2.5. Духовные основы грядущего капиталистического рабства Нового времени

2.5. Духовные основы грядущего капиталистического рабства Нового времени

В среде феодалов имело место накопление денег, а не капитала. Даже если феодалы прибегали к эксплуатации, основанной на использовании кредита и долга, это не делало их капиталистами. Ссудный процент в любой форме (денежной, натуральной или в виде отработок) шел на личное потребление феодала, не превращаясь в капитал. Однако это еще не означает, что в феодальном обществе не было капитала и капитализма. И капитал, и капитализм были — как они были и в римском рабовладельческом обществе. В Древнем Риме, как мы неоднократно подчеркивали, капитал существовал не в товарной или производительной формах, а в денежной; капитализм был не торговым или промышленным, а ростовщическим. Там «профессиональным» ростовщичеством занимались люди из сословия всадников.

В позднем Средневековье также были «профессиональные» ростовщики. Они в отличие от феодалов «зарабатывали» деньги не для того, чтобы потреблять, а для того, чтобы вновь пускать деньги в оборот. Это были уже «настоящие» капиталисты. Все они были почти исключительно евреями, на которых не распространялись христианские запреты на занятие этим не богоугодным делом и которые прочно захватили эту «экологическую нишу» средневекового бизнеса. Известный социолог, историк и экономист Вернер Зомбарт в начале XX века опубликовал работу «Евреи и хозяйственная жизнь»[134]. В ней он доказывает, что именно иудаизм заложил фундамент современного капитализма; при этом дает положительную оценку роли иудаизма в формировании основ капитализма. Он приводит многочисленные примеры того, как евреи занимались ростовщичеством и торговлей еще в недрах средневекового европейского общества и создавали условия для первоначального накопления капитала (о первоначальном накоплении капитала мы будем специально говорить ниже). Отчасти Вернер Зомбарт прав в оценке роли евреев в становлении капитализма. Но лишь отчасти. Он сам показывает, что многие иудеи, бежавшие с континента на британские острова, крестились там и стали ярыми пуританами (разновидность протестантов, отличающихся особым аскетизмом и фанатизмом). А ведь никто их силой не заставлял креститься: в Англии в отличие от Испании и некоторых других континентальных стран инквизиции не было[135].

Параллельное исследование причин возникновения в Европе капитализма осуществил другой ученый — Макс Вебер. Он также в начале XX века опубликовал работу, которая хорошо сегодня известна и называется «Протестантская этика и дух капитализма». Он не отрицает роли иудаизма в становлении капитализма, отмечая сильное материалистическое начало в позднем иудаизме, основанном на Талмуде. Однако главную роль в становлении капитализма он отводит тем изменениям, которые произошли в христианстве. Речь идет о Реформации, которая привела к появлению «обновленного христианства» в виде протестантизма. А протестантизм (особенно в такой его модификации, как кальвинизм) снял существовавшие раньше в европейском обществе «табу» на занятия ростовщичеством. Более того, не только снял «табу», но и всячески поощрял деятельность по созданию и накоплению капитала. «Профессиональным» ростовщичеством могли теперь заняться не только иудеи, но также «продвинутые христиане». Причем не только ростовщичеством, но и другими формами капиталистического бизнеса — торгового, мануфактурного, сельскохозяйственного.

М. Вебер, также как и В. Зомбарт, позитивно оценивает переход общества к капитализму и отмечает особые «заслуги» в этом переходе такой разновидности протестантизма, как кальвинизм. В контексте данной проблемы М. Вебер ставит кальвинизм далее выше иудаизма. Первый; по его мнению, нацеливает человека на бесконечное накопление капитала; второй — поощряет всяческое богатство, но богатство остается средством, не превращаясь в самоцель. Вот как резюмирует эти рассуждения М. Вебера о различиях иудаизма и кальвинизма наш отечественный философ Ю. Бородай: «(…) даже принцип наживы в иудаизме не столь универсален, как в кальвинизме: во-первых, он не распространяется на отношения между «своими», и, главное, нажива здесь сохраняет «традиционалистский» характер, то есть нацелена на потребление и потому не превращается в столь пожирающую, как в кальвинизме, страсть (…). В отличие от иудейской установки, где капитал лишь средство непосредственного наслаждения или господства, то есть вернейшее средство максимального благоустройства своего земного материального бытия, для протестанта, подлинного господина нового строя, накопление капитала становится самоцелью»[137]. Мы бы сделали одно уточнение к рассуждениям М. Вебера и Ю. Бородая: действительно, для иудаизма накопление капитала является средством. Но тут надо различать ранний (ветхозаветный) и поздний (талмудический) иудаизм. Для раннего иудаизма накопление капитала было в большей степени средством «непосредственного наслаждения», а для позднего иудаизма — средством «господства». Переориентация религиозного сознания иудеев на мировое господство, как отмечают историки религии, произошла еще две с половиной тысячи лет назад, в те времена, когда они были уведены в вавилонское рабство и там соприкоснулись с древними учениями гностиков и манихеев (с их положениями об «избранности» и «предопределенности»). Документально эта переориентация была закреплена в Талмуде, который был написан в первых веках нашей эры (после разрушения Иерусалима, когда иудеи уже находились в изгнании) и который в современном иудаизме поставлен выше Торы (Пятикнижия Моисеева)[138].

А почему у протестантов, особенно у кальвинистов, накопление богатства, капитала становится самоцелью! У ранних протестантов это особенно бросается в глаза. Ведь они стремились к богатству, становились богатыми, но при этом вели и продолжали вести аскетический образ жизни. Некоторые исследователи пытаются дать чисто «материалистическое» объяснение этому феномену: мол, аскетизм первым капиталистам был нужен для того, чтобы «экономить» и быстрее накапливать капитал. Но почему-то имея даже миллионы, первые протестанты продолжали держать себя в «черном теле». Вот и К. Маркс в «Капитале» пишет: «Капиталист грабит свою собственную плоть»[139] и не может внятно ответить, зачем капиталист это делает. А не может потому, что смотрит на историю становления капитализма глазами материалиста. Л первыми капиталистами двигал не «экономический интерес» (как думал К. Маркс), а религиозное чувство. Дело в том, что центральным догматом кальвинизма был догмат о том, что все человечество делится на «избранных» и «прочих». Это очень похоже на центральный догмат иудаизма о делении человечества на «евреев» (они же — «избранные») и «всех остальных». Евреем нельзя стать в результате тех или иных заслуг в земной жизни, евреем рождаются. И тут уже ничего нельзя изменить. То же самое мы видим в кальвинизме: «избранным» нельзя стать в земной жизни. «Избранность» предопределена «свыше», «избранным» человек уже рождается. Но никаких внешних признаков «избранности» ни на теле человека, ни в его умственных или духовных способностях обнаружить нельзя. Этот признак «избранности» лежит вне самого человека и заключается в принадлежащем ему богатстве. Религиозный адепт кальвинизма всю свою сознательную жизнь мучается одним лишь вопросом: «Я «избранный» или нет?» Но он мучает не только свою душу, но также свое тело. Он живет на пределе своих физических и психических сил, добывая и приумножая свое богатство, пытаясь через это богатство доказать себе и окружающим, что он — «избранный». Фанатическая страсть накопления капитала — на самом деле не «материальная», а «духовная», религиозная страсть. Она отодвигает на задний план все другие страсти, в том числе страсть к материальным, чувственным удовольствиям.

Это сегодня наличие капитала является «билетом», который дает человеку право на вход в «земной рай», а цифра, определяющая величину этого капитала, указывает на то, в каком «сегменте» этого «земного рая» может находиться предъявитель «билета». Несколько веков назад было несколько иначе: наличие капитала рассматривалось в качестве «билета», дающего право на вход в «небесный рай»; величина капитала определяла, в каком «сегменте» или «ярусе» «небесного рая» окажется предъявитель «билета». По мнению некоторых авторов, в современной капиталистической деятельности религиозная мотивация человека сохраняется в полной мере. Чаще всего она является неосознанной, сохраняется в виде программы, записанной в подсознании человека. Вот что пишет по этому поводу Ю. Бородай: «В соответствии с протестантской установкой, чтобы определить уровень нравственного достоинства, в США достаточно спросить: сколько стоит этот человек? Нам, православным, невдомек, что этот главный в США вопрос имеет не столько прагматическую, сколько глубоко религиозную значимость»[140].

В недрах кальвинизма (и протестантизма в целом) постепенно складывается система знаний и правил экономии (рационального использования) всех ресурсов, включая время, для достижения максимального денежного результата — прибыли. Наиболее законченный вид эта система обрела в рамках течения, называемого «методизмом» (что-то вроде секты внутри протестантизма[141]). Позже система этих знаний и правил (наподобие детальных предписаний всех сторон жизни человека в иудаизме) обрела статус «экономической науки».

Кальвинизм не имел ничего общего с истинным христианством — религией любви к человеку, дающей возможность любому человеку стать «избранным» (в смысле спасения и получения после смерти «жизни вечной»). Кальвинистский фанатик, который получает через свое богатство подтверждение своей «богоизбранности» и «исключительности», одновременно утверждается в том, что он обладает правом господствовать над другими людьми. Они ему нужны, прежде всего, для того, чтобы и дальше увеличивать богатство. Другие люди, не получившие «знак» «избранности» в виде богатства, — люди «второго сорта», которых его протестантский бог предопределил быть рабами «избранного» (здесь кальвинизм очень похож на иудаизм с его презрительным отношением к тем, кто не принадлежит к их племени).

Если не принимать во внимание этого «протестантского расизма», трудно понять, откуда бралась такая хладнокровная жестокость, которую проявляли первые носители «духа капитализма» в эпоху первоначального накопления капитала. В Европе эта жестокость проявлялась по отношению к мелким землевладельцам, которых сначала лишали земли, а затем убивали или заставляли работать как рабов. В Америке белые протестантские колонисты проявляли эту жестокость по отношению к индейцам, которых поголовно уничтожали «как зверей» (кстати, колонисты-католики, которые осваивали Южную Америку, такой жестокости не допускали). В Африке протестантские купцы (вместе с купцами-иудеями) проявляли эту жестокость по отношению к местным жителям, которых захватывали или покупали в рабство.

Впрочем, жестокостью отличались и католики. Но у католиков физическое насилие удивительным образом сочеталось с «христианской заботой о душе» захватываемых в рабство аборигенов. Португальские монархи вместе с Папой Римским требовали, чтобы захватываемые рабы обязательно были крещены. По этому поводу был издан даже специальный королевский эдикт 1519 года. Если речь шла о невольниках, которых отлавливали в Африке, то они должны были быть крещены обязательно до погрузки на корабли, которые отправлялись к берегам Америки. Это требование было обусловлено тем, что многие рабы в пути умирали: в этом проявлялась трогательная «забота о душах» невольников. Позднее другие католические страны также приняли аналогичные законы. Так, французский король Людовик XIII издал в 1648 году акт об обязательном крещении рабов.

О жестокости в эпоху так называемого «первоначального накопления капитала» мы поговорим подробнее в следующем разделе главы.

В социальном поведении протестантов просматривается генетический код иудаизма, в котором, как известно, присутствует четкое деление всех людей на «своих» и всех остальных, причем остальные — не просто «чужие», они даже не люди, а просто живые существа, имеющие внешность человека. В Ветхом Завете мы встречаем много мест, где проводится четкое деление на «своих» и «чужих». В контексте рассматриваемых нами экономических проблем весьма значимым является следующая установка иудаизма: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост» (Втор. 23: 19-20). Евреи почти две тысячи лет находились в рассеянии, т.е. среди «чужих». Поэтому приведенная выше установка из Второзакония последовательно реализовывалась (и продолжает реализовываться) через практику ростовщической эксплуатации носителями иудаистской идеологии всех «чужих».

Принцип «свой — чужой» получил развитие в протестантизме, который навязывал и продолжает навязывать в обществе идеологию и психологию крайнего индивидуализма. В иудаизме имеет место этнический индивидуализм (этнос, племя, народ остается единым целым, не делимым на части); в протестантизме — персональный индивидуализм. В экономической науке Запада моделью и эталоном такого индивидуализма является Homo economicus — человек экономический. Он представляет собой крайнюю степень индивидуализма, когда к «своим» человек относит только самого себя (ego), а все остальные — «чужие».

Примечательны наблюдения, сделанные В. Зомбартом в его книге «Буржуа». В ней он совершенно справедливо обращает внимание, что наиболее последовательными и энергичными носителями «духа капитализма» были иноземцы, или пришельцы. Они не имели никаких кровно-родовых связей с местным населением и не были обременены такими предрассудками, как «родина», «отечество», «исторические корни» и т.п. Для пришельцев (эмигрантов, колонистов) местные все поголовно были «чужаками», к которым можно (и нужно) относиться жестоко — как к скотам или зверям. Также хищнически можно относиться к окружающей природе, культуре местного народа и его истории. Он выделяет две основные категории таких беспощадных пришельцев: евреи, которые были перманентными переселенцами по всему миру, и европейские переселенцы в Новом Свете.

Эти установки протестантизма подхватила народившаяся на свет европейская философия (вероятно, она появилась для того, чтобы выполнять «социальные заказы» тех, кто был заинтересован в строительстве капитализма). Смысл рада «догматов» европейской философии очень прост: «война всех против всех» как объективный, «естественный» закон общества. Затем народившаяся на свет европейская экономическая мысль (естественно, также для выполнения «социальных заказов») «облагородила» формулировку этого закона «всеобщего каннибализма» и назвала его «законом конкуренции». Несколько поколений «профессиональных экономистов» последовательно вносили свой вклад в «облагораживание» и обоснование капиталистической конкуренции. Сегодня наши студенты совершенно уверены в том, что капиталистическая конкуренция — главный «двигатель прогресса».

Сказанное выше о духовно-религиозных корнях современного капитализма справедливо в первую очередь в отношении стран, где раньше всего утвердился протестантизм, причем в его наиболее радикальном, кальвинистском и (или) пуританском варианте. Это капиталистические страны «первого эшелона»: Англия, Голландия, Швейцария, позднее Североамериканские Соединенные Штаты.

Приобщение к западной «цивилизации» капиталистических стран «второго эшелона» происходило по несколько иному алгоритму. Там оно начиналось с навязывания элите этих стран «жажды потребления», которая перерастала в страсть безумного потребительства. Капитализм стран «первого эшелона» мог быстро развиваться за счет активного освоения внешних рынков. Такое освоение было достаточно агрессивным, направленным на поиск и создание спроса на продукцию капиталистических мануфактур и товары таких торговых компаний (прежде всего, Ост-Индской английской и Ост-Индской голландской). Освоение новых рынков капиталисты-протестанты начинали с развращения элиты «осваиваемых» стран как наиболее платежеспособной части общества. Вот как описывает постепенный переход к капитализму стран «второго эшелона»

Ю. Бородай: «Движение к западной цивилизованности — грабежу природных ресурсов и предельной интенсификации труда, — в отставших странах начинается с совращения господствующего слоя. В среде традиционных власть имущих и выбивающихся «в люди» местных спекулянтов-выскочек начинается вакханалия чрезмерного и безумного потребления: разгорается бешеный аппетит на модные заграничные туалеты, гарнитуры и предметы быта — «как в лучших домах Филадельфии», — на новейшие средства изощренного развлечения и разврата и на особенно дорогие товары престижного назначения. При этом по уровню своих претензий на моду, блеск и лоск туземные господа оказываются «святее папы» — своего иноземного благодетеля, предпочитающего умеренный комфорт. В эпоху молодого английского капитализма эпидемия господствующего расточительства, неизбежно связанного с усилением фискального пресса, затронула даже отнюдь не отсталые страны континентальной Европы. Достаточно вспомнить безумную вакханалию роскоши в дотла разоренной предреволюционной Франции. Эта роскошь казалась особо ослепительной на фоне пуританской сдержанности английских джентльменов, становившихся промышленно-финансовыми магнатами»[142].

Среди аристократии Европы растет интерес к философским учениям, которые помогают элите забыть о христианских заповедях, запретах и ограничениях. В том числе ограничениях, которые сдерживали «сверхнормативное» потребление. Известно, что в античном мире страсть аристократии к удовольствиям нашла свое отражение в философии гедонизма и эпикуреизма. На излете Средних веков происходит ренессанс этих учений. Гедонистические мотивы получают распространение в эпоху Возрождения и затем в этических теориях просветителей. Т. Гоббс, Дж. Локк, П. Гассенди, французские материалисты XVIII века в борьбе против религиозного понимания нравственности часто прибегали к гедонистическому истолкованию морали. Наиболее полное выражение принцип гедонизма получил в этической теории утилитаризма, понимающего пользу как наслаждение или отсутствие страдания. Основные представители указанной теории — И. Бентам (1748—1832), Дж. С. Миллъ (1806-1873)[143]. Идеи указанных двух авторов были, кстати, в большой моде среди русского дворянства в начале XIX века, и они, наверняка, сыграли определенную роль в «стимулировании» тяги к роскоши в среде нашей аристократии. Так, у А. С. Пушкина мы читаем:

Причудницы большого света!

Всех прежде вас оставил он;

И правда то, что в наши лета

Довольно скучен высший тон;

Хоть, может быть, иная дама

Толкует Сея и Бентама[144].

Но для того, чтобы потреблять импортную роскошь, «туземные господа» должны добывать деньги. Они начинают резко усиливать пресс эксплуатации своих крестьян, усиливать фискальный пресс, все активнее обращаться к местным и заграничным ростовщикам за кредитами. Все это расшатывало устои традиционного феодального общества, создавало условия для первоначального накопления капитала (обезземеливание крестьян), укрепляло позиции ростовщического капитала.

Приведенный выше алгоритм движения к капитализму стран «второго эшелона» в полной мере объясняет и ход исторического развития Российской империи XVIII—XIX вв. Следует иметь в виду, что «вторая попытка» России перейти к капитализму в самом конце XX века началась с того, что «в среде традиционных власть имущих и выбивающихся «в люди» местных спекулянтов-выскочек» началась «вакханалия чрезмерного и безумного потребления». Мы были свидетелями этой «вакханалии» после прихода к власти М.С. Горбачева в 1985г. Разрушительная энергия этой «вакханалии» оказалась для Советского Союза страшнее разрушительной энергии десятков ядерных бомб. А после развала СССР и образования Российской Федерации носители «вакханалии чрезмерного и безумного потребления» получили почти официальное название — «новые русские».

Итак, страсть к прибыли (деньгам) и страсть к потреблению — две стороны одной медали, называемой капитализмом. Архитекторы капитализма стремятся к тому, чтобы в каждом члене общества (независимо от того, каков его социальный и имущественный статус) сосуществовали обе страсти. Наш соотечественник Ф.В. Карелин (1925—1992) в своей работе «Теологический манифест» (1987 г.) совершенно справедливо подметил: « … капиталистический способ производства экономически нуждается в грехе (алчности предпринимателей и развращенности потребителей)».

Все сказанное нами выше показывает, что капитализм — не только и даже не столько экономическое явление, сколько духовное и религиозное. К сожалению, об этом молчат наши учебники и представители нашей науки. К сожалению, не видим мы до сих пор серьезной духовной оценки капитализма и со стороны нашей церковной иерархии и богословской науки. Лишь изредка наши церковные власти вынуждены как-то реагировать на серьезные вызовы капиталистической современности, но даже такое реагирование является каким-то вялым и невнятным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.