ПОСТСКРИПТУМ

ПОСТСКРИПТУМ

Приняв эстафету от своих античных предтеч, пираты Средневековья настолько скрупулезно переняли все тонкости и традиции их ремесла, что когда на глаза попадается текст, не содержащий имен и дат, подчас трудно разобраться, о каком времени и о какой стране идет речь.

Одинаковость типов античных и средневековых судов вкупе с очевидной и решающей ролью географических условий позволяют безбоязненно продолжить эту параллель и в Новое время, когда на морях появились новые типы кораблей, загремело новое оружие и зазвучали новые языки. Пролив Китира, например, известный как пиратское гнездовье с глубокой древности, был излюбленным местом засад подводных лодок во время первой мировой войны, не был он оставлен без внимания и во вторую мировую войну.

Единственное, пожалуй, что безвозвратно ушло в прошлое,- это обычай береговых жителей убивать на всякий случай чужеземцев: великое переселение народов если не зачеркнуло это понятие, то, по крайней мере, поставило его под вопрос.

Прежней осталась тактика рыцарей удачи, об этом уже говорилось: она непосредственно связана с природными особенностями того или иного района моря, мало изменившимися на протяжении столетий,- с постоянством береговой линии, ветров и течений, а следовательно, и торговых трасс. Потому-то пираты, как правило, действовали каждый в «своем» море, хорошо изученном и объезженном. Этим отчасти объясняется и всеобщий ужас перед викингами, непредсказуемо водившими свои корабли куда им вздумается и применявшими незнакомую другим народам тактику боя.

На прежних местах остались пиратские базы и убежища, тщательно восстановленные и заново укрепленные, и к ним добавилось много новых.

По-прежнему на всех побережьях шла охота на людей, и точно так же крупнейшие рынки рабов устраивались по возможности на островах: во-первых - потому что на островах легче отбить нападение непрошенных гостей, во-вторых - потому что пленникам с них труднее убежать, в-третьих - потому, что почти все острова лежат на морских трассах, а это стимулировало и разнообразило товарообмен и уменьшало «накладные расходы» за счет перевозки пленников. Масштабы средневековой работорговли в точности неизвестны, но из речи дожа Томмазо Мочениго мы знаем, что в первой четверти XV века Венеция вывозила в Ломбардию ежегодно тридцать тысяч рабов. Откуда она их брала? Ответ может быть единственный: скупала оптом у пиратов, чтобы затем с выгодой перепродать.

Легкость сбыта пленников возродила античную практику похищения людей и придала ей невиданный размах. По-прежнему повышенным спросом пользовались дети и молодые женщины, а их-то как раз было легче всего захватить массой. Самым благоприятным случаем для этого представлялось какое-нибудь празднество (особенно религиозное) в береговых селениях, традиционно посещаемое женщинами, детьми и безоружными мужчинами.

На Крите в течение нескольких столетий переходил из уст в уста рассказ о праздновании вечерней «фесты» в пещерной церкви святого Николая, набитой до отказа пилигримами со всей округи. Когда молящиеся зажгли свои свечки, огни увидали проплывавшие мимо разбойники. Они высадились на берег, подкрались к священной пещере, заперли дверь снаружи и стали дожидаться предложений о выкупе. Но внутри было тихо. На этот раз пираты остались с носом: когда им наскучило ожидание и они вошли в пещеру, она оказалась пустой. Как говорит легенда, Николай указал своим поклонникам чудесный путь спасения сквозь скалу.

На самом деле все было проще: устроители подобных святилищ всегда считались с возможностью обвала (тем более - на Крите, известном своей тектонической деятельностью) или осады. Поэтому все такие пещеры имели не менее двух выходов, и если об этом не позаботилась природа, ее промахи исправляли люди. Самое забавное в этом эпизоде то, что селяне воспользовались методом самих пиратов: когда-то точно так же их караулил на Джербе Андреа Дориа, дожидаясь капитуляции Драгута.

Но вообще этот пример очень характерен, и можно добавить, что рыцари морских дорог знали наперечет все праздники в районе, где они промышляли. Это объяснялось, как можно догадаться, отнюдь не их благочестием, тем более, что среди разбойников попадались не только христиане. Один из их пленников писал впоследствии, что команду корабля, захватившего его у берегов Греции, составляли в основном турки, не слишком, однако, правоверные. Их благочестие проявлялось лишь в моменты опасности, в остальное же время они вели себя так, как и положено пиратам, предаваясь самым ужасным богохульствам. Впрочем, они с не меньшим рвением поддерживали на своих кораблях и огонь перед изображением Девы, а в штормы даже давали обет (и выполняли его) посвятить восковую свечу святому Николаю в посвященной ему церкви на известном им острове, нередко ими посещаемом. Возможно, и здесь речь идет о той самой пещерной церкви на Крите; видимо, «чудо» произвело на пиратов неизгладимое впечатление.

Как и в античности, никто не мог предугадать исход морского путешествия. Нередко мирный купец принимался за пирата, бывало и наоборот. И тем и другим приходилось всегда быть начеку. В 1608 году некий Питер Манди едва не попал в беду у мыса Сан-Висенти, приняв за турецких пиратов двадцать шесть кораблей испанского королевского флота, показавшихся у входа в Гибралтар. Турки, в свою очередь, подозревали в пиратстве всех без разбора христиан и в XVII веке закрыли для них Коринфский залив под предлогом, что туда могут проникнуть мальтийские пираты под видом купцов для погрузки смородины.

Надо сказать, что у турок были основания для таких подозрений: в 1491 году рыцари удачи частенько навещали Кандию, славившуюся своим вином, а на обратном пути захватывали и грабили корабли Венеции - главного торгового партнера этого критского города. Известны случаи, когда греческие корабли захватывали суда своих земляков в местах, удаленных от торговых трасс, и либо заставляли их «поработать на себя» на погрузке, либо забирали полностью или частично груз, либо захватывали корабль вместе с грузом и людьми и продавали не слишком любопытным покупателям.

«Отец английской поэзии» Джеффри Чосер, участник Столетней войны, дипломат и член парламента, в своих «Кентерберийских рассказах» дал целую галерею сочных и точных зарисовок представителей различных общественных слоев Англии своего времени, собравшихся вместе, чтобы отправиться на богомолье: путешествовать в одиночку было опасно. Среди прочих персонажей был и старый моряк, типичный бродяга XIV века, каких можно было встретить не только в Англии. Вот как представляет его поэт читателю:

Был Шкипер там из западного графства.

На кляче тощей, как умел, верхом

Он восседал; и до колен на нем

Висел, запачканный дорожной глиной,

Кафтан просторный грубой парусины;

Он на шнурке под мышкою кинжал

На всякий случай при себе держал.

Был он поистине прекрасный малый

И грузов ценных захватил немало.

Лишь попадись ему купец в пути,

Так из Бордо вина не довезти.

Он с совестью своею был сговорчив

И, праведника из себя не корча,

Всех пленников, едва кончался бой,

Вмиг по доске спроваживал домой.

Уже весной он был покрыт загаром.

Он брался торговать любым товаром

И, в ремесле своем большой мастак,

Знал все течения, любой маяк

Мог различить, и отмель, и утес.

Еще ни разу с курса не отнес

Отлив его; он твердо в гавань правил

И лоцию сам для себя составил.

Корабль он вел без карт и без промера

От Готланда до мыса Финистера,

Все камни знал Бретонских берегов,

Все входы бухт испанских и портов;

Немало бурь в пути его встречало

И выцветшую бороду трепало;

От Гулля и до самой Картахены

Все знали капитана «Маделены».

В 1699 году в Лондоне был опубликован небольшим тиражом любопытный четырехтомник «Собрание необычных путешествий, изданное капитаном Уильямом Хакке». В нем немало места уделено пиратской деятельности в Средиземноморье. И вот что интересно: когда вчитываешься в строки любого из этих четырех фолиантов, трудно иногда отделаться от ощущения, что это конец XVII века, а не время Суллы и Помпея. Хакке приводит, в частности, обстоятельный рассказ англичанина Робертса, потерпевшего в 1692 году кораблекрушение у мыса Иос, попавшего в плен к пиратам и прослужившего у них некоторое время артиллеристом.

Как и их античные предшественники, пираты зимовали обычно от середины декабря до первых мартовских дней на островах Эгейского моря, охотнее всего на Паросе, Антипаросе, Мелосе и Иосе. Затем они перебирались на остров Фурни (между Самосом и Икарией), обрывистый и изобилующий удобными и укромными бухтами. На холме выставлялся часовой, он подавал сигнал маленьким флажком при появлении в море какого-нибудь паруса. Тогда двенадцативесельные пиратские суденышки выскальзывали из своего убежища в восточной половине острова, устремлялись к Самосу, перерезая путь судну, и спокойно забирали свою добычу.

Точно так же они действовали всю весну и первую половину лета у островов Некария, Гайдарониси и Липсо, с поправкой на их особенности. В июле они, как правило, перебирались к Кипру, Родосу, Египту - поближе к Сирии, и там занимались ремонтом своих судов и сбытом награбленного.

Осень пираты снова проводили в засадах, а зимой весь этот пестрый интернационал обычно разбредался к своим очагам, подсчитывая барыши, с тем чтобы весной начать все сначала.

Наиболее бесстрашные выходили, однако, в штормовое море и зимой, но «улов» был в это время невелик, и они грабили в основном побережья. В «Описи государственных документов» Венеции сохранилось письмо губернатора острова Занте (так итальянцы называют греческий Закинф), датированное 1603 годом, где он жалуется на британских пиратов, серьезно подорвавших венецианскую торговлю тем, что «они выходят в море даже в середине зимы и в самую бурную погоду благодаря маневренности своих кораблей и мастерству своих моряков».

Будучи в массе своей отчаянными сорвиголовами, рыцари удачи не забывали, однако, и о своей безопасности. Выдумки их в оборудовании баз и убежищ были неистощимы. Они знали природные особенности своего региона, как никто другой. Уже упомянутый Роберте, например, сообщает, что на острове Парос, где они базировались, секрет входа в бухту, прегражденного большим подводным рифом и старой затопленной насыпью, был известен только им. Между двумя соседними островами - Парос и Антипарос - пираты умудрились построить подводную стену с несколькими узкими проходами, также державшимися ими в строжайшей тайне.

Подобные базы, настоящие крепости, были рассеяны по всему Средиземноморью. Пираты, говорит Роберте, «заполонили своими гребными лодками все уголки Киклад и Морей (мыс на юго-востоке Пелопоннеса.- А. С.) и превращали в свою законную добычу любой корабль, неспособный к защите, или входили ночью в селения и жилища на ближайшем побережье, забирая все, что они могли найти. Суда этого типа, называемые здесь траттами, кишели в каждой бухте; они длинные и узкие наподобие каноэ; 10, 20 или даже 30 человек, каждый вооруженный винтовкой и пистолетом, гребли с большой быстротой, а когда ветер был благоприятным, использовались также маленькие мачты с латинскими парусами».

Природные особенности и географические условия еще со времен Одиссея превратили в пиратскую базу остров Мальту, и эта репутация сохранялась за ней вплоть до нашего века.

«Маленькой Мальтой» называли французские пираты остров Иос на протяжении всего Средневековья. Это была не пиратская база в обычном значении слова, это был их дом: достаточно указать, что большинство церквей на острове было построено на благочестивые пожертвования пиратов. Жители Иоса и Мелоса служили лоцманами у французских капитанов и высоко ценились за детальное знакомство с берегами Сирии и Египта.

Восточный мыс острова Сапьендза высотой двести семнадцать метров с отходящей от него на полкилометра к северу отмелью глубиной менее десяти метров долгое время назывался французами Наблюдательной Вышкой Пиратов: здесь они завлекали к себе в засаду беззащитные критские корабли, державшие путь в Левант, но нередко завершавшие его у Сапьендзы.

Английский адмирал Спрэтт, чьим лоцманом и проводником у побережья Кипра был бывший пират капитан Маньяс, отмечает множество мест, где с успехом могли бы орудовать пираты. «Терпеливый и добрый» проводник адмирала охотно обращал его внимание на такие места, обнаруживая при этом исключительное знание местности не только Крита, но и близлежащих островов Касос, Карпатос и Кастелоризон (или Мейисти)...

Население защищалось как могло. Города и селения отодвигались как можно дальше от береговой линии за какой-нибудь холм или лесок. Иногда для вящей убедительности в том, что это морское побережье необитаемо, на нем сооружались несколько домов, создававших иллюзию пустынного места, или ставился на якорь безобидный на вид одинокий корабль. Это были ловушки для пиратов.

Тот, кому довелось проехать хоть раз по прибрежной железной дороге Южной Италии, не мог не обратить внимание на целый ряд уединенных маленьких станций и марин (пристаней) на берегу. Многие из них разрушены, иные сохранились в жалком состоянии, другие исчезли после войны или, напротив, уступили место современным постройкам. Все они слились теперь с жилыми массивами. Но еще в начале нашего столетия эти станции и марины располагались на расстоянии трех-десяти миль от городов и селений, закладывавшихся в гористой местности вдали от побережья. Каждый город или крупный поселок учреждал постоянные круглосуточные пункты наблюдения за морем, и если дозорные замечали неизвестное судно, они немедленно давали об этом знать дымом днем и огнем ночью. Эти ловушки были хорошо пристреляны, и если какой-нибудь малоопытный пират клевал на приманку, дело кончалось для него скверно.

Около 1500 года жители Мелоса после долгого преследования поймали одного неудачливого турецкого пирата на своем побережье и медленно поджаривали его на костре в течение трех часов. Это практиковалось повсеместно и вполне легально. Известен случай, когда паша Морей самолично доставил в Лепанто приказ сжигать всех ловцов удачи, промышляющих в Адриатике. Англичане в XVI веке ввели у себя ставшее обычным наказание для выловленных пиратов: их подвешивали на берегах рек и морей так, чтобы пальцы ног слегка касались воды.

Разумеется, пираты знали о хитростях прибрежных жителей ничуть не хуже тех, кто на них рассчитывал. Это был поединок Швейка с Фельдкуратом. Вопрос стоял - кто кого.

Еще до середины прошлого века на многих побережьях (например, в Калабрии или в Каталонии) создавалась цепь дозорных вышек или башен-крепостей, расположенных с интервалом от трех до пяти километров, и весть о нападении пиратов долетала в глубь материка или острова в считанные минуты, все небоеспособное население спешило укрыться внутри этих башен вместе со скотом, а мужчины создавали ополчение и старались продать свою жизнь и свободу как можно дороже. Эти ополчения организовывались по корабельному принципу: каждый заранее знал, с чем он должен явиться к месту сбора и как действовать в бою. Точно так же и в современных деревнях жители каждого дома знают свои функции на случай пожара.

Развалины таких башен можно сегодня увидеть на многих плодородных островах Средиземного моря: на Аморгосе, Андросе, Астипалее, Китносе, Корсике, Косе, Крите, Леросе, Сардинии, Серифе, Сифносе (здесь их свыше десятка), Сицилии, Скиатосе, Скопе-лосе, Фасосе. Есть они и на побережьях Сирии, Малой Азии и других - везде, где можно было ожидать нападения с моря.

Иногда роль таких башен-крепостей выполняли монастыри и церкви - преимущественно те, что располагались на скалистых кручах. Однако ореол святости мало помогал при нападениях пиратов. В 1403 году мавры разграбили женский монастырь, утопавший в садах между морем и городом Террачина на западном побережье Италии. В 1612 году совершенно обезлюдела долина, расположенная южнее легендарной Трои на побережье Малой Азии, напротив острова Тенедос (Бозджаада).

Остров Самос, лежащий на перекрестье путей между Египтом, Грецией и Малой Азией и служивший пиратам судоремонтной базой, был так ими разграблен, а жители настолько терроризированы бесчинствами и вымогательствами, что в конце концов лишился всего своего населения: в середине XV века самосцы по предложению генуэзцев, оказавшихся не в состоянии их защитить, всем скопом перебрались на остров Хиос.

Доведенные до нищеты и отчаяния, береговые жители сами зачастую обращались к пиратскому промыслу. Известно много случаев и в Средневековье, и в Новое время, когда грабились потерпевшие крушение суда, а их пассажиры обращались в рабство теми, у кого они искали помощи и защиты. Так поступали, например, в начале XVII века майноты, жившие на юго-востоке Пелопоннеса у зловещего мыса Малея, где морское дно усеяно обломками кораблей. Пролив Элафонисос, отделяющий Малею от острова Китира, и пролив Китира дальше к югу, разделяющий острова Китира и Антикитира, издревле славились как места пиратских засад, недаром венецианцы именно здесь устроили военно-морскую базу для защиты своей торговли. Но и они не сумели совладать с майнотами. Если среди захваченных ими пленников оказывались представители разных вер, майноты продавали христиан туркам, а турок христианам, регулируя таким образом цены на свой товар. Кончили майноты тем, что от похищения детей и грабежа потерявших управление судов перешли к прямому пиратству. На своих длинных маневренных лодках, вмещавших до сорока человек, вооруженных мушкетами, они захватывали любые купеческие корабли, независимо от их размеров. Судя по описаниям, их тактика была той же, что и у мавританских пиратов: мгновенный абордаж и короткий палубный бой с участием всей команды, кроме двух-трех гребцов, удерживавших лодку там, где это было нужно.

Пиратской деятельности несомненно способствовал и произвол властей, сквозь пальцы смотревших на любые действия, если они приносили им доход.

Венецианцы слали бесконечные депеши своему дожу о том, что турки покровительствуют английским пиратам, грабящим венецианские суда, и даже участвуют в этих грабежах. В 1603 году венецианский посол в Константинополе не без юмора уведомлял дожа и сенат: «Посол попросил капудан-пашу наказать английских иратов и тех, кто их поддерживает. В ответ он выслушал рассуждения о различиях между турецкими и венецианскими галерами».

Венецианская галера середины XVI века. Рисунок.

После 1606 года, когда турки закрыли для англичан свои порты, британское пиратство в Средиземном море сошло на нет, зато пышным цветом расцвело корсарство французов, обнаглевших до того, что они имели во многих портах собственных «консулов» и сбывали через них награбленное. Естественно, что эти «консулы» вступали в соглашение с турецкими чиновниками, делясь с ними доходами.

Разновидностью доходов был выкуп за пленников. Иногда этот вопрос решался на ходу, прямо в море. Вот как это происходило, например, в начале XVIII века у сирийского побережья, где судно, следовавшее в Хайфу, повстречалось с пиратами у мыса Кармелы пираты выставили белый флаг, давая понять, что желают вступить в переговоры. «Купец» выставил такой же флаг, подтверждая, что сигнал понят и принят, а затем те и другие свернули флаги и отвернули в сторону носы своих кораблей, застопорив одновременно ход. Переговоры обычно велись на «нейтральной территории» - на шлюпках, ибо выходить на сушу пираты побаивались. В описываемом случае пират удовлетворился тем, что оказался на борту встреченного судна. Чаще бывало иначе, и переговоры превращались в самый настоящий торг.

Судно, где был пассажиром художник-любитель барон Штакельберг, пираты захватили, когда оно пересекало залив Волос. Штакельберг уведомил своего друга Халлера, что поручает ему договориться с пиратами о сумме выкупа, но тот, очевидно не надеясь на свои коммерческие способности, взял с собой посредника - армянина Якоба, представившегося пиратам капером здешних морей. Пираты запросили сумму в шестьдесят тысяч пиастров. Якоб заверил их, что как капер он ничуть не хуже разбирается в платежеспособности «клиентов», и указал пиратам на три обстоятельства, упущенных ими из виду: во-первых, Штакельберг, судя по всему, вовсе не богатый человек, а средней руки художник, и если они могли хоть что-то выручить за его рисунки, то и этой возможности они себя лишили, уничтожив все его наброски; во-вторых, он, Якоб, предлагает им за пленника десять тысяч пиастров, и если они их не примут, он уедет с чувством исполненного долга, а они - с полунищим художником на борту, о котором больше никто и не вспомнит; в-третьих, он, Якоб, не из тех, кто прощает людей, пренебрегающих его услугами, и его друг, командующий расквартированными на берегу турецкими войсками, не оставит этого дела без внимания. Ошеломленные пираты внимательно выслушали весь этот поток красноречия, но продолжали стоять на своем, хотя уже не столь уверенно. Так ни о чем и не договорившись, все улеглись спать.

Ночью Якоба разбудил один из пиратов и предложил сойтись на двадцати тысячах пиастров. Якоб отказался. Цена упала до пятнадцати тысяч. Якоб был непреклонен. Пират ушел. Но вздремнуть Якобу так и не довелось. Спустя примерно час к нему заявился сам атаман, и после нового ожесточенного торга сумма в десять тысяч была признана окончательной. Околпаченный атаман получил еще и тысячу пиастров в подарок.

Сделка была скреплена рукопожатием, и на следующий день Халлер внес выкуп. Барон Штакельберг был затем побрит одним из бандитов, дабы мог предстать перед своими друзьями в подобающем виде. После этого пираты устроили «званый вечер», Штакельберга и его ходатаев вежливо, но достаточно твердо (таковы были правила игры) пригласили погостить и отведать жареного барашка. По окончании всех этих церемоний им пожелали доброго пути, выразив горячую надежду когда-нибудь снова повстречаться в аналогичной ситуации.

Все, буквально все, кто сообщает о подобных историях, непременно подчеркивают одну общую деталь, присущую пиратам всех времен и народов: пираты никогда не считали своих пленников врагами и до тех пор, пока не был решен вопрос о выкупе, обращались с ними очень мягко. Посредники, ведущие переговоры, как уже говорилось, пользовались уважением и личной безопасностью. В такой же безопасности был и пират, доставивший письмо с просьбой о выкупе. О каком-либо обмане с той или другой стороны не могло быть и речи, хотя исключения, конечно, бывали (но крайне редко): никто не желал уронить свое реноме, так как это грозило совершенно непредсказуемыми последствиями для тех и для других. Если сходились в цене, пленник сопровождался разбойником к условленному месту и в обмен на внесенные деньги обретал свободу. Если нет - торги продолжались.

Выкупные деньги были той же добычей и делились между пиратами наравне с нею. Далеко не все получали при дележе равную часть. Не случайно ликеделеры («равнодольные») подчеркнули принцип равенства в дележе добычи самим своим названием. У французов, например, рядовые члены корабельной команды не получали ничего, вся добыча делилась только между теми, кто непосредственно участвовал в ее захвате, и офицерами. Это была «плата за кровь». Ничего, естественно, не получали рабы или насильно завербованные, чья жизнь мало отличалась от невольничьей. Эту практику французы перенесли впоследствии в Карибское море, где она стала интернациональной.

Неустроенность моряцкой жизни служила достаточным стимулом для побега, но побеги случались редко. Пиратами становились навсегда. Если кому-то приходила все же мысль вернуться к добропорядочному образу жизни, не ставя об этом в известность своих коллег, его отыскивали очень быстро: на побережье, где случился побег, пираты брали в заложники одного-двух священников, и на добровольные розыски немедленно устремлялась вся паства.

Куда надежней был другой путь - выкуп, практиковавшийся еще с легендарных времен, а с XII века, с эпохи Крестовых походов, получивший статус особого религиозного подвижничества: вслед за тринитариями включили в свои уставы пункт о выкупе пленников доминиканцы и францисканцы. Примеру католиков последовали и протестанты: в начале XVII века аналогичную организацию создал англичанин Сидней Смит - после того как флот «Владычицы морей» едва не сошел на нет. Между 1609 и 1616 годами, за каких-нибудь семь-восемь лет, варварийцы не только лишили Англию четырехсот сорока шести ее кораблей в Средиземном море, но их цветастые паруса стали появляться в виду Лондона, Бремена, Ганновера, Гамбурга, Любека. Мавры вступили на стезю викингов: их эскадры бесчинствовали в Атлантике, почти парализовав все связи Европы с Америкой, появлялись у берегов Исландии, сокрушительными смерчами проносились по Северному и даже Балтийскому морям. Как когда-то норманнов, их нанимали европейские монархи для устройства своих монарших делишек, и флаг с полумесяцем сделался столь же привычной деталью в европейских водах, как флаг с крестом.

Не только в морях, но и на реках. Австрия, Англия, Германия, Голландия, Дания, Испания, Королевство Обеих Сицилии, Португалия, Сардиния, Тоскана, Франция, Швеция - все главнейшие государства Европы грели руки на жестокости и жадности варварийских пиратов, все они вели с ними борьбу, эпизодически высылая карательные экспедиции к берегам Алжира, Марокко и Туниса, и все покупали себе кратковременный покой, откупаясь неслыханной данью от устремлений беев, пашей и эмиров.

Источники упоминают, что выкуп за капитана составлял семь-восемь тысяч золотых марок, за штурмана - три-четыре, за членов команды - две тысячи четыреста. Все регламентировано. Все по науке. Выписывались даже настоящие счета, как в хорошем трактире или модном магазине. Один такой счет дошел до нас: за штурмана Клауса Патерсена - тысяча двести пиастров, пошлина - сто двадцать (десятая часть), чиновнику - пятнадцать, кузнецу за снятие цепей - семнадцать, старшему писарю - восемь, ключнику - семь.

Когда в полях Европы загрохотали пушки Бонапарта и французская речь зазвучала у подножья египетских пирамид, варварийские пираты обложили огромной данью еще одно государство - США и в 1801 году даже объявили американцам войну. В 1815 году проблемой варварийского пиратства был вынужден заниматься Венский конгресс - наряду с проблемой устройства мира после поражения Наполеона. И лишь после 1830 года, когда Алжир и Тунис стали французскими, пиратство у берегов Северной Африки пошло на убыль. Европа наконец-то могла вздохнуть свободно.

Великое противостояние Востока и Запада завершилось в европейских водах. Но вот уже два столетия продолжалось оно в морях, открытых Колумбом: Американский континент противостоял континенту Европейскому, колония - метрополии, Новый Свет - Старому, Запад - Востоку.

Но это уже совсем иной Запад и совсем иной Восток. Новые персонажи на новых кораблях вышли на историческую арену в неведомых Средневековью морях, и новые летописцы запечатлели их подвиги. Все они принадлежат уже Новому времени.