Львиное Сердце

Львиное Сердце

…Осада крепости длилась уже почти два года. А ведь все так хорошо начиналось!.. 26 мая 1104-го, спустя пять лет после объявления Первого крестового похода, непокорный город пал к ногам новоиспеченного иерусалимского короля Болдуина I. И, как казалось, навсегда. Его величество незамедлительно занялся его укреплением. Возвели мощную двойную стену, выкопали широкий и глубокий ров. Порт был восстановлен, появился новый волнорез, на дальнем конце которого выросла защитная Башня Мух. Увы, все эти усилия оказались тщетны. Вскоре после хаттинского позора город был сдан султану Саладину, и все христианские жители покинули его…

Крестоносцы вновь осадили Акру в 1189 году – но на их пути встали мощные фортификационные укрепления, которые они сами же и построили. Осаду начал отпущенный из плена де Лузиньян – и пока он собирался с духом, чтобы начать решающий штурм, Саладин окружил крестоносный лагерь, в одночасье превратив осаждавших в осажденных. Их было около 300 тысяч человек – итальянцы, немцы, испанцы, шведы, англичане, французы… Ги де Лузиньян соперничал за верховенство с Конрадом Монферратским, Фридрих Швабский – с австрийским эрцгерцогом Леопольдом. Великие магистры обоих рыцарских орденов тоже не могли решить, кто из них более велик. Впрочем, с прибытием французского короля Филиппа-Августа разногласия угасли сами собой. В отличие от германцев, французы, избравшие морской путь, добрались до Акры практически без потерь. Увы, перемирие в стане латинян было недолгим – вскоре туда же явился новоиспеченный английский монарх – Ричард Львиное Сердце.

Ричард выступил в поход в июне 1190-го. Аскетизм, к которому призывал незабвенный Барбаросса, был явно не для него – по свидетельству современников, он за один день тратил столько, сколько другие короли за месяц. Флот взял курс на Восток из Марселя: 156 нефов, 24 гигантских бюссье, 39 галер. Арифметика проста – если верно, что один неф мог перевезти 500 человек с лошадьми и амуницией, стало быть, армия Ричарда насчитывала 10 тысяч человек. Зимние шторма задержали их до весны на Сицилии, где коротало время и войско Филиппа Августа, примерно равное английскому по численности. Чтобы не скучать, оба монарха решили поучаствовать в развернувшейся на острове войне за наследство почившего в бозе Вильгельма II. Не станем вдаваться в подробности этой тяжбы. Отметим лишь, что, когда король Англии овладел двумя крепостями, господствовавшими над Мессиной, и водрузил свое знамя в столице Сицилии, оно было тут же сорвано по приказанию Филиппа… О том, что когда-то эти правители «ели из одной тарелки и спали в одной постели» (по странному утверждению хрониста), было забыто навсегда…

Ричард Львиное Сердце

Филипп-Август отправился в Акру, не дожидаясь Ричарда. Последний же, выйдя из гавани Мессины почти следом за ним, неожиданно попал в бурю. Корабли разметало по волнам, и один из них вынесло к острову Кипр.

Cherchez la femme! На нем как раз плыли невеста Ричарда Беренгария и его сестра Джоанна. Разумеется, правитель острова Исаак Комнин, родственник византийской династии, не преминул захватить двух молодых леди в плен вместе со всей командой. На призыв Ричарда отпустить всех Исаак ответил насмешливым отказом. Что оставалось королю, в груди которого билось сердце льва? Только проучить греческого выскочку, к тому же заключившего союз с Саладином. Кипрские корабли давно нападали на суда, что шли с запада на восток, немало доблестных рыцарей попали в рабство… Как гласит хроника, Ричард воскликнул: «Вооружайтесь!» – и не прогадал. Помимо прекрасной Беренгарии, он завоевал на Кипре и неплохие трофеи – почти в каждой крепости, отбитой у греков, подземелья оказывались «полными сокровищ и запасов: горшков, котлов, серебряных мисок, золотых чаш и блюд, застежек, седел, драгоценных камней, полезных на случай болезни, алых шелковых тканей…». А, преследуя самого Исаака Комнина, крестоносцы захватили «прекрасную посуду, золотую и серебряную, которую император оставил в своей палатке, его панцирь и кровать, пурпуровые и шелковые ткани, коней и мулов, нагруженных точно на рынок, шлемы, панцири, мечи, брошенные греками, быков, коров, свиней, коз, овец и баранов, ягнят, кобылиц и славных жеребят, петухов и кур, каплунов, ослов, нагруженных изрядно вышитыми подушками, скакунов, которые были лучше наших усталых коней». Все это роскошество, как утверждает хронист, английский монарх жаждал «употребить на службу Богу и на освобождение его земли»…

Рассказывают, что, когда пала последняя крепость острова, и Комнин, «покинутый своими людьми», явился к Ричарду с белым флагом, он молил лишь об одном: чтобы из уважения к его сану его не заключали в железные цепи. Ричард поклялся – и специально изготовленные для бывшего владыки острова серебряные оковы сомкнулись на его запястьях…

12 мая 1191 года в завоеванном Лимассоле, в капелле Святого Георгия король Ричард I Плантагенет и принцесса Беренгария Наваррская обвенчались. А 5 июня Ричард, наконец, отплыл в Сирию. Надо сказать, что французский монарх не преминул тут же предъявить своему английскому коллеге претензии на часть завоеванного острова. Мол, договор, заключенный ими еще во время сборов в поход, гласит: все земли, которые они завоюют на Востоке, делятся поровну. Ричард парировал: «Договор касается только земель, которые будут отвоеваны у мусульман». Вспыхнувшие было разногласия не испортили торжественной встречи. «Когда его величество приблизился к берегу, можно было разглядеть французского короля с его баронами и бесчисленное множество людей, сошедшихся навстречу, – сообщает хронист. – Он спустился с корабля. Услышали бы вы тут, как звучали трубы в честь Ричарда несравненного, как радовался народ его прибытию!..»

Английским флотом командовал брат Робер де Саблуа. К этому моменту тамплиеры в очередной раз остались без великого магистра, и он, наскоро принеся обеты, встал во главе братства. Выслуге лет, необходимой для того, чтобы занять этот пост, Саблуа противопоставил авторитет отважного воина. История обычно умалчивает о том, что новоиспеченный монах оставил дома жену и двоих детей, – как и о том, что он был неплохим поэтом. Его стихотворная жалоба «Ныне воспеть…» сделала бы честь любому трубадуру:

Увы, я безрассудством был охвачен,

И горький путь мне ныне предназначен.

Но сердце вдруг охватывает страсть…

Не дай, не дай безумному пропасть!

Я словно воспаряю над землею…

Прекрасная! Я вновь пленен тобою.

Но к милосердью поздно мне взывать,

Я выбрал смерть. Ее и стану ждать…

В Акре Робер де Саблуа, несомненно, нашел не одну родственную душу. Стихи, слагавшиеся под стенами осажденной крепости, вдохновлялись не только войной с неверными – Прекрасных Дам в лагере крестоносцев было немало. Юная королева Беренгария, ее фрейлины – под их томными взорами для отважных рыцарей и «смерть была красна»…

Тогдашний городской епископ Жак де Витри тоже не чурался прекрасного. Правда, его коньком были анекдоты – странствуя по белу свету, он собрал их великое множество. И столько же, если не больше, сочинил сам – дабы украшать ими свои проповеди, которые всегда собирали огромное число слушателей. Епископ Акры любил сочинять для узкой аудитории – скажем, для студентов или монахов. Две проповеди прямо адресованы рыцарям, вызывавшим его неподдельное восхищение. Он до небес превозносит их роль по защите святой церкви: от сарацин – в Сирии, от мавров – в Испании, от язычников – в Пруссии, от схизматиков – в Греции и от еретиков – повсюду, где ступала нога человека… Вот скачет четверка библейских лошадей – прообраз рыцарских орденов. Гнедая – тамплиеры, белая – госпитальеры, вороная – тевтоны и пегая – прочие братства, коих немало развелось повсюду. «Вы движетесь вперед в военное время, вы возвращаетесь назад во время мира; двигаясь вперед делом, возвращаясь в созерцание; отправляясь на войну сражаться, мирно возвращаясь к молитве; вы рыцари в битве и монахи в своем жилище…»

Далее следуют назидания – о гордыне и похвальбе, о гневе и сладострастии, о лени и скупости… Не стоит подражать повадкам петухов на птичьем дворе, дерущихся из одной лишь неприязни друг к другу. Не надо копировать повадок ночной птицы – совы, которая радуется неудачам других… Пусть не родится в сердцах рыцарей презрения к тем, кто слабее силой или по рождению, – «ибо бахвальство проистекает от тщеславия… Не только победа, но и храбрость идет от Бога. Два гордеца не поскачут в одном седле». Помните? Два рыцаря на одном коне, первая печать ордена Храма, по Жаку де Витри, – символ не бедности, а подлинного братства.

«Чтобы не посмели вы прожить ни одного дня в таком состоянии, в котором вы не решились бы умереть». Нечто подобное мы уже слышали: «Жить надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» Автор одного из главных бестселлеров эпохи развитого социализма, несомненно, обладал стойкостью подлинного рыцаря. А братья о том, как закалялась сталь, знали не понаслышке. Сарацинские мечи разили наповал – и вот Жак де Витри рассказывает историю о рыцаре, который в день сражения говорит верному скакуну: «Мой конь, мой добрый товарищ, я провел много добрых дней, скача на твоей спине, но этот день превзойдет все другие, ибо сегодня ты понесешь меня в рай…» Или другой рассказ – о воинах, столь ревностно соблюдавших посты, что они буквально валились с ног от слабости. «Слыхал я, как рассказывали об одном из них, рыцаре очень благочестивом, но совершенно не доблестном, который свалился со своего коня при первом же ударе копья, получив его в стычке с язычниками. Один из его братьев посадил его вновь в седло, с великой опасностью для самого себя, и наш рыцарь бросился на сарацин, которые его снова выбили из седла. Тогда второй, два раза подняв его и спасши, сказал: „Сеньор Хлеб с Водой, отныне поберегитесь, ибо, если вы еще свалитесь, поднимать вас буду не я!“»

Сопровождая крестоносцев в походы, Витри – уже «не писатель, а читатель» – провел нескончаемое время за книгами, которые обнаруживал в частных библиотеках. «Священная история» Гийома Тирского вдохновила святого отца настолько, что он решил создать собственную историю Востока, поведав всему миру о милых его сердцу рыцарях.

«Их доброе имя и слава об их святости, – писал он, – подобны сосуду с благовониями, распространяющему сладчайшее благоухание по всему миру, и все святые братства будут помнить их битвы и славные победы над врагами Христовыми. Рыцари же из всех уголков земли, герцоги и князья, по их примеру сбросив мирские оковы, отказавшись от суетной жизни и плотских утех ради дела Христова, спешили присоединиться к ним и разделить их святой обет служения». Самые отчаянные храбрецы того времени изъявили желание сражаться под знаменами рыцарских орденов. Много светских рыцарей встало в ряды воинов-монахов с крестом на левой стороне груди…

Высокая поэзия лилась под Акрой рекой – но у войны, даже самой благородной, как известно, неженское лицо. Решающую атаку остановила страшная эпидемия, от которой стали каждый день умирать десятки человек. В хрониках очевидцев эта болезнь названа красивым именем «леонардия» – но на деле это, скорее всего, была банальная цинга. Больных лихорадило, у них выпадали зубы и волосы, «были в дурном состоянии губы и рот». Не обошла цинга и обоих королей. Ричард, заболевший одним из первых, даже не смог принять участие в штурме города, который все-таки состоялся. Судя по тому, что отмечали очевидцы, – скорее всего, король был даже рад неудаче, постигшей его пока еще здорового соперника. «Короли, как и их войско, раскололись надвое. Когда французский король задумывал нападение на город, это не нравилось английскому королю, а что угодно было последнему, неугодно первому. Раскол был так велик, что почти доходил до открытых схваток».

Для выработки общего плана действий, пришлось даже избрать «третейских судей» – по трое с каждой стороны. Принятое ими решение было весьма обтекаемым: когда один король «штурмовал, другой обязывался защищать лагерь».

К последнему штурму готовились со всей серьезностью. Денно и нощно возводились осадные машины. Одна из них, построенная на пожертвования рядовых крестоносцев, получила название «Божья праща». Хроника гласит: «…И машины тамплиеров сшибли головы не одному турку, как и башня госпитальеров, которая раздавала хорошие щелчки, очень нравившиеся всем». Машины метали огромные камни, которые валили с ног по десятку мусульман кряду. «Один из таких камней показали Саладину. То были могучие морские валуны. Их привез из Мессины английский король. Но сам он все еще был в постели и невеселый».

Английский король привез с собой и чудо осадной техники под названием Malvoisin – «злой сосед». Эта осадная башня была изготовлена заранее и сопровождала Ричарда в его походе в Святую землю. Целый дворец, хотя и довольно скромный, – говорят, он даже зимовал в нем на Сицилии. Казалось, еще немного – и Акра рухнет!.. Осажденные уж молили Саладина о помощи – удерживать город недоставало сил. Когда, в один из дней, рыцарь по имени Обри Клеман, сжав в руках древко знамени, добрался до последних ступеней осадной лестницы, крепость спасло только чудо. Не выдержав тяжести штурмующих, лестница обрушилась, а отважного знаменосца сарацины железными крючьями втащили в город…

Все это время Ричард вел тайные переговоры с Саладином. Начал их и Филипп. Узнав об этом, английский король пришел в такую ярость, что скомандовал начать штурм незамедлительно… И вот, 12 июля 1191 года, ровно шесть недель спустя после прибытия флота, английский и французский короли вместе с турецкими эмирами собрались в палатке великого магистра тамплиеров Робера де Саблуа. Именно там был заключен договор о сдаче Акры. Тяжелые ворота распахнулись перед крестоносцами. Герцог Австрии Леопольд V, войдя в город, поднял над ним немецкое знамя; Ричард, позабыв монаршую сдержанность, сорвал его знамя с древка и швырнул в ров. Кто знает, чем бы закончилась эта стычка, не встань между ними невозмутимые храмовники! Надо ли говорить о том, что в лице Леопольда он приобрел себе еще одного врага…

Поверженному Саладину ничего не оставалось, как только обратиться с просьбой об освобождении пленников. Замолвить словечко перед Ричардом Львиное Сердце он попросил магистра де Саблуа. Однако, памятуя о Хаттине, тот ответил загадочной фразой: «У вас слово и пощада, довольствуйтесь этим!» Судьба захваченного гарнизона осталась в руках Ричарда – и вот однажды, выстроив почти три тысячи пленных, он велел перебить всех. Утверждают, что в тот день на короля напал один из ужасных приступов бешеной ярости, которыми страдали еще его предки… Кто знает – может, именно тогда в многострадальную землю Акры были брошены зерна зла, противостоять которому спустя годы у христиан уже не хватит сил… Так когда-то знаменитый искатель золотого руна Язон посеял на вспаханном им поле драконьи зубы, каждое из которых обернулось в вооруженного воина. Одолеть несокрушимое войско древнегреческому герою помогла его возлюбленная Медея – увы, под Акрой подобной волшебницы не нашлось.

…Едва окончились зимние дожди, войско вновь выступило в поход. Тамплиеры не советовали Ричарду Львиное Сердце идти на Иерусалим. Единожды взяв город, его пришлось бы удерживать от орд неверных, а оборонительные сооружения не были достаточно хороши. Позже, на процессе по делу тамплиеров, эту вполне трезвую оценку ситуации возведут в ранг трусости. «…Когда крестоносцы горько сетовали на жару и холод, на грязь и пыль, тамплиеры и госпитальеры, стиснув зубы, заменяли сторожевых псов. Когда французы или англичане с ностальгией говорили о возвращении на Запад к своим очагам, женам и детям, рыцари-монахи умолкали. Единственным местом, связующим их всех, был Святой Град. Но когда Роберт де Сабле посоветовал Ричарду взять Аскалон и Дарум, прежде чем рисковать наступлением на Иерусалим, его осторожность расценили как новое доказательство „предательства тамплиеров“…» – ну вправе ли мы упрекнуть писательницу Марион Мелвиль в излишней симпатии к этим самым рыцарям-монахам! Кстати, и король прислушался к их мнению, приняв решение «на деле придерживать крестоносцев, дабы их желание освободить Святой Град не было выполнено…»

Из Акры Ричард отправился к Аскалону. Саладин приказал разрушить город, ибо его гарнизон отказывался обороняться, опасаясь участи, постигшей гарнизон Акры. Именно султану приписывает хронист Амбруаз поэтические строки:

Удаляемся к Аскалону.

Более не в силах сражаться.

Разрушьте город Газу —

Пусть будет развален он как вековой лес,

Но оставьте Дарум,

Через который смогут пройти мои люди…

Разрушьте Бланш Гард,

Который мы не можем больше охранять…

Разрушьте Сен-Жорж и Раму,

Большой город, который был нашим,

Бельмон в горной вышине,

Торон, Шато Арно,

Бовуар и Мирабель —

Все, кроме Крака и Иерусалима…

…Почти полвека назад франки под предводительством короля Иерусалима Болдуина III уже двигались на Аскалон – город Астарты, финикийской богини любви… Когда-то сюда, убив 30 филистимлян, ушел из Тимнафа Самсон. Здесь, среди кипарисов и гранатовых деревьев, родился будущий царь Ирод. Пророки разных лет неоднократно предсказывали городу печальную участь – и не ошиблись. Горлицы, спутницы Астарты, и доселе оглашают своим воркованием дикие сады в песчаных впадинах крепостных развалин…

Болдуин долго готовился к походу. Южнее Аскалона по его приказу возвели замок Газа. «…Они взяли часть этой земли, заложили там фундаменты и возвели тяжелые и крепкие башни, высокие и толстые стены, отвесные и глубокие рвы; превосходно был построен сей замок, и всё это – по общему совету тамплиеров, ибо тогда в этом ордене доставало братьев, бывших добрыми рыцарями и достойными мужами. И заполучив его, они прекрасно охраняли замок. Много неприятностей доставили они оттуда жителям Аскалона…»

Египетский город оказался в кольце оборонительных укреплений христиан. Он тоже являл собой крепость – непробиваемое кольцо стен, за которыми жили одни лишь воины.

Армия крестоносцев выступила весной. Во главе ее шел патриарх Фульхерий, зажав в руках древо Животворящего Креста, – тогда он еще был с крестоносцами… Пять месяцев длилась осада Аскалона, когда на помощь к египтянам явились 70 новых кораблей. Жестокая морская битва фактически уничтожила истощенный долгими баталиями флот франков.

Но, видимо, само небо было в тот год на стороне рыцарей. Для атак на город ими была изготовлена огромная подвижная башня, больше похожая на крепость. Желая уничтожить опасную помеху, египтяне набросали вокруг нее огромное количество дров, облили маслом, обложили серой и подожгли. О, чудо – ветер, дувший с востока, развернул пламя и понес на город! Пожар, длившийся день и ночь, раскалил каменные стены – и на рассвете они разрушились в прах.

«…Великий шум произвело сие разрушение, такой, что подскочило все войско, и все бросились к оружию, чтобы войти в город через этот пролом в стене. Но великий магистр Ордена Храма, Бернар де Тремеле, со своими тамплиерами намного опередил других и оказался у этого пролома, дабы никто, кроме его братьев, туда не вошел. А поступил он так, чтобы захватить побольше добычи в городе. Ибо обычай сей тогда был распространен в Заморской земле, чтобы придать отваги смелым действиям из-за вожделения: когда крепость бралась силой, каждый вступающий в нее мог получить для себя и своих наследников все, что он захватит у врага. Но в городе Аскалоне было столько ценностей и прочей добычи, что все, кто был снаружи, если бы им удалось, могли бы обогатиться сообразно тому, кем был каждый. Случается много раз, что дела, начатые с дурными намерениями, не приводят к доброму концу, и сие было здесь хорошо доказано. Ибо в город проникло 40 тамплиеров, а прочие обороняли брешь в стене, за ними никто не последовал. Турки, которые поначалу были ошеломлены, увидели, что за теми, кто был внутри, никто не идет. Итак, они воспряли духом и бросились на них со всех сторон. Тамплиеры, которых была лишь горстка, не смогли защититься и, таким образом, были перебиты. Когда турки, которые уже отчаялись, услыхали об этом деле, они осмелели и приободрились из-за этого происшествия; тогда они стали сбегаться все вместе к узкому проходу в стене и защищать вход. Они поспешно подтащили к пролому большие балки и брусья всех пород дерева, которых у них было достаточно; таким образом, вскоре проход в стене был так хорошо заделан, что никто не мог туда войти… Потом они схватили тех тамплиеров, которых убили, и повесили их всех на веревках на стенах пред войском.

Франки пали духом и начали подумывать о том, чтобы прекратить осаду города. Но патриарх Фульхерий и епископы посоветовали войску вступить вновь в битву, и их мнение было уважено. На другой день битва возобновилась и длилась весь день, обе стороны действовали с большим оживлением, но потери мусульман оказались значительнее. Предложено было перемирие для погребения убитых. Во время перемирия жители Аскалона приняли решение сдать город христианам и выбрали послов к иерусалимскому королю. Когда послы сообщили вождям латинян о желании сдать им город, те, уже потерявшие надежду на овладение Аскалоном, с радостью согласились на условия мусульман. Жителям Аскалона дано было три дня, чтобы выселиться оттуда со всем своим имуществом, но они не дождались и третьего дня…»

Франки, считавшие взятие города истинным чудом, 19 августа священной процессией вошли в Аскалон.

А рассказ о героической гибели 40 тамплиеров еще долго передавался из уст в уста, как когда-то история подвига 300 спартанцев…

…И вот Аскалон снова в руках неверных. Всеми силами Саладин пытался преградить крестоносцам путь, и марш-бросок превратился в беспрерывную 11-дневную битву. Ричард в окружении личной гвардии тамплиеров рубился на переднем крае. А по ночам храмовники, знающие эти места вдоль и поперек (с незапамятных времен они охраняли здешние дороги), отправлялись за провизией и фуражом. Они прочесывали окрестности и возвращались на заре, гоня перед собою быков и овец. Во время одной из таких вылазок их окружил отряд из 400 мусульманских всадников. Ричард Львиное Сердце послал графа Лестерского с отборными английскими рыцарями им на помощь. Но силы врага были столь велики, что неминуемо погибли бы все, не подоспей сам Ричард со своим знаменитым боевым топором.

…В широкой долине возле Рамлы Саладин делает последнюю отчаянную попытку, которой суждено воплотиться в одну из величайших битв века. Жоффруа де Венсоф пишет:

«Со всех сторон, сколько мог охватить взор, от морского побережья до гор, ничего не было видно, кроме леса копий, среди которых развевались бесчисленные знамена. Лютые бедуины, сыны пустыни, на своих быстрых арабских скакунах молниеносно пересекли широкую равнину, и в воздухе стало темно от их дротиков и копий. Свирепые и жестокие, устрашающего вида, с кожей чернее сажи, они старались быстрым движением и постоянными атаками нарушить строй христианских воинов. Бедуины кидались в атаку со страшными воплями и криками, которые, вместе с оглушительным звуком труб, горнов, цимбал и бронзовых литавр создавали шум, потрясавший всю равнину и способный заглушить даже громы небесные.

Бой начался на левом крыле госпитальеров, и христиане главным образом были обязаны своей победой доблестному королю Ричарду. Хотя войска Саладина были смяты, он остался на равнине, не спуская своих знамен, и звук его литавр не умолк; он собрал свою армию, отступил к Рамле и приготовился защищать дорогу, ведущую на Иерусалим. Тамплиеры и госпитальеры, когда битва закончилась, отправились на поиски Жака д’Авена, одного из храбрейших рыцарей Ричарда, чье мертвое тело они на копьях принесли в лагерь под горестный плач и причитания своих соратников».

После Аскалона настала очередь Дарона, который упомянул султан в своем поэтическом опусе. Гарнизон расположенной неподалеку крепости Фигье, в ужасе перед подходом христиан, подорвал стены при помощи «греческого огня». Не успели рыцари отпраздновать победу, как к Ричарду явились несколько сирийцев и предупредили, что из Египта в Иерусалим движется богатый караван. Тем же вечером из лагеря англичан выступил отборный отряд. На заре две тысячи сарацин были сметены внезапным ударом – а те, кто остался в живых, разбежались «как зайцы, которых преследуют собаки». Король вернулся в лагерь с богатой добычей – почти пять тысяч верблюдов, а лошадей, ослов и мулов вообще без числа! И животных, и то, что было на них навьючено, разделили поровну – между теми, кто участвовал в вылазке, и теми, кто оставался в лагере.

Вот как описывает окончание кампании Жозе Мишо.

«В конечном итоге, несмотря на упорное сопротивление Гуго III Капета, совет рыцарей и баронов решил вернуться к морскому берегу. Ричард предложил Салах ад-дину прекратить вражду между франками и мусульманами, сделав приморское королевство вассальным султану; предполагалось, что христианские отряды нового иерусалимского короля станут нести феодальную службу для мусульманского государя, а сам Иерусалим останется открыт для обеих сторон. Но Салах ад-Дин хотел, чтобы ему оставили филистийские крепости, угрожавшие торговым путям из Багдада в Сирию. Ричард отказался, и война возобновилась. Король Англии направился к Бейруту, когда армия Салах ад-дина, усиленная войсками Алеппо, Месопотамии и Египта, атаковала Яффу. Султан уже захватил нижний город и вел с патриархом Раулем, преемником Ираклия, переговоры о капитуляции цитадели, когда появился флот Ричарда: король во главе войска стремительно высадился на берег и опрокинул армию осаждавших. Оправившись от удара, мусульмане попытались ночью напасть на лагерь франков: спешно разбуженный, Ричард сумел организовать отпор, выстроив из пехоты шеренгу, ощетинившуюся копьями, и после того, как его арбалетчики засыпали стрелами мусульман, разбил их кавалерийским ударом».

Кстати, именно под Яффой Ричард едва не попал в руки неверных. Его выручил преданный рыцарь по имени Вильгельм де Пратель, выдавший себя за короля. Позже, чтобы вызволить своего спасителя из плена, его величество не пожалеет в обмен на него 10 эмиров, захваченных крестоносцами… Это произойдет, когда между королем, именем которого палестинские матери пугали своих детей, и султаном будет заключен мир – ровно на три года и три месяца. О Святом Кресте, ради возвращения которого многие рыцари шли на смерть, в договоре не упоминалось. Ги де Лузиньян получил королевство Кипрское, отвоеванное Ричардом. Палестина перешла Генриху, графу Шампани. Христиане отстояли право посещать Иерусалим как паломники. Им отходили Тир, Акра и Яффа, а также все побережье между ними. Но укрепления Аскалона, по требованию Саладина, должны быть разрушены – как предсказывали древние пророки…

Ричард Львиное Сердце так и не поклонился Гробу Господню. Зато многие из крестоносцев, прежде чем отправиться в Европу, сделали это. Безоружными вошли они в Иерусалим и обошли святыни, «полные жалости», – как пишет участник этого священного действа. «Мы целовали пещеру, где взят был воинами Христос, и плакали мы горькими слезами, потому что там расположились стойла и кони слуг диавольских, которые оскверняли святые места и грозили паломникам. И ушли мы из Иерусалима и вернулись в Акру…»

Именно Акра да несколько небольших приморских городов, расположившихся на узкой полоске суши вдоль восточного побережья, и составляли владения крестоносцев в Святой земле после Третьего крестового похода. Но главный его итог был в другом. Вездесущие историки подсчитали, что из следующих 100 лет 80 были мирными. Ни наследники Саладина, ни рыцари больше не рвались в бой – и эта передышка была необходима всем, как глоток воды посреди палящего зноя пустыни…

Но пока… Пока рыцари торжествуют победу. Иоанниты в честь святого Иоанна Крестителя переименовывают отвоеванный город в Сент-Жан д’Акр. С потерей Иерусалима он становится столицей Королевства крестоносцев в Святой земле. В его порту с утра до ночи кипит жизнь. Корабли уносят с латинского Востока в христианскую Европу диковинные товары – хронист Матвей Парижский писал, что прибыль, которую получал правитель Заморья от этих торговых сделок, составляла 50 тысяч фунтов серебра в год, что превышало доходы короля Англии. Назад корабли везли страждущих послужить святому делу защиты Гроба Господня. Скоро Акра превратилась в огромный 40-тысячный город. Чтобы разместить всех желающих, в его северной части возник новый жилой квартал – Монмазар. Столицу окружали неприступные 10-метровые стены из пиленого песчаника, усиленные контрэскарпами – отвесными откосами, которые невозможно преодолеть. Перед стенами плескался 13-метровый ров. Широкие улицы – почти проспекты – были защищены крышами. Здания в городе напоминали современные кондоминиумы – жилые помещения, внутренние дворы, магазины, «подсобные» помещения. Жаль, в те времена не принято было давать жилым комплексам громких названий – чего стоили бы «Жемчужина пустыни» или «Квартал Святого Грааля»…

Весь город был поделен между крупнейшими рыцарскими орденами – госпитальерами, тамплиерами, тевтонцами. Каждый квартал – отдельная цитадель. Мощные укрепления укрывали замок иерусалимских королей. Неподалеку от гавани шумели торговые кварталы-коммуны Венеции и Пизы – рынки со складами и магазинами, богатые купеческие дома. Повсюду множество церквей, приютов, больниц. Самая знаменитая из них принадлежала братьям-госпитальерам – огромное подземелье площадью 45 на 30 м. Восьмиметровый потолок поддерживали три ряда пятиугольных колонн. Над этим «колонным залом» высился четырехэтажный замок крестоносцев, который так любили изображать рисовальщики того времени.

Резиденция госпитальеров располагалась в северной части города. Здания размещались вокруг внутреннего двора площадью больше квадратного километра. В углу двора соорудили каменный колодец – жара здесь стояла такая, что в первую очередь необходимо было заботиться о воде. Обширная сеть дренажных каналов собирала дождевую воду в главный коллектор – что-что, а смерть от жажды рыцарям точно не грозила. Как, впрочем, и от голода – гигантская фабрика-кухня располагалась к югу от внутреннего двора. 10-метровый купол, пронизанный дымоходами, поддерживали три круглых столба по 3 м в диаметре. Судя по всему, это место было для братьев почти культовым – иначе откуда на каменных стенах появились геральдические лилии, символ французского королевского семейства?

Неподалеку от кухни – знаменитая аль-Бостана, подземная церковь ордена с символической гробницей Святого Иоанна. Здесь рыцари молились. А жили они к северу от двора – в анфиладе подземелий, известных как Залы Рыцарей. Здесь же находился двухэтажный туалет на 60 кабинок. Канализационная сеть соединяла его с центральным коллектором города.

От этого же коллектора отходил и так называемый «подземный ход тамплиеров». Теперь в него предприимчивые израильские турфирмы водят доверчивых экскурсантов. Вот как описывает эту достопримечательность один из израильских путеводителей.

«…Нижняя часть тоннеля выдолблена в скале, верхняя же часть построена из обтёсанных камней, а над ней свод полукруглой формы. Тоннель ведёт от крепости Тамплиеров на западе до городского порта на востоке, проходя через Пизанский квартал. Общая протяжённость тоннеля составляет 350 м. Тоннель являлся стратегическим подземным переходом, соединяющим замок с портом. Тоннель освещен тусклым светом ламп, которые находятся в воде под дощатым полом. Тишина, шум воды и общий вид тоннеля вводят в атмосферу того времени. Кстати, посреди тоннеля видно его раздвоение, а также верхний этаж, что наводит на предположение, что тоннель под городом не один. Тоннель был обнаружен совершенно случайно в 1994 году. Жалоба женщины, проживавшей над тоннелем, относительно закупорки канализации привела проверяющих к системе подземных тоннелей в квартале тамплиеров…»

Впрочем, и будучи канализационным тоннелем, этот подземный ход – настоящее произведение средневековой инженерной мысли. Как, впрочем, и весь квартал тамплиеров, который располагался в юго-западной части города. Вот что пишет неизвестный рыцарь, живший в те годы в Акре:

«Обитель Храма в Акре была хорошо укреплена, окружена прочными стенами и башнями. Ее территория делилась на три части, в первой и главной из них располагались дворец великого магистра, церковь и жилища рыцарей; вторая, именовавшаяся Бургом, включала кельи братьев-служителей; третья, Кетл-Маркет (рынок скота), отводилась для должностных лиц, в чьи обязанности входило обеспечивать всем необходимым орден и его войско.

…Крепость Тамплиеров была самым укреплённым сооружением в городе и большей своей частью граничила с прибрежной морской полосой. Вход в крепость был защищён двумя мощными башнями, толщина стен которых составляла 28 футов. По обе стороны от башен были выстроены две менее крупные башни, на вершине каждой стоял позолоченный лев размером с быка…»

* * *

Сам Ричард навсегда покинул Святую землю. Но перед этим, как пишет хроника «…прибыл он к магистру Ордена Храма и сказал ему: „Сир магистр, я хорошо знаю, что меня не любят, и, переплыв море, как бы не попасть мне туда, где меня могут убить или взять в плен. Посему я прошу вас повелеть вашим братьям-рыцарям и сержантам, которые поплывут со мной на моем корабле, приготовиться, чтобы, когда я прибуду, они бы меня проводили, как если бы я был тамплиером, до моей страны“. Магистр ответил: „Охотно“. Он велел тайно подготовить своих людей и посадил их на галеру. Король распрощался с графом Генрихом, тамплиерами и баронами Святой земли и взошел на свой корабль. В час вечерни он перешел на галеру тамплиеров… и одни поплыли своим путем, а другие – своим…»

Увы, путь английского короля опять оказался не гладок. Он, как когда-то под Кипром, снова попал в бурю – и был выброшен аккурат на земли Леопольда Австрийского, знамя которого собственной рукой скинул на землю в захваченной Акре. Герцог оказался злопамятен – и 21 декабря 1192 года в маленькой деревушке близ Вены люди герцога Австрийского, захватив короля спящим, заточили его в один из неприступных замков на Дунае.

Говорят, и в тюрьме он чувствовал себя вполне по-королевски: охотился, читал и даже слагал стихи, большинство из которых до нас, к сожалению, не дошло… А в день выхода на свободу – за огромный выкуп – «он отправил гонца в Сирию к Анри Шампанскому и другим христианским князьям, возвещая им о свершившемся и обещая, что, как только Бог даст ему отомстить за обиды и утвердить мир, он явится на помощь Святой земле…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.