Глава 4. Аппетиты растут во время еды
Глава 4. Аппетиты растут во время еды
Тимошенко вызван на срочное заседание Политбюро, где Сталин и объявил ему о новом назначении. По мнению вождя, у его друга Ворошилова не хватало твердости, избыток которой он заметил у Тимошенко.
Мельком взглянув на сводку потерь, Сталин не нашел их чрезмерными. Неправильный подбор кадров и плохая дисциплина – вот что, по мнению Сталина, явилось причиной неудач в войне. Тимошенко следовало срочно обратить внимание именно на эти два вопроса. Но, в конце концов, резюмировал вождь, мы добились своей цели, ибо обеспечили безопасность наших северных границ и в первую очередь Ленинграда [16].
Столь вдохновляющие результаты войны были скрыты не только от общественности, но и от армии. Газеты фактически не освещали ход боевых действий, концентрируя свое внимание на героических эпизодах – истинный и выдуманных – связанных с отдельными солдатами или летчиками. Печатались порой, занимая всю газету, списки награжденных. Затем последовали короткие репортажи о «победе» на линии Маннергейма, а затем неожиданное сообщение о заключении мира. Произошел и обмен военнопленными. 986 финских пленных были переданы на родину через КПП севернее Выборга. Советских пленных – изможденных обмороженных инвалидов – везли домой на санитарных поездах, к которым никого не подпускали. Часть из них была выгружена на Финляндском вокзале в Ленинграде и глубокой ночью они промаршировали на Московский вокзал, откуда эшелоны-товарняки отправили их навсегда в безвозвратные лабиринты ГУЛАГа. Домой не вернулся никто. В течение 1940 года их семьи также были высланы из крупных городов [17].
Однако не это беспокоило товарища Сталина. Его злопамятное сердце жгло оскорбление, нанесенное англичанами, и, поглаживая усы, вождь готовил коварному Альбиону жестокую месть, естественно, руками романтика-Гитлера. 30 марта Молотов, выступая на Верховном Совете обрушивается на англо-французов с гораздо большим пылом, чем раньше.
У него есть все причины для ярости. Прогитлеровская политика СССР привела к тому, что лопнуло терпение даже у благодушных французов. Французские коммунисты, ретиво выполнявшие приказы из Москвы – поддерживать «правое дело Гитлера», уже начали в открытую разлагать армию и рабочих. Их деятельностью дирижировало советское посольство в Париже, также нисколько не стесняясь своего дипломатического статуса. В условиях военного времени правительство Франции вынуждено было принять решительные меры, дабы предотвратить полное разложение фронта и тыла. Деятельность коммунистической партии в стране была запрещена, ряд коммунистов арестованы. Полиция провела обыски в торговом представительстве СССР и в ряде других помещений, принадлежавших различным советским организациям. В результате «загорелась шапка» на самом советском после Якове Сурице, которого прошлось срочно отозвать.
Не лучше обстояло дело и в Лондоне, где от Ивана Майского, по его собственным словам, шарахались, «как от зачумленного». Майский уже несколько раз предупреждал Москву, что англичане ждут от него любого неосторожного слова, чтобы выслать из страны без всяких церемоний.
Прекрасно зная, что только неизбежная перспектива войны с Англией заставила Сталина заключить мир с Финляндией, Молотов, упоенный собственной ложью, вдохновенно вещает депутатам, каким ударом для Чемберлена было заключение Советским Союзом мира с Финляндией. Видимо, англичане надеялись, что финны оккупируют СССР по меньшей мере до Урала. Но не вышло, господа! При одном слове «Англия» или «англичане» Молотов, что для него совсем нехарактерно, срывается на угрозы, вынимает аккуратно сложенный платок, вытирает уголки губ. Пьет воду. Он-то знает, какой кус добычи англичане вытащили прямо из пасти Советского Союза. Но великий Сталин – не из тех людей, которых можно унижать безнаказанно.
Москва уже получила информацию о предстоящей высадке немецких войск в Норвегии. Осознавая риск, связанный с высадкой морского десанта в водах, кишащих боевыми кораблями английского флота, немцы попросили Сталина (по другой версии – Сталин сам предложил) разместить в Мурманске часть десантных сил и сил обеспечения. Под покровом снежных зарядов февральской ночи в Кольском заливе сосредоточились дна набитых солдатами войсковых транспорта и самый крупный танкер кригсмарине «Ян Веллем». По замыслу планировщиков операции «Везерские учения», появление этого десантного эшелона с направления, о котором англичане не подозревают, должно гарантировать успех операции. Англичане получат хороший урок. Кроме того, пора уже разобраться с надоевшей английской авиабазой в Мосуле – этим дамокловым мечом, висящим над советскими нефтяными промыслами в Баку. Что ни случись – англичане тут же вспоминают про эту ахиллесову пяту СССР. Но как дотянуться до Ирака? У немцев пока нет самолета, способного достать до Мосула. Сталин консультируется с разведкой: нельзя ли что-нибудь сделать по линии национально-освободительного движения колониальных народов в борьбе против империалистов-угнетателей?
Советская разведка переживает тяжелое время. И Сталин в порядке самокритики не может не признать, что тут есть и его вина. Еще Ленин, со свойственной ему гениальной прозорливостью, разделил советскую разведку на три примерно равные части: разведку Коминтерна, разведку ВЧК-ГПУ и разведку генштаба РККА, или ГРУ. Ильич считал, что действия этих разведок, а в равной степени и неизбежный между ними антагонизм станут краеугольными камнями, на которых незыблемо покоиться фундамент пролетарского государства. Ревниво наблюдая друг за другом, разведки предотвратят даже теоретическую возможность скатиться любой из них до заговора против диктатуры пролетариата, даже если эта диктатура будет сведена к диктатуре пролетарских вождей. Полностью соглашаясь с Лениным в принципе, Сталин тем не менее имел здесь свою точку зрения. Коминтерн вождь не любил, поскольку считал эту организацию одним из орудий всемирного еврейского заговора. До конца своих дней он так и не смог толком понять: кто кого придумал – Ленин Коминтерн или Коминтерн Ленина.
Постоянно жиреющее ОГПУ-НКВД постепенно подмяло под себя все разведывательные структуры Коминтерна, но попытка Менжинского и Ягоды проглотить заодно и ГРУ была пресечена самым решительным образом. Благодарное ГРУ первым засветило чудовищный заговор, созревший в недрах ГПУ и получивший известность под названием операции «Трест». Мстительный НКВД не остался в долгу и на волне так называемого дела Тухачевского буквально размазал ГРУ по стенке.
В суете «организационных мероприятий» 1937-1938 гг. руководство обеими разведывательными организациями попало в руки Ежова, что Сталин в очистительном угаре тех героических дней «социалистического ренессанса» поначалу просмотрел. Ежов, однозначно понимая свою высокую миссию, начал отзывать разведчиков из всех стран мира и без промедления ставить их к стенке. В ответ разведчики стали повально сдаваться западным контрразведкам, где только могли. Знаменитый советский резидент Кривицкий метался по Соединенным Штатам в поисках хоть какого-нибудь аналога тайной полиции, кому можно было бы сдаться, но не найдя такового, сдался в итоге… журналу «Лайф».
Разоблачений, с которыми выступили на страницах западной печати бежавшие советские резиденты и дипломаты, включая собственного секретаря Сталина, тоже, к счастью, никто не услышал, а кто и услышал, тот не поверил: уж больно невероятные вещи рассказывали «пролетарские» бойцы-дезертиры.
Став одновременно главой НКВД и ГРУ, Ежов, по справедливому мнению многих историков, не мог даже теоретически оставаться живым, хотя сам этого почему-то не понимал. Однако ликвидация Ежова была лишь мелким «организационным вопросом», решением которого было невозможно восстановить практически разгромленную разведку. Многие связи и каналы прервались, многие засорились настолько, что уже было непонятно, какой именно разведке они принадлежат. Старые источники информации оказались под шумок перевербованными, а новые источники казались подозрительными. Вождь полностью потерял доверие к разведке и пользовался ею в качестве консультативного органа без права голоса.
И вот такое простое дело, как проклятый английский аэродром в Ираке, вдруг вылилось в проблему. После бегства на Запад советского ближневосточного резидента Агабекова дела в этом регионе оказались в состоянии полного запустения. По документам удалось установить, что у Агабекова на жалованьи находился некий Али Рашид Гальяни – один из визирей дивана, созданного при регентском совете после смерти эмира Фейсала. Существовало, однако, опасение, что Али Рашида, пока он был «бесхозным», перекупили немцы. Но что бы там ни было, он известен своими резкими антианглийскими настроениями. Следовало бы подбросить ему оружия через Иран и попросить наших немецких друзей о содействии. Если советско-германская дружба на море расцветала на Кольском полуострове, то на суше она цвела по линии Гестапо – НКВД, и родственные «конторы» уже оформили «Общество дружбы» и не отказывали друг другу в мелких услугах и одолжениях. Немцы, которых английская авиабаза в 60 км от Багдада тоже мало радовала, твердо обещали помочь. Сталин был тронут.
Чтобы как-то сгладить то жалкое впечатление, которое оставила сталинская армия в период зимней войны, был продуман ряд эффектных и шумных мероприятий. 4 апреля депутаты Верховного Совета утвердили новый военный бюджет. На следующий день «Правда» ликующе сообщала в передовой статье:
«Верховный Совет утвердил государственный бюджет СССР на 1940 год. С величайшим энтузиазмом делегаты проголосовали за крупное увеличение наших расходов на оборону. Наша страна должна иметь более мощную Красную Армию и Флот, чтобы охладить пыл поджигателей войны. Пятьдесят семь миллиардов рублей, которые будут потрачены на усиление нашей обороны, помогут Красной Армии и Флоту решить любые проблемы, связанные с безопасностью нашего государства».
57 миллиардов рублей, разумеется, были цифрой липовой. Почти весь государственный бюджет, прямо или косвенно, тратился на военные нужды. Разворачивалась еще невиданная в мире танковая программа. Новые дизельные танки Т-34 и KB не имели аналога ни в одной армии мира. Конвейером шли новые модели самолетов бомбардировочной и истребительной авиации. На совершенно секретных полигонах проходили испытания новейших реактивных установок. Рос химический и бактериологический боезапас. В грохоте клепальных молотов и сполохах электросварки поднимались на стапелях новые боевые корабли. Конвейером шли с заводов подводные лодки В Николаеве уже под верхнюю палубу поднимался гигантский корпус новейшего линкора «Советская Украина». В Молотовске заложен линкор «Советская Белоруссия».
Вновь назначенный нарком обороны Семен Тимошенко обозрев доставшееся ему ворошиловско-ежовское наследство, отдал свой первый и наиболее известный приказ за номером 120, в котором говорилось: «Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне!» Но это было легче сказать, чем сделать. В принципе, из-за низкой оснащенности вооруженных сил транспортными средствами, новая система боевой подготовки в основном сводилась к изнурительным маршам пехоты, массами которой и хотели завоевать весь свет. В весеннюю распутицу, в летнюю жару и зимнюю стужу пехоту изнуряли марш-бросками, требуя суточных переходов до 100 километров вместо уставных 45-и.
«Без хорошей пехоты, – басил Тимошенко на совещании командующих округами, – в современной войне победы не достигнешь. Отличную пехоту нужно иметь не на словах, а на деле».
Кто это придумал – сам Тимошенко или ему подсказал Сталин – неизвестно, но результаты тут же начали сказываться. Все новое пополнение гнали в пехоту. Формирование танково-механизированных корпусов резко затормозилось. Некоторые танковые корпуса были переформированы в пехотные. С огромным недобором личного состава оказались авиация, артиллерия, инженерные войска.
Пока Тимошенко проводил военные реформы в Советском Союзе, в Германии шла лихорадочная подготовка к десанту в Норвегию. Советский Союз, знающий в качестве сообщника все детали предстоящей операции, ждал затаив дыхание. Англичане, видимо, знали обо всем еще лучше поскольку читали немецкие коды свободно, как бульварные романы [18].
7 апреля легендарная польская подводная лодка «Ожел», наделавшая столько шума на Балтике в сентябре 1939 года, когда за ней гонялись противолодочные соединения немецкого и советского флотов, начала Норвежскую операцию, утопив набитый десантниками немецкий транспорт «Рио-де-Жанейро». Транспорт с десантом шел в сторону Нарвика, о чем лодка немедленно доложила командующему флотом метрополии – адмиралу Форбсу. В тот же день англичане начали минировать норвежские воды.
Рано утром 9 апреля жители Копенгагена, ехавшие на велосипедах на работу, неожиданно оказались среди колонн немецких солдат, марширующих к королевскому дворцу. Сначала датчане решили, что идет съемка кинофильма. Через несколько минут дворцовая охрана открыла огонь, немцы ответили. Перестрелка продолжалась недолго. Появившийся адъютант короля приказал дворцовой охране прекратить огонь. Немцы заняли дворец. Дания оказалась оккупированной в один день. Сама по себе она не представляла никакой ценности, но ее фланговое положение в Северном море сделало необходимым по мнению немецких стратегов, ее оккупацию перед вторжением в Норвегию,
В тот же день под покровом шторма и снеговых буранов немцы высадили в Норвегии морской и воздушный десанты. Однако все быстро пошло совсем не так, как планировалось. Хотя Квислинг клятвенно уверял немцев, что вся норвежская армия на их стороне и не окажет никакого сопротивления, все эти клятвы, как обычно, оказались блефом.
Немцы, бросившие в Норвежскую операцию практически все наличные силы своего надводного флота, понесли тяжелые потери. При форсировании Осло-фиорда норвежскими береговыми батареями был потоплен тяжелый крейсер «Блюхер», ушедший в ледяные воды фиорда со всем экипажем. В самом Осло, где еще до высадки немецкого воздушного десанта все ключевые позиции были захвачены людьми Квислинга, немцев ждало большое разочарование. Английская диверсионная группа, возглавляемая Нильсом Григом – племянником знаменитом композитора – прямо из-под носа немцев и коллаборационистов похитила золотой запас страны. В одной из тихих бухт золото было быстро перегружено на английский крейсер «Галатея» и отправлено в Великобританию.
Между тем на сцене появился английский флот. Задержавшийся в фиорде крейсер «Кенигсберг» попал под удар самолетов с английского авианосца «Фьюриос», став первым кораблем второй мировой войны, потопленным авиабомбами. «Карманный» линкор «Лютцов» – бывший «Дойчланд», переименованный по личному приказу терзаемого мрачными предчувствиями Гитлера – с оборванной торпедами кормой с трудом был отбуксирован на базу. Крейсер «Карлсруэ», перехваченный английской подлодкой, перевернулся и затонул со всем экипажем. Один за другим тонули транспорты под ударами английской авиации и эсминцев. Ворвавшиеся в гавань Нарвика английские эсминцы устроили там настоящий погром – один за другим шли на дно немецкие транспорты, горели миноносцы. Два единственных немецких линкора – «Шарнхорст» и «Гнейзенау», направленные в море для осуществления дальнего прикрытия десанта, были перехвачены английским линейным крейсером «Ринаун». Пятнадцатидюймовые снаряды с «Ринауна» стали рвать на куски «Гнейзенау». Непроницаемый снежный заряд скрывает противников друг от друга. Воспользовавшись этим, немцы быстро отходят на базу, корежа корпуса о лед. Через два дня инициатива снова перешла к англичанам, и они высаживают десанты в Нарвике и Тронхейме. Немецкие гарнизоны, отрезанные морем от Германии, попадают в отчаянное положение. В Тронхейме тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» – собрат потопленного «Блюхера» поврежден таранным ударом английского эсминца «Глоуорм». Английские десантники, поддержанные огнем своих крейсеров, прижимают немцев к воде. Два эскадренных танкера – «Каттегат» и «Скагеррак» – пытавшиеся пробиться на помощь к «Хипперу», идут на дно под огнем английских кораблей. И тут происходит чудо. Неизвестно откуда появляются два транспорта с десантниками и огромный танкер «Ян Веллем». Быстро высадившиеся на берег солдаты с ходу вступают в бой и отбрасывают англичан от Тронхейма. «Ян Веллем» снабжает мазутом отряд «Адмирала Хиппера» и спешит к Нарвику, где обстановка для немцев складывается почти катастрофическая.
В пылу боя никто не задает вопроса, откуда появился «Ян Веллем» и два транспорта с десантом. Кому положено – тот знает, что они пришли из Мурманска! Но Нарвик уже блокирован англичанами с моря и с суши. На головы горных егерей обрушиваются пятнадцатидюймовые снаряды вошедшего в фиорд английского линкора «Уарспайт». Ветеран Ютландского боя снова заговорил с немцами на единственно понятном им языке.
Застрявшая в Нарвике флотилия немецких эсминцев уже израсходовала все топливо. Отчаянная попытка «Яна Веллема» прорваться к ним на помощь окончилась трагически. Расстрелянный в упор английскими эсминцами огромный танкер, объятый пламенем, выбрасывается на берег, где его гигантский черно-красный корпус ржавел до начала 50-х годов.
Потеряв последнюю надежду, немецкие моряки приняли решение затопить свои эсминцы и, сформировав отряд морской пехоты, пойти на сухопутный фронт помогать окруженным горным егерям. На этом этапе операции английский флот понес минимальные потери, но на каждый потерянный эсминец англичане построили в течение войны десять. Тяжелые и неоправданные потери немецкого флота были невосполнимы. К комплексу Скапа-Флоу прибавился и комплекс Норвежской операции.
«Поздравляю с блестящей высадкой», – льстиво телеграфирует из Москвы Молотов Риббентропу. Берлин ничего не ответил, ибо по поводу «блестящей высадки» Гитлер устроил истерику Редеру и Кейтелю. Он надеялся совсем на другое, но он обманывал себя и был обманут. Нет, нет, нет! С англичанами нельзя связываться на море! Десант в Норвегии обречен. Он подло обманут! Квислинга расстрелять, ибо он заманил нас в английскую ловушку. Генералу Дитлу немедленно дать приказ прорываться со своими войсками в Швецию и там интернироваться. Это лучше, чем они все погибнут или попадут в плен к этим гнусным евреям – англичанам! Гитлер в истерике, он не желает слушать никаких оправданий. В приступе удушья он рвет на себе галстук. За неполных четыре месяца нынешнего года уже погибло 14 подводных лодок! Причем одна из них потоплена палубным гидросамолетом с английского линкора. Над немецким флотом вместе с англичанами хохочет весь мир! Где торговый флот Норвегии? Он весь захвачен англичанами! Где золотой запас? Во имя чего мы обескровили флот?! Редер молчит, ибо сказать ему нечего. Он предупреждал фюрера, что до выполнения плана «Зет» было бы безумием бросать вызов англичанам на море. Разве Гитлер не обещал ему, что до выполнения этого плана войны с англичанами не будет. Поди, скажи ему об этом сейчас…
Измучив себя истерикой, Гитлер падает в кресло, массируя рукой горло. Из-за тяжелой портьеры появляется высокий неряшливо одетый человек – доктор Теодор Морелль, личный врач фюрера. Со шприцем в руке он подходит к Гитлеру. Детская доверчивость и испуг вспыхивают в глазах диктатора. Он быстро и послушно засучивает рукав коричневой партийной рубахи. Генералы закрывают глаза – игла впивается в руку фюрера. Он откидывается в кресле и сидит так несколько минут, прикрыв глаза [19].
Молчание генералов прерывает Гальдер. Подойдя к карте, он, тактично подбирая слова, характеризует создавшуюся обстановку как сложную, но далеко не безнадежную. Тяжелое положение, в которое армия попала в Норвегии по причине слабости кригсмарине, можно легко компенсировать простым переносом центра тяжести операций с северо-востока на запад. Если фюрер отдаст приказ о наступлении на западе, то англичане наверняка будут вынуждены перебросить основные силы своего флота ближе к каналу, ослабив тем самым давление на Норвегию, что позволит сделать очередную попытку деблокировать окруженные части в Нарвике и Тронхейме. Это первое. Второе: как фюреру, конечно, хорошо известно, в настоящее время изыскивается возможность снабжения Нарвика по суше через территорию Швеции. Успешное наступление решит норвежский вопрос автоматически. Гальдер уверен, что все его коллеги разделяют эту точку зрения.
Облокотившись руками о стол, Гитлер несколько минут рассматривает карту и поднимает глаза на Гальдера: «Через Бельгию и Голландию?» Гальдер молча пожимает плечами. «Что у нас остается на Востоке?» «Семь дивизий, мой фюрер».
Гитлер начинает возбужденно мерить нервными шагами огромный кабинет. Семь дивизий! Смешно! А если кремлевский людоед всадит нам топор в затылок? Он не сделает этого! Почему? Он способен на любую подлость и преступление! Нет, мой фюрер. Советы сейчас не способны предпринять крупномасштабные военные акции. Они слишком истекли кровью в борьбе с доблестными финнами. Они реорганизуют армию. У них много дел. Гитлер смотрит на Риббентропа. Тот согласен с мнением военных. Более того, он уверен, что Сталин рассматривает соглашение с Германией не как клочок бумаги, а как союз социалистических государств против еврейско-плутократических демократий.
Резким движением руки Гитлер прерывает своего министра иностранных дел. Воспитанный в духе австрийской сентиментальности, Гитлер искренне верит в идейную дружбу. Он страдает и просто плачет, когда жизнь преподносит ему жестокие уроки в виде вероломства и продажности вчерашних друзей, вроде Рема и Штрассера. Презирая итальянцев, он искренне любит Муссолини. Ненавидя большевизм из-за огромного количества евреев в его рядах, он искренне восхищается Сталиным.
Гитлер понимает шестым чувством неврастеника, что если Муссолини – личность гораздо мельче его, то Сталин – фигура гораздо более крупная. Он это понимает сердцем и понимает правильно, но голова бунтует, порождая новые комплексы в его и так насквозь закомплексованной натуре, заставляя предпринимать нечто такое, что поразило бы или даже ошеломило московского друга и подняло его, Гитлера, до уровня владыки Кремля.
Нет, он ничего не может сказать. Сталин корректен до предела. Поставки в Германию идут бесперебойно. Более того, Сталин держит свое слово и обеспечивает ему, Гитлеру, моральную поддержку во всем мире. Взять хотя бы коммунистов Франции. Все-таки сталинской всемирной организации просто позавидуешь! Какая дисциплина! Ведь кажется, французские коммунисты – французы по национальности, по крови. А получили приказ из Москвы, – и что? Как бульдоги вцепились в задницу собственной страны. Агрессивная война против Германии! Она чужда рабочему классу! Солдаты, не выполняйте приказов ваших офицеров-буржуев. Рабочие, бастуйте, чтобы сорвать военные заказы правительства! По сведениям разведки, во французской армии резко возросло дезертирство, многие части ненадежны, тыл разваливается.
Или взять Швецию. Советская разведка сперва распустила через свои каналы слух о неминуемом немецком вторжении в страну, а потом опубликовала официальное заявления о заинтересованности СССР в сохранении и упрочении шведского нейтралитета. А под шумок всего этого удалось договориться со шведами на пропуск через их территорию эшелонов со снабжением и подкреплениями для горных егерей Дитля.
Нет, Сталин, кажется, искренне симпатизирует целям Германии. Риббентроп прав: Сталин ненавидит западные демократии и от всего сердца вносит свою лепту в их уничтожение. Хорошо, рискнем! Гитлер выпрямляется. Генералы стоят по стойке смирно. Гитлер еще раз бросает взгляд на карту и назначает наступление на Западном Фронте на 9 мая 1940 года…
1 мая Москва просыпается от рева труб и барабанов. Гремят марши. На Красной площади ровными прямоугольниками застыли войска – отборные, выделенные для парада части.
Новый нарком обороны Тимошенко, демонстрируя кавалерийскую выучку, объезжает войска и поздравляет их с праздником. Тысячеголосое «ура!» летит над площадью, спугивая голубей со шпилей исторического музея.
Но Сталин не смотрит ни на серо-зеленые шеренги войск, вопящие «ура!» перед белым конем нового наркома, ни на прекрасные купола, глядя на которые, некогда осенял себя крестным знамением его любимец Иван Грозный. Сталин не смотрит – Сталин думает, прохаживаясь за спинами членов Политбюро, посасывая, по обыкновению, потухшую трубку.
Советская разведка прислала сообщение, что 9 мая немцы начнут наступление на Западном фронте. Что делать? Накануне он провел совещание с лицами, посвященными в замысел операции «Гроза», число которых, к сожалению, неуклонно росло, вызывая опасение о возможной утечке информации. Кроме Шапошникова и Мерецкова, пришлось посвятить в план Тимошенко, Жданова и Берию. Прикинули, и получилось, что немцы смогут оставить в Польше для прикрытия дивизий пять-восемь. Шапошников подумал и сказал, что, видимо, оставят семь. Ну, семь или восемь, это не принципиально. Мерецков, захлебываясь от возбуждения, предложил нанести удар на следующий день после начала немецкого наступления. Даже у всегда уравновешенного Шапошникова загорелись глаза. Сталин никогда не видел его таким. Военные стали убеждать вождя, что по всем расчетам немцы смогут оказать эффективное сопротивление Красной Армии только за Берлином. Они гарантируют взятие Берлина максимум через две недели после начала операции.
Сталин слушал внимательно, сдерживая накатывающийся гнев. Две недели! Не они ли обещали ему взять за две недели Хельсинки?! Не они ли позорили его на весь мир, а сейчас обещают за две недели взять Берлин! Никто не заметил, что случилось нечто страшное. Сталин, который никогда не доверял своей армии как политической организации, после финской войны перестал доверять ей и как военной силе.
Конечно, на карте «Гроза» выглядит прекрасно. От западного выступа Белостокского балкона до Берлина рукой подать. Вспомогательные удары по Восточной Пруссии и Дании, захват побережья, соединение с наступающим англо-французами где-то за Берлином. Еще более заманчиво выглядит Львовский балкон. Коротким ударом Чехословакия отрезается от Рейха, рывок через Румынию, дорога на Балканы открыта, создавая возможность флангового обхода французов, захвата северной Италии и вторжения в южную Францию. Десант в Дарданеллы. Сталин закрывает глаза, и перед ним встает образ земного шара, украшенный «Серпом и Молотом» – совсем как на государственном гербе СССР. Золото швейцарских банков, уплывающее в Москву, как уже произошло с золотым запасом Испании. («Ничего не получится, – сказал ему кто-то из советников, – швейцарская армия уйдет в горы и спрячет там золотой запас». Ничего, они быстро спустятся с гор, когда мы начнем проводить репрессивные мероприятия с их родственниками.) Во всемирном масштабе будет осуществлен гениальный призыв Ленина: «Грабь награбленное!», воздвигнем памятник великому учителю в центре Берлина. Жаль, что нельзя сделать конный… Сталин открывает глаза и ловит обрывок фразы Шапошникова: «Почти все танки оборудованы сменными автомобильными шасси. При выходе на европейские автострады это позволит намного увеличить темпы наступления…»
«Посмотрим, – говорит вождь генералам. – Армию приведите в порядок, времени мало…»
Приводить армию в порядок надо с головы. На столе У Сталина уже лежит подписанный указ о введении в РККА персональных воинских званий. Командармы, комкоры и комдивы, овеянные романтикой гражданской войны, навсегда исчезнут из рабоче-крестьянской армии, уступив место добротным, испытанным веками чинам старой императорской России. Генералы, адмиралы, полковники, капитаны всех рангов с 7 мая 1940 года составят офицерский корпус армии и флота, облагодетельствованный к тому же и крупным повышением в окладах.
Указом от того же 7 мая Шапошников, Тимошенко и Кулик были произведены в маршалы Советского Союза.
В тот же день новоиспеченный маршал Тимошенко собрал совещание по вопросам военной идеологии, где были заслушаны доклады о состоянии дисциплины и боевой подготовки в РККА. Открывая совещание, замнаркома генерал Проскуров откровенно заявил: «Как ни тяжело, но я прямо должен сказать, что такой разболтанности и низкого уровня дисциплины, как у нас, нет ни в одной армии!» «Правильно!» – раздались голоса из зала.
Ни для кого из присутствующих не было секретом, что в армии идет беспробудное пьянство, ставшее причиной 80% всех ЧП в авиации и на флоте. Еще в декабре 1939 года нарком Ворошилов издал секретный приказ «О борьбе с пьянством в РККА», где призывал созвать во всех полках, эскадронах, эскадрильях и на кораблях совещания командного и начальствующего состава, на которых в «полный голос сказать о всех пьяных безобразиях, осудить пьянство и пьяниц, как явление недопустимое и позорное».
Однако в связи с тем, что приказ был помечен грифом секретно, его практически не довели до сведения личного состава, продолжавшего пьянствовать и пропивать казенное имущество в катастрофических количествах. Рядом с пьянством процветало небывалое воровство казенного имущества. Почти во всех частях имел место преступный сговор командиров с комиссарами, или вместе пьянствующих, или вместе ворующих, или совмещающих то и другое, что было чаще всего. Выборочные следственные дела по поводу печальной войны с финнами показали что, скажем, 374-й пехотный полк 7-й армии, прибывший на Карельский перешеек в декабре 1940 года, по вещевым аттестатам был полностью снабжен зимним спецобмундированием, т.е. тулупами, полушубками, шерстяным бельем, валенками и даже пимами из оленьего меха. Весь личный состав полка расписался в получении вещевого довольствия. Но следствие быстро выяснило, что зимнее обмундирование было украдено прямо со складов и кому-то перепродано, а в полку его и не видели. Нет, товарищ Сталин как всегда прав – с такой армией нельзя затевать ничего серьезного. Можно снова опозориться. Сначала нужно предпринять крутые меры по укреплению дисциплины и повышению боевой подготовки…
Пока Тимошенко, развив бешеную деятельность, создавал комиссии по ужесточению дисциплинарного устава, по усилению программ боевой подготовки, по созданию новых оборонных предприятий и новых военно-учебных заведений, Сталин, Шапошников и Мерецков, затаив дыхание, ждали развития событий на Западе. Комкор Пуркаев, ставший отныне генерал-лейтенантом, прислал подтверждающее сообщение – немцы начнут наступление на рассвете 10 мая. Эта дата совпадала со всеми данными, полученными советской разведкой по другим каналам через Рим, Гаагу, Брюссель и, конечно, Берлин.
9 мая в 21.00 начальник штаба германских ВВС генерал Ешонек доложил фюреру, находившемуся в своем личном поезде, что авиация готова к выполнению задачи, а синоптики гарантируют в течение ближайших дней отличную летную погоду. Выслушав сообщение, Гитлер приказал передать всем высшим штабам условный сигнал «Данциг», означавший, что наступление назначено на следующее утро.
10 мая в 05.30 ставка Гитлера располагается в горном районе Мюнстерэйфель, получив условное название «Гнездо на скале» – «Фельзен нест». В этот момент немецкая авиация двух воздушных флотов наносит удар по аэродромам союзников. В 05.35 наземные войска пересекают границы Голландии, Бельгии и Люксембурга. В ушах солдат звучат только что переданные по радио слова Гитлера: «Начинающаяся сегодня борьба определит судьбу германской нации на следующую тысячу лет!» Речь фюрера заглушается ревом моторов: вторая волна немецких бомбардировщиков наносит удар по французским и английским штабам, узлам связи и коммуникациям.
Французское командование в соответствии с планом, выработанным задолго до войны, двинуло 35 французских и 10 английских дивизий в центральную Бельгию навстречу армейской группе «Б» генерала фон Бока, не понимая при этом, что подставляет тыл своей сильнейшей группировки под удар главных сил вермахта. Надо сказать, что этого не понимали и немцы. Вопреки общепринятому мнению, немцы не только не обладали каким-то численным превосходством над союзниками, но в действительности их армии были значительно малочисленнее армий противника. И танков у них было меньше, да и сами танки значительно хуже, чем у французов и англичан. Но в немецкой армии был вдохновенный поэт танковой войны генерал Гейнц Гудериан и воспитанные им генералы Гот, Рейнгарт и Манштейн.
Как и в польскую войну, Гудериан командовал всего лишь танковым корпусом, входившем в танковую группу генерала Клейста в составе группы армий «А» фельдмаршала Рундштедта. Перед началом наступления Гудериан тщетно пытался убедить своих начальников разрешить ему и Готу нанести удар через Ардены с выходом на берег Мааса, прорвав фронт французов в наиболее уязвимом, по его мнению, месте – в предгорьях лесистых Арден. Рундштедт и Клейст не видели в этом большого смысла, предлагая свои варианты прорыва с обязательным поворотом на восток в тыл англо-французской группировке. Гудериан почтительно слушал, но решил еще раз на практике доказать закостенелым кайзеровским генералам, что такое современная война. Перевалив через Ардены, танки Гудериана за двое с половиной суток, к полному изумлению Рундштедта и Клейста и великому ужасу Гальдера, оставив за собой 120 километров, вышли на берег Мааса под Седаном. Напрасно Рундштедт и Клейст требовали Гудериана немедленно остановиться, позаботиться о своих флангах, подождать артиллерию и пехоту. С ходу форсировав Маас, отразив запоздалую контратаку французов, Гудериан неожиданно повернул на запад. К исходу следующего дня его танки прорвали последнюю оборонительную позицию противника и открыли себе путь на запад – к побережью Па-де-Кале.
Разрезанная танковыми клиньями Гота и Гудериана французская армия разваливалась на глазах. Руководство войсками нарушилось. Английский экспедиционный корпус стал откатываться к побережью в направлении Дюнкерка. Успех был столь неожиданным, что немецкое командование в него не поверило и не было готово к его реализации. Гальдер беспокоился о несуществующем стратегическом резерве французов, ожидая, когда его введут в действие. Гитлер, по обыкновению, психовал, боясь небывалого успеха. Ему мерещились какие-то французские части на южном фланге. Взвинтив себя до предела, он потребовал немедленно остановить Гудериана. Рундштедт и Клейст засыпали Гудериана радиограммами, требуя остановиться. Гудериан продолжал идти вперед, координируя действия Гота и Рейнгарта. Взбешенный Гитлер приказал отстранить Гудериана от командования, арестовать, доставить в Берлин для суда.
Не в силах сдержать беспокойство, Гитлер 17 мая прибыл на командный пункт группы армий «А» и устроил разнос Рундштедту за опрометчивость и неосторожность. Он приказал немедленно остановить наступление и перегруппировать силы. Но тут в дело вмешалось ОКВ, которое постепенно поняло замысел Гудериана и тут же издало под этот замысел новую директиву. Гитлер бы категорически против. Кейтель, Йодль и Рундштедт пытались уже хором переубедить фюрера.
Пока в верховном руководстве шли яростные споры, Гудериан утром 20 мая, отрезав линии снабжения левому крылу союзных войск в Бельгии, вышел к морю вблизи Абвиля. Затем Гудериан стал продвигаться дальше на север, к портам Па-де-Кале, в тыл английской армии, которая еще находилась в Бельгии, сражаясь с армиями фон Бока. 22 мая войска Гудериана отрезали пути отступления англичанам к Булони, а на следующий день – к Кале. Англичане стали спешно отводить свои силы к Дюнкерку – последнему порту, оставшемуся в их руках. Бельгия, Голландия и Люксембург капитулировали. Остатки французских войск в панике отступали на юг, открывая немцам дорогу на Париж. Под стрессом надвигающейся военной катастрофы пало правительство Чемберлена. Кресло английского премьера занял Уинстон Черчилль, поклявшийся сражаться до конца. Повеселевший Гитлер, поверив наконец в небывалый успех, приказал представить Гудериана к производству в генерал-полковники и отменить свои приказы о снятии его с должности и отдаче под суд [20].
Между тем танки Гудериана, продолжая продвигаться вперед, к исходу 23 мая находились уже всего в 10 километрах от Дюнкерка – последнего оплота союзников на побережье, куда отошел практически весь английский экспедиционный корпус и несколько французских дивизий. И тут произошло, на первый взгляд, совершенно невероятное событие. Танки Гудериана неожиданно остановились. Остановились и танки Рейнгарта, бравшие Дюнкерк в клещи с юго-востока. Эта остановка почему-то считается одной из тайн второй мировой войны и не просто обросла легендами, а превратилась в одну сплошную легенду, авторами которой изначально стали уязвленные немецкие генералы, никак не желавшие признать того факта, что не они остановились, а их остановили англичане.
По этой легенде, уходящей своими корнями в штаб фельдмаршала Рундштедта, в ночь с 22 на 23 мая на имя фельдмаршала поступила телеграмма Гитлера с приказом остановить войска под Дюнкерком, предоставив уничтожение англичан авиации, артиллерии и флоту, которого кстати, в этом районе не было вообще. Получив приказ, ошеломленный Рундштедт решил, что это английская провокация. Все еще хорошо помнили, как они шифром германского адмиралтейства приказали эскадре адмирала Шпее следовать к Фолклендским островам, где она и была полностью уничтожена. Поэтому фельдмаршал запросил из ставки фюрера подтверждение приказа, и это подтверждение получил. Приказ есть приказ, и Рундштедт приказал своим танкам остановиться. Лихой Гудериан, который две недели игнорировал все приказы из штаба группы армий и рвался вперед, теперь, когда под гусеницами его танков находилось более трехсот тысяч охваченных паникой англичан, т.е. в преддверии небывалого триумфа, вдруг послушно замер на месте и даже, как свидетельствуют документы, не запросил ни Рундштедта, ни Клейста о причинах этого, мягко говоря, странного приказа. Поскольку никто не мог понять мотивировки подобного приказа фюрера, то на этой основе родилась вторая легенда, любовно слепленная советскими историками.
Беря за основу вранье немецких генералов, новая легенда утверждала, что Гитлер специально дал возможность англичанам эвакуировать свои экспедиционные силы, поскольку уже имел место сговор между ним и «правящими империалистическими кругами» Англии заключить мир и совместно обрушиться на СССР.
В действительности же все было гораздо проще: немцы вошли в зону действия корабельной артиллерии англичан, а для их «картонных» бензиновых танков это было смертельно опасно [21]. Поэтому прямо под носом у немецких танков англичане провели крупную стратегическую операцию по эвакуации своих войск в метрополию. Удары с воздуха не принесли желанного результата – слишком близко были английские аэродромы. Истребительная авиация королевских ВВС надежно прикрыла эвакуацию, что же касается флота, то он так и не появился, и поступил мудро – мощное соединение флота метрополии прикрывало подходы к проливу. Попытка Гудериана прорваться к Дюнкерку была отбита ураганным огнем корабельной артиллерии англичан: 72 немецких танка разлетелись на куски под градом тяжелых снарядов морской артиллерии, и вот тогда-то фельдмаршал Рундштедт доложил фюреру, что дальнейшее продвижение к Дюнкерку чревато большими потерями в танках. Фюрер, едва услышав об английском флоте, немедленно приказал остановить наступление на Дюнкерк. Впрочем, на этот раз никто и не собирался оспаривать его приказа, поскольку немцы уже были остановлены, а Гитлер своим приказом лишь юридически подтвердил эту остановку.
«Господство на море, – философствовал в начале века знаменитый английский адмирал Джон Фишер, – сводится к тому, чтобы в любом районе мирового океана самая проклятая развалюха под нашим флагом могла плавать спокойно и безопасно». Трудно придумать более убедительную иллюстрацию к замечанию лорда Фишера, чем эвакуацию англичанами Дюнкерка под самым носом у немцев.
В период до 4 июня англичане вывезли морем из Дюнкерка 338 226 человек. Отчаянные попытки нескольких дивизионов немецких торпедных катеров прорваться к местам посадки на плавсредства дали ничтожные результаты. Покидая берега Франции, английские солдаты бросали на побережье свои каски, целые горы которых можно было обозревать в окрестностях Дюнкерка. Немецкая, а за ней и советская пропаганда выдавали и продолжают выдавать эти пирамиды английских касок за доказательство паники, охватившей англичан, видимо, не зная, что по традиции, восходящей еще к наполеоновским войнам, брошенная каска означает: «Мы вернемся!» Одновременно с эвакуацией Дюнкерка резко изменившаяся обстановка на континенте вынудила англичан провести эвакуацию и в Норвегии, подтвердив прогноз Гальдера, что ключ к решению норвежской проблемы лежит на Западном фронте.
Деморализованная, разложенная коммунистами французская армия продолжала в панике отступать на юг. 10 июля Муссолини, набравшись храбрости, наконец решил поддержать своего берлинского кумира, объявив войну Англии и Франции. «Я лично с большим удовольствием буду бомбить Лондон», – сказал английскому послу в Риме министр иностранных дел Италии, зять Муссолини граф Чиано, имевший лицензию пилота. «Но только будьте осторожнее, граф, – сухо ответил ему английский посол, – потому что, если вас собьют над Лондоном, я буду безутешен».
Гитлер был вне себя от радости – мощный итальянский флот сулил несколько ослабить то страшное давление, которое английский флот оказывал на Германию. Пока Гитлер тешил себя подобными иллюзиями, немецкие войска продолжали наступление. 14 июня они вошли в Париж, где были восторженно встречены местными коммунистами, почему-то решившими, что за оказанные немцам услуги и в силу искренних отношений между Берлином и Москвой, им будет дозволено легальное существование с разрешением выпуска их любимой «Юманите». Быстро проведенные немцами аресты, разгром штаб-квартир и редакций компартии окончательно сбили с толку французских коммунистов, пребывавших в прострации аж до сентября 1941 года, пока прибывший из Швейцарии Семен Каганович – кузен знаменитого Лазаря – не привез им из Москвы новые инструкции.
Французское правительство запросило Гитлера о перемирии. Призыв Черчилля – отступить в Северную Африку и продолжать войну – был проигнорирован. В Берлин уже летели не просьбы, а мольбы. Мстительный Гитлер согласился на перемирие с условием, что большая часть Франции останется оккупированной и церемония подписания перемирия произойдет в Компьенском лесу, в том самом штаб-вагоне маршала Фоша, хранимом французами в качестве национальной реликвии, где в 1918 году подписали капитуляцию кайзеровские генералы.
20 июня Гитлер прибывает в Компьен. Он взвинчен. Свершилось то, о чем он мечтал годами: отомстить за позор Компьена. Компьен отомщен! Теперь надо отомстить за Скапа-Флоу. Прямо в вагоне Фоша Гитлер отдает приказ о проведении операции «Морской Лев» – операции по вторжению в Англию. Он лично посещает нормандское побережье, раздавая кресты танкистам генерала Гота. В мощную стереотрубу фюрер смотрит через Ла-Манш. В оптической сетке смутно белеют меловые скалы Дувра. Веками неприступный Альбион! Но сейчас-то тебе пришел конец! С трудом оторвав жадный взор от окуляров стереотрубы, Гитлер, вскинув руку в партийном приветствии, идет к автомобилю. Квартет аккордеонистов, составленный из награжденных танкистов, играет любимую Гитлером сентиментальную мелодию «Донны Клары».
В Лондоне Черчилль недовольно пыхтит своей неизменной сигарой. Он был уверен, а данные разведки подтверждали, что Сталин воспользуется ситуацией и нанесет удар по Гитлеру с тыла. Надо быть просто идиотом, чтобы не воспользоваться столь благоприятным моментом. Премьер смотрит на карту Восточной Европы, переводит взгляд на Москву и говорит в адрес Сталина слова, которые буквально не переводятся, но в литературном переводе означают: «Лопух!» Полстакана коньяка возвращают Черчилля к мрачной действительности. Удалось спасти армию, но все тяжелое вооружение пришлось бросить во Франции. Ну, это дело наживное. Главное – жив флот – вековая опора мощи империи. Боже, спаси короля! Боже, спаси нашу страну! Боже, храни наш флот!
За всеми этими событиями, немея от изумления и страха, следили из Москвы. Несмотря на то, что советское правительство было полностью осведомлено о готовящихся событиях, их развитие застало Сталина и его окружение врасплох. В дополнение к исчерпывающей и не оставляющей места сомнениям разведывательной информации Сталин накануне немецкого наступления на Западе получил о нем официальное немецкое предуведомление. 9 мая граф Шуленбург передал Молотову официальное послание своего шефа Риббентропа, в котором говорилось, что Германия вынуждена предпринять оборонительные меры перед лицом явного намерения англо-французов вторгнуться в Рурскую область.
«Молотов не сомневается в нашем успехе», – радостно радировал в Берлин Шуленбург, чья бисмарковская выучка заставляла ликовать по поводу столь искреннего сближения России и Германии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.