Глава шестая. Эти четверо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава шестая.

Эти четверо

1. Майерлинг

Именно так назывался охотничий домик под Веной, где 30 января 1889 г. произошло…

Собственно говоря, мы до сегодняшнего дня не можем точно ответить, что же там произошло. И, кажется, никогда не узнаем. Это одна из тех исторических загадок, что никогда не будет разгадана до конца. Что не возбраняет строить гипотезы и выдвигать версии…

Утром этого дня в доме раздались выстрелы и перепуганные слуги нашли в спальне два трупа: наследника австро-венгерского престола кронпринца Рудольфа (тридцать один год, единственный сын) и его любовницы, баронессы Марии Вечера (семнадцать лет, возможно беременна). Рудольф предсмертные письма оставил. Баронесса вроде бы нет. Судя по обстоятельствам, наследник престола сначала застрелил девушку, потом застрелился сам…

Дело вроде бы выглядело ясным: молодой эрцгерцог был человеком нервным, впечатлительным, пьющим, с расстроенной психикой, пристрастием к морфию. Депрессия, сложные отношения с женой и любовницей — вот любовники и решили в стиле эпохи покончить с собой, поняв наконец, что супруга наследника не даст ему развода, и им никогда не быть вместе…

Это - то, что лежит на поверхности. Так сказать, вершина айсберга. Но под темной водой еще немало всякого…

Начнем с того, что Рудольф довольно долго поддерживал тесные отношения с австрийскими либералами - слишком долгие и тесные, чтобы это сошло за простое хобби скучающего принца. К славянам он никакой любви не питал - но еще больше не любил Германию. Форменным образом ненавидел. И был ярым противником наметившегося тесного союза двух монархий.

У него самого были какие-то другие планы. Какие именно, так и осталось неизвестным. Другие, и все тут. Совершенно не предусматривавшие дружбы с Германией в каком бы то ни было виде.

Зато известно, что, будучи с женой в Константинополе, он ей сказал загадочные слова: «Здесь будет наша империя». Примерно так. О чем шла речь, никто сегодня не в состоянии внятно объяснить.

Предсмертные письма изобилуют опять-таки предельно загадочными местами. Например, что только смерть может спасти «его доброе имя». Такое, согласитесь, пишут, когда человек кем-то или чем-то принужден шарахнуть себе в висок.

Другие строчки еще более загадочны: «Однажды, когда папа закроет глаза, в Австрии станет очень неуютно. Я слишком хорошо знаю, что произойдет, и советую вам после этого уехать».

И это еще цветочки…

Кайзер Вильгельм терпеть Рудольфа не мог и за несколько месяцев до выстрелов в Майерлинге Рудольф, когда кайзер заехал к венценосному соседу поохотиться… подробно разрабатывает в одном из писем идею «элегантно обставленного несчастного случая на охоте». «Несчастный случай», как легко догадаться, должен приключиться с Вильгельмом. Чтобы европейская история, уже без Вильгельма, повернула ход в новом и более благоприятном направлении. По мнению современных исследователей, письмо написано достаточно серьезно, и как-то не напоминает шутку…

Интересные дела, не правда ли?

Особенно если учесть, что, по воспоминаниями современников, Рудольфа чертовски интересовали итоги выборов во Франции - где к власти мог прийти генерал Буланже, о котором только дебилы не знали, что он намерен устроить переворот, ввести нечто вроде личной диктатуры и немедленно начать войну с Германией.

Потом, после выстрелов в Майерлинге, будут даже втихомолку говорить о замышлявшемся наследником перевороте. Никаких точных доказательств нет, но слухи ходили упорные и долгие. Достоверно известно, по крайней мере, что Рудольф представлял отцу некие достаточно проработанные «проекты национальной обороны», опять-таки решительно расходившиеся с курсом на австро-германскую дружбу…

А главное, вокруг самого Майерлинга немало тайн. По округе опять-таки слишком долго и слишком упорно кружили слухи о загадочных незнакомцах, болтавшихся возле Майерлинга перед случившимся. Достоверных свидетельств того, что же все-таки в охотничьем домике происходило непосредственно перед трагедией, не существует. Камердинер наследника Лошек столько раз менял показания, что верить ему перестали уже тогда. Сначала он говорил, что не слышал выстрелов вообще. Потом стал уверять, будто все же слышал два подряд. Бросился в дом, но, увидев, что дверь спальни заперта, еще час ничего не предпринимал. Вообще-то это уже само по себе странно, но главное, врачи установили, что юная баронесса умерла несколькими часами позже Рудольфа, а выстрелов сделано всего два, так что «подряд» прозвучать они никак не могли…

Мрак совершеннейший! Револьвер загадочным образом исчез вскоре после событий в недрах «соответствующих органов» - а заодно в книге рецептов придворной аптеки кто-то (кто-то из своих, имеющих доступ!) вырвал все страницы, касающиеся Рудольфа, и вклеил на их место другие, несомненно содержащие список лекарств, полученных наследником, не имеющий ничего общего с реальностью.

Но самое интересное начинается гораздо позже. Тогда, в 1889-м, историю постарались замять быстро и решительно: о баронессе не упоминали вообще, будто ее и не бывало, смерть наследника сначала официально объясняют сердечным приступом, но уже через сутки объявляют все же о самоубийстве, совершенным «под влиянием минутного умопомрачения». И делают всё, чтобы все, абсолютно все забыли не только об этой истории, но и о самом Рудольфе - будто и не жил…

Проходят годы, десятилетия. Давным-давно не существует и Австро-Венгерской империи, и охотничьего домика Майерлинг, сразу же после трагедии перестроенного и отданного под женский монастырь…

1938 год. Гитлеровские войска входят в Австрию, присоединяя ее к рейху. И в институте патологии при венском Университете объявляется эсесовец Иозеф Фитцхум, штандартенфюрер из Главного управления СД, только что назначенный заместителем начальника полиции Вены. И требует немедленно отыскать для него протокол вскрытия Рудольфа. Сотрудники института в совершеннейшей растерянности - они про эти бумаги уже и забыли, в жизни в руках не держали, даже не знают, где они могут валяться…

Штандартенфюрер настаивает. После долгих поисков документы все же находят где-то в дальних уголках подвала, где они валяются под толстенным слоем пыли чуть ли не пятьдесят лет. И немец их увозит в Берлин.

В 1941 г. в Аугсбурге в богадельне умирает нищая старушка, когда-то в другой жизни, блиставшая при венском дворе. Это - графиня Лариш-Валлерзее, личность в свое время известная одна из тех пронырливых кумушек, что обычно посвящены во все мыслимые секреты, между прочим, родственница Рудольфа. В свое время, вскоре после его смерти, графиня выпустила обширные мемуары, больше похожие на дешевый авантюрный роман. Решительно все тогда же признали их неприкрытой туфтой. Но десятилетия спустя, незадолго до смерти, графиня решила написать другие мемуары, уже настоящие. Как оно все было на самом деле, и что она об этом знает - а знала она, все историки сходятся, ох как немало…

Старушка успела поставить последнюю точку и завещала рукопись одному из служителей богадельни, который к ней относился особенно заботливо: мол, озолотишься, сынок, если грамотно продашь издателям…

Так вот, едва старушка умерла, а наследник не успел еще полистать мемуары, в богадельне объявился эсесовский чин по фамилии Фитцхум. Никаких совпадений, это тот же самый. И отбирает рукопись у растерянного санитара…

Знаете, что самое интересное? Я проверил по справочникам: в то время Иозеф Фитцхум уже не имел никакого отношения ни к полиции, ни к главному управлению СД. Занимал чисто строевую должность командира батальона одного из полков войск СС. И тем не менее именно он выполняет несвойственные простому комбату функции. Полное впечатление, что, несмотря на все перемещения по службе, он продолжал курировать именно это дело…

Но главное - а что за дело, собственно? Почему руководство СД (ведь не по собственной же инициативе Фитцхум собирал относящиеся к смерти Рудольфа документы!?) даже сорок девять лет спустя охотилось за бумагами, имевшими прямое отношение к смерти эрцгерцога? О котором никто уже, собственно, и не помнил? Что в них было такого интересного… или опасного для Германии даже по прошествии полусотни лет?

Увы, не похоже, что мы когда-нибудь найдем ответ и на эти вопросы. И протокол вскрытия, и мемуары графини, попав в Берлин, исчезли бесследно и до сего времени никогда не всплыли. Быть может, погибли при бомбежках Берлина, а то и лежат до сих пор среди загадочного содержимого загадочных «кладов нацистов» — которые не все еще разысканы…

Но что же там все-таки было, в этих бумагах, заставлявшее нервничать чинов СД и через полсотни лет - хотя они, собственно, не имели к трагедии в Майерлинге никакого отношения, как и весь Третий рейх?

В чистое любопытство я нисколечко не верю, я не романтик…

Тогда?

Быть может, все-таки некие недвусмысленные доказательства того, что это все же было убийство? Или, по крайней мере, принуждение к самоубийству? Провернутое как раз германскими тайными агентами, поскольку замыслы и планы Рудольфа решительным образом противоречили замыслам и планам германских «ястребов»?

Я не знаю. И никто не знает. Но история крайне темная. И есть все же некоторые основания думать, что впервые появился след, отпечаток когтистой лапы «ястреба».

А вот вторично - теперь я в этом совершенно уверен - другие «ястребы», из другой стаи отметились в древнем городе Киеве, двадцать два года спустя после смерти незадачливого эрцгерцога Рудольфа. Когда вместе с императором туда прибыл премьер-министр Столыпин…

2. Молодой человек во фраке

Там, в Киеве, Столыпин и был убит 1 сентября 1911 г. в городском театре, на глазах многочисленной публики и самого императора. Давали спектакль «Сказка о царе Салтане». Началось второе действие. О том, что произошло потом, остались подробные воспоминания тогдашнего киевского губернатора Л. Ф. Гирса: «Простившись с министром, я медленно пошел по левому проходу к своему креслу, смотря на стоявшую передо мной фигуру П. А. Столыпина. Я был на линии 6-го или 7-го ряда, когда меня опередил высокий человек в штатском фраке. На линии второго ряда он внезапно остановился. В то же время в его протянутой руке блеснул револьвер, и я услышал два коротких сухих выстрела… В театре громко говорили, и выстрелы слыхали немногие, но когда в зале раздались крики, все взоры устремились на П. А. Столыпина и на несколько секунд все замолкло. П. А. как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны, под грудной клеткой, уже заливался кровью…»

Дальнейшее нет смысла описывать детально. Слишком много написано о личности убийцы, поэтому можно вкратце: стрелявший - Дмитрий Григорьевич Богров, сын киевского адвоката не из самых бедных (один его киевский дом стоит 400 000 рублей). Богрова иные исследователи упорно именуют «Мордка» или «Мордехай», что с истиной несколько не согласуется: поскольку он был хотя и евреем, но крещеным, с момента приобщения к христианству никаким таким Мордехаем уже не был.

Зато был давним сотрудником Киевского охранного отделения. Освещал анархистов-коммунистов (была такая разновидность революционной фауны), народу за решетку упрятал немало и безусловно был среди «источников» фигурой немаловажной: получал в месяц от ста до ста пятидесяти рублей, да вдобавок «премиальные» - рублей тридцать сорок. По тем временам - очень приличный заработок, превышавший ежемесячное жалованье пехотного капитана.

С какого перепугу агенту охранного понадобилось стрелять в премьера, как он вообще попал в строжайше охраняемый театр, и кто его туда пустил? История интереснейшая - и до сих пор таящая немало загадок и темных мест…

Общее руководство охраной высокопоставленных гостей, царя и Столыпина, осуществлял товарищ министра внутренних дел, начальник Департамента полиции и командир отдельного корпуса жандармов генерал Курлов. Деталями ведали его подчиненные: заведующий Киевским охранным отделением подполковник Кулябко и его шурин, начальник дворцовой охраны полковник Спиридович.

Согласно последующим объяснениям двух нижестоящих Кулябко и Спиридовича, история выглядела так. К Кулябко явился взволнованный Богров и сообщил, что в Киев нагрянула группа опасных и злобных террористов, намеренных покуситься на Столыпина и министра просвещения Кассо. Естественно, спецслужбы взвились. Поскольку единственным, кто знал об их перемещениях, оказался Богров (к которому бомбисты, не подозревая о его службе в охранном, запросто приходили на квартиру), Богрову быстренько выдали один из предназначенных для тайных билет в театр. Дальше начинается откровенная путаница. По одной версии, Богров должен был опознать заявившихся в театр террористов. По второй оперативно доносить Кулябко об их перемещениях и планах. Кстати, самому Столыпину моментально донесли о прибывших по его душу злодеях, и он был в курсе…

Таким вот образом Богров и оказался в театре с помощью сказочки о террористах. И выстрелил в Столыпина - хоть в этом факте сомнений нет.

А вот что касается многого другого - сомнений, подозрений и версий возникает множество.

Первый вопрос: с какого, собственно, перепугу вполне благополучный молодой человек, никоим образом не упертый революционер, вдруг взял да и шарахнул в премьера?

Сначала на допросах Богров заявил, что совершил теракт исключительно «по идейным соображениям». На правду это нисколечко не похоже: прежде всего оттого, что Богров на «идейного» не тянул. В меру циничен, в меру корыстолюбив - в агенты завербовался исключительно ради денег на красивую жизнь. Ни капли в нем не было от жертвенности…

Должно быть, то же самое пришло в голову следователям, уже достаточно осведомленным об этой персоне. И Богров резко изменил показания: теперь он не ради идеи пошел на такое - его, изволите ли видеть, вынудили. 16 августа к нему на квартиру неожиданно явился некто по кличке «Степа», из тех самых анархистов-коммунистов, и…

«„Степа“ заявил мне, что моя провокация безусловно и окончательно установлена… мне в ближайшем будущем угрожает смерть, реабилитировать себя я могу одним способом, а именно - путем совершения какого-либо террористического акта, причем намекал мне, что наиболее желательным актом является убийство начальника охранного отделения Н. Н. Кулябко, но что во время торжеств в августе я имею богатый выбор… Буду ли я стрелять в Столыпина или в кого-либо другого, я не знал, но окончательно остановился на Столыпине уже в театре, ибо, с одной стороны, он был одним из немногих лиц, которых я раньше знал, отчасти же потому, что на нем было сосредоточено общее внимание публики».

Вообще-то подобные случаи известны когда разоблаченного агента заставляли «во искупление» убить какого-нибудь жандармского чина. Однако тут далеко не все просто…

Начнем с того, что существование грозного «Степы», собственно говоря, ничем не подтверждено, о нем знали исключительно со слов Богрова. Да и выглядит «Степа» как-то придурковато: зная, что в Киев прибыли великолепные мишени вроде царя и премьера, он почему-то сосредоточивается на ничтожной по сравнению с ними фигуре подполковника Кулябко.

Кстати, шлепнуть Кулябко Богрову было проще простого, не устраивая спектакль в театре как-никак до приезда высоких гостей (о котором уже 16-го должен был прекрасно знать «Степа»), сто раз можно было встретиться с Кулябко где-нибудь на явочной квартире и пристрелить его там, не подвергаясь ни малейшему риску. Анархисты довольны, Богров прощен…

Кстати, почему Богров просто-напросто не ударился в бега? Подобно попавшему в подобную ситуацию, разоблаченному Азефу? Денег у него было достаточно, да вдобавок можно было нацелить кураторов из охранного на означенного «Степу»…

Одним словом, есть огромные сомнения в реальном существовании «Степы», так никогда впоследствии и не всплывшего в полицейских документах.

И есть повсеместная уверенность, высказывавшаяся практически открытым текстом в высшем обществе, а заодно и с трибуны Государственной Думы: смерть Столыпина - результат заговора спецслужб… В этом мало кто тогда сомневался. Об этом говорили даже не понижая голоса… И обвиняли в первую очередь генерала Курлова. На него «переводили стрелки» так беззастенчиво, открыто, не утруждаясь соблюдать видимость законности, что это опять-таки вызывает сильнейшее недоверие.

Начнем с того, что никакие террористы, будь они символом пронырливости и коварства, не могли бы попасть в театр. Тот же губернатор Гире подробно повествует о принятых мерах безопасности: «В зале, блиставшем огнями и роскошно убранном, собралось избранное общество. Я ЛИЧНО РУКОВОДИЛ РАССЫЛКОЙ приглашений и распределением мест в театре. Фамилии всех сидевших в театре мне были лично известны, и только 36 мест партера, начиная с 12 ряда, были отправлены в распоряжение заведовавшего охраной генерала Курлова, для чинов охраны, по его письменному требованию».

И один из этих билетов взял Кулябко для Богрова…

Вход в театр контролировался плотно. Билеты проверяли со всем тщанием - а также, никаких сомнений, следили, соответствует ли личность обладателя билета фамилии в списке Гирса. В таких условиях никакой террорист со стороны попасть в театр ни за что не мог.

Тогда?

Против Курлова выдвинули два взаимоисключающих обвинения (не следствие, а позднейшие исследователи). Согласно первому, он (и Спиридович с Кулябко) хотел инсценировать покушение на царя прямо в театре, чтобы потом эффективно его предотвратить в самый последний миг, сцапать виновника, получить награды, ордена и прочие блага…

А Богров, стало быть, вышел из отведенной ему роли…

Плохо верится в этакий авантюрный роман. Точнее, не верится вообще. Курлов за время службы — в армии, в прокуратуре, в губернаторах - не замечен ни в чем предосудительном, ни в каких таких провокациях, инсценировках. Так что не будем забывать о презумпции невиновности. И потом, авторы такой инсценировки безусловно должны были отдавать себе отчет в том, что риск громаден - и «террорист» может взбрыкнуть, и кто-нибудь из замешанных в инсценировке может потом проболтаться, а то и умышленно заложить остальных, после чего им придется несладко…

А потому родилась вторая версия, не менее авантюрная. Курлов устроил убийство Столыпина по насущнейшим шкурным мотивам - он якобы прикарманил немалые деньги из секретных фондов департамента полиции, а Столыпин об этом узнал, решил провести расследование, вот Курлов, спасаясь, и организовал убийство…

Эта версия кружила сразу после убийства. Однако в нее тоже плохо верится, не верится вообще…

Прежде всего оттого, что подробности прессовки Курлова, начатой после смерти Столыпина, слишком хорошо известны.

Дело против него возбудили с откровенным нарушением закона. Согласно тогдашним порядкам, для сенаторского расследования (а именно эту процедуру против Курлова инициировали) требовалось личное разрешение министра внутренних дел, т. е. Столыпина. А поскольку Столыпин находился на больничной койке, распоряжение должен был дать «временно управляющий министерством» С. Е. Крыжановский. Но его никто не спрашивал. Расследование начали по устному указанию новоявленного премьера Коковцова и поручили не кому иному, как ярому врагу Курлова сенатору Трусевичу (в свое время тоже служившему по департаменту полиции, где они из-за чего-то и стали врагами).

Естественно, Трусевич из кожи вон лез, чтобы закопать старого неприятеля. Трудился полгода, набивая пухлые тома совершеннейшей чепухой. Например, всерьез заносил в протоколы такие животрепещущие вопросы: ел ли Курлов в Киеве икру и пил ли шампанское? А также, неведомо с какого перепугу, ставил Курлову в вину… незнание того факта, что кухарка Богрова находилась в амурных отношениях с одним из филеров Киевского охранного отделения (вот уж ценнейшая информация, которую глава полиции и жандармерии империи непременно обязан знать!).

Так вот, что характерно: ненавистник Курлова Трусевич ничегошеньки не накопал о финансовых злоупотреблениях генерала! Ни единой казенной копеечки Курлов не присваивал! Так что «мотив» на глазах превращается в чушь собачью…

И тем не менее! С чьей-то подачи эта история уже после тщательнейшей ревизии, доказавшей честность Курлова, перекочевала в Государственную Думу. Профессор Милюков (очередной «прогрессивно настроенный либерал») чуть ли не в истерике бьется, вопя с трибуны, что генерал Курлов, мот и транжира, истратил на чрезвычайные меры охраны в Киеве девятьсот тысяч рублей - а премьера, мол, все равно убили…

Тут же, в зале, присутствует Коковцов, не только премьер, но и министр финансов. Который уже прекрасно знает, что на указанные цели Курлов потратил втрое меньше, триста тысяч, и давно отчитался в них до копеечки, представив ворох документов.

Но Коковцов промолчал, и эта цифра девятьсот тысяч, подхваченная прессой, начинает странствовать по страницам газет…

Трусевич не унимается он предъявляет Курлову престранное обвинение: «превышение власти, а также бездействие власти». Именно так: превышение, а равно бездействие. Курлов задает участвующему в «расследовании» сенатору Шульгину резонный вопрос: милостивый государь, объясните, собственно, в чем пределы моей власти? Поскольку для решения вопроса это необходимо, объясните мне, дураку, за какие пределы я вышел? И в каких пределах бездействовал?

Сенатор молчит и сидит с таким лицом, словно мысленно чешет в затылке. Подключается еще один «спец», обер-прокурор Кемпе, авторитетно заявивший: пределы власти вашей, господин Курлов, указаны в инструкции заведующему полицией, так что не стройте тут из себя дурачка…

Курлов не моргнув глазом отвечает: так ведь эта инструкция государем императором шесть лет как отменена! Обер-прокурор, ничего не ответив, уходит и более в допросах не участвует…

Профессионалы, блин! Следствие ведут знатоки…

Короче говоря, ничегошеньки Курлову пришить так и не смогли - и доверительно посоветовали самому подать в отставку. Он и подал…

А между прочим, поведение Курлова во всей этой истории выдает не заговорщика, а как раз озабоченного недочетами профессионала. Именно он настойчиво требует, чтобы к Столыпину приставили в качестве персонального телохранителя жандармского ротмистра Дексбаха, знающего в этом ремесле толк. Но от этого отказывается сам Столыпин, считающий меры предосторожности «чрезмерными». И при нем остается один-единственный офицер, обыкновенный армейский капитан Есаулов. Который в момент покушения вообще ушел от подопечного и болтался где-то в фойе…

Есть много лестных отзывов о Курлове, но приведу только один. «Ни малейшего намека на правильность такого обвинения (в организации убийства Столыпина. - А. Б.) никогда найдено не было». Это свидетельство тем более ценно, что оно принадлежит бывшему начальнику Петербургского охранного отделения генералу Герасимову, который к друзьям Курлова не принадлежал. Наоборот, отношения у них были настолько своеобразные, что Курлов ранее всерьез обвинил Герасимова в подготовке покушения на него, Курлова.

Герасимов, правда, пишет о «дилетантизме» трех главных фигур то бишь Курлова, Спиридовича и Кулябко. Ничего они, мол, не задумывали коварного, но все же были дилетантами, вот и проморгали.

Крутит что-то умнейший и хитрейший генерал Герасимов… Уж ему-то, старому волку политической полиции (в жандармах с 1889 г.), прекрасно должно быть известно, что дилетант в этой троице один-единственный как раз Курлов, до 1909 г. трудившийся то прокурором, то губернатором.

А вот остальные двое никакие не дилетанты! Спиридович в органах политического сыска с 1899 г. Двенадцать лет службы в жандармерии и на посту заведующего дворцовой охраной - дилетантизм?! Побойтесь бога, ваше высокопревосходительство! Нашли дилетанта…

Подполковник Кулябко в полиции с 1897-го, начальствует над киевским охранным с 1907-го. И более того! В 1910 г. он побывал в командировке в Риге как раз для того, чтобы создать с нуля не существовавшее там прежде охранное отделение (хорошее поручение для дилетанта!) Но и это еще не главное! В 1909 г. во время поездки императора в Полтаву именно Кулябко как раз и обеспечивал охрану высокого гостя!

Как вам парочка «дилетантов»? Да это же волчары политического сыска! Это для Курлова, всего два года служившего по жандармерии, дело было новым

Между прочим, как раз Кулябко позже попал под следствие за присвоение казенных денег из секретных фондов, все обвинения подтвердились, но благодаря связям (один Спиридович чего стоит) Кулябко тихонько спровадили в отставку, тем все и кончилось…

Так что никаких сомнений: главная вина лежит на Спиридовиче с Кулябко. Однако как-то так получилось, что их вывели из-под огня критики, а козлом отпущения сделали Курлова не по разгильдяйству, а по сознательному умыслу (вспомните поведение Коковцова в Думе). И не кто иной, как Курлов, настойчиво требовал не спешить с судом над Богровым, а провести тщательное расследование, выяснить до конца мотивы преступления и всех возможных сообщников. Однако к нему отчего-то не прислушались - допросили Богрова наспех, собрали военный суд и быстренько вздернули уж шестнадцатого сентября (а по другим данным, даже девятого). Вот и убедите меня, что Богрову никто не стремился заткнуть рот…

Короче говоря, подводя некоторые итоги… Нет уже ни малейших сомнений в том, что убийство Столыпина — не дурацкая выходка одиночки по фамилии Богров, а результат заговора, в котором замешаны спецслужбы. Спиридович с Кулябко, тоже совершенно ясно — пешки.

Кому выгодно?

Ну, вообще-то, всем. Революционеры, ленивые и прочие либералы Столыпина терпеть не могли. Социалистам он стоял поперек горла, потому что, разрушая общину, создавал (или пытался создать) крепкого хозяина, который к революционной пропаганде любого рода был бы глух. Да вдобавок развернул беспощадный террор против бомбистов, с помощью военно-полевых судов вздергивая их гирляндами. И Думу однажды распускал что обозлило не только левых (чьих депутатов и вовсе загнали на каторгу), но и всю поголовно «прогрессивную оппозицию».

Высшую государственную бюрократию Столыпин тоже не на шутку достал проектами чересчур уж масштабных реформ. И вызывал откровенную неприязнь у императрицы, которая считала, что чересчур сильный и энергичный премьер «заслоняет» Николая II.

А потому давным-давно выдвинута достаточно обоснованная версия о том, что в случае с убийством Столыпина за ниточки дергали с самого верха.

Это гораздо более похоже на правду, чем обвинения Курлова в несуществующем казнокрадстве.

И все же… Зачем «дворцовой камарилье» было убивать не устраивающего ее премьера?

Ведь это, в конце концов, не более чем премьер… На дворе у нас, несмотря на отдельные либеральные поползновения вроде Государственной Думы, стоит неприкрытое самодержавие. И достаточно было государю императору отправить неудобного премьера в почетную отставку, как вопрос был бы снят в одночасье.

Технически это не представляло ни малейших трудностей. Всего-то навсего начертать собственной рукой: мол, пребывая в неизменном к вам благоволении, тем не менее объявляю с болью в сердце…

И это все! Примеры общеизвестны. В мгновение ока опасный реформатор превращается из предмета беспокойства в заурядного пенсионера. В таких случаях отставника обычно награждали внешне почетным титулом члена Государственного Совета… который ничего фактически не решал. Почета немеряно, мундир расшит золотом от ушей до пяток, а вот влиять на какие бы то ни было государственные дела, даже самые мелкие, никак невозможно…

Так какого же лешего огород городить с пальбой в упор, с «идейным» юношей во фраке? Неминуемо придется посвятить если не во все, то в главное кучу народа, а это, ежу понятно, нешуточный риск…

Зачем устраивать убийство, если можно попросту снять!

Нет, и царственная чета вкупе с особо приближенными не вполне годится на роль подозреваемых. Нет мотива. Того же самого можно было добиться гораздо проще, не тратя ни усилий, ни крови - в отставку высочайшим рескриптом. Благо Столыпин был настолько неудобен превеликому множеству народа, что никто не стал бы особенно протестовать…

Да, вот что еще интересно… и многозначительно. Тот же Курлов, впоследствии усиленно размышлявший над загадкой смерти Столыпина, подметил интереснейшее обстоятельство на свой счет вопреки сложившейся практике. Тогда, как и теперь, было в большой моде публично объявлять о причастности той или иной радикальной организации к очередному политическому убийству. Это, помимо прочего, прибавляло всегда в глазах публики. Однако…

«Убийство это было встречено молчанием, хотя в революционной печати появлялись обыкновенно хвалебные гимны по поводу всякого, даже незначительного политического убийства» (Курлов).

Позвольте, а как же загадочный «Степа»? Если он и в самом деле существовал, если «анархисты-коммунисты» и взаправду предъявили Богрову ультиматум, то они должны были вскоре же после покушения в голос орать: это мы, мы, мы. Не кто-нибудь, а мы, великие и могучие анархисты-коммунисты рукой героического Димы Богрова покарали одного из главнейших царских сатрапов, вешателя Столыпина! Все вострили ножики и пули лили, но только мы оказались такие проворные и решительные! Срочно уважайте нас!

Но промолчали анархисты-коммунисты. И все прочие партии террористического толка тоже. А значит, все они прекрасно знали: не их рук это дело, и наверняка «Степа» вымышлен точно так же, как зверь единорог или дерево-людоед с острова Борнео…

Так кто стоял за Богровым? Если предположить - а предполагать имеет смысл - что Спиридович и Кулябко, то напрашивается закономерный вопрос номер два: а за ними кто стоял? Ведь устраивать такое по собственной инициативе им совершенно ни к чему.

Революционеры отпадают. Курлов отпадает. Императорская чета с приближенными… в общем, отпадает тоже. Но ведь на этом список подозреваемых вовсе не исчерпывается, господа присяжные заседатели! С чего мы решили, что он исчерпывается?

Не будем тянуть кота… за хвост. Не будем чрезмерно интриговать читателя. Поставим вопрос в лоб: а не было ли весомых мотивов и серьезных причин для устранения Столыпина у нашей так и оставшейся в тени военщины! У тех самых «ястребов», которые видели ближайшее будущее для России в какой-нибудь большой войне?

Так ведь - масса! И поводов, и причин!

Не есть ли «ястребы» той «иной, неведомой нам силой», о которой всерьез писал Курлов, жалуясь, что «следствию ее обнаружить не удалось, да, по-видимому, оно к этому и не очень стремилось»?

Есть серьезнейшие основания именно так думать. Потому что самое беглое изучение биографии Столыпина как государственного деятеля и его дальнейших планов позволяет сделать вывод: не было другого деятеля такого масштаба, чьи планы столь решительно противоречили бы целям и задачам «ястребов».

Начнем, как принято, издалека. С начала века.

Военных планов у Николая II было громадье. О чем свидетельствует столь осведомленная персона, как бывший премьер Витте: «У нас в России в высших сферах существует страсть к завоеваниям, или, вернее, к захватам того, что, по мнению правительства, плохо лежит… Когда молодой цесаревич сделался императором, то естественно полагать, что в душе его неоднократно рождалась мысль о дальнейшем расширении великой Российской империи, о подчинении китайского богдыхана, подобно бухарскому эмиру, и чуть ли не о приобщении к титулу русского императора дальнейших титулов, например: богдыхан китайский, микадо японский и пр. и пр.»

Его прекрасно дополняет военный министр Куропаткин: «У нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы… Мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем: он все же думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России».

Это написано в 1903-м. Следует внести весьма существенные дополнения: и Витте, и Куропаткин совершенно правы касаемо замыслов императора. Вот только при всей амбициозности планов он все же был достаточно осторожен и в явные авантюры не впутывался - особенно после русско-японской войны, которая наглядно показала трагическое несовпадение желаний и возможностей (причем поражение никак нельзя было свалить ни на жидов, ни на масонов, ни на революционеров, да и английская помощь японцам вовсе не объясняет сути дела, т. е. бездарнейшего управления русскими войсками при безусловной отваге солдат и офицеров).

К тому же на протяжении первого десятилетия XX века рядом с Николаем были в основном те государственные деятели, что выступали против не только большой войны, но против любой войны с участием России вообще. Это и премьер Витте, а после него - Столыпин, это и Григорий Распутин, никаких официальных постов не занимавший, но тем не менее имевший на царскую чету известное влияние. Он тоже был категорически против военных авантюр по типичному крестьянскому, мужицкому складу ума, нацеленному на мировой труд, а не на героическое галопирование по полю с блестящей сабелькой наперевес…

Между прочим, в иные критические моменты истории позиции Столыпина и Распутина совпадают до мелочей при том, что Столыпин Распутина откровенно ненавидел и все время порывался что-нибудь такое придумать, чтобы убрать Григория Ефимыча от царя…

1909 г. Австро-Венгрия, как принято выражаться, «аннексировала» Боснию и Герцеговину. Заключалось это в следующем: с 1878 г., как мы помним, эти территории находились под управлением Австрии, но юридически в ее состав не входили. С одной стороны, под полным контролем Вены, с другой статус какой-то не вполне понятный. Вот австрийцы и объявили: отныне эти провинции являются нашей неотъемлемой частью, и точка.

В мои задачи не входит комментировать сам этот факт - в конце-то концов, Австрия эти земли заняла с согласия России, в обмен на нейтралитет в Балканской кампании. Да и тамошнее население, не считая стычек в 1878 г., было самым спокойным из всех принадлежавших Вене славянских земель, ни о какой независимости не помышляло и за помощью к «русским братьям» никогда не обращалось.

(Интересно, что в 1916 г., после кончины императора Франции Иосифа, вовсе не наблюдалось никакой такой повсеместной радости - наоборот, зафиксировано среди простого народа самое настоящее горе и выражения типа: «Неста Фране неста бране» («Нету Франца нету еды»), «Оде швабо, оде бабо» («Ушел шваб ушел отец»). Эти данные взяты не из какой-нибудь клеветнической статьи австрийских шовинистов, а из серьезного издания, выпущенного Институтом славяноведения Российской академии наук…)

В России это решение Вены встретила в штыки та самая специфическая публика, что мечтала о проливах и воссоединении «славянских братьев». Интеллигенция (как правая, так и левая) на короткий миг слилась в приступе небывалого единения, устраивая демонстрации, митинги и собрания «в защиту славян». При этом мнением самих босняков с герцеговинцами никто как-то и не поинтересовался - подразумевалось, что они «стенают» под австрийским игом, и этого было достаточно.

Дело оборачивалось вовсе уж скверно Россия готова была броситься в кровавую авантюру. Кто-то уговорил царя дать согласие на мобилизацию войск трех военных округов, граничивших с Австрией. А мобилизация, как известно — это война…

Положение спас Столыпин. Генерал Герасимов вспоминал: «После одной из очередных поездок в Царское Село для доклада Столыпин на обратном пути сказал мне: „Сегодня мне удалось спасти Россию от гибели“ - и рассказал, что во время доклада Царь сообщил ему о своем решении… (мобилизации. А. Б.) „С большим трудом, говорил Столыпин, - мне удалось убедить его величество, что этот шаг неизбежно повлечет за собой войну с Германией и что эта война грозит самому существованию династии и империи“».

К серьезной войне Россия и в самом деле была не готова (а потому со Столыпиным был совершенно согласен и военный министр Ридигер). Кто именно пытался уговорить Николая кинуться в очередную балканскую авантюру, догадаться нетрудно: великий князь Николай Николаевич со своей «черногоркой», Сазонов и прочие «ястребы».

Но не в этом дело. Главное, независимо от Столыпина царя убеждал отказаться от этой идеи и Распутин. О чем вспоминал не кто иной, как самый, пожалуй, яростный враг Распутина иеромонах Илиодор, которому Распутин изложил историю так: «Вот, брат, при дворе-то было охотников много воевать с Австрией из-за каких-то там земель. Но я, дружок, отговорил Папу, потому не время, нужно дома все в порядок приводить».

Илиодору можно верить, потому что он эту сцену вспоминает с осуждением: мол, вот каков супостат Гришка, помешал России-матушке выступить на защиту славянских братушек…

В 1912 г. как раз началась Первая Балканская война, развязанная с подачи Черногории, осадившей турецкую крепость Скутари. На сей раз все обстояло даже гораздо серьезнее, чем три года назад…

Очень уж серьезный завязался узелок. В войну, как мы помним, ввязалась и Сербия (подстрекаемая Сазоновым, обещавшим всяческое содействие). Австро-Венгрия объявила мобилизацию и потребовала от Сербии отвести войска с побережья Адриатики, заявив, что не допустит ее выхода к означенному морю-океану. За спиной Вены, разумеется, стояла Германия, готовая оказать союзничку военную помощь.

И Россию опять потянули в большую войну. Великий князь Николай Николаевич убедил царя подписать Указ о частичной мобилизации, начали готовить военные и санитарные поезда. Вторая «черногорка», Милица Николаевна, супруга великого князя Петра Николаевича, заявилась к премьер-министру Коковцову и вручила ему форменный ультиматум, состоявший из четырех пунктов: Россия должна добиться, чтобы крепость Скутари осталась за Черногорией; Россия обязана сделать так, чтобы к Черногории отошли кое-какие, конкретно перечисленные, албанские территории; Россия должна взять Черногорию на полное продовольственное обеспечение; Россия должна передать Черногории восемнадцать скорострельных орудий новейшего образца, с тысячей снарядов на каждое, а также по тысяче снарядов к каждому орудию, которое у Черногории уже есть, и 20 миллионов винтовочных патронов.

Как ни пытался Коковцов ей объяснить, что выполнение трех из четырех пунктов вызовет нешуточный конфликт России с другими великими державами, великая княгиня напирала. Однако премьер сумел ее вежливо выпроводить, за что она на него разобиделась на всю оставшуюся жизнь.

Столыпина уже не было в живых, хотя он, несомненно, как и в прошлый раз, был бы против войны. Но вот Распутин был здоровехонек и он вновь отговорил царя от войны. Витте был очевидцем: «Пришел Распутин, в пламенной речи, лишенной, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты военного пожара - и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена».

О том же вспоминает Н. Дурново: «Распутин заявил, что „воевать вообще не стоит, лишать жизни друг друга, отнимать блага жизни, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Пусть забирают друг друга немцы и турки это их несчастье и ослепление - а мы любовно и тихо, смотря в самого себя, выше всех станем“».

И, что интересно, мнение Распутина о развитии Сибири практически совпадало с той политикой, которую проводил Столыпин - курс на переселение крестьян и индустриализацию Зауралья.

Слова Распутина на этот счет приводит его дочь Матрена:

«Боятся железных дорог и путей сообщения. Боятся, что железные дороги испортят крестьян. Это пустой разговор. При железной дороге крестьянин имеет возможность искать себе лучшее существование. Без железной дороги сибирский крестьянин должен сидеть дома, не может же он пройти всю Сибирь пешком. Сибирский крестьянин ничего не знает и ничего не слышит. Разве это жизнь? Сибирь пространна, и сибирский крестьянин зажиточен…»

Кстати, эти слова совпадают и с позицией С. Ю. Витте, активно выступавшего как раз за освоение Сибири и Дальнего Востока. Быть может, этим и объясняются вполне дружеские меж ними отношения.

Одним словом, Столыпин и Распутин высказывали чертовски схожие взгляды и вели чертовски схожую политику - тем более печально то, что Столыпин был яростным противником Распутина (полное впечатление, исключительно из барской спеси).

Впоследствии, основываясь на этой взаимной неприязни, иные авторы стали утверждать, что как раз Распутин-де и был тем «мотором», что способствовал падению влияния премьера, его положению при дворе. Вот только свидетелями выступают личности крайне сомнительные, вроде Гучкова, о котором подробный разговор еще впереди…

Дальше - больше. Некоторые выстраивают лихой лубочный детектив якобы Распутин заранее знал о готовящемся убийстве Столыпина, замышлявшемся именно царской четой.

Основано это на широко известном, в общем, факте. Распутин тоже приехал в Киев в 1911 г. И, увидев экипаж Столыпина (сам он стоял в толпе народа) вдруг затрясся, закричал:

Смерть за ним! Смерть за ним едет! За Петром… за ним…

И ночью, остановившись на квартире того, кто все это потом рассказал, он не мог заснуть всю ночь, кряхтел, ворочался, стонал. В ответ на вопросы хозяина повторял: Ох, беда будет… Ох, смерть идет…

Возможно, иной материалист и усмотрит в этом осведомленность Распутина о предстоящей ликвидации. Но я, во-первых, нисколько не верю, что Столыпин убит по приказу престола, а во-вторых, не материалист, уж простите. Очень непростым человеком был Григорий Ефимович Распутин, так что речь безусловно идет не о знакомстве с заговором, а о некоторых, обтекаемо выражаясь, странных способностях Распутина, что далеко не всякому человеку доступны. Видел он «смерть за Петром», чуял он беду, чего уж там… Умел он видеть и чуять (уведите материалистов!)

И вообще… Где стопроцентная уверенность, что император непременно собирался уволить Столыпина в отставку? Что, если натянутые отношения меж ними - лишь временная размолвка?

И вообще, чем Столыпин, живой и здоровый, был опасен нашей военщине? Представлял ли он для них настолько серьезную угрозу, что именно с этой стороны и прозвучали выстрелы?

Столыпин и его долгосрочные планы - одна сплошная угроза для любителей лихих рейдов к проливам и прочих военных авантюр! Именно так, без сомнения, и обстояло.

С первоисточниками (составленными одним из ближайших сотрудников Распутина С. П. Палеологом) читатель может ознакомиться в Приложении. Изложу вкратце основные тезисы.

На ближайшие двадцать-тридцать лет - никакой войны. Более того - создание некоего общеевропейского парламента, а там и международного (совершеннейший аналог Совета Европы и ООН), опять-таки в первую очередь для того, чтобы полностью исключить все и всяческие войны.

Все усилия государства, все финансы на развитие экономики, торговли, промышленности. Военные расходы - исключительно на достижение равенства с другими великими державами.

Вполне вероятно, что кто-то из читателей, изучив Приложение, со мной согласится: после такого Столыпин, с точки зрения «ястребов», просто не мог остаться в живых. Они были прямо-таки физически несовместимы в одной точке пространства-времени, Столыпин и «ястребы».

Кстати, логика событий толкала «ястребов» Сазонова в лагерь противников Столыпина не только из-за разных взглядов на проблемы войны и мира. Были и другие причины…

До сих пор Сазонов, будучи министром иностранных дел, не подчинялся премьер-министру Столыпину вообще. Обо всем, что касалось большой политики, он докладывал исключительно царю, и получал инструкции непосредственно от царя.

В планы Столыпина, помимо прочего, входило и изменение этой системы. Он собирался «замкнуть» министра иностранных дел на себя, заставить отчитываться в первую очередь перед ним и подчиняться непосредственно ему. Теперь поставьте себя на место Сазонова — согласен ли он лишиться столь привилегированного положения, да вдобавок оказаться в полном подчинении человека, чьи взгляды на мир и войну диаметрально противоположны? Если только заговор «ястребов» был, в нем не мог не оказаться замешан Сазонов — вот уж у кого мотивов предостаточно.

Я прекрасно понимаю, что твердых доказательств тезиса «Заговор против Столыпина устроили „ястребы“» у меня нет. Но косвенных доказательств хватает. Как уже говорилось, ни у Богрова, ни у Курлова, ни у Спиридовича с Кулябко, ни у царя с царицей недостает веских мотивов. Зато их в избытке у «ястребов». А потому они должны стоять первыми в списке подозреваемых.

Быть может, кому-то со временем и удастся, работая в этом направлении, отыскать нечто более реальное. Тем более что примерно ясно, в какой стороне следует искать. Следовало бы взять «под колпак» и Спиридовича с Кулябко, и тех, кто вел себя в «деле Курлова» предельно странно, недвусмысленно слепив из него козла отпущения - Трусевича, Коковцова, Милюкова. Следовало бы поискать контакты. Если выяснится, что вышеназванные находились в дружеских, вообще близких отношениях с теми, кого смело можно зачислять в список «ястребов»: политики, думские деятели, дипломаты, военные.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.