Первые на селе

Первые на селе

Возможно, кого-то это и удивит, но вскоре после окончательного краха УНР многие ее лидеры и активисты — вплоть до премьера Винниченко и «президента» Грушевского — начали просить Советскую власть о прощении и разрешении вернуться. Получив же разрешение и вернувшись, с изумлением и радостью выясняли, что жизнь не кончена, им готовы предложить весьма серьезные посты и не возражают — разумеется, при условии хорошего поведения — против участия в политической жизни.

А ларчик открывался просто. Подход большевиков к национальному вопросу был прагматичен до крайности. В понимании Владимира Ильича, фанатичного марксиста, языковые, культурные и прочие мелочи какую-то роль если и играли, то сугубо вспомогательную. Как инструмент, помогающий пролетариату привлечь к процессу разрушения «национализма большой, угнетающей нации» «национализм нации маленькой, угнетенной». Морковка перед носом у ослика, короче говоря, и не более того.

Исчерпывающей иллюстрацией к чему служит уже цитированная заочная беседа кремлевского мечтателя с Винниченко. Если кто забыл, напомню: стремясь заручиться поддержкой или, на худой конец, хотя бы нейтралитетом РСФСР в борьбе с гетманом, «петлюровский» премьер готов был идти на самые широкие политические уступки, вплоть до установления власти Советов. Однако твердо стоял на том, что «диктатура украинского языка для нас так же важна, как для вас диктатура пролетариата», пояснив своему близкому сотруднику Конисскому спросившему о причине столь жесткой позиции по, казалось бы, не самому важному вопросу, что «лучше быть первым на селе, чем вторым в городе; раньше русские писатели издавали книгу за книгой, а меня, как писателя, затирали, и с этим должно быть покончено». Со своей стороны, Ленин заявил посреднику, Христиану Раковскому что главное — это Советы, а «украинских языка, если надо, мы признаем хоть два».

И такой подход, как известно, сработал. Однако когда «красные чеченцы», «красные мусульмане», «красные казаки» и прочие кандидаты в «первые на селе» сделали то, чего от него требовалось, пришло время возвращать долги. Естественно, без чрезмерной лихвы (когда видный деятель наркомата по делам национальностей Султан-Галиев предложил план создания на «традиционных территориях ислама» фактически независимых государств, сформированных по принципу пантюркизма, «зарвавшегося муллу» немедля растерли в порошок), но возвращать. Первыми же в очереди, естественно, стояли украинские товарищи, чьи ряды к тому времени чрезвычайно разбухли от самой разнообразной «левой» мелочи, ранее боровшейся с большевиками, но по ходу дела перековавшейся. «Синдромом Винниченко» эта новая элита страдала в крайне запущенной стадии, вплоть до того, что из всей верхушки ВКП(б) только ее представитель, Микола Скрыпник хоть и косвенно, но поддержал всеми осужденного Султан-Галиева, сказав на совещании в ЦК, что его дело — «нездоровый симптом наличия национального неравенства».

И еще один нюанс. Подписав в 1921-м Рижский мир, Советское правительство не считало его ни справедливым (вполне обоснованно), ни окончательным. Бросая вкусную кость «новой украинской элите», руководство ВКП(б) надеялось, что столь явное и бесспорное великодушие произведет должное впечатление на «закордонных братьев» — галичан, жителей Волыни и Подолии, с соответствующими политическими перспективами; УССР в этом смысле рассматривали как своего рода катушку, на которую будет накручена распущенная нить.

Более того, именно УССР — и только она — могла стать плацдармом для возвращения оккупированной румынами Бессарабии, где время от времени вспыхивали восстания молдаван, ставших в «родном доме» братьями третьего сорта. Для активной работы на этом направлении из нескольких приграничных районов УССР создали крохотную Молдавскую АССР — как выразился видный украинский большевик Владимир Затонский, «наш собственный молдавский Пьемонт».

Все это, естественно, заслуживало дополнительного поощрения, помимо компенсации за «угнетение народом-колонизатором в эпоху царизма». Так что в апреле 1923 года XII съезд РКП(б) к восторгу тосковавшей — ибо долго никем не востребованной — национальной интеллигенции провозгласил курс на «коренизацию». Иными словами, на максимальное вовлечение «первых на селе» во власть и, соответственно, максимальное же развитие того, чем, единственно, и могли они обосновывать свои претензии — национальных языков. Практически мгновенно на решение российских товарищей отреагировала КП(б)У, на VII конференции заявив о начале политики «украинизации», а ВУЦИК и Совнарком тотчас же оформили решение партии декретом и указом.