Русская культура началась в дружине…

Русская культура началась в дружине…

Впервые опубликовано: «Русская культура началась в дружине…».

На боевом посту, 1994, № 7.

Кожинов: Вы знаете, если давать какое-то определение, я все же бы причислил себя к евразийцам: к ним принадлежат князь Н.С. Трубецкой, который более известен как гениальный филолог, признанный во всем мире и в нашей стране, выдающийся историк Г.В. Вернадский, Л.П. Карсавин, брат великой балерины; в основе их учения заветы Константина Леонтьева, Тютчева, Достоевского. Я думаю, что Россия — это евразийская страна, которая очень молода по сравнению с ведущими странами Запада и Востока, ибо и Франция, и Италия, и Испания, и даже Англия и Германия имеют под собой почву в несколько тысячелетий, фундамент античной культуры, которая непосредственно существовала на их территориях. Солиднейший фундамент имеют и Китай, и Иран, и Индия… На той же земле, где начала развиваться Русь, не было никакой цивилизации, и в частности письменности. Русская история — это тысяча, тысяча двести лет, у нас нет настоящей предыстории. Русь в смысле культуры возникла, если угодно, на пустом месте. Не в этническом смысле, тут субстрат был, и достаточно многообразный: и скифы, и сарматы, много финских и тюркских племен. Но тем не менее страна эта молодая. И этим многое объясняется в нашей истории: скажем, чрезвычайно обостренное внимание к своему собственному своеобразию. Русский человек может, рванув на себе рубаху, кричать: «Я русский, а ты кто?» — и тут же, через несколько минут, сокрушаться: «Проклятая страна, как только в ней можно жить?» Причем это говорят не только рядовые люди, но зачастую и великие писатели! Вот у Пушкина есть совершенно восторженные слова о России, но можно найти и горькое сетование, что-де черт меня догадал родиться в России с умом и талантом. Или у Тютчева, уж совсем, так выразимся, настоящего патриота: «Проклятая страна… и разве можно не презирать тех, кто в ней еще остается?»

Национальная самокритика проходит как сквозное действие через всю историю, носит, так сказать, глобальный характер. Ведь поразительная вещь: царя и полководца Ивана Грозного мы, русские, сумели превратить — и в собственных глазах, и в глазах мира — в совершенно исключительного, уникального, непревзойденного тирана и палача. А между тем, как подсчитано известным исследователем той эпохи Р.Г. Скрынниковым, за время правления Ивана Грозного было казнено… три-че-тыре тысячи человек. А в Англии в то же время одних только «бродяг» при Генрихе Восьмом казнили 72 тысячи, при Елизавете — 89 (!) тысяч. Есть с чем сравнить. И никто не рушит в Европе памятники королям-убийцам, о них пишут по меньшей мере почтительно, а у нас не было, пожалуй, ни одного историка, который не поносил бы Ивана Грозного! Его фигура, представьте себе, отсутствует на известном памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде среди 109 выдающихся деятелей нашей страны. Я уж не говорю о том, что сам Иван Грозный открыто в своих официальных посланиях называл себя смердящим псом, убийцей…

Что ж, даже кто-то из великих сказал, что самобичевание — это основная черта мятущегося русского характера.

Я все же думаю, что самое характерное свойство русских, которое действительно их очень сильно отличает от других народов — и западных, и восточных, — зто свойство, которое определяется словом «беспечность», причем это одновременно и прекрасное свойство, и ужасное. Почему? Чудовищное, страшное, потому что действительно ничто не бережется, все уничтожается, и, когда после революции власти приказывали разрушать церкви, русские это делали именно в силу своей беспечности. Но, с другой стороны, беспечность и прекрасна, ибо мало заботиться о себе. Прекрасно сказал один из крупнейших наших писателей, Пришвин, что в России заботиться о собственном благоустройстве всегда считалось чем-то греховным, чем-то всецело противоречащим нравственности.

Но вот нередко задаюсь вопросом: кто в России более беспечен — простой народ или власти?.. Возьмем, к примеру, ситуацию с выводом российских войск из стран Восточной Европы и Прибалтики… Вы, Вадим Валерианович, вероятно, знаете, в каких условиях они оказались у себя дома, в России…

Знаю, условия эти ужасные: ни жилья, ни нормального питания…

Не являясь специалистом в данной области, я все же позволю — со своей колокольни — утверждать, что армия для любого общества, для любого государства — это основа всего и разрушать ее — значит быстрехонько вырыть себе глубокую могилу.

У нас часто в последнее время обращаются к теме «Армия и культура». Неверно говорить «армия и культура». Армия — это фундамент культуры! От этой печки, что называется, и надо плясать…

На научном уровне уже давно признано, что человеческая культура, а другой просто нет, берет свое начало с культуры человеческого тела, с того, что человек приобретает определенную систему движений и жестов. Во всех человеческих обществах армейский строй, строй вооруженных мужчин, движущихся в такт какой-либо музыке или барабанному бою, и был, собственно, началом настоящей культуры. Все ее иные приметы — гораздо позднего времени.

В армии культура не только зарождается, но и, развиваясь, закрепляется на века. Вот почему даже в таких небольших странах, как Швейцария, где не воюют уже столетия и воевать не собираются, армии усердно сохраняют в неприкосновенном виде. Европейцы хорошо понимают — сберечь без нее культуру, под которой прежде всего подразумевается исторический опыт народа, просто невозможно! К тому же, если разрушить армию, из стены выпадет тот камень, на котором зиждется все общество. Государство — это связующее любого человеческого общества, а в самом государстве таковым является армия!

Как историк культуры я, конечно, не могу не заметить, что все виды искусства — изобразительное, музыкальное, театральное… — начало берут опять же в армии. Что такое, например, движение людей строем, как не зародыш театрального действа, театра? Или яркие костюмы древних воинов, их вождей? Это и прикладное, и изобразительное искусство — все вместе! Таких примеров можно привести множество. На Руси, заметим, этот срез культуры появился задолго до принятия христианства. Христианской наша культура стала намного позднее. Ее истоки — не в Византии. А точнее — не только в ней… Доподлинно известно, что русский героический эпос родился среди дружинников. И это они, кстати, одними из первых приняли христианство. Исторические источники свидетельствуют, что часть дружинников, заключившая в 943 году договор с греками, клялась не на Перуне, а на Христе… Я нисколько не сомневаюсь в том, что наша русская культура началась в дружине — началась, таким образом, в армии!..

Я, разумеется, далек от мысли, что в современной армии есть только материальные проблемы, а проблем культуры нет. Их, я думаю, в Российской армии немало. Что такое, скажем, «дедовщина», неуважительное отношение к младшим по должности и званию? Разве это не изъяны в воспитании, не изъяны нашей духовной сферы? Впрочем, как их могло не быть — ведь если больно общество, будет больна и армия — одна из его составляющих, если в стране становится все больше и больше бездуховных людей, то почему «вирус» бездуховности не должен (хотя, конечно же, не должен!) попадать в армейские коллективы? Или воинские подразделения у нас размещают на Луне?

Увы, нет…

А в результате люди деградируют как «на гражданке», так и в армии.

— Вадим Валерианович, насколько я знаю, ни в одной из своих статей вы не прославляли партию. Еще десятилетия назад в КГБ за вами закрепилась репутация инакомыслящего, диссидента… И вот сегодня, когда КПСС как государственная структура уже не существует, КГБ расформирован, вы высказываете мысли, с которыми наверняка бы согласились и большинство ваших вчерашних оппонентов. Как это можно объяснить?

Здесь нужно коснуться сугубо «личной» темы. Так уж сложилось, что еще тридцать с лишним лет назад я обрел достаточно полные представления о прискорбнейших и прямо-таки чудовищных явлениях и событиях, имевших место в России после октября 1917 года, и встал на путь самого решительного и тотального «отрицания» всей послереволюционной действительности. В последнее время известнейший-диссидент, и эмигрант Синявский-Терц не раз вспоминал в различных интервью, как в самом начале 60-х годов я предложил ему — мы были тогда близкими приятелями — отправиться со мной на нелегальное антиправительственное собрание, а он отказался, за что я тогда его осуждал. Вспоминал он об этом только ради иронического выпада: вот, мол, Кожинов вроде бы «радикальнее», а в лагерь между тем попал все же Синявский… Но в этом различии судеб есть своя существенная логика. К тому времени, когда Синявский был арестован (1965 год), я уже пришел к прочному убеждению, что бороться надо не против сложившегося в России строя, а за Россию. Для Синявского же главным образом было именно против, и он в конце концов «доразвился» до поистине смердяковского заявления: «Россия — сука»…

— Имел в виду он, думаю, прежде всего социалистическую Россию… Но ведь и вы, если не ошибаюсь, в свое время выступали за «контрреволюцию», исповедовали своего рода культ рыцарских фигур генерала Л. Г. Корнилова и адмирала A.B. Колчака (вплоть до поисков места под Екатеринодаром, где были закопаны оскверненные останки Лавра Георгиевича, и паломничества к возлюбленной Александра Васильевича — A.B. Тимиревой, которая, к слову, дожила до 1975 года)…

—Проблему социализма, проблему исторического пути нашего народа недопустимо рассматривать упрощенно, без вдумчивого анализа всего того, что нам пришлось пережить за последние 70 лет, годы «горбостройки», и приходится переживать теперь…

Но перейду к сути дела. Большинство влиятельнейших ныне «советников» рассматривают весь путь России после 1917 года как полностью ложный и бесплодный, ведущий в безысходный тупик, и так или иначе призывают начать все сначала или, говоря конкретнее, «вернуться» к дореволюционному состоянию (в частности, к принципам Столыпинской реформы и деятельности крупнейших российских предпринимателей). Целесообразно напомнить, что это последняя новация идеологов от экономики — всего лишь несколько лет назад они настоятельно предлагали «вернуться» в досталинское время, то есть к нэпу. И, между прочим, уже тогда, в 1988 году, прозвучали чрезвычайно весомые возражения, однако никто не захотел их услышать. Я, в частности, имею в виду выступление М.Л. Гефтера в нашумевшем «боевом» сборнике статей «Иного не дано». Этот историк в отличие от абсолютного большинства влиятельнейших идеологов начал критически осмысливать исторический путь страны давно, еще в 60-х годах, и сразу же вступил в конфликт с господствующей тогда идеологией. А в книге «Иного не дано» он, достаточно резко противореча остальным ее авторам, настаивал на необходимости усвоения, как он сказал, того решающего, хотя еще и не осознанного до конца, факта нашей жизни, который кратко, одной фразой, можно было бы определить так: «После Сталина нам некуда вернуться — в досталинских временах нам уже места нет». Иными словами, полностью забыть о социализме нам не удастся. Да и надо ли к этому стремиться?

А как вы относитесь к социализму?

Что касается моего отношения к социализму, я должен сказать, что совершенно не разделяю «прогрессистский» и вообще «оценочный» подход к исторически сменявшим друг друга общественным устройствам и отнюдь не считаю, что социализм лучше капитализма (или наоборот). Я только констатирую, что порядок, называемый социализмом, идет на смену тому, который называют капитализмом, точно так же, как последний в свое время пришел на смену феодализму. И не скрою, что в этом убеждении я, в частности, опираюсь на авторитет большинства самых выдающихся мыслителей нашего времени. Общепризнанный корифей философии XX века англичанин Арнольд Тойнби, отнюдь не марксист и глубоко религиозный человек, заявил в 1976 году: «Я полагаю, что во всех индустриальных странах, в которых максимальная частная прибыль выступает как мотив производства, частнопредпринимательская система перестанет функционировать». Германский экзистенциалист Мартин Хайдеггер, который давно имеет репутацию крупнейшего ученого нашего столетия, сказал в 1969 году: «Что касается будущего, то я больше уверен в социализме, чем в американизме». Наконец, один из видных русских философов нового времени, Алексей Федорович Лосев, проведший, между прочим, несколько лет в ГУЛАГе, признался в 1985 году, и притом не для печати, а в узком домашнем кругу: «Куда дальше движется человечество? А дальше идет то, что противоположно индивидуализму. А именно: общественность и коллективизм. То есть социализм».

В будущем — возможно. Но сегодня социализм потерпел крах, что называется, по всему фронту… В развале нашей страны, кстати, нередко обвиняют кого угодно. Того же, скажем, Солженицына.

Александр Исаевич Солженицын…Считать его поборником «краха государства» могут только люди, плохо знакомые с его творчеством или же — прошу прощения — просто недобросовестные. Так, Солженицын недвусмысленно писал еще в 1973 году: «Всяким поспешным сотрясением смена нынешнего руководства (всей пирамиды) на других персон могла бы вызвать лишь новую уничтожающую борьбу и наверняка очень сомнительный выигрыш в качестве руководства», то есть «крах государства» приведет к намного более тяжкому положению. Или другое выступление Солженицына: «Народ — это не только миллионные массы внизу, но и отдельные представители его, занявшие ключевые посты. Есть же сыны России и там. Россия ждет от них, что они выполнят сыновний долг».

Вадим Валерианович, нашу беседу наверняка будут читать люди военные, те, кто неравнодушен как к настоящему России, так и к ее далекому прошлому…

История, которая пишется сегодня, неразрывным образом связана «со днем минувшим». Приведем хотя бы такой пример. В свое время большевиками в чисто политических целях были устроены автономии. На самом деле они их всерьез не признавали, конечно, поэтому, как наша молодежь выражается, границы проводились «от фонаря». А это вон как аукнулось… Справедливо писал замечательный русский мыслитель Иван Ильин: в 1922 году была заложена бомба замедленного действия.

А ведь «евразийские» мыслители исходили из того, что огромная равнина, условно говоря, от Карпат до Тихого океана, испокон веков была единой. Сначала это была самая древняя империя — гуннская, потом аварская, потом хазарская, потом монгольская. Между прочим, сейчас некоторые казанские татары выступают с гневными обвинениями, что их, мол, Иван Грозный завоевал. Это неправда историческая, потому что у них на троне сидел чужак — потомок Чингисхана со своими монгольскими же сподвижниками. Иван Грозный брал в свои руки власть у одряхлевших остатков монгольской империи, а не боролся с теми, кого называют теперь татарами.

Носили ли отношения между русскими и монголами вассальный характер или же, как считает Лев Николаевич Гумилев, власть монголов не была для русичей особенно тяжким бременем?

— Русские, конечно, им подчинялись. До самой отмены ига мы признавали монгольского хана царем. И, кстати, когда впервые Дмитрий Донской обратился к Сергию Радонежскому, чтобы он благословил на борьбу с монголами, с Мамаем, Сергий отказал ему, сказав, что царю надо подчиняться. Потом, вскоре, он разобрался, что Мамай является не царем, а узурпатором, и тогда он благословил Дмитрия… В сущности, до XV века русские не выступали против монголов. Борьба с Мамаем имела совершенно особенный характер, ибо он был таким же врагом для Золотой Орды. После Куликовской битвы Дмитрий Донской отправил послов к хану Тохтамышу, законному царю, с сообщением: «Я разбил твоего и моего врага». После этого Мамай вернулся к себе в Крым, собрал новое войско, решил снова идти на Москву, но по дороге его перехватил Тохтамыш, окончательно добил и отправил послов к Дмитрию Донскому…

Правда, мне могут напомнить, что через два года Тохтамыш сжег Москву, но это — совершенно особенная история. Дело в том, что после разгрома Мамая Русь не только усилилась, но и решила вступить в тесный союз с Великим Литовским княжеством. Тогдашние русские князья и знаменитый Витаутас были к этому расположены. Витаутас даже собирался принять православие. И вот, испугавшись возможности возникновения такой огромной империи, которая его совершенно подавит, Тохтамыш решил нанести превентивный удар, после чего сразу же вернулся обратно и вскоре полностью наладил отношения с Русью. Он просто напомнил о том, что все-таки еще представляет силу. Но термин «татаро-монгольское иго» очень неудачен, ибо татары никакого отношения к монголам не имеют, они потомки волжских булгар и тоже были завоеваны монголами, и с ними, и с половцами монголы обращались более жестоко, чем с русскими, в частности, потому, что те были еще в какой-то мере кочевыми племенами, то есть конкурентами. Русские же не являлись конкурентами, они жили в лесах, в которые монголы и пройти-то могли только зимой по замерзшим рекам. Это очень характерный момент.

Смутное время было в тринадцатом веке, в семнадцатомУместны ли, на ваш взгляд, такие аналогии для сегодняшнего момента?

Именно после монгольского нашествия, в Смутное время и в эпоху революции Россия распадалась так же, как сейчас, может быть, только еще более круто. После монгольского вторжения Украина отпала на четыре столетия. Только благодаря этому появился отдельный народ. К чему могут привести нынешние события — не знаю. Уже появилось несколько статей людей проницательных, которые прямо пишут о том, что происходящее у нас — это просто одно из проявлений мирового процесса…

Реформы, безусловно, нужны. Вот вопрос — какие? Любая крутая реформа, которую называют сейчас революцией, приводит к чрезвычайно длительному процессу резкого снижения жизненного уровня. После Французской революции и Франция, и другие страны, окружающие ее, оправлялись от этого не менее 100 лет. То есть произошло чудовищное обнищание масс, началась самая решительная деградация сельского хозяйства. Не было ни одного сколько-нибудь серьезного мыслителя XIX века, который не указал бы на этот очевидный факт. В частности, у нас об этом писали Лев Толстой, Глеб Успенский, даже Чехов об этом писал!.. Дай нам бог стать исключением из этого правила. Впрочем, России не впервой удивлять мир.

Беседу вел Дмитрий КОРОЛЕВ

Данный текст является ознакомительным фрагментом.