Часть 8. Серьезные перемены к лучшему
Часть 8. Серьезные перемены к лучшему
Приближавшийся 1936 года казался на редкость счастливым, вызывавшим лишь оптимистическое настроение. Слишком уж многое возвещало о серьезных переменах к лучшему. Порождало уверенность в том, что необычайно трудные последние восемь лет остаются в прошлом, уходят навсегда.
Тихо, незаметно, без излишней шумихи, каких-либо, широковещательных заявлений страна расставалась с карточной системой. С 1 октября 1935 года возобновилась свободная продажа мяса и мясопродуктов, жиров, рыбы и рыбопродуктов, сахара и картофеля, а с 1 января 1936 года — и промтоваров. А с 1 февраля ликвидировался и Торгсин — последний реликт уже далекого нэпа. Сеть специальных магазинов, где можно было купить все что угодно, но только за твердую валюту либо за золото.
О наступающих переменах возвестила не одна лишь отмена карточек — еще и восстановление празднования Нового года с его традиционной елкой. Возвращение «гражданских прав» тому празднику, с которым как религиозным партия и государство настойчиво боролись все последнее время. Боролись весьма решительно, даже запретив — для начала циркуляром наркомзема РСФСР от 11 декабря 1928 года — рубку елей. Но вот кандидат в члены ПБ, второй секретарь ЦК КП(б) Украины П.П. Постышев вдруг предложил повсеместно организовать, правда, лишь для детей, в дни зимних каникул новогодние праздники. Первым подхватил эту инициативу МК ВЛКСМ. Разослал телеграммы по всем своим организациям, рекомендуя провести елки в парках, домах пионеров, школах. Вслед за тем как-то просто, естественно вспомнили и о взрослых. За десять дней до наступления Нового года газеты опубликовали предельно скромную, всего в три строки, информацию: «По предложению ВЦСПС Совнарком Союза ССР постановил выходной день 30 декабря (в то время в стране существовала шестидневка. — Ю. Ж. ) перенести на 1 января». А в ночь с 31 декабря на 1 января новогодние балы впервые за все годы советской власти прошли в московском Доме союзов, ленинградском Александровском дворце, во многих клубах, домах культуры страны.
Столь же многозначительной, обещавшей важные политические перемены выглядела опубликованная «Правдой» статья первого секретаря Азово-Черноморского крайкома В.П. Шеболдаева «Казачество и колхозы». Использование, наряду с типично советским словом «колхоз», долгое время сугубо негативного по смыслу слова «казачество», ассоциировавшегося прежде всего с теми, кто подавлял революцию 1905 года, воевал на стороне белых в гражданскую войну — как бы предполагало очередную филиппику в адрес казачества. Однако содержание статьи опровергло такое ожидание.
Не кто-либо, а член ЦК ВКП(б) писал: «В основной массе казачества произошел коренной перелом… колхозы Кубани и Дона не могли бы иметь нынешних успехов, если бы нынешнее казачество по-прежнему сопротивлялось бы или не поддерживало бы колхозы… Среднее казачество, и раньше дававшее ряд примеров революционных выступлений (Каменский ревком), выдвинувшее героев-большевиков Подтелкова и Кривошлыкова, давшее в свое время немало бойцов в Первую конную армию, сейчас окончательно и прочно стало на колхозный путь, по-настоящему взялось за работу».
Еще одно грядущее событие также должно было вселить добрые надежды. Публикация сообщения о составе Всесоюзного пушкинского комитета, созданного по решению ПБ еще 27 июля 1934 года, для празднования в самом скором времени 100-летия со дня смерти великого русского поэта. Возглавил этот комитет А.М. Горький, всего лишь заместителями которого оказались нарком просвещения РСФСР А.С. Бубнов и первый секретарь правления ССП А.С. Щербаков. Членами же комитета, наряду со столь необходимыми для организации грандиозных, как оказалось, торжеств представителями государства и партии — К.Е. Ворошиловым, В.Я. Чубарем, В.И. Межлауком, А.А. Н.А. Булганиным, И.Ф. Кодацким — стали крупнейшие пушкинисты той поры А.М. Цявловский, Д.Д. Благой, Ю.Г. Оксман, М.Н. Розанов, академики-литературоведы — заведующий кафедрой славянской филологии Ленинградского университета Н.С. Державин и заместитель директора Института русской литературы (Пушкинского дома) А.С. Орлов, писатели Викентий Вересаев, Алексей Толстой, Александр Серафимович, Александр Фадеев, поэты Демьян Бедный, Николай Тихонов, Павло Тычина, Янко Купала, Галактион Табидзе, Егише Чаренц, Абулкосим Лахути, режиссеры Константин Станиславский, Владимир Немирович-Данченко, Всеволод Мейерхольд, детский поэт и литературовед Корней Чуковский, некоторые иные представители творческой интеллигенции.
Тем самым страна решительно порывала с нигилистическим по сути, вульгарно-социологическим по форме отношением к своему прошлому, к тем, кто на протяжении нескольких веков создавал ее литературу, искусство, науку. Формирование Пушкинского комитета и проведение пушкинского праздника открывало долгую чреду восстановления с помощью таких же юбилеев сознательно замалчивавшихся учебниками и пропагандой имен писателей, поэтов, художников, архитекторов, композиторов, ученых.
* * *
Все происходившее в последние дни уходящего 1935 года и первые — нового, 1936-го, лишний раз подтверждало, что партия и в идеологии окончательно сменила курс, избрав принципиально новый, решительно и бесповоротно порвала с прежней воинствующей левизной. И дабы проводить и в дальнейшем именно такой курс, удерживать на нем страну, пошла на ломку существовавших почти два десятилетия административных структур. Одним росчерком пера ликвидировала предоставленное Конституцией 1924 года союзным республикам право самостоятельно руководить развитием своих национальных культур. Изъяла у наркомпросов Российской Федерации, Украины, Белоруссии, Закавказской Федерации, Узбекистана, Туркмении и Таджикистана, все вопросы, связанные с искусством, оставив им заботы лишь о школьном образовании. Решением ПБ от 16 января в форме постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О работе по обучению неграмотных и малограмотных» ликвидировало общество «Долой неграмотность». Поручило прежде всего наркомпросам на протяжении 1936 и 1937 годов ликвидацию неграмотности людей в возрасте до 50 лет. Утвердило и контрольные цифры: в текущем году необходимо было силами наркомпросов обучить 4 миллиона неграмотных и 3 миллиона малограмотных, а кроме того, ВЦСПС должен был организовать обучение еще 1,5 миллиона малограмотных.
А месяцем ранее, 16 декабря, ПБ приняло еще два решения, закреплявших проводимую реорганизацию. Первым были сняты со своих постов заместители А.С. Бубнова, курировавшие как раз проблемы искусства, М.С. Эпштейн и Г.И. Бройде, а вместо них первым заместителем наркома просвещения утвержден Б.М. Волин, до того занимавший должность заведующего отделом школ ЦК ВКП(б).
Вторым решением ПБ создало Комитет по делам искусств при СНК СССР — орган исполнительной власти, призванный ежедневно и ежечасно руководить, направляя в нужное русло, деятельность «театров и других зрелищных предприятий, киноорганизаций, музыкальных, художественно-живописных, скульптурных, других учреждений», а также «учебных заведений, подготавливающих кадры работников театра, кино, музыки и изобразительных искусств». Тем самым завершался процесс, начавшийся еще в 1932 году роспуском одиозных, не просто «левых», а подчеркнуто «революционных», да еще и «пролетарских», то есть якобы чисто классовых, объединений писателей, художников, архитекторов, композиторов. Таких, например, как Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), Ассоциация художников революционной России (АХРР), Всесоюзное объединений пролетарских архитекторов (ВОПРА), Российская ассоциация пролетарские музыкантов (РАПМ), а вместе с ними всех иных без исключения. Процесс, продолженный созданием сначала Союза советских писателей, затем и аналогичных союзов архитекторов, композиторов, несколько позже и художников.
Реформирование, твердо сохраняя изначальную направленность, тем не ограничилось. Оно ширилось, охватывая все новые леворадикальные по целям структуры. Еще 10 декабря 1935 года ПБ приняло изрядно запоздавшее, фактически лишь констатировавшее давно происшедшее, решение. О ликвидации очередной творческой организации, на этот раз формально никак не связанной с СССР — Международного объединения революционных писателей (МОРП), учрежденного в августе 1920 года на II конгрессе Коминтерна. Не раз меняя свое название, сначала Международное бюро пролеткульта, затем Международное бюро революционной литературы, оно к концу 1930 года достигло в своей деятельности апогея. В МОРП входили либо открыто примыкали к нему многие ведущие писатели и поэты Европы и США. Французские — Луи Арагон, Андре Бретон, Поль Элюар; немецкие — Иоганнес Бехер, Франц Вейскопф, Оскар Мария Граф, Анна Зегерс, Людвиг Ренн; венгерские — Антал Гидаш, Мате Залка, Бела Иллеш; польские — Владислав Броневский, Леон Кручковский, Станислав Станде, Бруно Ясенский; чехословацкие — Лацо Новомесский, Юлиус Фучик; китайские — Го Можо, Лу Синь, Мао Дунь, Эми Сяо; американские — Шервуд Андерсон, Майкл Голд, Теодор Драйзер, Джо Дос Пасос, многие иные.
К середине 30-х годов деятельность МОРП практически замерла, что произошло по многим причинам. Из-за прихода Гитлера к власти, что вынудило всех членов германской секции эмигрировать, присоединившись в СССР к находившимся там полтора десятилетия венгерским собратьям по перу. Из-за раскола международного революционного движения на сторонников Троцкого и тех, кто остался верным политике Москвы. Именно последнее обстоятельство привело к отходу от МОПР большинства французских сюрреалистов. Но особенно повлияли на судьбу объединения международный Конгресс писателей в защиту культуры, проведенный в Париже в июне 1935 года, а также VII конгресс Коминтерна. Только потому фактически руководитель МОРП как глава иностранной комиссии ССП Михаил Кольцов и вынужден был констатировать: «Международная ассоциация писателей находится в очень трудном положении — ей угрожает тихий развал». Не дожидаясь неизбежного конца, он предложил как единственную возможность в сложившихся обстоятельствах ликвидировать МОПР, выразив готовность возглавляемого им Журнально-газетного объединения регулярно издавать на русском языке новинки иностранной литературы.
Столь же принципиальным, весьма важным, но уже для развития науки Советского Союза, стало схожее по результату решение ПБ, которое далось нелегко, потребовало неоднократного обсуждения — 18 декабря 1935 года, 23 января и 7 февраля 1936 года, о прекращении деятельности Коммунистической академии. Лишь в третий раз удача сопутствовала узкому руководству. Оно все же добилось утверждения внесенного А.А. Андреевым по инициативе Сталина проекта: «Ликвидировать Комакадемию ввиду нецелесообразности параллельного существования двух академий». Так сошла со сцены структура, образованная еще в 1918 году и существовавшая первые пять лет как Социалистическая академия, стремившаяся любым путем вытеснить, а затем и ликвидировать старую Академию наук, не претендовавшую на политическую роль.
Комакадемия на всем протяжении своего существования в лице своих институтов — философии, истории советского строительства, мировой политики; секций — аграрной, права и государства, экономики, литературы и искусства; обществ — историков-марксистов, биологов-материалистов, иных, безосновательно, опираясь лишь на членство в партии своих сотрудников, навязывала населению страны свои взгляды, которые вскоре объявят вульгарно-социологическими, антимарксистскими, с помощью выходивших только при их авторстве школьных и вузовских учебников, издававшихся под их официальным контролем энциклопедий — Малой и Большой советских, Литературной. И вот теперь ее безраздельному монопольному господству, особенно в области гуманитарных наук, пришел конец. Правда, сами члены Комакадемии не пострадали, — их в том же ученом звании переводили в АН СССР, однако там играть свою прежнюю роль они уже не могли.
* * *
Тем временем работа над проектом новой Конституции, которая и призвана была юридически закрепить все политически перемены, практически завершилась. Обобщив материалы всех подкомиссий, но, разумеется, лишь те, которые отвечали задуманной реформе, Я.А. Яковлев, А.И. Стецкий и Б.М. Таль в феврале представили в секретариат Конституционной комиссии, по сути же, Сталину и Молотову документ, получивший название «Черновой набросок». В нем уже было четко прописано очень многое из задуманного. Высшим законодательным органом власти в стране должен был стать Верховный совет СССР, состоящий из двух палат — Совета Союза и Совета Национальностей, но работавший не постоянно, а только во время регулярно созываемых сессий. В промежутках же между последними предстояло действовать Президиуму Верховного Совета. Совнарком СССР становился подчеркнуто исполнительным и распорядительным органом власти, образуемым Верховным Советом. В разделе о суде и прокуратуре указывалось, что Верховный суд страны назначается Верховным Советом СССР, суды союзных и автономных республик, краев и областей формируются соответствующими республиканскими верховными советами, краевыми и областными советами. Лишь народные суды избираются населением. Наконец, раздел, посвященный избирательной системе, провозглашал всеобщие, равные, прямые и тайные выборы.
1 марта 1936 года Сталин принял одного из руководителей американского газетного объединения «Скриппс-Ровард ньюс спейперс», Роя Уилсона Говарда и дал ему интервью. В конце беседы пошла о готовившейся Конституции.
«Говард. В СССР разрабатывается новая Конституция, предусматривающая новую избирательную систему. В какой мере эта новая система может изменить положение в СССР, поскольку на выборах по-прежнему будет выступать только одна партия?
Сталин. Мы примем нашу новую Конституцию, должно быть, в конце этого года. Комиссия по выработке Конституции работает и должна будет скоро свою работу закончить. Как уже было объявлено, по новой Конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными. Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия. Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба. Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая партия, но и всевозможные общественные беспартийные организации (выделено мной. — Ю.Ж. ). А таких у нас сотни. У нас нет противопоставляющих себя друг другу партий, точно так же, как у нас нет противостоящих друг другу класса капиталистов и класса эксплуатируемых капиталистами рабочих…
Вам кажется, что не будет избирательной борьбы. Но она будет, и я предвижу весьма оживленную избирательную борьбу) (выделено мной. — Ю.Ж. ). У нас немало учреждений, которые работают плохо. Бывает, что тот или иной местный орган власти не умеет удовлетворить те или иные из многосторонних и все возрастающих потребностей трудящихся города и деревни. Построил ли ты или не построил хорошую школу? Улучшил ли ты жилищные условия? Не бюрократ ли ты? Помог ли ты сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной? Таковы будут критерии, с которыми миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычеркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры. Да, избирательная борьба будет оживленной, она будет протекать вокруг множества острейших вопросов, главным образом вопросов практических, имевших первостепенное значение для народа. Наша новая избирательная система подтянет все учреждения и организации, заставит их улучшить свою работу. Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти (выделено мной. — Ю.Ж. ). Наша новая советская Конституция будет, по-моему, самой демократической конституцией из всех существующих в мире».
Так Сталин раскрыл потаенную прежде суть конституционной реформы, Как теперь оказывалось, ради мирной, бескровной — в ходе предвыборной борьбы, в ходе альтернативных, состязательных выборов, — смены власти. Местной, как было сказано. Но каков будет уровень этой местной власти — районной, городской, областной, краевой, Сталин не объяснил. Видимо, сознательно.
Общественные же организации вполне могли послужить решению той задачи, которую поставил Сталин. Стать — в лице своих центральных органов и местных отделений — формальным, юридическим основанием для выдвижения «своих» кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР. Обеспечить тем появление нескольких конкурирующих между собою претендентов на высокий пост парламентария, если пользоваться терминологией Молотова. Породить настоящую, а не фиктивную предвыборную борьбу и острейшую состязательность на самих выборах. А только к этому и стремился Сталин, его соратники по реформированию. Не к смене генерального курса на построение социализма, а всего лишь к уходу с политической сцены дискредитировавших себя партократов.
* * *
Четыре дня спустя интервью было опубликовано всеми газетами страны. Однако уверенность Сталина, прозвучавшая в беседе с американским журналистом, должна была быстро обернуться разочарованием. Ни пропагандистских материалов по поднятым им вопросам, ни панегирических или хотя бы просто положительных откликов, как обычно бывало во всех подобных случаях, так и не последовало. Ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Их подменили ничего не значащими подборками под рубрикой «мировая печать о беседе тов. Сталина», в которых рассматривались исключительно внешнеполитические аспекты интервью. Даже «Правда» откликнулась лишь один раз, 10 марта, да и то передовицей «Самый демократический строй в мире»:
«Новая советская Конституция и выборы на ее основе, в которых примут активное участие и наши партийные, и многочисленные общественные организации, сыграют огромную роль во все жизни и дальнейшей расцвете нашей родины. Выявятся еще новые десятки и сотни тысяч людей, выросших культурно и политически и способных выдвинуться на большую государственную работу. Выявятся и люди другого сорта — обюрократившиеся, не желающие или не умеющие работать в органах управления так, чтобы «сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной» (Сталин). Проверка массами советских органов на выборах будет вместе с тем, проверкой партией каждой партийной организации, проверкой того, насколько тесно связана та или иная организация с массами, насколько годных людей выдвинула она в органы управления, насколько умеет она отбирать и выращивать кадры управления, достойные сталинской эпохи расцвета социализма в советской стране».
На том обсуждение в советской печати важнейшего положения новой Конституции и основанных на ней выборов завершилось. И означало это лишь одно: не только широкое руководство, но даже часть аппарата ЦК — Агитпроп со Стецким и Талем, не приняли сталинской новации. Они не захотели хотя бы чисто формально одобрить опасную для слишком многих альтернативность при выборах. Ту состязательность, которая, как следовало из слов Сталина, лишний раз подчеркнутых «Правдой», напрямую угрожала положению первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, горкомов, райкомов. Их реальной власти.
Партократия отказывалась принять сущность политических реформ, но выражала свое несогласие своеобразно — демонстративным замалчиванием базисного положения новой избирательной системы, с которым и выступил Сталин. Обозначила тем возникновение совершенно необычной по форме оппозиции — латентной. Ничем внешне не проявляемой. Но именно потому никто — ни узкое руководство, ни ПБ, ни КПК не могли при всем желании предъявить претензий или обвинения кому-либо из широкого руководства. Более того, при такой обструкции невозможно было доказать и наличие сговора, некоего идейного единства, которое и лежало всегда в основе любой оппозиции.
* * *
В интервью, которое Сталин дал Говарду, речь шла не только о новой Конституции, предстоящих выборах, много внимания Сталин уделил и международным проблемам. Положению, которое сложилось после захвата японскими войсками в конце 1935 года шести уездов монгольской провинции Чахар и создания там еще одного марионеточного режима во главе с монгольским князем Дэ. Угрозе, возникшей в результате происшедшего для Монгольской народной республики. И тут же перешел к ситуации в Европе.
«Имеются, по-моему, — заметил Сталин, — два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии… Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба существуют и действуют… Пока наибольшую активность проявляет дальневосточный очаг опасности. Возможно, однако, что центр этой опасности переместится в Европу».
Сталин не ошибся в своем прогнозе. Еще 21 декабря 1935 года Андре Франсуа-Пенсе, посол Франции в Берлине, сообщил в Париж об имеющемся в Германии намерении в ближайшее время ввести части вермахта в Рейнскую демилитаризованную зону. Формальным же поводом для столь вопиющего нарушения международных договоров послужит франко-советский пакт о взаимопомощи, который якобы нарушал Локарнские соглашения. Исходя из полученной информации, хотя и с большим опозданием, 3 марта Пьер Этьен Фланден, новый министр иностранных дел Франции, в Женеве вручил своему британскому коллеге Антони Идену ноту. Она извещала, что в случае нарушения Германией режима демилитаризованной зоны Франция немедленно объявит мобилизацию и введет в зону свои войска. Кабинет Стенли Болдуина решил рассмотреть это заявление 9 марта, однако действительность нарушила все планы.
Перед рассветом 7 марта германские войска вошли в Рейнскую зону. Заняли ее силами одной лишь дивизии, причем в таких стратегически важных городах, как Аахен, Трир и Саарбрюкен разместили всего по батальону. Так был осуществлен оперативный план «Шулунг», который разрабатывался в соответствии с директивой военного министра генерала-полковника фон Бломберга со 2 мая 1935 года. А в десять часов утра того же 7 марта министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат пригласил к себе послов Великобритании — Фиппса, Франции — Франсуа-Пенсе, Италии — Аттолико, и уведомил их о том, что его страна отныне не связывает себя Локарнскими соглашениями. Правда, не обмолвился, что и Версальским договором, ибо именно статьи 42-я и 43-я последнего впервые установили запрет на присутствие рейхсвера, ставшего с 1935 года вермахтом, как на всем левом берегу Рейна, так и в 50-километровой зоне вдоль правого берега.
Гитлер, отдавая приказ об осуществлении плана «Шулунг», заведомо блефовал. Позднее он признался: «Сорок восемь часов после марша в рейнскую зону были самыми драматичными в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать, поджавши хвост, так как военные ресурсы наши были недостаточны для того, чтобы оказать даже слабое сопротивление». Однако Париж, несмотря на недавнюю решимость любой ценой отстаивать свои интересы, бездействовал. Выжидал реакции второго гаранта Версальского договора — Великобритании, кабинета Болдуина. Не дождавшись от того никаких вестей, четыре дня спустя Фланден прилетел в Лондон, где стал умолять членов британского правительства поддержать намерения Франции, еще не отказавшейся окончательно от военной акции, но натолкнулся на отказ и смирился с ним. Гитлер во второй раз оказался безнаказанным.
Лондон и Париж не использовали последний, как показали дальнейшие события, остававшийся у них шанс остановить агрессора, предотвратить войну. Мало того, продемонстрировали своим союзникам в Восточной Европе — СССР, Польше, Чехословакии, Румынии, Югославии, что будут и впредь избегать обострения отношений с Германией, столкновения с нею. Продолжают и, скорее всего, будут продолжать порочную политику умиротворения. И все же во Франции пока еще не предали забвению договор с Москвой. Сенат, долгое время под всеми возможными предлогами оттягивавший его обсуждение, под влиянием взрывоопасной ситуации, возникшей на восточной границе, 12 марта, наконец, ратифицировал его.
Но все же чтобы лишний раз уточнить позицию СССР при изменившемся столь радикально положении, в Москву направился Шастенэ, главный редактор ведущей парижской газеты «Тан». 16 марта встретился с заместителем наркома иностранных дел Н.Н. Крестинским, чтобы услышать от него ответ на вопрос, более всего волновавший французов: каким образом Советский Союз окажет «Франции военную помощь в случае нападения на нее Германии». Получил же странный, несколько уклончивый ответ. Крестинский заявил: «…Вопрос конкретно между генеральными штабами обеих стран еще не обсуждался и, очевидно, при обсуждении они должны будут по этому поводу договориться. Конечно, для оказания помощи Франции нам пришлось бы согласовать свои действия с другими союзниками Франции в Европе. Мне кажется, однако, что на помощь Польши рассчитывать трудно».
Шастенэ возразил замнаркому, что тот «не учитывает того, что Польша, которую он только что посетил и которая продолжает считать себя союзником Франции, в случае нападения Германии на Францию выступит против Германии». А потому его, журналиста, очень интересует, «как Советский Союз в этом случае сможет поддержать Польшу». И вновь не услышал ничего определенного. Крестинский ответил так, будто пакт еще не был заключен, лишь обсуждался: «…Подобное выступление Польши мне представляется сомнительным, но если польские войска действительно выступили бы против Германии, то мы могли бы на первом этапе войны поддержать их снабжением и таким образом совместными усилиями оттянуть часть немецких войск от Франции. Такая помощь на первом этапе войны помогла бы нам выиграть время для того, чтобы затем оказать Франции помощь более отдаленными и длинными путями».
Не удовлетворенный услышанным, 19 марта Шастенэ встретился с Молотовым и также взял у него интервью. Оно же прозвучало весьма убедительным и обнадеживающим.
«Шастенэ. В случае, если бы Германия предприняла нападение на западе и в случае, если бы Польша осталась нейтральной, какую помощь мог бы СССР практически оказать Франции? Вопрос имеет немного стратегический характер. По-видимому, помощь со стороны СССР означала бы помощь со стороны Румынии и Чехословакии. Нейтралитет Польши, однако, в значительной степени затруднил бы действия СССР. Как практически могла бы быть осуществлена советская помощь Франции?
Молотов . Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно было бы знать конкретную обстановку, в которой пришлось бы его решать. Вся помощь, необходимая Франции в связи с возможным нападением на нее европейского государства, поскольку она вытекает из франко-советского договора, который не содержит никаких ограничений в этом отношении, Франции была бы оказана со стороны Советского Союза. Помощь была бы оказана в соответствии с этим договором и политической обстановкой в целом».
Подтверждая готовность СССР полностью выполнить все положения договора и начать боевые действия против нацистской Германии, Вячеслав Михайлович должен был учитывать и то, как развивались события, начиная с 7 марта. И только потому он заявил: «Главное направление, определяющее политику советской власти, считает возможным улучшение отношений между Германией и СССР. Разумеется, для этого могут быть разные пути. Один из лучших — вхождение Германии в Лигу Наций, при том, однако, условии, чтобы Германия на деле доказала, что она будет соблюдать свои международные обязательства в соответствии с действительными интересами мира в Европе и интересами всеобщего мира».
Схожую по сути мысль повторила и направленная Литвинову, находившемуся в те дни в Лондоне, директива ПБ от 22 марта. Она рекомендовала главе советского внешнеполитического ведомства использовать переговоры стран — участниц Локарнского соглашения, проходившего в британской столице, для того, чтобы предложить Германии присоединиться к франко-советскому пакту. Сделать это «в том расчете, чтобы Англия, Франция или Германия сами вынуждены были предложить в качестве компромисса пакт о ненападении между СССР и Германией. В этом случае Вы могли бы согласиться на этот пакт, имея в виду, что пакт о ненападении есть в то же время пакт о неоказании какой-либо поддержки агрессору, и что пакт теряет силу, если одна из сторон нападает на третье государство».
Таким образом Советский Союз решил подстраховать себя. Обеспечить собственную безопасность на тот случай, если бы Германия напала бы лишь на СССР, а Франция не стала бы спешить с той военной помощью, которую призвана была оказать в соответствии с пактом. Осталась бы на позиции умиротворения.
Однако к столь крайней мере прибегать в те дни не пришлось. Интервью, данное Молотовым и выразившее твердую позицию СССР, его безусловную готовность придти на помощь своему союзнику даже в случае нейтралитета Польши, сыграло свою роль. 27 марта в Париже произошло то, чего Москва ожидала почти год. Фланден и Литвинов обменялись ратификационными грамотами франко-советского договора, что в соответствии с международным правом и узаконивало вступление его в силу. А 1 апреля и правительство Великобритании официально гарантировало Франции свою военную помощь при нападении на нее Германии.
Так в Европе возникла, наконец, хотя и сложная, громоздкая, но все же выглядевшая достаточно надежной новая система безопасности. Система, призванная сдержать агрессивные устремления нацистов, но в основе которой лежали интересы только Франции. Ведь лишь она одна отныне была связана договорами о взаимопомощи — отдельно с Великобританией, СССР, странами Малой Антанты. В этом-то и заключался основной порок возникшей системы безопасности: она целиком и полностью зависела от воли к сопротивлению только Парижа.
Но, пожалуй, все эти весьма нелегкие проблемы отступили на второй план, перестали, выглядеть столь уж неразрешимыми, ибо начал претворяться в жизнь призыв VII конгресса Коминтерна, выдвинутый год назад — к единству действий социалистов и коммунистов в рядах единого фронта для совместной борьбы против фашизма и угрозы войны. Народные фронты, на которые столь рассчитывали в Кремле, становились реальностью и вскоре могли в корне изменить политическую ситуацию в Европе.
16 февраля в Испании прошли вторые после провозглашения республики выборы в кортесы (парламент). Победу на них одержал созданный после нелегких переговоров Народный фронт, объединивший Социалистическую рабочую партию, Левых республиканцев, Республиканский союз, Коммунистическую и Каталонскую националистическую партии. Фронт получил 237 мест, в то время как правые и монархическая партии, а также беспартийные центристы и примыкавшая к ним Баскская националистическая партия только 173. Через день президент Испании Алкала Самора поручил лидеру Левых республиканцев Мануэлю Асанье сформировать правительство. Первое в истории правительство Народного фронта.
Еще большее значение должны были иметь очередные парламентские выборы во Франции, проходившие в два тура — 26 апреля и 3 мая. Они также принесли убедительную победу Народному фронту. В палату депутатов было избрано 146 социалистов, 116 радикалов, 72 коммуниста и 26 представителей Социалистического рабочего союза. Они получили 370 мест из 594. Правда, только 4 июня, по истечении срока полномочий нижней палаты парламента прошлого состава, главой правительства стал Леон Блюм, лидер Социалистической партии. Он предложил коммунистам войти в правительство, однако лидеры КПФ решили вопрос отрицательно.
* * *
Бурные, драматические события, потрясавшие Европу весной, отнюдь не заставили узкое руководство отказаться даже на время от подготовки задуманной политической реформы. От обеспечения, в частности, предельно возможного волеизъявления всего населения страны в ходе будущих выборов. И дабы ни у кого уже не оставалось сомнения ни в неизбежности, ни в направленности грядущих перемен, еще до завершения работы над проектом новой конституции были отменены некоторые принципиальные классовые ограничения, введенные еще в период революции.
30 декабря 1935 года «Известия» опубликовали постановление ЦИК и СНК СССР «О приеме в высшие учебные заведения и техникумы», содержание которого значило очень много для тысяч юношей и девушек. Принятое накануне, 29 декабря, оно гласило:
«1. Отменить установленные при допущении к испытаниям и при приеме в высшие учебные заведения и техникумы ограничения, связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в эти учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей.
2. В высшие учебные заведения и техникумы, состоящие в ведении народных комиссариатов СССР, народных комиссариатов союзных республик или иных учреждений и организаций, принимать всех граждан обоего пола, выдержавших установленные для поступления в эти учебные заведения испытания».
Тот же официоз опубликовал еще одно, столь же значимое постановление, но уже только ЦИК СССР:
«Учитывая преданность казачества советской власти, а также стремление широких масс советского казачества наравне со всеми трудящимися Советского Союза активным образом включиться в дело обороны страны, Центральный Исполнительный комитет Союза ССР постановляет: отменить для казачества все ранее существовавшие ограничения в отношении их службы в рядах Рабоче-крестьянской Красной армии, кроме лишенных прав по суду».
Кроме того, при утверждении проекта этого постановлена в ПБ, по предложению Ворошилова, восстанавливались казачьи части с их старой традиционной формой — цветными околышами фуражек и лампасами, с папахами, кубанками и бешметами. 10-я территориальная кавказская дивизия становилась 10-й Терско-Ставропольской казачьей, 12-я кавказская — 12-й Кубанской казачьей, началось формирование 4-й и 13-й донских и 6-й Кубано-Терской казачьих дивизий.
Своеобразная реабилитация не ограничилась только казачеством. 15 января ПБ, по предложению А.Я. Вышинского, своим решением поручило Верховному суду, Прокуратуре и НКВД СССР создать региональные комиссии для «проверки правильности применения постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года». То есть указа «Об охране социалистической собственности», который обрушился, в основном, на крестьян. ПБ потребовало также возбудить ходатайства о смягчении наказания или о досрочном освобождении осужденных. Только за шесть последующих месяцев краевые и областные комиссии рассмотрели 115 тысяч дел, 91 тысячу из них признали «неправильными» и на том основании освободили от дальнейшего отбывания наказания свыше 37 тысяч человек.
Не удовлетворенный такими результатами, в апреле А.Я. Вышинский снова направил Сталину и Молотову записку, доказывая, что в ряде регионов комиссии работают недостаточно хорошо. И в подтверждение привел следующие данные: за два года судимость была снята с 768 989 человек, в том числе с 29 июля 1935 года, когда ПБ и приняло в первый раз соответствующее предложение Андрея Януарьевича, по 1 марта 1936 года — с 556 790 человек. Но если в целом по Союзу отказы при пересмотре дел составили 5 процентов, то в Северо-Кавказском крае, Ленинградской и Ивановской областях они оказались непропорционально высокими: 21,7; около 20; 12,2 процента соответственно. Согласившись с мнением Вышинского, 8 мая ПБ потребовало от прокуроров указанных регионов «принять необходимые меры к исправлению неправильных решений на местах».
Всеми этими решениями и постановлениями группа Сталина упорно стремилась к одной из важнейших по возможным результатам цели: принципиальному изменению массовой базы избирателей. Загодя, еще до принятия новой Конституцией основанного на ней избирательного закона, они хотели предельно расширить круг лиц, кому вернули гражданские права.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.