Глава 34 ВАРЯГИ И НОВГОРОД

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 34

ВАРЯГИ И НОВГОРОД

В самый разгар варяжского разгула на морях назрели важные события и в Новгороде. Сюда тоже протянулись поползновения викингов. Причем интересовал их не столько грабеж очередного города, сколько водные пути, проходившие через славянские земли. Пираты в это время довольно хорошо научились использовать преимущества речных систем — ведь, несмотря на все их мореходное искусство, ладьи-драккары оставались не очень-то надежными судами и часто становились игрушками разбушевавшемся стихии. Поэтому, например, в Средиземное море они предпочитали проникать, не огибая Пиренейского полуострова по бурному Бискайскому заливу и Гибралтару, а по речному пути из Луары в Рону. Ну а внутренние водные системы Руси открывали сразу несколько путей, суливших сказочные перспективы.

Во-первых, "из варяг в греки", представлявший дорогу к богатейшим городам Византии и Восточного Средиземноморья, до которых иначе пришлось бы добираться вокруг всей Европы. Викинги об этом пути знали — наемники из их среды сопровождали по нему купцов в качестве охраны, да и на службу к византийским императорам они тоже ходили наниматься. А представление о возможной добыче они могли получить и по результатам набегов русичей на города Причерноморья, наверняка стократно преувеличенным молвой.

Другой важный путь вел на Волгу, "в хазары", где викинги получили бы наилучшие возможности для сбыта пленников и пленниц, захваченных по всей Европе. Так, в конце IX или в Х в., когда несколько пиратских эскадр добрались до Каспия, на рынки Востока выплеснулись более 10 тыс. невольников из Франции и Нидерландов. В Европе использование рабов было достаточно ограниченным, разве что в домашнем хозяйстве, а получить выкуп можно было далеко не за каждого. И тот, кто контролировал бы пути к хазарским рынкам, мог диктовать условия другим «коллегам» и получать с них немалую мзду.

Мы не знаем, сколько раз новгородцам удавалось отражать варяжские набеги, но по крайней мере однажды пришельцы одержали верх. Согласно "Повести временных лет" какие-то викинги сумели захватить страны чуди и славян и правили в них, обложив данью местные народы. Конечно, ни о какой их цивилизаторской миссии, которую столь красноречиво пытался обосновать Н. М. Карамзин, говорить не приходится — достаточно заглянуть в западные хроники и посмотреть, что там вытворяли норманны, либо просто перечитать еще раз перечень прозвищ пиратских вождей, приведенный в прошлой главе. Славяне в один прекрасный день восстали против захватчиков и изгнали их.

Дальнейшие события лучше всего известны нам в изложении Нестора. По его рассказу, после изгнания варягов начались внутренние раздоры, неурядицы, и тогда по совету старейшины Гостомысла (имя Нестором не упоминается) словене, кривичи, чудь и весь отправили посольство за море, к «варягам-руси», призвав оттуда правителей. Эта версия стала почему-то главной в нашей исторической литературе, хотя основана она на одном-единствениом летописном изложении — в "Повести временных лет". К тому же как раз эта летопись претерпела наиболее основательные чистки и редакции — ведь киевские хроники являлись как бы «придворными», постоянно находясь на виду у государственных и духовных властей. (Наличие в «Повести» каких-то явных правок, нестыковок и пропусков важных исторических событий отмечал еще Татищев.)

Но новгородские летописи — а их не одна, а 14, в том числе составленная первым новгородским епископом Иоакнмом, — рассказывают о тех же событиях несколько иначе и сообщают много важных подробностей. Они говорят, например, что Гостомысл был не просто старейшиной, а потомственным князем, происходившим в одиннадцатом колене от легендарного Славена, брата Скифа. Здесь, конечно, требуется уточнение. Вероятно, летописец совместил фигуры двух Славенов, мифического прародителя и реального человека. Антскпй князь Славен упоминается в "Велесовой Книге" и в "Гимне Бояна" из архива Державина. Он был преемником и, возможно, сыном Буса, казненного Амалом Винитаром, побеждал готов (разумеется в союзе с гуннами). То есть, жил в конце IV–V вв. Вот от него-то, в одиннадцатом колене, Гостомысл действительно мог вести свой род (судя по времени рождения Рюрика, Гостомысл родился где-то около 760–770 гг.).

Важно отметить, что княжение в славянских государствах всегда было наследственным. Власть князя ограничивалась вечем, но претендовать на эту должность отнюдь не мог первый встречный. Так, "Велесова Книга" очень четко разделяет князей с боярами и воеводами, несмотря на то, что бояре порой тоже возглавляли важные предприятия. В древности считалось, что хорошие и дурные качества передаются по наследству. Поэтому, например, вместе со злодеем нередко казнили всю его семью. А князя вече могло выбрать только из рода, имеющего на это право, — из потомков великих вождей прошлого. Кстати, это наблюдалось и в летописные времена: как ни капризничало, как ни бушевало новгородское вече, прогоняя неугодных князей, но ни разу оно не выдвинуло кандидатуру из собственной среды, такое и в голову никому не пришло бы. Новый князь мог быть приглашен лишь из княжеских родов, пусть даже не русского, а литовского, но обязательно имеющего касательство к правящим династиям. Пережитки прежнего государственного устройства славян — отнюдь не "вечевой республики", а "вечевой монархии", — просуществовавшие вплоть до XVIII в., можно наблюдать и в Речи Посполитой, где все свободные шляхтичи имели — право избирать и переизбирать королей, диктовать им волю на сеймах, но ни один магнат даже не пытался сам примерить корону, хотя бы он и был куда богаче короля и содержал большее войско. Здесь тоже рассматривались лишь кандидатуры, достойные короны по праву рождения, — если и не из поляков, то из Венгрии, Франции, Швеции, Литвы, Германии, России.

Относительно времени захвата Новгорода викингами летописные версии расходятся. Согласно одной из них, еще отец Госто-мысла князь Буривой несколько раз отражал вторжения викингов, т. е. начались они в конце VIII в. Но Бурнвой был разбит, а новгородцы покорены. Гостомысл возглавил восстание против захватчиков, после их изгнания стал князем и благополучно правил в течение долгого промежутка времени. Другая версия говорит о завоевании новгородских земель в период, непосредственно предшествующий призванию Рюрика. В этом плане обращает на себя внимание один из западных источников — "Житие Св. Анскария", где упоминаются какие-то датчане, которые переплыли море, захватили город в "стране Славян" и, получив большой выкуп, вернулись домой. Сообщение о их возвращении датируется 852 годом (попутно отметим, что викинги редко довольствовались выкупом, обычно они грабили подчистую, то есть и в этом случае их, скорее всего, «попросили», о чем на родине они, естественно, предпочли не распространяться).

Следовательно, можно прийти к выводу, что Новгород захватывался несколько раз. Сперва где-то в начале IX в., когда оккупантов изгнал Гостомысл, а потом около 850 г., когда он по возрасту мог служить разве что идейным вдохновителем и «знаменем» борьбы. Вполне может быть, что как раз Гостомысл имеется в виду под "владыкой славян", к которому обратились закавказские князья в 853 г. этот титул назван наряду с суверенными государями и вряд ли мог относиться к князьям, зависимым от хазар.

Но род Гостомысла пресекся. Четверо его сыновей умерли или погибли в воинах, а три дочери были отданы "суседним князем в жены". Причем наследников он лишился, уже будучи глубоким стариком, когда был не в состоянии произвести потомство (Кузьмичев И. К. «Лада». М., 1990). Можно предположить, что последний княжич или княжичи погибли как раз в ходе борьбы с викингами в начале 850-х. И незадолго до смерти Гостомысл якобы увидел сон, как "из чрева средние дочери его Умилы" выросло чудесное дерево, от плода которого насыщаются люди всей земли. Волхвы истолковали сон таким образом, что: "От сынов ея имать наследити ему, и земля угобзится княжением его". Тогда Гостомысл призвал старейшин от союзных славянских и финских племен и уговорил их призвать Рюрика, который и был сыном Умилы. Кстати, только Лаврентьевский список "Повести временных лет" ограничивает эту коалицию, сложившуюся в Северо-Западной Руси, словенами, кривичами, чудью и весью. Другие источники указывают, что она была больше. Ипатьевский список летописи сообщает "ркоша русь, чудь, словене, кривичи и весь", то есть здесь проживала и ветвь русов, то ли переселившаяся на север еще после гибели Русколани, вместе со словенами, то ли в более поздние времена — от хазарского ига. А Иоакимовская летопись кроме русов добавляет еще и дреговичей, соседних с кривичами.

Нелишне напомнить, что с легкой руки Н. М. Карамзина и первых переводчиков в отечественную историческую литературу вкралось существенное искажение целей посольства, направленного к Рюрику. Было переведено: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет — идите княжить и владеть нами". Хотя ни в одной летописи слова «порядок» не значится. Везде говорится либо "наряда в ней нет", либо "нарядника в ней нет". То есть нет правителя или системы управления (в Средневековье немыслимой в отрыве от персонального правителя), а не «порядка». Из этих фактов уже более ясна причина "призвания варягов". Правящая династия пресеклась по мужской линии. Скорее всего, на юге еще имелись представители древних княжеских родов, но они были данниками хазар, и о передаче им власти, разумеется, даже речи быть не могло. А Рюрик являлся внуком Гостомысла по дочерней линии и остался его законным наследником.

Да и этнически прибалтийские бодричи были близки новгородцам. Вспомним, что русы, ушедшие на восток, отделились от них во II в., а словене отделились от русов в конце IV- начале V вв., всего через 2–2,5 столетия после исхода. Поэтому не удивителен вывод, сделанный антропологом Т. Алексеевой в 1974 г., что "средневековые новгородцы и бодричн имели сходные антропологические характеристики". В 1841 г. лингвист Бурмайст установил, что "язык ободритов ближе к языку восточных славян, чем к польскому". А археологические данные показали, что древнейшая новгородская керамика аналогична мекленбургской. В славянской семье эти ветви были близко родственными, и в трудной ситуации для новгородцев выглядит вполне естественным обращение за помощью именно к бодричам. Точно так же в чешских сказаниях после смерти бездетного Чеха народ призвал на княжение его племянника Крока от родственных ляхов.

Кстати, и у Нестора, обо многом умалчивающего, содержится указание, что новгородской коалиции было отнюдь не безразлично, к каким варягам обращаться. "Сице бо звахуть ты варагы-русь, яко же друзни зовутся свее (шведы), друзин же оурмани (норманны), англяне (англичане или датчане-англы) инии и готе (готы), тако и си", то есть четко выражена национальная принадлежность. Иначе отправлять посольство "за море" оказалось бы совсем не обязательно — варягами кишела вся Балтика. Славянское происхождение Рюрика косвенно подтверждает и "Велесова Книга". Настроенная резко против него, она восклицает: "Рюрик не русич" (III, 8/1). Поскольку ни о ком другом из завоевателей такого не говорится, значит свое право на власть Рюрик обосновывал именно тем, что он русич.

Ну а на персональный его выбор, вероятно, повлияло не только родство с Гостомыслом — были же у него и какие-то другие дочери, выданные замуж на чужбину. Сыграл роль и ряд других факторов. Наверняка повлияла и его громкая слава на Балтике — о заметном положении Рюрика свидетельствует и сам факт, что новгородцы знали и нем и представляли, куда именно направить послов. Потому что путешествовать наугад по Балтийскому морю в поисках одного из родственников Гостомысла, как уже отмечалось, было бы в IX в. чересчур рискованным занятием. Кроме того, как мы видели, в Новгород повадились ходить датские викинги. А все говорит о том, что они именно повадились. Не в привычках варягов было довольствоваться одноразовым набегом на приглянувшееся богатое место, обычно они и в дальнейшем продолжали наведываться по разведанной дорожке, например на Париж они нападали 6 раз. Причем у пиратов разных национальностей устанавливались свои излюбленные маршруты и формировались более менее постоянные "сферы интересов". Так, на Англию ходили преимущественно датчане, на Францию — норвежцы и т. д. То есть Гостомысл, чувствуя приближение смерти, имел все основания полагать, что рано или поздно датчане придут снова. Но как раз датчане были смертельными врагами Рюрика, борьба с ними являлась для него кровным делом, а это повышало вероятность, что он откликнется на призыв и станет лучшим защитником Новгорода от очередных вторжений. Опять же он оставался изгоем, способным всецело связать свои интересы с новой родиной. Видимо, Гостомысл в своем "политическом завещании" тщательно взвесил и продумал все стороны.

Как отмечалось в прошлой главе, последнее датированное упоминание о действиях Рюрика на Западе относится к 854 г., когда Лотарь отрекся от покровительства ему, и он оказался вынужден на свой страх и риск вести войну с датчанами на территории самой Ютландии. Безнадежность такой борьбы рано или поздно должна была стать очевидной. Он мог еще какое-то время держаться, но наемные варяжские дружины, силами которых он наверняка пользовался, от длительной и тяжелой оборонительной войны попросту отказались бы, поскольку такие действия не сулили добычи и не окупали потерь. Связи с западными славянами у новгородцев существовали, и если они знали о положении, в котором оказался Рюрик, это стало бы дополнительным фактором в пользу выбора его кандидатуры. Разумеется, он не бросил бы захваченного края, если бы дела у него шли успешно. То есть к моменту призвания он был либо уже выбит из Ютландии, либо терпел поражения. Хотя, может быть, он некоторое время колебался, пока не осознал бесперспективность дальнейшей войны. Как бы то ни было, в этот момент приглашение Новгорода оказалось для него очень кстати. Ведь ему было уже около пятидесяти, и бесприютная пиратская жизнь по чужим углам наверняка была уже не по возрасту. Годы требовали более прочного пристанища (что он и попытался осуществить в Ютландской авантюре).

Летописи рассказывают, что Рюрик принял предложение и в 862 г. пришел на Русь с братьями Синеусом и Трувором. Сам сел княжить по одной версии в Новгороде, а по большинству летописных версий — в Ладоге; Синеуса послал в Белоозеро, а Трувора — в Изборск. А через два года, по кончине братьев, отдал в управление своим боярам их города, а также Ростов, Полоцк и Муром. Никоновская летопись говорит также о восстании Вадима Храброго, поднятого новгородцами в 864 г. и подавленного Рюриком.

Синеус и Трувор, странным образом умершие в одночасье, нигде в западных источниках не упоминаются, и вопрос о самом их существовании сейчас считается весьма спорным — широко известна версия, что таковых братьев никогда не было, просто летописец неточно перевел слова какого-то скандинавского источника: "Рюрик, его родственники (sine hus) и дружинники (thru voring)". Может быть, речь шла о различных частях его войска из славян-бодричей, таких же изгнанников, как он сам, и наемников-варягов. Но подобная ошибка — подчеркивает еще один важный факт — «придворные» хроники времен Рюрика писались не по-русски, а по-норманнски. То есть его правление опиралось на чужеземную верхушку. Это согласуется и с другими известными фактами. Женой Рюрика была Ефанда из рода норвежских королей, а правой рукой и советником, позже опекуном наследника Игоря, стал брат Ефанды Вещий Олег. По всей вероятности, на Балтике Рюрик близко сошелся с норвежцами. Объединять их вполне могла и вражда с датчанами, стремившимися в это время подмять Норвегию под себя.

Между прочим, приведенные факты опровергают гипотезу, выдвигавшуюся некоторыми нашими историками, что Рюрик был простым самозванцем, нанятым новгородцами для защиты своих рубежей, а потом силой захватившим власть и присвоившим себе княжеский титул. Во-первых, его наследственные княжеские права были признаны в Ингельгейме при дворе Людовика Благочестивого, а затем Лотаря, а во-вторых, несмотря на разбойничьи нравы, происхождению и в Скандинавии придавалось первостепенное значение, поэтому норвежский король ни в коем случае не выдал бы свою близкую родственницу за простого безродного пирата, пусть даже сверхудачливого. Если даже не принимать во внимание его родословной, то можно вспомнить, что лен он получал непосредственно от императора, то есть во франкской феодальной иерархии соответствовал как минимум степени графа.

Иногда версию о наемничестве пытаются обосновать даже тем, что, мол, новгородцы не пустили Рюрика в свой город, поэтому он и разместился в Ладоге. Интересно, кто бы мог "не пустить" к себе вождя, бравшего Севилью, считавшуюся неприступной? По свидетельству западных хроникеров, никакие стены европейских и средиземноморских городов не спасали их от викингов — что уж говорить об укреплениях древнего Новгорода? А если бы потребовались дополнительные силы стоило лишь свистнуть, и вся пиратская Балтика оказалась бы к услугам Рюрика, Нет, выбор Ладоги был вполне сознательным. Многие исторические и археологические данные говорят в пользу того, что древняя Ладога по своему значению и размерам ничуть не уступала Новгороду. Большинство современных исследователей приходят к выводу, что как раз Ладога и была первой столицей этих земель, а перенесение центра торговли и управления в глубь материка, в Новгород — "новый город", произошло уже позже, в IX в., вероятнее всего, после вторжений викингов.

Кроме того, достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, как новый князь разместил свои силы. Ладога контролировала самое начало водного пути "из варяг в греки", в том числе перекрывала подступы к самому Новгороду по этому пути. Белоозеро запирало дорогу на Волгу, "в хазары". А из Изборска дружина могла контролировать водный путь через Чудское оз. и р. Великую, как и дороги с запада, из Эстонии. Таким образом Рюрик-обеспечил границы своего княжества, прикрыв возможные направления нежелательных проникновении с Балтики. Да и с психологическом точки зрения мог ли старый морской волк, столько лет бороздивший волны, сам не тяготеть к морю?

Интересная косвенная информация напрашивается из того факта, что к 864 г. под юрисдикцией Рюрика оказываются новые города, особенно Ростов и Муром. Это значит, что он круто изменил политику Новгородской Руси и начал активную борьбу с хазарами. Потому что Ока и Верхняя Волга входили в зону хазарских «интересов», а племена мурома (Муром) и меря (Ростов) были данниками каганата. Следы крупных варяжских поселений, относящиеся ко временам Рюрика, обнаружены археологами на Волге, под Ярославлем, и у Гнездова, недалеко от Смоленска. Скорее всего, здесь были размещены его гарнизоны и располагались базы для военных операций. Эту информацию подтверждает еврейский "Кембриджский аноним", перечисляющий государства и народы, с которыми воевала Хазария во второй половине IX века: Алания, Дербент, Зибух (черкесы), венгры и Ладога.

Но затем вспыхнуло восстание. Каковы же были его причины? Наверняка их соединилось несколько. Славяне-бодричи, хоть и были близкими родичами новгородцев, но жили в других условиях, и за 7 веков между ними должно было накопиться немало различий и в языке, и в религии, и в стереотипах поведения. А те из них, что пришли с Рюриком, вообще были изгнанниками, которые долгое время вращались в «интернациональной» среде викингов. И сама по себе дружина Рюрика тоже была разноплеменной, включая в себя значительную часть норманнов-норвежцев, которые, как указывалось выше, заняли при его правлении ключевые посты. То есть вместо «братьев-славян», каковых представляли себе и желали бы видеть большинство новгородцев, к ним пришло обычное войско балтийских головорезов, по сути ничем не отличающееся от тех варягов, которых удалось изгнать раньше.

Недовольство должно было усугубиться политическими причинами. Восточные славяне привыкли к вечевому правлению, диктовавшему волю князьям и наверняка особенно разгулявшемуся в период межвластия. Рюрик же стал вводить правление на манер западных королей, единоличное. И даже, возможно, еще более жесткое. Власть королей ограничивалась крупными феодалами, при них еще долго сохранялись всякие коллегиальные «тинги», "альтинги", «сеймы». Но Рюрик старому славянскому боярству был чужд, новое — из его дружинников — набрать силу еще не успело, а с вечем и прочей «коллегиальностью» мог ли считаться вождь, привыкший единовластно командовать на борту пиратского драккара? Все источники сходятся на том, что, несмотря на буйный нрав викингов, дисциплина в походах у них была железная. Отсюда понятно указание Никоновской летописи; "Того же лета оскорбишася новгородци, глаголюще: тако быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его".

Наверняка сказались и причины религиозного характера. Восточные славяне более полно и последовательно сумели сохранить устои древней ведической и митранстской религии. У прибалтийских вендов та же вера уже существенно отличалась, впитав элементы балтских и германских культов, где сложные доктрины и ритуалы начали подменяться актами примитивного идолопоклонства. Ну а варяжские дружины вообще исповедовали некий сборный конгломерат языческих верований, упрощенный до предела:

"ты мне — я тебе". Выше уже приводились фрагменты текстов "Велесовой Книги", подчеркивающей эти различия. Особенную неприязнь должен был вызвать вопрос о человеческих жертвоприношениях. Сейчас доказано, что до прихода варягов на Руси подобного обычая не существовало. Но у прибалтийских славян он был, хотя в жертву приносили, в основном, пленников. А уж викинги считали такие жертвоприношения самым простым и естественным способом отблагодарить своих суровых богов за удачу или испросить у них новых милостей. Известно, например, что даже принташий крещение знаменитый пират Хрольв, ставший герцогом Нормандии, перед смертью сделал крупные вклады в церковь, но одновременно приказал зарезать на алтаре сотню пленников, чтобы на всякий случай умилостивить и Одина. И на Русь практика человеческих жертвоприношений пришла именно с варягами. Об этом рассказывает и Лев Диакон, описывающий, как воины Святослава в Болгарии в полнолуние кололи пленных и женщин, а перед решающей битвой резали петухов и младенцев. А киевские летописи сообщают, что в особо торжественных и важных случаях приносились в жертву даже соплеменники, избираемые по жребию из отроков и девиц.

Поэтому не удивительно, что против Рюрика выступило жречество, тем более что роль волхвов в жизни общества была подорвана. При вечевом правлении они оказывали сильное влияние на настроение масс, а пришлые варяги вряд ли серьезно считались с их мнением. Они и с богами-то в своих походах привыкли общаться без посредничества жрецов, выполняя самостоятельно немудрящие ритуалы, главным распорядителем которых выступал все тот же предводитель. Кстати, не исключено, что как раз расшатывание древних религиозных устоев и начавшийся разброд в вопросах веры впоследствии облегчили победу христианства на Руси. Тем более что привычный образ доброго Дажьбога для восточных славян оказался ближе к Христу, чем к кровавым балтийским культам.

Наконец, можно назвать и еще одну вероятную причину восстания. Вряд ли хазары смирились с выходом из-под их влияния Оки и Верхней Волги и с угрозой дальнейших потерь славянских и финских подданных. Развитая сеть хазарских купцов (они же дипломаты и шпионы) должна была всеми средствами подогревать народное недовольство.

Однако Рюрик восстание подавил. "Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих уби новгородцев". И после этого посадил своих бояр-наместников в Белоозеро, Изборск, Ростов, Полоцк, Муром. Вероятно, как раз из этого факта Нестор, деликатно умолчавший о восстании, сделал вывод, что братья Рюрика, ранее правившие в Изборске и Белоозере, одновременно скончались. А ряд современных историков идут еще дальше и объясняют их синхронную смерть восстанием. Но Никоновская летопись говорит о восстании только новгородцев — о кривичах и веси в данном плане не упоминается. И если никаких братьев на самом деле не существовало, то логичнее предположить другой вариант: первые два года Рюрик пытался править на основе добровольного подчинения — как-никак, население края само призвало его. И лишь после восстания он принялся "закручивать гайки" и создавать жесткую административную систему, назначая в подвластные города своих наместников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.