тела духами бегут на некоторое время клопы, но скоро, побуждаемые голодом, превозмогают они отвращение свое к запахам и возвращаются сосать тело с большим еще ожесточением нежели прежде».

Народ пытался использовать и другие средства в борьбе с «вампирами». Иногда применялся известный с давних времен своими чудесными свойствами «персидский порошок» из цветков далматской ромашки, а в музеях при изучении домашней утвари и других важных в то время приспособлений можно увидеть и менее тривиальные вещи — например, устройство для выжигания клопов из кровати. Веку к XVII-му распространяются «клоповарки» — этакая штуковина с длинным и тонким носиком по типу самовара. Внутрь насыпался уголь, заливалась вода, и из носика струя пара — смерть клопам! Народ в отличие от христианских мучеников клопов все же не любил, а утописту Фурье даже грезились в будущем не только океаны из лимонада, но желал он увидеть в этом призрачном утопическом будущем также и свою несбыточную мечту — «антиклопов».

В отличие от вшей, считающихся «жемчужинами Божиими», наличие клопов не всегда приветствовалось и монахами. Например, всех поражало отсутствие столь привычных клопов у картезианцев:

Ко всеобщему удивлению в монастыре не водилось клопов, хотя некоторые обстоятельства должны были бы способствовать их появлению: монашеский образ жизни (отсутствие нательного белья), манера спать одетыми, деревянные постройки, редко сменяемые постели и соломенные тюфяки. Правда, клопы водились у братьев- конверзов (как, впрочем, и у остальных людей в Средние века). По этому поводу возникали споры. Некоторые усматривали здесь особую милость Небес, оказанную этому наиболее строгому из монашеских орденов. Другие считали отсутствие клопов результатом того, что здесь не ели мяса.[2] (Лео Мулен. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (Х-ХV вв.)

Хотя в этом случае отсутствие клопов трактуется, как «милость Небес», но, конечно, не все монахи относились к клопам отрицательно. Их, например, прикармливал собой св. Симеон. Нет, не тот Симеон, который оставил горы фекалий в келье Трира, и не тот Симен Златогорец, который сидел на горе. Этот Симеон «воздвиг славу Господу», просидев на столпе (колонне) — преподобный Симеон Столпник. «Подвиг Симеона совершенно исключителен, необычен. Столпничества еще не знала тогда богатая формами христианская аскеза. По-видимому, Симеон был его изобретателем [прим.: это утверждает и Евагрий. Церк. Ист. 12. I. B]». (http://la-france-orthodoxe.net/ru/sviat/?p=genevieve2). Такой вот истинно христианский «подвиг». Эх, «Гвозди бы делать из этих людей», как говаривал Маяковский. «Отныне вся его долгая жизнь — 37 лет — втеснилась в пространство каких-нибудь четырех квадратных метров. Он даже на столпе приковывал ноги, чтобы стеснить себя до конца. Единственное движение, которое позволял себе подвижник, кажется, имеет одно измерение: высоту» (ibid).

Приковывать себя цепью св. Семеону было не в первой, еще раньше он то замуровывал себя в келье в Теланиссу (Тель-Нешн), то там же жил на горе, приковав себя к ней цепью. Но о клопах св. Симеон не забывал никогда: «Когда снимали цепь, под кожаным подкандальником нашли 20 огромных клопов, которых добровольный мученик кормил своей кровью». (ibid)