Глава 9 Посол «Великия жены»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

Посол «Великия жены»

На мировой спеша простор…

П. Бомарше

Немногочисленные официальные биографии Николая Борисовича Юсупова как-то стыдливо умалчивают о том, что происходило в его жизни в 1778–1781 годах. Известно лишь, что в 1781 году князь был пожалован в действительные камергеры Императорского Двора и назначен к присутствованию в Комиссии о коммерции. Надо заметить, что к претенденту на высокое звание камергера Императорского Двора предъявлялись немалые требования, разумеется, если человек этот не обладал выдающейся красотой и не «попал в случай», как деликатно выражались во времена Екатерины Великой… Князь вполне отвечал этим требованиям — образование, богатство, положение семьи, возраст делали его вполне законным претендентом на звание придворного чиновника высокого ранга. Может быть, Юсупов после недолгого пребывания на родине в 1778 году опять отправился в заграничное путешествие? Отсутствие документов не позволяет точно ответить на этот вопрос.

Скорее всего, именно в тот период жизни Николая Борисовича случилась история, о которой напоминала одна картина с мифологическим сюжетом из Юсуповской коллекции. Стыдливый читатель, а особенно читательница, может просто перелистать эти страницы, не вдаваясь в их содержание, тем более что весь этот рассказ — не более чем предположение, построенное на косвенных данных…

Ф. Тревизани. «Даная». ГМУА.

Замечу лишь, что история эта волновала умы даже людей выдающихся. Так в строго академичном архитектурном путеводителе по Архангельскому академик и доктор архитектуры С. В. Безсонов счел нужным посвятить ей немало строк, хотя к пилястрам или ротондам история не имела ни малейшего отношения. При недавнем переиздании путеводителя С. В. Безсонова Научно-методический совет Государственного музея-усадьбы «Архангельское», одобривший научное обоснование переиздания, опустить эту историю не счел нужным, что позволяет и мне без лишнего стеснения пересказать ее фактическую сторону[115].

Император Павел I относился к князю Юсупову с большим уважением. Он понимал, что государственных людей такого уровня в России немного. Поэтому, взойдя на престол, он обратился к Николаю Борисовичу с просьбой, хотя вполне мог и просто приказать, — убрать «подальше» одну из многочисленных картин княжеского собрания. Сюжет ее представлялся в духе невинной жизни античных богов Венеры и Аполлона. Однако изображения едва одетых небожителей почему-то очень походили на князя Юсупова и саму императрицу Екатерину Великую. Павлу Петровичу изредка бывало стыдно за венценосную мать, тем паче, что некоторые фавориты вполне годились ей в сыновья.

М. И. Полтев. Иосиф и жена Пантефрия. Фрагмент. ГМУА.

Николай Борисович внял императорской просьбе, хотя она и вызвала у него искреннее недоумение. Во времена Екатерины, в эпоху Просвещения, и не такие появлялись изображения…

Так или иначе, но повод для написания фривольной картины на античный сюжет, как можно предполагать, появился вскоре после возвращения князя Юсупова из заграничного путешествия. Николай Борисович являлся большим вельможей по рождению. Он не искал общества прихлебателей, жаждавших ради обогащения «попасть в случай». «История картины» в связи с императрицей — просто один из многочисленных любовных порывов любвеобильного, искреннего и нежного княжеского сердца, а вовсе не результат тонкого политического расчета. Екатерина быстро оценила умственные достоинства «одного из самых выдающихся людей Европы»; мужчин просто с достоинствами при ней и без того всегда хватало.

Князь Юсупов на долгие годы стал доверенным человеком императрицы, ее личным другом. Она давала Николаю Борисовичу деликатные дипломатические поручения, а заодно сделала своим агентом по закупке художественных ценностей для пополнения Эрмитажа и украшения дворцов. Екатерина состояла с Юсуповым в переписке, дружеский и в меру кокетливый тон которой говорит о многом. Немногие сохранившиеся ранние портреты Николая Борисовича изображают его красивым, очень свежим и чуть надменным молодым человеком. Обаяние юности всегда сильно трогало императрицу Екатерину Великую за самые чувствительные места. Не случайно последний ее фаворит — граф Зубов был не только хорош собою, но и очень молод, тогда как царица, можно сказать — на глазах, разваливалась от старости и болезней. Так что в случае с Николаем Борисовичем просто сошлись многие обстоятельства…

Жена наследника Павла Петровича, будущая императрица Мария Федоровна, познакомившаяся с Юсуповым вскоре после замужества, как и Екатерина, очень любила князя, также состояла с ним в постоянной переписке, просила у Николая Борисовича на прочтение книги, которых нельзя было найти в Петербурге, а сама посылала князю «домашние подарки» — головки сыра и иные съестные припасы. И такая дружба сохранялась до конца их дней… Известно, что чужим людям такие подношения императрице, что будущей, что вдовствующей, по статусу делать не полагалось. Мария Федоровна всегда очень хвалила Архангельское Юсупова, которое непременно считала лучше своего великолепного Павловска и всегда настойчиво звала Николая Борисовича посетить свою резиденцию. Князь при всех жизненных обстоятельствах умел оставаться верным другом, человеком, вызывавшим симпатию, симпатичным человеком — вот старое, почти вышедшее из современного речевого обихода слово, очень точно характеризующее Николая Борисовича в повседневной жизни.

Когда и при каких обстоятельствах состоялось возможное сближение князя Юсупова с Екатериной — тайна, покрытая мраком, но их дружба сохранялась до последних дней. Уезжал ли Николай Борисович в продолжение трехлетия 1778–1781 годов для продолжения заграничного путешествия или оставался в Петербурге, теперь наверняка сказать трудно.

Достоверно известно другое. В воскресенье 19 сентября 1781 года в собственное большое заграничное путешествие отправились графы Северные. Ни для кого в Европе не стало секретом, что под этим «прозрачным» псевдонимом осматривать заграничные достопримечательности отправились наследник российского престола Павел Петрович и его супруга Мария Федоровна. Путешествовать под псевдонимом считалось более удобным, — не во всех случаях требовалось соблюдать многочисленные и порой обременительные тонкости придворного этикета иностранных государств, особенно мелких немецких княжеств.

Понятно, что ехать без свиты наследнику не полагалось. Состав того, «что делает короля», оказался подобран с учетом общих пожеланий — как будущего императора, так и императрицы Екатерины. В этом тесном сообществе она нуждалась в «своем» человеке. В том, что соглядатай в свите имелся, можно не сомневаться, но кому конкретно поручалась ответственная задача «бдить» сказать трудно; спецслужбы в нашей стране умели прятать тайны — «концы в воду», при всех режимах. Претендентов на роль тайного агента нашлось достаточно — вполне пригоден был и просто расторопный лакей, да и многие из лиц свиты откровенно не вызывали приязни у Павла и его супруги. К тому же, по традиции, вскрывалась и доводилась до сведения Екатерины вся переписка участников вояжа.

В путь отправилось 89 человек. Среди них — князь Николай Борисович Юсупов с двумя служителями, князь Александр Борисович Куракин с четырьмя, генерал Николай Иванович Салтыков с супругой, княгиня Урусова, камер-юнкер Ф. Ф. Вадковский, фрейлины из недавних «смолянок», выпускниц Смольного института Благородных девиц — Н. С. Борщова и Е. И. Нелидова, литераторы Лафермьер и Николаи, священник Самборский, доктор Крузе.

Маршрут поездки оказался достаточно традиционен. Из Царского Села во Псков, Киев, польские земли. Затем последовали Вена, города Италии, Париж, Голландия[116].

Г. Скородумов. «Портрет великого князя Павла Петровича». Середина 1780-х гг. «Павловский дворец-музей».

Князь Николай Борисович заведовал, если так можно выразиться, художественной частью сего исторического вояжа — планировал и непосредственно организовывал встречи с замечательными людьми, посещение концертов, исторических мест, осмотр художественных галерей и мануфактур. К этому времени он считался признанным знатоком художественной жизни Европы. Тридцатилетнего князя уже успели заметить при европейских дворах; он был известен не только своей ученостью, но и учтивостью. Видеть Юсупова в свите наследника престола пожелала сама императрица. Радовались такому приятному компаньону и Павел Петрович с супругой. Вероятно, именно во время путешествия окончательно сложились дружеские отношения между семьей наследника и князем Юсуповым.

Путешествие графов Северных оказалось великолепным, истинно царским. Великокняжескую чету принимали во всех европейских столицах на самом высоком уровне. На границе Австрии их встретил император Иосиф II. В Австрии велись долгие и тонкие дипломатические переговоры о возможном союзе двух стран путем династического брака племянника Иосифа II эрцгерцога Франца и младшей сестры будущей русской императрицы Марии Федоровны — принцессы Вюртембергской Елизаветы. Надо заметить, что подлинный союз между двумя главными империями Европы так никогда и не сложился.

Г. Скородумов. «Портрет великой княгини Марии Федоровны». Середина 1780-х гг. «Павловский дворец-музей».

Впрочем, дипломатическими приемами путешествие не ограничивалось. Благодаря связям Николая Борисовича будущей императорской чете представлен был Пьетро Метастазио. Знаменитый поэт и драматург оставил автограф в «Альбоме друзей» Юсупова. Довелось им слушать игру Моцарта, исполнившего вариации на темы русских народных песен. В Вене путешественники побывали у композитора К. В. Глюка. Знакомство с Й. Гайдном завершилось посвящением великокняжеской чете шести квартетов, названных «русскими». Эти квартеты выдающегося композитора и сегодня очень репертуарные сочинения. В Вене графы Северные гостили вплоть до 24 декабря 1781 года.

Венеция, столь любимая Николаем Борисовичем, встретила великокняжескую чету в начале января 1782 года маскарадами и многочисленными театральными представлениями. В Италии чета Северных встречалась со скрипачами Пьетро Нардини и Гаэтано Пуньяни, посещала салоны известных исполнителей. Графы Северные постоянно бывали в опере, искренне наслаждаясь музыкой. Не только Мария Федоровна, но и великий князь Павел Петрович прекрасно разбирался в музыке, имел любимые музыкальные произведения.

П. Метастазио. Автограф в «Альбоме друзей» кн. Н. Б. Юсупова. 1781. Репродукция из сборника «Юсуповский дворец».

Покинув Венецию, путешественники проехали Парму, Болонью и Рим, где созерцали не только античные древности и произведения изобразительного искусства эпохи Возрождения, но и много слушали хорошей музыки. В эту пору европейское и, прежде всего итальянское, музыкальное искусство переживало свой расцвет. Юг Италии, Неаполитанское королевство, где впоследствии князю Юсупову предстояло занимать посольскую должность, произвели на путешественников большое впечатление. Неаполитанский король Фердинанд III Бурбон и его супруга встретили графов Северных очень радушно. Для них организовали поездку на раскопки Помпеи, прогулку к Везувию. Сопровождал великокняжескую чету английский посланник лорд Гамильтон — редкостный знаток и любитель античных древностей, оставшийся в истории преимущественно благодаря свой супруге леди Гамильтон и ее роману с адмиралом Нельсоном, о которых так проникновенно поет член современного Московского Английского клуба Николай Петрович Караченцов.

Луиза-Арно Буше. Одалиска. Из собрания кн. Н. Б. Юсупова. Местонахождение неизвестно. Репродукция из сборника «Юсуповский дворец».

13 февраля путешественники вернулись в Рим, где их принял папа Римский Пий VI. Две недели, проведенные в «Вечном городе», оставили в памяти великокняжеской четы большой след. Они осмотрели Римский Форум, живописный водопад в Тиволи, сокровища Ватикана. Организатором такой «насыщенной культурной программы» оставался князь Николай Борисович, умевший очень четко распланировать и осуществить порученное дело. В феврале или марте через знакомого Юсупову художника Я. Ф. Хаккерта графы Северные попали в мастерскую модного в ту пору живописца П. Баттони. Мастер исполнил парные портреты великокняжеской четы, повторение которых заказал для себя и Николай Борисович. Юсупов наблюдал не только за исполнением заказанных картин, но также организовывал их отправку в Петербург; дело по тем временам весьма хлопотное. Не исключено, что именно лорд Гамильтон своими яркими рассказами сумел «заразить» великокняжескую чету любовью к собирательству столь модных тогда антиков. Для украшения своих дворцов «графская» чета заказала серию уменьшенных мраморных копий античной скульптуры из богатейшей Ватиканской коллекции. Несколько интересных произведений искусства подарил им папа Пий VI.

Ф. Тирони. «Венеция. Площадь Сан-Марко». ГМУА.

Из Рима графы Северные отправились в Тоскану, дабы погостить у герцога Леопольда Тосканского, родного брата австрийского императора Иосифа II, а затем в Турин, столицу Сардинского королевства. Король Виктор-Амедей III проникся вполне понятным чувством человеческой привязанности к Павлу Петровичу, иной раз называя его сыном. В России нелюбимому матерью Павлу об этом не приходилось и мечтать.

В пути время идет незаметно. Уже 9 мая 1782 года в Большом Трианоне французский король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта дали в честь «графской» четы великолепный обед, а вечером — концерт. 26 мая в Малом Трианоне королева Мария-Антуанетта устроила пышный праздник в честь русских путешественников.

Ж. Л. Депре. «Извержение Везувия». Акварель. ГМУА.

К этому празднику вышла поэма Жака Делиля «Сады» — поэтический отклик на всеобщее увлечение разбивкой садов и парков. Николай Борисович являлся большим знатоком садово-паркового искусства, равно как и императрица Мария Федоровна, устроительница уникального ансамбля Павловска. Наверное, не случайно в русском переводе французской поэмы «Сады», выполненном А. Ф. Воейковым, появилась авторская вставка об Архангельском, хотя во время выхода перевода в свет усадебный комплекс, принадлежавший тогда князю Н. А. Голицыну, еще только оформлялся.

Давняя легенда, много лет существовавшая в Архангельском и повторявшаяся во многих изданиях, говорит, что именно во Франции, во время путешествия графов Северных, тогдашний владелец имения князь Н. А. Голицын заказал проект главного усадебного дома, а будущий император Павел высказал пожелание иметь в России «подобие Версаля». Легенда о «Русском Версале» нашла подтверждение и в поэтических строках перевода поэмы «Сады»:

Пример Двора священ вельможам-богачам;

Во всех родилась страсть изящная к садам:

В Архангельском сады, чертоги и аллеи,

Как бы творение могущей некой Феи,

За диво бы почли и в Англии самой…[117].

28 мая 1782 года в Версале в честь графов Северных давался бал, где веселилась вся парижская знать. Без сомнения, именно в Версальском парке окончательно оформились художественные пристрастия Юсупова, знатока и ценителя садово-паркового искусства, создателя в Подмосковье уникальных художественных ансамблей — Архангельского, Васильевского, Спасского-Котова. К сожалению, в близком к первозданному замыслу сохранился только знаменитый архангельский парк, где все строго подчинялось законам гармонии и искусства, преимущественно западноевропейского. Во времена князя даже место отечественных ворон в парке занимали американские вороны, а пели не курские, а китайские соловьи[118].

Среди садовых аллей в XVIII столетии непременно устраивались искусственные водоемы. В 1798 году в восточной части Павловска был вырыт Венерин пруд. На нем Пьетро Гонзага, художник, которому многие годы покровительствовал Николай Борисович, устроил «Обвороженный остров», или «остров Любви», — как воспоминание о путешествии в 1782 году четы графов Северных в гости к французскому принцу Конде в Шантильи. Здесь после театрального представления для влюбленной четы на «острове Любви» накрыли стол. «Северные» на своем «острове Любви» установили статую Амура, а доставляло ли им удовольствие путешествие на остров собственной любви отечественная история умалчивает…

В Париже путешественники побывали на представлениях опер Рамо, Руссо, Дуни, Монсиньи, Гретри, Глюка, Пиччини, Госсека. Этот разнообразный репертуар свидетельствовал о хорошем музыкальном вкусе князя Николая Борисовича, отвечавшего и за «музыкальную часть» путешествия.

Любимым произведением Николая Борисовича всегда оставалась «Женитьба Фигаро» Бомарше, как в драматическом, так и в оперном и даже балетном исполнении. Он очень хлопотал о том, чтобы пьеса шла на европейской сцене, хотя аристократии в ней порядком достается, и сыграл в истории «Женитьбы Фигаро» весьма существенную роль, о которой обычно в советском литературоведении стараются умалчивать[119].

В мае 1782 года Николай Борисович устроил для четы графов Северных авторское чтение комедии. В продолжение двух лет, прошедших со дня ее написания, «Женитьба Фигаро» так и не получила цензурного разрешения к постановке на сцене. Вот что писал об этом 24 мая 1782 года Ф. М. Гримм, многолетний корреспондент императрицы Екатерины II: «Князь Юсупов охотно взял на себя эту миссию, поскольку он был старинным знакомым автора. Я надеюсь, автор не отклонит это предложение, которое не только не повредит делу принятия пьесы на сцену, но, наоборот, поможет ему. Если пьеса понравится высоким слушателям, то я не сомневаюсь в том, что гости приложат со своей стороны все усилия, чтобы ускорить постановку пьесы в театре»[120]. Усилия Юсупова действительно не пропали даром. «Женитьба Фигаро» попала на сцену и с легкой руки Николая Борисовича не сходит с подмостков вот уже более двух столетий. Писать о роли князя в истории мировой литературы у нас обыкновенно не любят. С грустью приходится еще раз напоминать об этом читателю. Вот про мнимый разврат — это всегда пожалуйста.

Юсупов и Павел Петрович совместно обозревали не только театры. Они бывали в мастерских самых модных европейских художников, где Николай Борисович давно считался, что называется, своим человеком. В мае — июне 1782 года, находясь в Париже, путешественники нанесли визиты многим знаменитым живописцам, заказали картины Ж. Б. Грезу, Гюберу Роберу, Ж. Верне, ряду других мастеров. Разумеется, князь не забыл при этом и о пополнении собственной коллекции.

В Париже графы Северные узнали, что для них на родине заложен большой дворец в Павловске, ставший впоследствии подлинной жемчужиной пригородов Петербурга. Великокняжеская чета, разумеется, придерживалась похвального обычая привозить из-за границы лучшее. Покупали все и в тратах особенно не стеснялись: мебель, бронза, лионские шелка, фарфор, картины, гобелены — все, чем богата и славна французская земля, оказалось на болотистых невских берегах.

Вслед за Францией графы Северные отправились в Голландию. Здесь среди прочих достопримечательностей они осмотрели домик царя Петра Великого в Заандаме, где великий реформатор России обучался мастерству корабельного плотника. Не тут ли будущий император Павел почувствовал себя «преемником и продолжателем великих дел Петра»?

Париж. Фонтан Медичи. Гравюра середины XIX в.

Приезд в Голландию напомнил Юсупову о недавних счастливых днях, проведенных в Лейденском университете. Вместе с другим слушателем университетского курса — князем А. Б. Куракиным, в составе великокняжеской свиты, они посетили университет, где Павел Петрович высказал благодарность профессорам за обучение русских студентов.

Закончилось путешествие в Германии. Здесь в родительском доме будущая императрица Мария Федоровна провела вместе с супругом без малого месяц.

Во время «ученых странствий» по Европе Павел постоянно переписывался с Юсуповым. Николай Борисович далеко не всегда находился непосредственно при нем, а больше занимался предварительной организацией встреч и «культурной программы», выезжая вперед. Так, 8 апреля 1782 года Павел писал ему из Милана о разливе рек, а также посылал «тысячу благодарностей за альманах и присланный план». Письмо имеет подпись — «Благосклонный к вам Павел»[121].

«Париж. Площадь Лувра». Гравюра середины XIX в.

Наверное, месяцы, проведенные в чужих краях, вдали от суетного петербургского света, остались самой счастливой порой в жизни наследника российского престола Павла и его супруги.

Путешествие графов Северных закончилось 20 ноября 1782 года далеко не самым приятным образом. По возвращении в Петербург, как водится, случился скандал. На одного из братьев Куракиных обрушилась царская опала, кстати, вполне заслуженная — не надо в письмах болтать лишнего. Письмо перлюстрировали, содержимое его доложили царице, а она в нем представлялась далеко не в лучшем свете… Цели европейского путешествия достичь не удалось — отношения между Екатериной и Павлом не стали по-европейски корректными. Мать продолжала подозревать сына в желании исполнить замыслы «панинской партии» о его скорейшем и законном вступлении на престол…

Николай Борисович во всей истории этой замешан не был. Более того, путешествие окончательно способствовало его вхождению в самый близкий круг доверенных людей царицы.

Трактат о посольствах и послах. Роттердам. 1726. ГМУА.

В январе следующего, 1783 года начинается дипломатическая карьера князя в ранге посланника. Екатерина II подписывает «Указ» Коллегии иностранных дел «О назначении камергера Двора Ея Величества князя Н. Б. Юсупова …чрезвычайным посланником и полномочным министром… при королевском Сардинском дворе»[122]. В. И. Иванова свершила настоящий подвиг ученого-исследователя, изучив громадный Юсуповский архив с исчерпывающей полнотой. Мне еще не раз предстоит цитировать фрагменты из найденных ею документов. Она дала 32-летнему Николаю Борисовичу, вступавшему на дипломатическое поприще, такую характеристику: «…князь от природы был наделен острым аналитическим умом, сильной волей, редкой хваткой и способностью к подбору утонченных средств и приемов при поисках пути к уму и сердцу нужного человека. Великолепно развитая интуиция и унаследованные от предков осторожность и умение предвосхищать и предотвращать нежелательное развитие событий, а также готовность, если не силой, то хитростью, добиваться поставленной цели дополняли перечень черт характера, которыми обладал князь Н. Б. Юсупов и которые были необходимы для его профессиональной деятельности в качестве дипломата»[123].

Г. Г. Чернецов. «Площадь святого Петра в Риме во время папского благословения» 1850. ГРМ.

К этому надо добавить еще один небольшой штрих — блестящее образование Николая Борисовича и свободное владение пятью европейскими языками.

В ту пору Италия была разделена на множество сравнительно мелких государств. Большой роли в политике они не играли, но дружба с ними служила определенным фактором стабильности. В качестве мелких государственных образований итальянские королевства и республики были чрезвычайно склонны к мелочным же обидам, интригам и иным заболеваниям больного мелкого самолюбия. Сардинское королевство исключением не являлось.

Посол всесильной Екатерины был принят при дворе Сардинского короля Виктора-Амадея III в Турине со всеми возможными церемониями. Юсупов получил разрешение лицезреть Александрийское укрепление — цитадель, «которую никто из иностранцев не мог посетить без особенного позволения короля»[124].

Немногочисленные русские путешественники, встречавшиеся с Николаем Борисовичем в Италии, не без раздражения отмечали, что он и здесь, за границей, ведет свой обычный образ жизни — постоянно бывает в опере, в концертах и пляшет на балах. Николай Борисович всю жизнь считался отменным бальным танцовщиком. Не трудно представить Юсупова в танце — изящного, легко двигающегося, почти идеального партнера, чем-то напоминающего французского маркиза, а отнюдь не татарского князя, как некоторым казалось.

Разумеется, что вокруг Юсупова и в Италии постоянно вились самые красивые женщины. На юге они темпераментней, а потому и доступней, с легкостью смотрят на некоторое кажущееся нарушение приличий… Не особенно беспокоились и мужья; ведь княжеская благодарность всегда превышала размеры рогов.

С раздражением пишет обо всем этом родственник Николая Борисовича по матери В. Н. Зиновьев, посетивший Рим в 1785 году. «Нашел наших двух министров здесь Юсупова и Разумовского (Андрея Кирилловича, — неаполитанского посланника. — А. Б.). Первый все таков же: покупает здесь картины, весьма дурные, как мне кажется, разные инвенции шандалов делает, которые совсем татарского вкуса, занят маханьем (ухаживанием), здесь, как и в Турине, одним словом — все тот же, как и был»[125]. Надо полагать, для раскрытия подлинного смысла этого родственного описания очень подходит народная мудрость, — когда кажется, надо креститься. К тому же не следует забывать и еще одной неприятной стороны медали — у бездетного на тот период Юсупова вся родня ходила в потенциальных наследниках. Было от чего раздражаться, ведь тратились деньги, при иных обстоятельствах способные пополнить не слишком толстый кошелек и господина Зиновьева.

Николай Борисович частенько отлучался от Туринского двора. Послушать новую музыку и развеяться в приятном дамском обществе Венеции или Рима, как думали некоторые умные люди. На самом деле в это время князь выполнял ответственные государственные задания. Екатерина возлагала на него серьезные дипломатические поручения весьма деликатного свойства. Их характер оказывался таковым, что требовал для себя «легального прикрытия», как любили говорить большевики о своей нелегальной работе, — должности посла при мелком государстве. Самыми серьезными оказались переговоры Юсупова с папой Римским…

А Луи Дюкро. «Павел Петрович и Мария Федоровна на Римском Форуме». 1782. «Павловский дворец-музей».

В 1785 году граф А. К. Разумовский, имевший самое непосредственное отношение ко дворцу Московского Английского клуба на Тверской, повел себя при Дворе Неаполитанского короля так, как и подобает господину, чье родословное древо состоит из двух слов — из грязи да в князи. Прирожденному князю Юсупову пришлось ехать расхлебывать графское дело, а оно представлялось очень серьезным дипломатическим скандалом. Неаполитанская королевская семья сочла поведение Разумовского оскорбительным по отношению к королеве Марии-Каролине. Николай Борисович не без труда добился приема у короля Фердинанда I, которому передал самые дружественные извинения императрицы Екатерины II. Дело уладилось.

7 августа 1788 года Юсупов вновь в Неаполе. Он провел весьма сложные переговоры с королевским Двором относительно обострившихся в очередной раз отношений между давними врагами — Россией, Швецией и Турцией. Россия нуждалась в нейтралитете европейских государств, для соблюдения которого пресловутое «общественное мнение» играло немалую роль. Тяжелыми оказались переговоры князя в Венеции с дипломатическими представителями Англии и Австрии. Зато вечерами Николай Борисович имел возможность посещать любимый венецианский театр Ла-Фениче. Здесь же, в Венеции Юсупов познакомился и подружился со знаменитым театральным художником Пьетро Гонзага, если возможна дружба между внуком сапожника и легендарным «потомком самого пророка Магомета»…[126]. По крайней мере, обедал художник за княжеским столом постоянно, что вызывало удивление и раздражение вельможных коллег Юсупова по дипломатическому ведомству.

В 1784 году Николай Борисович побывал в Ватикане, получил аудиенцию у папы Римского Пия VI. Этому предшествовало получение секретной инструкции от императрицы Екатерины, которая датирована ноябрем месяцем.

«Инструкция Действительному Камергеру, Чрезвычайному Посланнику и полномочному Министру Князю Юсупову.

Благородный Нам любезноверный!

…Откланявшись от Туринского Двора, направить путь Ваш в Рим, где Вы явитесь в качестве Кавалера Двора Нашего, имеющего особую комиссию к Тамошнему Владетелю, а отнюдь не в образе Министра характеризованного, дабы инако не иметь нужды в установлении нового церемониала, следовательно же и не найтися в случае какого-либо затруднения с пребыванием в Риме…»[127].

Для разрешения сложных внешнеполитических проблем должность временного посланника в Риме мало что давала Юсупову и в политическом, и в дипломатическом отношении. Тут помогли личные масонские связи князя. Николай Борисович в качестве частного лица не только получил папскую аудиенцию, но и добился признания Папским двором «…отдельного самостоятельного существования в Российской империи римско-католической паствы, благодарил за дарование близкому к Русскому императорскому дому могилевского архиепископа Сестренцевича палладиума и возведения в кардиналы бывшегов России папского посла Аркотти»[128]. Кроме того, императрица через Юсупова выразила пожелание, чтобы Сестренцевича возвели в кардиналы.

Иоганн Ведер. «Портрет папы Пия VI». Камея. Г. Э. Из собрания кн. Н. Б. Юсупова.

Этим самым Екатерина устраняла происки Римской курии на территории Российской империи, а заодно, «милостиво» даровала католикам звание своей очередной «домашней церкви», что называется, приводила их к собственному августейшему ногтю. По мудрой мысли Екатерины, «русских» католиков должен был возглавлять архиепископ Могилевский, назначаемый по ее личному указанию и действующий так, как удобно русской царице, а отнюдь не Ватикану и Римской курии. Епископ, а потом и архиепископ Станислав Сестренцевич-Богуш (1731–1826) прославился своей откровенно русофильской позицией, за что его искренне не любили в Риме, но отстранить от дел так и не решились. Во второй половине XVIII века многие униаты и католики Белоруссии и других территорий Российской империи, находившиеся в юрисдикции Сестренцевича, вернулись в лоно Православной церкви. Тогда умели решать проблемы не только униатов…

Д. Б. Пиранези. «Площадь святого Петра в Риме». Гравюра.

Папа принял Николая Борисовича так неожиданно дружественно, что даже позволил князю организовать копирование лучших живописных украшений Ватикана. До Юсупова разрешения на снятие копий Ватиканских фресок в таких объемах не получал никто. Надо заметить, что и после тоже. Впрочем, какие уж тут рафаэли, когда масонская дисциплина обязывала…

Вообще-то идея перенести, точнее — «пересадить все великое», что имелось в Европе, на невские берега принадлежала наследнику престола Павлу. Екатерина относилась к этому несколько скептически. В результате теперь нам остается любоваться в Эрмитаже только копиями Лоджий Рафаэля, тогда как остальные шедевры Ватикана остаются для русских людей практически недоступными.

Во время пребывания в Италии Юсупов неоднократно получал от Екатерины письма можно сказать личного характера. Их дружеский тон не оставляет сомнений в самых приятельских отношениях между царицей и князем. Екатерина не считалась страстным коллекционером скульптуры или картин, а любила исключительно резные камни. Живопись она собирала для государственного величия, камни — для личного удовольствия. Как раз о камнях она и советовалась с Юсуповым. Вот несколько фрагментов из ее длинного письма, адресованного к князю в Рим и посвященному как камнерезному искусству, так и искусству коллекционирования.

«Интерьер собора святого Петра в Риме». Гравюра с использованием рис. Д. Б. Пиранези.

«Господин князь Юсупов!

Я получила два ваших письма и три камея в свое время. Я ожидала верного случая для ответа вам и очень хорошо помню, что обещала вам это. Надеюсь, что теперь вы оправились от болезни, которая настигла вас по прибытии в Италию.

И так вот Пиклер, Ведер и Амастини заняты приумножением моего маленького собрания, нынешнею осенью увеличенного покупкою кабинета, который угодно было сбыть герцогу Орлеанскому. До сей минуты, и, считая даже три перстня, которые вы прислали к дню моего праздника и за которые Я вас благодарю, мое маленькое собрание заключается в 7817 резных камней; нерезаные умножаются повседневно, есть о десяти, двенадцати и четырнадцати слоях.

Г. Г. Чернецов. „Внутренний вид собора святого Марка в Венеции“. 1846. ГРМ.

Но Я думаю, вы не сомневаетесь, что ученые и неучи все становятся антиквариями, и потеха видеть, как они роются в книгах, чтобы иногда отыскать безделушку; к этой мании присоединилась еще другая: мы открыли обширное собрание медалей от 14 до 15 тысяч, медалей, которые лежали не знаю на каком-то чердаке, но все это еще ничего в сравнении с тем, что я скажу вам. Генерал Мамонов принялся сам резать на камнях и для опыта, к великому изумлению Леберехта, отделал сампрехорошенький инталио, а теперь трудится над камеем, представляющим голову Минервы в шлеме, которая еще не окончена, но однако же ногою не утрется. Мозаики для шкатулок, обещаемые вами, мне доставят большое удовольствие, также как картины Ангелики Кауфман…

Что касается новых поручений для списывания Рафаэлей, то хотя на это вы имеете благосклонное согласие Папы, но лучше отложить это до другого времени, когда наше внимание будет менее озабочено занятиями…

Вы видите, что никакие из наших привычек не изменились и что Его Превосходительство мучится по-прежнему. Вот длинное письмо! скажете вы, а ни слова о войне. Ну, так знайте же, что Я в восторге, когда хоть на минуте не слышу о ней. Впрочем, мы готовимся с возобновленным усилием к будущей кампании…

Н. Г. Чернецов „Площадь святого Марка в Венеции“. 1846. ГРМ.

Прощайте, будьте здоровы, хоть Я и замедлила вам ответом, но вы видите, что ответ мой не короток.

Екатерина»[129].

О повседневном быте, привычках, образе мыслей и действий Юсупова во время пребывания за пределами России достоверно известно немного. Тем ценнее оказывается короткое замечание его неизвестного подчиненного по московской Оружейной палате, написавшего в своих опубликованных без подписи воспоминаниях, что «князь Юсупов когда-то состоял нашим посланником при неаполитанском дворе и оставил по себе в Неаполе завидную память: его любили и уважали все, начиная от короля и кончая бедным, нуждающимся населением, которому он всегда помогал чрезвычайно щедрую рукою»[130].

В Италии Николай Борисович собрал громадную коллекцию произведений искусства. Особенно много в ней имелось живописи и скульптуры. Юсупов посещал мастерские всех ведущих художников, старался покупать работы старых мастеров, но они и тогда уже считались большой редкостью. К тому же аристократу частенько пытались всучить старые копии, выдаваемые за подлинные творения мастеров эпохи Возрождения. Время все расставило на свои места — Юсуповское собрание давно признано крупнейшей частной коллекцией Европы.

А. Канова. «Амур». Из собрания кн. Н. Б. Юсупова. ГЭ.

Среди итальянских знакомых Николая Борисовича был и знаменитый скульптор Антонио Канова. Наверное, несколько преувеличенными звучат уверения в их дружбе, а если таковая имела место, то основывалась на известной поговорке — дружба дружбой, а денежки — врозь. Непосредственно в мастерской скульптора Юсупову удалось приобрести несколько готовых камерных бюстов работы самого Кановы, а также заказать ему две скульптурные композиции в рост. Они исполнялись в то время, когда Николай Борисович уже вернулся в Россию.

«Вся цивилизованная Европа» стояла в очередь за работами Кановы, но русского князя любезно пропустили с «черного хода». Скульптор был масоном очень высокой степени посвящения; не случайно после падения Наполеона именно его, а не какого-нибудь мелкого итальянского графа командировали во Францию, дабы вернуть захваченные «корсиканским чудовищем» художественные сокровища Италии, что удалось сделать весьма успешно, хотя и не без потерь. Благодаря Николаю Борисовичу Эрмитаж теперь обладает превосходной коллекцией скульптуры Антонио Кановы, правда, в музейном этикетаже это обстоятельство обычно не отражается. Лишняя информация вредна современному человеку, не склонному к воспитанию в себе исторической памяти. Ведь еще не так давно обходились просто памятью…

Д. Вольпато «Лоджии Рафаэля». Гравюра. ГМУА.

Говорят, что, однажды попав в Италию, из нее трудно уехать, расстаться с нею, как трудно не попасть под обаяние итальянской природы, архитектуры, моря и бездонного голубого неба. Юсупов среди других городов Италии особенно любил Венецию. «Северной Венецией» называли в прежние времена Петербург, куда императрица Екатерина вызывала своего полномочного посланника для занятия много более высоких государственных должностей.

Чашка с портретом князя Н. Б. Юсупова по оригиналу Ж. Б. Лампи. 1810-е гг. Юсуповский фарфоровый завод. Архангельское. Белье Гарднера. ГЭ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.