Разбор сказания

Разбор сказания

Этот рассказ возбуждает много недоразумений. Прежде всего, как понять выражение повеле собрати свое государство из городов всякого чину? Здесь больше намеков, чем слов. Раскрывая эти намеки, можно так перевести эту лапидарную фразу: царь повелел вызвать из областей своего государства представителей всех чинов. Но не видно, были ли это выборные люди и какие именно чины, звания или классы они представляли. Трудно также понять, почему тронная речь, которою царь открыл собор, была произнесена не в палате кремлевского дворца, а на Красной площади. Было ли это только первое, публичное заседание собора в обстановке древнерусского народного митинга с крестным ходом и молебном, или вся деятельность собора ограничилась речью царя? Сохранившееся сказание ничего больше не говорит о соборе, а только приводит другую речь, какую сказал царь в тот же день Алексею Адашеву, поручая ему принимать и рассматривать челобитные от бедных и обиженных. Вероятно, тогда учрежден был Челобитный приказ, т.е. Комиссия прошений, на высочайшее имя приносимых, и Адашев был назначен начальником этого нового приказа. И самая речь царя производит странное впечатление. В ней много темперамента, но она могла быть более последовательной. Читая ее, прежде всего подумаешь, что это был царский призыв всего народа, всех его классов ко взаимному всепрощению и дружной деятельности на общую пользу: принимая бразды правления в свои руки, государь становился прямо перед своим народом и призывал высшего пастыря церкви и всю свою землю в лице ее представителей помочь ему в установлении государственного порядка и правосудия; верховная власть хотела прямо и откровенно объясниться с народом, указать ему направление, в каком она будет действовать, примирить враждебные стремления различных элементов. Но, призвав митрополита быть «любви поборником», царь продолжал резким, бранчливым обличением всего боярства в самовластии и хищничестве и собор, созванный с целью всех помирить, открыл воззванием чуть не к междоусобной войне. Да еще вопрос, есть ли эта речь исторический факт, а не просто чье-нибудь ораторское произведение, подобное речам, какие античная историография любила влагать в уста своим Фемистоклам и Катонам. Дело в том, что в первую половину царствования Ивана, при митрополите Макарии и при его участии, был продолжен и дополнен большой русско-исторический сборник — Степенная книга, названная так потому, что рассказ в ней расположен по великокняжениям, а великокняжения — по степеням, т.е. поколениям, в генеалогическом порядке. В списке Степенной, писанном еще при Макарии, нет ни царской речи и никакого известия о соборе 1550 г.; но то и другое оказалось в позднем списке Степенной XVII в., и притом, как выяснил проф. Платонов, да особом листе вклеенном в текст рукописи и писанном другим почерком. Впрочем, каково бы ни было происхождение соборной царской речи, трудно заподозрить самое событие. В следующем 1551 г. для устройства церковного управления и религиозно-нравственной жизни народа созван был большой церковный собор, обыкновенно называемый Стоглавым, по числу глав, в которые сведены его деяния в особой книге, в Стоглаве. На этом соборе, между прочим, было читано собственноручное «писание» царя и также сказана им речь. Это многословное писание, составленное в духе византийско-московского витийства, имеет тесную внутреннюю связь с речью на Красной площади: в нем слышатся те же нестройные ноты покаяния, прощения и раздражения, мира, смирения и вражды. И в речи, обращенной к церковному собору, царь говорил, что в предыдущее лето он с боярами бил челом отцам собора о своем согрешении и святители благословили и простили его и бояр в их винах. Царь, очевидно, разумел собор предыдущего, 1550 г., на котором присутствовали и русские иерархи. По всем этим чертам первый земский собор в Москве представляется каким-то небывалым в европейской истории актом всенародного покаяния царя и боярского правительства в их политических грехах. Умиротворение народа и самого царя, встревоженных внешними и внутренними бедами, было, очевидно, важнейшим нравственным моментом, объясняющим цель и значение первого земского собора. Но из дальнейших слов царя на Стоглавом соборе видим, что в 1550 г. было возбуждено немало и других, чисто практических дел, обсуждались и решались важные законодательные вопросы. Царь докладывал святителям, что прошлогодняя его заповедь боярам помириться на срок со всеми христианами царства во всяких прежних делах исполнена. Мы уже знаем, что это было предписание кормленщикам покончить спешно мировым порядком все тяжбы с земскими обществами о кормлениях и что это именно предписание надобно разуметь в обращенной к народу мольбе царя на Красной площади «оставить друг другу вражды и тяготы свои». Потом царь положил на Стоглавом соборе новый Судебник, представляющий исправленную и распространенную редакцию старого, дедовского Судебника 1497 г., на пересмотр которого он получил от святителей благословение на том же прошлогоднем соборе. К этому царь прибавил, что он устроил по всем землям своего государства старост и целовальников, сотских и пятидесятских и «уставные грамоты пописал», и просил отцов собора рассмотреть эти акты и, обсудив их, подписать Судебник и уставную грамоту, «которой в казне быти». Значит, с земским собором 1550 г. прямо или косвенно связан был целый ряд законодательных мер, нами уже изученных, целый план перестройки местного управления. Этот план начинался срочной ликвидацией тяжб земства с кормленщиками, продолжался пересмотром Судебника с обязательным повсеместным введением в суд кормленщиков выборных старост и целовальников и завершался уставными грамотами, отменявшими кормления. Ряд этих грамот, как мы знаем, появляется именно с февраля 1551 г., когда царь докладывал о них Стоглавому собору. Из слов царя можно заключить, что при составлении местных уставных грамот была выработана еще общая, как бы сказать, нормальная уставная грамота, которая, как образцовая, должна была храниться в государственном архиве и которую царь предложил отцам Стоглавого собора на рассмотрение вместе с новоисправленным Судебником: она содержала, по-видимому, общие основные положения, применявшиеся в отдельных грамотах к местным условиям. На нее указывают и местные грамоты, предписывая излюбленным судьям «судити и управу чинити по Судебнику и по уставной грамоте, как есмя уложили о суде во всей земле». Из всего сказанного можно заключить, что главным предметом занятий первого земского собора были вопросы об улучшении местного управления и суда.