О ЕВРЕЙСКИХ ЗАНЯТИЯХ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О ЕВРЕЙСКИХ ЗАНЯТИЯХ

Но вернемся к обсуждению вопроса о том, что ев­реи, дескать, отвыкли от работы. Имеется в виду любая производительная работа, а не только сельское хозяйст­во. Ведь где бы евреи ни жили, они не оставляют после себя культурных слоев. Когда археологи делают раскопки, они слой за слоем поднимают материальные свидетельст­ва культурной деятельности живших в данном месте лю­дей: осколки керамики и стекла, остатки тканей и кож, литые и кузнечные изделия. Но можно копать в гетто Испании или Голландии, в Варшаве или Минске хоть до центра Земли, и никаких материальных культурных сло­ев от евреев обнаружено не будет. Среди них практиче­ски никогда не было собственно еврейских ремесленни­ков: не было еврейских гончаров и стеклодувов, кузнецов и литейщиков, ткачей или столяров. Нет еврейских спо­собов производства тканей или стекла, керамики или ста­ли, еврейского инструмента или оружия, плуга или косы, выделки кожи или бумаги, нет сортов растений или по­род скота, каких-либо образцов еврейской архитектуры или инженерной мысли.

А это наводит на раздумья: а за счет чего евреи жили? Речь идет не о банкирах и ростовщиках: здесь все понят­но. А за счет чего жили миллионы еврейского плебса, ко­гда в России еще была черта оседлости и евреи не могли по протекции еврейского лобби массово устраиваться в СМИ, на должности ученых, в НКВД и государственный аппарат? Не пахали, не ковали, не ткали — чем питались? Даже если плохо питались, то за счет чего или кого?

Это не тайна, масса очевидцев описывает источник существования евреев вполне определенно — евреи в стране пребывания втискивались между производителя­ми: навязывали себя в качестве торговых посредников между ремесленниками и крестьянами. Они всегда обра­зовывали и составляли прослойку между производителя­ми, причем их услуги очень часто имели паразитический вид. Сегодня апологеты сионизма это яростно отрицают. В. Лакер в своей монографии пишет:

«Отдельные обвинения, предъявлявшиеся евре­ям, — такие, как массовая эксплуатация, — были сме­хотворны: в подавляющем большинстве евреи не име­ли ни гроша за душой. Евреи из Могилева, состав­лявшие 94% всего городского населения, не могли бы зарабатывать средства к жизни, эксплуатируя остав­шиеся 6% населения города»[25].

Лакеру — прежде чем это писать — следовало бы за­думаться: если евреи ничего не производили и не имели гроша за душой, почему они не умерли с голоду? И при чем здесь «население города»? Да, в Могилеве 94% были евреями, но ведь 100% крестьян в округе были русскими и поляками, кузнецы Тулы и Новой Гуты на 100% были русскими и поляками, ткачи Лодзи и Иванова были по­ляками и русскими на те же 100%. Если уж быть точным, то в Могилевской губернии на 1911 г. проживали: рус­ских — 86,1%, поляков — 1,3%, евреев — 12,1%[26]. И евреи скупали дешевле у одних и продавали дороже другим. На это и жили. Бедно, мерзко, но отказываться от этой по сути паразитической жизни не собирались. Причем ни о какой честности в этом посредничестве и говорить не приходится. Писатель В. Крестовский служил в уланском полку в конце XIX в. на западе России — в Белоруссии и Польше — и прекрасно описал манеры еврейских «ус­луг». Простите за длинную цитату из очерка «Базарный день в Свислочи».

«Каждый воскресный день в Свислочи с ранне­го утра подымается особенное движение. Жидки то­ропятся выслать своих «агэнтов» на все выезды и ближайшие перекрестки дорог, ведущих к местечку. Это в некотором роде сторожевые посты «гандлового люду». Но зачем такие посты нужны свислочско-му люду гандловому? Нужны они затем, чтобы пере­нимать на дороге крестьян, доставляющих на базар свои сельские продукты. Везет себе белоголовый хлоп на своем возу «каранкову», а то и целую «корцову» бочку (меры объема сыпучих тел. — Ю.М.) «оброку» или «збожа» (пшеницы или ржи. — Ю.М.) и уже рас­считывает в уме своем предстоящие ему барыши, как вдруг на последнем перекрестке налетает на него с разных сторон ватага еврейских «агэнтов». Хлоп мо­ментально оглушен, озадачен и закидан десятками во­просов, летящих вперебой один другому: «А что ве­зешь? А что продаешь? А сколько каранков? А чи за­продал вже кому? А чи не запродал?» Хлоп не знает, кому и что отвечать, а жидки между тем виснут к нему на задок, карабкаются на воз, лезут с боков и с переду, останавливают под уздцы лошаденку, тор­мошат ошалелого хлопа, запускают руки в овес или в жито, пробуют, смакуют, рассматривают, пересыпают с ладони на ладонь и при этом хают — непременно, во что бы то ни стало, хают рассматриваемый товар, а другие — кто половчее да поувертливее — насильно суют хлопу в руку, в карман или за пазуху сермяжки кое-какие деньжонки, и не столько денег, сколько за­просил хлоп, а сколько самим вздумалось по собст­венной своей оценке, которая, конечно, всегда клонит­ся к явному ущербу хлопа, и если этот последний не окажет энергичного сопротивления с помощью сво­его громкого горла, горячего кнута и здоровых кула­ков, то та партия жидков, которой удалось, помимо остальных агентов, всунуть в руку продавца сколь­ко-нибудь деньжонок, решительно овладевает и хло­пом, и его збожем, и его возом.

...Составляется обычная стратегема следующего рода: прежде всего жидки торопятся сбросить на зем­лю мешки с овсом или житом, лишь бы только скорей с возу долой, дабы потом иметь ясное доказательство, что товар уже продан, на тот случай, если бы несго­ворчивый хлоп вздумал упираться и если бы какими-нибудь (впрочем, весьма трудными) судьбами удалось ему прибегнуть к помощи властей или постороннего люда. Последние случаи весьма редки, но прозорли­вый еврейчик всегда уж ради собственного спокойст­вия постарается оградить и обезопасить себя и свое дело со всех возможных сторон. ...Пока одни меряют, пересыпают да отсыпают, другие стараются разными приятными разговорами и расспросами отвлечь вни­мание хлопа от совершаемого дела, и этот маневр все­гда почти удается им как нельзя лучше. Зерно умыш­ленно просыпается из меры на землю и спешно под­метается метлами в какой-нибудь укромный уголок, ибо просыпка этого рода в общий счет не идет, хотя, в конце концов, и составит собою несколько лишних гарнцев (мера объема. — Ю.М.), дающих возможность к лишнему гешефту.

...Но вот перемерка да пересыпка окончена, об­рок спешно убран в еврейские амбары, и хлоп, ощу­щая ничтожность насильно всунутого ему задатка, на­чинает требовать окончательного расчета; но евреи с крайним удивлением ответствуют, что деньги-де уже получены им сполна, что никаких более расчетов нет и что надо, дескать, Бога не бояться, требуя с них вто­рично уже полученную плату При этом для оконча­тельного ублагодушенья хлопа ему иногда подносит­ся еще один келих водки; а буде хлоп упирается — то расправа с ним коротка: ворота настежь, оглобли поворочены и — в шею! Озадаченный, раздосадован­ный, разочарованный и огорченный хлоп посмотрит жалостно на доставшиеся ему скудные гроши, пере­кинет их раздумчиво с ладони на ладонь, почешет за спиною и, сообразив, что на такую ничтожную сумму не приобретешь ничего путного для своего хозяйства, махнет рукой и повернет до корчмы, где и спустит до конца всю свою злосчастную выручку»[27].

Крестовский попрекает королевскую власть суверен­ной Польши, которая впустила в страну евреев:

«В равной же мере правительственная власть по­кровительствовала и евреям, которые после герман­ских гонений, обретя здесь в некотором роде новую Палестину, переселялись в нее целыми тучами и, на­конец, как саранча, покрыли собою весь громадный край. С захватом всей торговли и промышленности в еврейские руки рынки весьма скоро потеряли то бла­готворное значение для общества, какое они всегда имеют в государствах, органически и правильно раз­вивающих из себя свои экономические силы и не под­верженных таким паразитным, чужеродным наростам, каким в старой Польше было еврейство. Базарные площади облепились со всех сторон гостеприимными шинками, куда евреи всячески заманивали крестьян, приезжавших на торг, и где слабодушный хлоп неред­ко пропивал последнюю копейку, как и ныне пропи­вает ее. Базары сделались благодаря шинкам да кор­чмам притонами разгула, пьянства и нравственного растления. Благосостояние крестьян чахло, гибло и пришло, наконец, к тому, что в настоящее время, ко­гда крестьянин стал свободным землевладельцем, зем­ля его, принадлежащая ему de jure, на самом-то деле принадлежит корчмарю-еврею, ибо нет почти такого крестьянина, который не состоял бы в неоплатном и вечном долгу этому корчмарю своей деревни. Евреи веками высасывали крестьянские пот и кровь, века­ми обогащались за счет хлопского труда и хозяйства. Такой порядок вещей давно уже породил в высшей степени напряжение, ненормальное состояние, про­должающееся и по сей день и отразившееся инерци­ей и вредом на все классы производителей. Довольно будет, если мы для более наглядного примера скажем, что в 1817 г. на 655 ярмарочных и торговых мест од­ной лишь Гродненской губернии было 14 ООО шинков и корчм, содержимых исключительно евреями, ста­ло быть, более чем по 21 на каждое место! Четырна­дцать тысяч кабаков в области, которая имеет всего лишь около 6000 разного рода поселений — местечек, деревень, усадеб, фольварков и т.п.!»[28]

А теперь, используя очерк Крестовского, рассмотрим, чем заканчивается для русских и польских мастеровых подобная скупка евреями сельхозпродуктов у русских и польских крестьян. Крестовский об этом пишет, рисуя жизнь базара:

«Но более всего, по всевозможным направлени­ям, во все концы и во все стороны снуют и шныряют жиды, жиденяга, и все куда-то и зачем-то торопятся, все хлопочут, ругаются, галдят и вообще высказывают самую юркую, лихорадочную деятельность. Они ста­раются теперь перекупить все то, чего не удалось им захватить в свои руки с бою на аванпостах. Но глав­ные усилия братии израилевых направлены на дрова, на хлеб зерновой, на сено, т.е. на такие все предметы, на которые, в случае большого захвата оных в еврей­ские руки, можно будет тотчас же повысить цену по собственному своему произволу»[29].

То, что Могилев и другие города на 94% состояли из евреев, означает, что всю торговлю они монопольно взя­ли в руки, ведь город — это место обмена товарами ме­жду промышленностью и сельским хозяйством. Следова­тельно, они по монопольно низким ценам скупали сель­хозпродукты и промышленные товары и по монопольно высоким — продавали их. Заодно они скупали и местное царское начальство, которое должно было бы прекратить этот еврейский произвол. Надо ли удивляться, что, ко­гда численность еврейского населения превысила 5 млн. человек (в 1897 г. — 5215800 человек), трудящийся люд Польши, Литвы, Белоруссии и Украины уже не способен был прокормить, кроме своих помещиков и царя, еще и такую прорву паразитов. Были и погромы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.