Николай Первый. Начало царствования

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Николай Первый. Начало царствования

Как и повелось в этом сложном повествовании, охватывающем более двух веков и выводящем на историческую сцену сотни персонажей, нам надлежит еще раз вернуться к событиям конца 1825 года, когда известие о смерти Александра I пришло в Санкт-Петербург.

Это произошло 27 ноября 1825 года. В тот же день был созван Государственный Совет, который согласился с тем, что престол должен перейти к Константину. Николай, первым из присутствовавших, принес присягу Константину, а на следующий день был издан указ о повсеместной присяге новому императору. Однако Константин решительно отказался от престола, заявив, что императором он признает Николая и присягает ему на верность. Пока курьеры носились между Варшавой и Петербургом, отношение к происходящему было неоднозначным – Москва 30 ноября присягнула Константину, а в Петербурге дело отложили до 14 декабря. По-разному восприняли вопрос о престолонаследии и в провинции.

12 декабря к Николаю явился гвардейский поручик Я. И. Ростовцев и предупредил о готовящемся вооруженном выступлении в столице, не называя, правда, имен заговорщиков, сказав, что дал им честное слово. Николай не настаивал.

Николай немедленно познакомил с этим Санкт-Петербургского военного губернатора Милорадовича, начальника штаба Гвардейского корпуса Бенкендорфа и князя А. Н. Голицына, одного из трех доверенных Александра, посвященного в тайну пакета, хранящегося в алтаре Успенского собора.

Как только совещание закончилось, из Варшавы прибыл курьер, привезший письмо от Константина с окончательным отказом от трона.

На следующий день, 13 декабря, был составлен манифест, помеченный, впрочем, 12 декабря, о вступлении на престол Николая I. В манифесте приводились и основания для такого решения – воля Александра, высказанная и зафиксированная им в октябре 1823 года в известном письме, оставленном в Успенском соборе. Кроме того, сообщалось и о ряде писем Константина, где наследником престола признавался Николай, а цесаревичем его старший сын Александр, которому было 7 лет.

Дальнейшее хорошо известно: воспользовавшись создавшейся ситуацией, офицеры и генералы – заговорщики вывели свои войска на Сенатскую площадь и попытались свергнуть династию, поменяв государственное устройство. Так как этот мятеж произошел 14 декабря 1825 года, его участников стали называть «декабристами».

Николай командовал войсками, оставшимися ему верными, подавил вооруженный мятеж, более ста декабристов были сосланы в Сибирь, сотни отправлены на Кавказ, где шла война с непокорными горцами, пятеро руководителей движения были по приговору суда повешены.

На престол взошел тридцатилетний гвардейский генерал, высокий и красивый, получивший прекрасное домашнее образование по курсу Военно-инженерной академии и университета.

К концу царствования Александра I Николай был членом Государственного Совета, генерал-инспектором армии по инженерной части и командиром гвардейской дивизии. Занимая эти посты, Николай о многом был неплохо осведомлен.

Ощущение готовящегося мятежа, а по меньшей мере какой-то неясной, но тревожной опасности, не оставляло Николая ни на час. Оставаясь старшим представителем императорской фамилии, когда Александр I уезжал за границу, он находил подтверждение своим опасениям и в других проявлениях того, что его угнетало. Все это происходило в условиях добровольного самоустранения старшего брата Константина от петербургских дел и уединения со своей второй женой в Варшаве.

И хотя смерть Александра I была для Николая, как и для всех других, большой неожиданностью, открывавшаяся перед ним перспектива получения трона неожиданностью не оказалась.

Кроме того, следует иметь в виду, что лавина государственных дел, внезапно обрушившаяся на него после смерти Александра, не застала Николая врасплох. Он был трудолюбив, педантичен и упорен и считал работу над канцелярскими бумагами одной из важнейших своих задач. Николай внимательно следил за течением внешнеполитических дел, не оставлял без внимания и дела внутренние, многие часы проводил на смотрах и в казармах.

22 августа 1826 года в Москве, в Успенском соборе Кремля состоялась коронация Николая и Александры Федоровны. На коронации Австрию представлял двоюродный брат русской императрицы, принц Гессен-Гамбургский, Пруссию – ее родной брат – принц Карл Прусский.

Красноречивым было и награждение титулами, чинами и орденами приближенных Николаю сановников. Командующие 1-й и 2-й армиями, графы Остен-Сакен и Витгенштейн, стали фельдмаршалами. Воспитательница царских дочерей, графиня Ливен, была возведена в княжеское достоинство с титулом «Светлости».

В момент вступления Николая I на престол императорская семья была весьма многочисленной. Старшей была мать Николая, вдовствующая императрица Мария Федоровна, овдовевшая в сорок лет и ко дню коронации своего третьего сына достигшая 66 лет. К этому времени из десяти ее детей уже скончались старший сын Александр и четыре дочери: Александра, Елена, Екатерина и Ольга. У второго сына – Константина – законных детей не было, а у самого младшего сына – Михаила, женившегося в декабре 1823 года на Вюртембергской принцессе Фридерике-Шарлотте-Марии, принявшей в православии имя Елены Павловны, было две дочери – Мария и Елизавета; старшей в это время шел второй год, а младшей было всего три месяца.

Супруга Великого князя Михаила была племянницей короля Вюртемберга, дочерью его не очень удачного брата, – принца Павла-Карла, постоянно конфликтующего с королем, к тому же любителя погулять, предпочитавшего прожигать жизнь в Париже скучным, как ему казалось, делам в Вюртемберге.

Он и жил в Париже, поместив двух своих дочерей в пансион известной писательницы мадам Кампан, которая возглавляла Институт для дочерей офицеров, кавалеров ордена Почетного легиона, находящийся под патронатом Наполеона. В этом серьезном учебно-воспитательном заведении принцесса Фредерика познакомилась с великим естествоиспытателем Жоржем Кювье, родившимся во владениях Вюртемберга и учившимся в Штутгарте. Профессор Кювье был очарован живым умом и любознательностью Фредерики и дал ей большие знания в естественных науках. После выхода из института-пансиона Фредерика много лет переписывалась с Кювье, сохранив на всю жизнь интерес к науке. Из Парижа Фредерика вернулась в Штутгарт, и когда ей не было еще пятнадцати лет, Александр I письменно попросил у отца принцессы ее руки для своего брата. Сделано это было по инициативе Марии Федоровны, которая до венчания с Павлом I была Вюртембергской принцессой.

Свадебные торжества закончились к новому, 1824 году, и Великая княгиня Елена Павловна, нареченная этим именем 5 декабря 1823 года, прежде всего стала укреплять свои позиции возле Марии Федоровны, по чьей инициативе она оказалась в Санкт-Петербурге. В этом она вскоре преуспела, и вдовствующая императрица буквально души не чаяла в новой невестке. К сожалению, Мария Федоровна через четыре года скончалась.

Елена Павловна добилась удивительных успехов в русском языке и уже через год после свадьбы свободно читала «Историю государства Российского».

Михаил Павлович родился 28 января 1798 года и, таким образом, был старше Елены Павловны почти на семь лет. В день рождения он был назначен генерал-фельдцейхмейстером – командующим артиллерией русской армии, но до совершеннолетия занимал эту должность формально, имея до 1819 года кураторов.

С юных лет он привык к муштре, шагистике и мундиромании и почитал все это сутью военной службы всю жизнь.

В 1814 году вместе с братом Николаем он был отправлен в Заграничный поход и наблюдал армейскую службу под опекой генерала Н. Н. Коновницына, сопровождавшего августейших братьев за границей. В 1815 году 17-летним генерал-майором уже командовал Конно-артиллерийской бригадой, шедшей в Париж.

В 1817—1819 годах Михаил Павлович совершил большое путешествие по России и Западной Европе, которым традиционно завершалось домашнее образование молодых Великих князей.

Руководил этим путешествием талантливый генерал-лейтенант И. Ф. Паскевич, который навсегда остался для Михаила Павловича образцом военного человека. Наблюдательный Паскевич отмечал в своем дневнике, что Михаила Павловича в путешествии «занимали только выправки и красота фронта». Возвратившись в Санкт-Петербург, Михаил Павлович занял должность генерал-фельдцейхмейстера номинально и стал командиром 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии. По его докладу царю в 1820 году созданы Артиллерийское училище и Санкт-Петербургская артиллерийская учебная бригада. Чуть позже, также по его инициативе, учреждены батарейные и дивизионные артиллерийские школы, а в 1821 году создана Артиллерийская техническая школа.

В это же время проходили приготовления к свадьбе Михаила Павловича и его знакомство со своей невестой.

Приехав в Санкт-Петербург, принцесса Фредерика увидела перед собой служаку и блюстителя строжайшей дисциплины, понимаемых крайне узко, мелко и формально, и – с другой стороны – человека доброго, ироничного и хорошо образованного. Его суровость, утверждают многие современники, была напускной, всегда хмурый взгляд – неискренним, но его боялись и считали неумолимым служакой.

Когда началось междуцарствие, Михаил Павлович сновал между Варшавой, где был Константин, и Санкт-Петербургом, где находился Николай. Он возил письма от одного брата к другому с отказами от престола и текстами присяги. Когда все оказалось на своих местах, наступило 14 декабря, и Михаил Павлович командовал частью верных Николаю войск и гвардейской артиллерией, которая сыграла важную роль в разгроме мятежа.

Затем он был членом следственной комиссии по делу декабристов, а после этого стал членом Государственного Совета.

В дни коронации Николая манифестом от 22 августа 1826 года в случае внезапной смерти императора он был назначен до совершеннолетия сына Николая – Александра – наследником престола и правителем государства.

8 ноября 1826 года Михаил Павлович в день своего тезоименитства был назначен командующим гвардейским корпусом. Он давно мечтал об этом и, вступив в командование, сразу же закусил удила – стал разносить всех подряд, оскорблять офицеров и тиранить их мелочными придирками. Понадобилось вмешательство Бенкендорфа, графа Кочубея, генерала Васильчикова, независимо друг от друга доложивших Николаю о положении дел, понадобился, наконец, выговор, сделанный самим царем, чтобы Михаил чуть поостыл и стал помягче и поделикатнее. Следует заметить, что поначалу все это пошло Михаилу на пользу и он вроде бы переменился в лучшую сторону, но потом вновь взялся за прежнее.

«Великий князь Михаил Павлович, – писал голландский полковник Гагерн, – внешне непривлекателен; в нем есть что-то мрачное и суровое, но, в сущности, его можно назвать „благодетельным нелюдимом“. О нем рассказывают случаи, где он проявлял прекрасные черты великодушия. Он начальник гвардейского корпуса и всей артиллерии, но имеет мало влияния, и в действительности император сам командует гвардией. Михаил иногда бывает очень остроумен. В делах, как говорят, он также мало имеет влияния, да и здоровье его страдает».

Импульсивный и порывистый, он мог сгоряча упечь на гауптвахту, понизить в звании, сослать из гвардии в дальний армейский гарнизон, но мог и облагодетельствовать, помочь деньгами, заступиться перед царем, если знал попавшего в опалу офицера с хорошей стороны. И Михаил Павлович, несмотря на свои недостатки, все же пользовался в гвардии авторитетом.

Ко дню вступления Николая Павловича на престол, в 1826 году, у Михаила и Елены Павловны было две маленьких дочери – Мария и Елизавета, которым суждено было умереть в самом цветущем возрасте: Мария умерла в 21 год, Елизавета – в 19. Еще двое детей – дочь Анна и сын Александр, родившиеся позже, умерли в младенчестве, и только единственная дочь – Екатерина – прожила довольно долгую жизнь, став в 1851 году герцогиней Мекленбург-Стрелицкой. Но несмотря на эти удары судьбы, Елена Павловна не опускала рук и находила в себе силы читать и музицировать, рисовать и рукодельничать, а ее литературный салон был одним из лучших в Петербурге, и ее справедливо считали одной из образованнейших женщин в Европе. Круг общения Елены Павловны выходил за границы «большого света». Ее поклонниками были А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, композитор и пианист А. Г. Рубинштейн.

В этой книге еще не раз будет рассказываться об этой замечательной женщине, сыгравшей выдающуюся роль в истории России.

* * *

Из всех детей императора Павла наиболее благополучным в отношении продолжения рода оказался его третий сын – Николай, имевший ко дню вступления на престол восьмилетнего сына Александра – будущего императора Александра II, семилетнюю дочь Марию, четырехлетнюю дочь Ольгу и годовалую дочь Александру. В дальнейшем у Николая и Александры Федоровны родилось еще три сына – Константин, Николай и Михаил, и, таким образом, августейшие родители со временем станут отцом и матерью семерых детей.

Каждому члену императорской фамилии найдется место в нашем повествовании – кому больше, кому меньше, – однако ж по законам жанра, да и по справедливости, следует начать с самого Николая Павловича.

Писатель С. Н. Сергеев-Ценский в романе «Севастопольская страда» оставил нам такой портрет Николая: «Великолепный фронтовик (здесь в смысле – „фрунтовик, строевик“. – В. Б.), огромного, свыше чем двухметрового роста, длинноногий и длиннорукий, с весьма объемистой грудной клеткой, с крупным волевым подбородком, римским носом и большими, навыкат, глазами, казавшимися то голубыми, то стальными, то оловянными, император Николай I перенял от своего отца маниакальную любовь к военному строю, к ярким раззолоченным мундирам, к белым пышным султанам на сверкающих, начищенных толченым кирпичом медных киверах; к сложным экзерцициям на марсовом поле; к торжественным, как оперные постановки, смотрам и парадам; к многодневным маневрам… Будь он поэтом, то только и воспевал бы смотры, парады, маневры, но он ничего не понимал в поэзии; он смешивал ее с вольнодумством…»

Сохранилось много свидетельств, что Николай очень любил музыку и пение, но совершенно не терпел стихов и не любил поэзию. Император Александр, наставляя его, говорил:

– Не забывай, что среди нации поэзия исполняет почти такую же роль, как музыка во главе полка: она – источник возвышенных мыслей; она согревает сердца, говорит душе о самых грустных условиях материальной жизни. Любовь к изящной словесности – одно из величайших благодеяний для России: материальный мир нашей страны действует так неблагоприятно на характер, что непременно нужно предохранять его от этого влияния волшебными прелестями воображения.

Создавая образ Отца Отечества, более всего заботящегося о своей стране и своем народе, Николай на людях демонстрировал великий аскетизм и непритязательность, которые в конце концов стали характерными чертами его образа жизни. Спал он на простой железной кровати с тощим тюфяком и покрывался старой шинелью. Демонстрируя свою приверженность русским обычаям, он не любил никакую другую кухню, кроме русской, а из всех ее блюд более всего любил щи и гречневую кашу. Он вставал в 5 часов утра и сразу же садился за работу. К 9 часам он успевал прочитать и решить множество дел, выслушать доклады министров и сановников или же побывать в полках, в разных казенных заведениях, снять на кухне пробу блюд, отстоять церковную службу и непременно успеть к утреннему разводу.

Работая каждый день по 12 – 14 часов, он наводнил империю тысячами указов и распоряжений, приказов и циркуляров, стараясь регламентировать все стороны ее жизни.

Одной из неотъемлемых черт характера Николая была мания величия, но не собственной его личности, а его империи, что ярче всего выражалось в приверженности Николая к помпезности, торжественности и грандиозности. Это привело к господству в архитектуре Петербурга так называемого «позднего классицизма», так как ни одно общественное здание, ни одна церковь, не говоря уже о казармах, арсеналах, гауптвахтах и административных зданиях, не строились без утверждения проекта лично Николаем, – и не только в Петербурге, но и во всей империи – от Вислы до Тихого океана.

Следствием необычайной любви Николая к торжественности и помпезности была почти патологическая страсть императора к различным аксессуарам воинской формы – каскам, киверам, фуражкам, выпушкам, аксельбантам, поясам, лентам, эполетам, значкам, султанам и многому иному. Его гардероб был заполнен десятками генеральских мундиров всех родов войск его собственной армии, а также и иностранными, ибо во многих из них он был шефом различных полков и коронованных особ из этих стран встречал в мундире их армии.

Так, например, 3 августа 1839 года голландский полковник Гагерн утром видел Николая в русском мундире, ибо он принимал парад Кадетского корпуса, в полдень – в мундире австрийского генерала, так как он наносил визит приехавшему в Петербург австрийскому эрцгерцогу Карлу, а час спустя на Николае был прусский мундир, потому что 3 августа был день рождения короля прусского. Но бывали дни, когда Николай переодевался и по шести раз. Более всего шел ему лейб-казачий мундир, и Николай носил его чаще и с большим удовольствием, чем какой-либо иной.

Идеалом государственного деятеля для Николая – так, во всяком случае, он постоянно утверждал – был Петр Великий. Вольно или невольно, император повседневно поддерживал и в себе самом, и в окружающих убеждение в этом и старался – сначала только подражая, а с годами уже и неосознанно, совершенно «войдя в образ», как говорят актеры, во всем походить на Петра.

Николай знал, разумеется, что Петр был прост в обращении с солдатами и мужиками, с «малыми сими», и в этом также шел по его стопам.

Еще более утверждал он себя в роли отца-командира, справедливого и беспристрастного, готового исправить чужую ошибку, поддержать незаслуженно обиженного, когда доводилось ему оказываться среди солдат, унтер-офицеров, обер-офицеров.

Он запретил давать детям крепостных любое образование, кроме начального. Вместе с тем Николай понимал, что без инженеров, врачей, ученых Россия обречена на отсталость, и пытался совместить несовместимое – развивать образование, не знакомя студентов и учащихся с передовыми достижениями научной мысли на Западе. Таким паллиативом, который воспринимался Николаем как надежная панацея от всех бед, стала милая его сердцу теория «официальной народности», автором которой был один из его близких сотрудников С. С. Уваров.

Еще одной чертой характера Николая было лицемерие, скрывавшееся под личиной солдатской прямоты и простодушия. Так, например, когда ему представляли решения Сената о предании преступников смерти, он неизменно отвечал, что в России, слава Богу, смертной казни нет и предлагал дать осужденным 10 – 12 тысяч шпицрутенов, проведя их сквозь строй в тысячу солдат 10 – 12 раз, хотя прекрасно знал, что больше четырех тысяч ударов не выдерживает никто.

Николай был жесток, деспотичен, упрям, но вместе с тем ему нельзя было отказать в неуклонном исполнении своего долга перед Россией – так, как он это понимал. В выполнении своей миссии он часто не щадил себя, проявляя волю, напористость, личную храбрость, презрение к опасностям.

А в своем доме, у себя в семье он был отменным семьянином, строгим, но вместе с тем и ласковым отцом, заботливым мужем, ловко и умело скрывавшим свои амурные похождения от Александры Федоровны, которая, тем не менее, о многом знала, об еще большем догадывалась, но переносила измены мужа стоически, молча страдая, что подрывало ее физическое и нравственное состояние.

События декабря 1825 года сильно потрясли Александру Федоровну. Между тем жизнь и молодость взяли свое, и после коронации в начале 1827 года двадцатидевятилетняя императрица совершенно отошла от треволнений, случившихся более года назад, много танцевала, не пропуская ни одного праздника, и только новая беременность заставила ее несколько умерить свой пыл. 9 сентября 1827 года у нее родился второй сын – Константин, названный в честь его дяди. Николай тут же сообщил об этом брату в Варшаву и просил его быть крестным отцом. Новый Великий князь был тотчас же зачислен и в польскую армию.

Константин был пятым ребенком Александры Федоровны, через четыре года, 27 июля 1831 года, у нее родился еще один сын – Николай, а 13 октября 1832 года – последний, седьмой, ребенок, Михаил.

Видевший Александру Федоровну в 1839 году маркиз де Кюстин оставил следующее описание своих впечатлений о ней, тогда сорокалетней женщине:

«Императрица обладает изящной фигурой и, несмотря на ее чрезмерную худобу, исполнена неописуемой грации. Ее манера держать себя далеко не высокомерна, а скорее обнаруживает в гордой душе привычку к покорности. При торжественном выходе в церковь императрица была сильно взволнована и казалась мне почти умирающей. Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя даже иногда трясти головой. Ее глубоко впавшие голубые и кроткие глаза выдавали сильные страдания, переносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд, полный нежного чувства, производил тем большее впечатление, что она менее всего об этом заботилась. Императрица преждевременно одряхлела, и, увидев ее, никто не может определить ее возраста. Она так слаба, что кажется лишенной жизненных сил. Жизнь ее гаснет с каждым днем; императрица не принадлежит больше земле: это лишь тень человека. Она никогда не могла оправиться от волнений, испытанных ею в день вступления на престол. Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала слишком многих идолов России, слишком много детей императору. „Исчерпать себя всю в новых великих князьях – какая горькая участь!“ – говорила одна знатная полька, не считая нужным восторгаться на словах тем, что она ненавидела в душе.

Все видят состояние императрицы, но никто не говорит о нем. Государь ее любит; лихорадка ли у нее, лежит ли она, прикованная к постели болезнью, – он сам ухаживает за ней, проводит ночи у ее постели, приготовляет, как сиделка, ей питье. Но едва она слегка оправится, как он снова убивает ее волнениями, празднествами, путешествиями. И лишь когда вновь появляется опасность для жизни, он отказывается от своих намерений».

Де Кюстин писал, что, несмотря на слабость здоровья жены, Николай почти не делал разницы между собой и ею.

«Трудовой день императрицы начинается с раннего утра смотрами и парадами. Затем начинаются приемы. Императрица уединяется на четверть часа, после чего отправляется на двухчасовую прогулку в экипаже. Даже перед поездкой верхом она принимает ванну. По возвращении – опять приемы. Затем она посещает несколько состоящих в ее ведении учреждений или кого-либо из своих приближенных. После этого сопровождает императора в один из лагерей, откуда спешит на бал. Так проходит день за днем, подтачивая ее силы».

И вместе с тем Николай, несомненно, любил жену, прежде всего как мать своих детей, а кроме того, почитал в ней императрицу России.

Зная за собой немало грешков и грехов, о чем речь пойдет впереди, Николай по отношению к Александре Федоровне неизменно демонстрировал не только подчеркнутую заботливость, но и намеренно не жалел никаких расходов, особенно если речь шла о ее заграничных вояжах. Этим преследовал он и политическую цель, когда роскошь и богатство императрицы должны были ассоциироваться в Европе с могуществом и неограниченными возможностями его империи. После смерти Николая эту традицию продолжил его сын – Александр II. Так, например, когда Александра Федоровна решила провести часть зимы 1857 года в Ницце, то для ее недолгого пребывания был куплен большой и роскошный дом на берегу моря, а для того, чтобы слава о богатстве и щедрости русских царей разнеслась по Европе, августейшая вдова устраивала роскошные бесплатные обеды для сотен, а иногда и нескольких тысяч человек. Причем каждый, кто приходил на обед, – а им мог быть любой, – имел право унести с собой и один столовый прибор, куда входил и серебряный стаканчик с вырезанным на нем вензелем императрицы.

Из-за того, что больной не нравилась местная вода, ей привозили невскую воду в особых бочонках, которые везли в ящиках, наполненных льдом. Жители Ниццы, полагая, что царская вода обладает какими-то особыми целебными качествами, всеми способами пытались купить у курьеров хотя бы рюмку ее и в конце концов преуспели в этом: ловкие курьеры стали прихватывать с собой один-другой лишний бочонок и продавать воду на вес золота.

Далее, по ходу повествования, мы еще не раз встретимся с Александрой Федоровной, а пока ограничимся сказанным, чтобы иметь о ней общее представление.

* * *

Выше вскользь было упомянуто о кончине вдовствующей императрицы-матери Марии Федоровны, но следовало бы поподробнее остановиться на последних годах ее жизни.

Женщина необычайно энергичная, скрупулезная и весьма деятельная, императрица-мать создала целую общероссийскую сеть различных заведений, в которых обучались либо содержались дети, больные и старики. Можно сказать, что все начальные школы, приюты и больницы России находились под ее неусыпным наблюдением. Она поражала всех, знающих ее в конце ее жизни, необыкновенной трудоспособностью – в том числе в саду и огороде, прекрасной памятью и жизнелюбием.

В конце жизни Мария Федоровна для своих 67 лет была свежа и красива, и ей нельзя было дать более 50. Она никогда ничем не болела, и ее неожиданная болезнь застала всех, в том числе и ее врача, доктора Рюля, врасплох. Спустя несколько дней в довершение всего ее разбил паралич. А в ночь на 24 октября Мария Федоровна умерла, успев отдать распоряжение сжечь ее дневники – множество толстых тетрадей, которые она вела с 70-х годов прошлого века. Николай велел сжечь их, хорошо сознавая, что это – большая потеря для истории. Узнав о смерти матери, в Петербург из Варшавы примчался Константин, и, таким образом, все родные, кто мог, собрались у гроба Марии Федоровны. 13 ноября ее похоронили с необычайной пышностью.

По смерти Марии Федоровны все учреждения, кои она опекала, перешли к ее невестке-императрице и были переданы новому – Четвертому отделению собственной Ее Величества канцелярии, во главе которого был поставлен секретарь Марии Федоровны тайный советник Г. И. Вилламов, а все эти заведения было велено впредь именовать «учреждения императрицы Марии». Со временем в их делах первую роль стала играть императрица Александра Федоровна.

Какое же наследство досталось Александре Федоровне?

Это были: Воспитательное общество благородных девиц, воспитанницы которого находились в Смольном монастыре, Воспитательные дома в Санкт-Петербурге и Москве, в каждом из которых содержалось до 500 мальчиков и девочек из простонародья – остальные отдавались на воспитание обеспеченным, благонадежным крестьянам.

Под ее опекой находилось Сиротское училище в Петербурге и Сиротское училище ордена Святой Екатерины в Москве, Павловский институт и Акушерский институт – учебно-медицинские заведения в Москве, Повивальное училище в Петербурге, Гатчинский воспитательный дом, Харьковский и Симбирский женские институты, Училище для солдатских детей (мальчиков) в Петербурге, Училище для дочерей чинов Черноморского флота в Одессе.

Мария Федоровна завещала на цели женского образования и воспитания 4 миллиона рублей.

Все эти заведения входили в Ведомство учреждений императрицы Марии. Ведомство росло и развивалось на протяжении почти ста лет и было ликвидировано после Февральской революции 1917 года.

* * *

У Николая I и Александры Федоровны было семеро детей, их первенец – Александр – стал выдающимся государем России – «царем-освободителем», покончившим с позорным крепостным правом.

В восемь лет Александр перешел из рук бонны-англичанки в ласковые, но твердые руки капитана Мердера. Пока Мердер обучал восьмилетнего мальчика премудростям воинской службы, Василий Андреевич Жуковский готовил обширный план всестороннего воспитания и образования будущего императора. Для составления такого плана и для подготовки самого себя к роли Главного воспитателя Жуковскому дано было несколько лет и значительные средства.

Поэта приблизили ко двору еще в 1815 году. В декабре следующего года Александр I назначил ему пожизненную ежегодную пенсию в 4000 рублей серебром, «принимая во внимание его труды и дарования», а с 1817 года Жуковский стал преподавать русский язык жене Николая Павловича, великой княгине Александре Федоровне, с которой его связывала искренняя дружба и столь же искренняя симпатия. Будущая императрица по достоинству оценила доброту и талант Жуковского, а также блестящую образованность и нежную душу, прошедшую через множество страданий.

Жуковский был незаконным сыном тульского помещика Ивана Афанасьевича Бунина и пленной турчанки Сальхи, отданной его отцу на воспитание одним из друзей, майором К. Муфелем. Сальху крестили, назвав ее Елизаветой Демьяновной Турчаниновой, и сделали нянькой при младших детях Бунина, а потом – домоправительницей. Когда будущий поэт родился, у его отца уже было одиннадцать законных детей, и мальчика-бастарда по желанию Бунина усыновил бедный дворянин-нахлебник, живший в его доме из милости – Андрей Григорьевич Жуковский. Это сделало мальчика дворянином и позволило шести лет от роду поступить на военную службу в Астраханский гусарский полк, откуда он в том же году в чине подпрапорщика вышел в отставку. Его усыновлению сопутствовали трагические обстоятельства – в семье Буниных за один год умерло шестеро детей, и его признание членом семьи воспринималось как плата судьбе и Богу добром за зло. Получив прекрасное образование, Жуковский становится лучшим в России поэтом-переводчиком Байрона, Гете, Шиллера, Ла Мотта-Фуке и других великих бардов Европы, стяжав почти одновременно и собственными стихами славу талантливого лирика и романтика.

Начав служить при дворе, он сопровождал Александру Федоровну в ее поездках за границу. Что же касается будущего императора Александра II, то следует сказать, что Жуковский оказал сильнейшее благотворное воздействие на своего воспитанника, развивая и поощряя серьезное и ответственное отношение к его будущему призванию, трудолюбие, доброту и гуманизм. Эти качества Александр сохранил на всю жизнь.

Цесаревичу не было еще десяти лет, когда отец-император стал исподволь готовить его к предстоящему жребию.

Накануне дня рождения – 16 апреля 1827 года – Николай подарил сыну портрет Петра Великого и пожелал ему во всем быть подобным первому российскому императору. После этого отец стал регулярно беседовать с Александром о его обязанностях, о долге перед страной и народом, а 6 апреля 1832 года, перед Пасхой, сказал ему: «Ты уже больше не дитя, ты должен готовиться заместить меня, ибо мы не знаем, что может случиться с нами. Старайся приобретать силу характера и твердость». И в тот же самый год, 24 июня, в канун дня рождения Николая, когда сын поздравил его с «наканунием», отец сказал цесаревичу: «Готовься быть моей подпорой в старости».

11 марта 1833 года, после традиционной ежегодной панихиды по Павлу I, Николай и Александр пошли вдвоем пешком по Английской набережной. Тут состоялся у них доверительный разговор, и Николай рассказал, как бабушка его – а Александра прабабушка – заставила Петра III отказаться от престола, как убили его в Ропше, а потом и о том, как убили сына Петра III и Екатерины II – Павла. Можно представить, какое впечатление произвели рассказы о мрачных семейных делах на нервного, впечатлительного юношу, почувствовавшего, по-видимому, рядом с собой шум крыльев смерти и холодное ее дыхание. И откуда было знать ему, что цепочка эта, начавшаяся убийством его прадеда и деда, окует одним из звеньев и его отца, которому суждено будет стать самоубийцей, и его самого, когда бомбой разорвут его в клочья террористы-народовольцы?

Год спустя, 17 апреля 1834 года, когда Александру исполнилось 16 лет, он был объявлен совершеннолетним и вступил в действительную службу, принеся присягу в качестве наследника престола. В этот же день он стал атаманом всех казачьих войск и генерал-адъютантом. Казалось бы, этот парадный набор должностей был скорее праздничным подарком, чем серьезным государственным актом. Ан нет. Генерал-адъютантство давало навыки в дворцовой и военной службе, а должность атамана всех казачьих войск знакомила его буквально со всей Россией, ибо было тех войск двенадцать и стояли они от Кубани и Буга до Амура.

И тогда же, 17 апреля 1834 года, финский минералог Н. Норденшельд впервые увидел на Урале неизвестный ранее драгоценный камень и назвал его в честь цесаревича «Александрит». При солнечном свете он имел изумрудно-зеленый цвет, но вечером, при свете костра, Норденшельд вдруг увидел, что камень стал кроваво-красным…

(Впоследствии знавшие этот эпизод современники угадывали в нем глубокий провиденциальный смысл: зеленая пора юности, расцветающая при свете дня, завершилась кровавым отблеском покушения перед закатом жизни.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.