ДВА КОМИССАРА

ДВА КОМИССАРА

На предыдущих страницах этой книги было высказано много (слишком много, как скажет, возможно, иной читатель) критических замечаний в адрес Красной Армии образца 1941 года. Пора уже вспомнить и о том, что противник был исключительно силен и совладать с ним в то время не могла ни одна армия мира. Сила вермахта заключалась, разумеется, не в «многократном численном превосходстве», которого не было и в помине, и уж тем более не в «техническом превосходстве» худосочных немецких танков.

Сила была в другом: в общей для всех — от генерала до рядового — уверенности в своей непобедимости, в своем превосходстве над любым противником, в непреклонной твердости командования и стойкости войск. Приходится констатировать, что прорыв советского танкового клина в тыл главной ударной группировки вермахта не вызвал и тени растерянности у немецких генералов. Панический вопль: «нас окружают» — так и не раздался. Днем 28 июня начальник Генерального Штаба сухопутных войск Ф. Гальдер хладнокровно записывает в своем дневнике:

«...В полосе группы армий «Юг» 8-й русский танковый корпус наступает от Броды на Дубно в тыл нашим 11-й и 16-й танковым дивизиям. Надо надеяться, что тем самым он идет навстречу своей гибели...»

Три из четырех танковых дивизий 1-й ТГр вермахта продолжили свое неуклонное продвижение на Восток. Вырвавшись из капкана у Дубно, 11-я тд уже 27 июня захватила Острог, форсировала реку Горынь и двинулась по шоссе к Шепетовке — важнейшему железнодорожному узлу Левобережной Украины. Дивизии 3-го танкового корпуса вермахта (13-я и 14-я танковые, 25-я моторизованная), развивая наступление от Дубно на северо-восток, к исходу дня 28 июня заняли Ровно и уже на следующий день вышли к реке Горынь в полосе Гоща — Тучин (см. Карта № 5).

Приходится признать, что немецкое командование нашло самое верное, точно соответствующее обстановке решение: немецкие танковые дивизии спаслись от неминуемого разгрома БЕГСТВОМ.

Да, именно так. Никакого танкового сражения у Дубно (подобного битве под Прохоровкой в июне 1943 г.) не было. Немецкие танки «сбежали с поля боя» — только сбежали они не назад, а вперед, на восток, в глубокий тыл Юго-Западного фронта. А для локализации прорыва советских танков у Дубно немецкое командование спешно стягивало с других участков фронта четыре пехотные дивизии (111, 44, 75, 57-я), а также часть сил 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий из состава 48-го танкового корпуса. В скобках заметим, что сам факт появления немецкой пехоты в 120 км от границы уже на пятый-шестой день войны совершенно однозначно свидетельствует о том, каким было на самом деле «ожесточенное сопротивление» советских войск. Для пехоты, идущей пешком, 20 км в день — это темп марша, причем марша форсированного. Примечательно, что в октябре 1939 г. именно в этих местах, на территории оккупированной Восточной Польши, для отвода немецких и советских войск на согласованную линию новой границы был установлен как раз такой (20 км в день) график движения походных колонн [1, стр. 130]. Воевать и преодолевать «ожесточенное сопротивление» при таких темпах немецкой пехоте было бы просто некогда...

Разумеется, если бы вермахту в июне 1941 г. противостояла организованная, управляемая, умеющая и желающая сражаться армия, то такое решение командования привело бы немецкие войска на Украине к гибели. Брошенная под танки пехота была бы разгромлена, а отрезанные от линий снабжения танковые части сами загнали бы себя в западню, в которой им предстояло погибнуть без горючего и боеприпасов. Но немецкие генералы уже поняли (или интуитивно почувствовали), с кем они имеют дело. Паника, охватившая войска и командование Юго-Западного фронта после прорыва передовых немецких частей на Острог, оказалась самым эффективным оружием, гораздо более мощным, нежели малокалиберные пушки немецких танков...

Прежде всего командование Ю-3. ф. добилось от Ставки согласия на использование для парирования немецкого удара частей 16-й армии генерала Лукина, которая в первые дни войны прибыла с Дальнего Востока в район Проскуров (Хмельницкий) — Изяслав — Шепетовка. Да, немецкое вторжение спутало все предвоенные планы, и уже 26 июня 1941 г. 16-ю армию приказано было перебросить на Западный фронт к Смоленску, но благодаря энергичным и решительным действиям командарма Лукина 109-я моторизованная дивизия и 114-й танковый полк 57-й отдельной танковой дивизии были сняты с погрузки и выдвинуты к Острогу. Затем Лукин присоединил к своей группе 213-ю моторизованную дивизию 19-го мехкорпуса, которая, как помнит внимательный читатель, из-за отсутствия автотранспорта двигалась пешком от Казатина на запад, к уже занятому немцами Ровно. В целом группа Лукина как минимум вдвое превосходила по численности противостоящую ей 11-ю танковую дивизию вермахта.

Кроме того, к борьбе с прорвавшимися на Острог немецкими танками была привлечена и большая часть авиации фронта, которая (если верить докладу штаба ВВС Ю-3. ф.) только в течение одного дня, 28 июня, выполнила 400 самолето-вылетов в район Острог — Мизоч [152, стр. 200]. 400 вылетов, 400 бомбовых ударов по колонне одной дивизии за один день — это уже вполне соответствует постоянно присутствующим в донесениях командиров Красной Армии фразам о том, что «авиация противника непрерывно висит в воздухе, гоняется даже за отдельными машинами...»

В августовском отчете командующего ВВС Ю-3. ф. утверждается, что авиации фронта «в период 28.6—29.6. танковую группу противника (до дивизии) действиями наших бомбардировщиков во взаимодействии с войсками Шепетовского укрепрайона от Острог отбросила и рассеяла в песах» [29, стр. 118]. Отбросила и рассеяла... Правда, по немецким данным, безвозвратные потери 11-й тд даже к 4 сентября составили всего 40 танков [10, стр. 206].

Кроме того, командование Ю-3. ф. распорядилось создать «отсечной оборонительный рубеж» по линии Иишневец — Базалия — Староконстантинов, т.е. в 60—70 км к югу от маршрута движения немецкой 11-й тд. На йот рубеж были выдвинуты последние резервы фронта: 24-й мехкорпус (222 легких танка), три артиллерийские противотанковые бригады и 199-я стрелковая дивизия. )ти соединения простояли на указанном рубеже безо исякого соприкосновения с противником, который вовсе и не собирался поворачивать на юг, а рвался прямо на носток, в глубокий тыл Юго-Западного фронта.

Кроме того (как пишет в своих мемуарах Баграмян), (ставка решила — надо полагать, на основании панических донесений, которые летели из штаба Ю-3. ф. в Москву, что фронт своими силами «не сможет сдержать лавину фашистских танков» (к началу боев в 11-й тд было всего 143 танка). 29 июня Жуков в телефонном разговоре с Кирпоносом подчеркнул, что «Ставка требует главное внимание уделить развитию событий на шепетовском направлении... Для этого танковые части Лукина в полном составе (13-я и 17-я танковые дивизии, 115-й тп 57-й танковой дивизии, не менее 900 танков. — М.С.) бросить на Здолбунов — Мизочь» [110]. Едва ли отчаянно блефовавшее немецкое командование, бросившее изрядно потрепанную 11-ю танковую дивизию в «лихой кавалерийский рейд» по тылам советских войск, само рассчитывало на такой эффект...

За всей этой суматохой о 8-м и 15-м мехкорпусах, скорее всего, просто забыли. Впрочем, о том, что там происходило, лучше и не вспоминать.

После всей неразберихи со сменой приказов, после многодневных метаний в лесном районе Радехов — Броды — Буек, утром 28 июня 15-й МК перешел в наступление. Танки противника к тому времени уже ушли от Берестечко далеко на восток, и 15-й мехкорпус, продвигаясь в направлении Буек — Лопатин, мог встретиться только с отдельными частями 297-й и 262-й пехотных дивизий вермахта (см. Карта № 6).

Отчету о бое 28 июня в итоговом докладе командира 15-й МК предшествует длинный перечень причин, по которым удар бронированного кулака, в котором все еще оставалось более трех сотен танков, был «обречен на поражение». В частности:

«...Местность. В полосе наступления корпуса до Берестечко — 5 серьезных водных преград: р. Радоставка, р. Острувка, р. Жечка, р. Лошувка и р. Соколувка. Все реки имеют болотистые берега и представляют собой трудно доступные рубежи для действия танков. Вся местность в полосе наступления лесисто-болотистая, командные высоты на стороне противника. Вывод: местность не способствует наступлению...»

С таким выводом спорить не приходится. Остается только задать вопрос — по какой местности наступали дивизии 1-й танковой группы вермахта? Как же они смогли преодолеть эти могучие, не обозначенные ни на одной географической карте лесные ручьи (Радоставку, Острувку, Жечку, Лошувку и Соколувку), а также Западный Буг, Стырь, Горынь, Случь, а далее и Днепр? И откуда в заболоченном лесу появились «командные высоты», и почему они оказались в руках противника, который появился в этом лесу всего лишь несколько дней (или даже часов) назад?

Впрочем, подписывая такой доклад, командир 15-го мехкорпуса лишь следовал в «общем русле» жалоб на местность и противного противника, как это было уже задано вышестоящим начальством. Так, еще 3 июля 1941 г. начальник Автобронетанкового управления Юго-Западного фронта в докладе на имя начальника Главного АБТУ Красной Армии объяснял «огромные потери и небоеспособность оставшейся в наличии материальной части» тем, что мехкорпусам пришлось действовать на «почти танконедоступной лесисто-болотистой местности», в условиях «упорного сопротивления со стороны преобладающего (???) противника и отсутствия бронебойных снарядов для КВ и Т-34» [28, стр. 134]. Последнее замечание, бесспорно, является правдой. Но кто же должен был озаботиться тем, чтобы хотя бы малая часть от 132 тыс. бронебойных 76-мм выстрелов, имевшихся на складах Красной Армии, была доставлена в тот военный округ, который получил танки, вооруженные 76-мм пушкой (КВ и Т-34), в количестве большем, чем все остальные округа, вместе взятые? Как начальник АБТУ Киевского ОВО мог есть, пить, спать, исполнять супружеские и служебные обязанности, зная, что в доверенных ему танковых дивизиях нет бронебойных снарядов? Или он узнал об этом только 3 июля?

Описания боя 28 июня, содержащиеся в отчетах командиров 15-го МК, 10-й и 37-й танковых дивизий, очень пространны, запутанны и противоречивы. Самый краткий конспект выглядит примерно так:

«...В течение дня части вели бой за овладение Лопатин... наступающие части 10-й тд были задержаны перед торфяными болотами, в районе которых единственная дорога оказалась совершенно непригодной для переправы танков... В процессе боя за Лопатин на рубеже р. Острувка наступавшие части были окружены (танковая дивизия была окружена пехотой противника. — М.С.). Оставаться 10-й тд в данном районе на ночь, будучи окруженной, было бесцельно (???) и могло привести к потере всей дивизии...

...Понеся значительные потери и не имея достаточной танковой поддержки (???), мотострелковый полк 37-й тд вынужден был приостановить наступление и перейти к обороне на западном берегу р. Стырь... Вследствие временной потери управления 73-й танковый полк 37-й тд с большим трудом удалось переправить на западный берег р. Стырь... Это дало возможность остаткам батальона противника, оборонявшего переправы у Станиславчик (батальон пехоты против танковой дивизии. — М.С.), отойти в лес... Попытка переправиться по мостам через р. Острувка была безуспешной, так как головные 2—3 танка, подошедшие к мосту, были моментально подбиты и загорелись. Несколько танков пытались обойти мост справа и слева, но это оказалось невозможным; танки застряли в болоте и были подбиты артиллерийским огнем противника... Из такой обстановки было ясно, что продолжать атаки без артиллерии, пехоты и авиации было бы бессмысленно, в свою очередь, оставаться на достигнутом рубеже на южном берегу р. Острувка было также рискованным...

...С наступлением темноты командиром 15-го механизированного корпуса был отдан приказ о выводе частей 10-й танковой дивизии на восток в район 37-й тд, а в дальнейшем, в связи с уже совершившимся (???) выходом из боя 37-й танковой дивизии — приказ на выход из боя и на возвращение в исходное положение...»

Трудно поверить, что все это происходило на своей собственной территории, в районе постоянной предвоенной дислокации 15-го мехкорпуса, т.е. там, где каждая дорога, тропинка, канава, брод, мост должны были быть досконально изучены. Трудно поверить в то, что перед нами описание боевых действий мехкорпуса, в составе которого были понтонно-мостовые, саперные, инженерные, ремонтно-эвакуационные, разведывательные подразделения. На каждый танк в 15-м МК приходилось (по состоянию на 1 июня 1941 г.) 45 человек личного состава. Из этих 45 человек внутри танка находилось самое большее пять членов экипажа КВ (в БТ — три человека). Все остальные должны были бы обеспечить боевые действия танкистов разведкой, ремонтом, топливом, снарядами, мостами, переправами и, самое главное, управлением...

В бою 28 июня вместе с 15-м мехкорпусом действовала и 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса. 8-я танковая была практически полностью укомплектованной, «старой» кадровой дивизией. Примечательной особенностью 8-го тд было наличие на ее вооружении 68 трехбашенных танков Т-28, что делало эту дивизию грозным противником для немецкой пехоты. Впрочем, главным оружием дивизии были не экзотические трехбашенные танки, а 50 КВ и 140 Т-34. По количеству новейших танков (190 единиц) 8-я тд превосходила весь 15-й (или 8-й) мехкорпус. Л вот как описывает Н.К. Попель командира этой танко-ной дивизии:

«Смотрю на него и восхищаюсь — ничего природа не пожалела для этого человека: ни красоты, ни ума, ни отваги, ни обаяния... Красноармейцы рассказывают легенды о его подвигах в Испании и Финляндии... Командиры на лету ловят каждое его слово...»

К тому моменту, когда 8-я тд доползла, наконец, до исходного района наступления, ото всей дивизии остался один сводный танковый полк, на вооружении которого было 65 (шестьдесят пять) танков [29. стр. 260]. В докладе о боевых действиях 15-го МК отмечено, что «благодаря активным действиям 8-й танковой дивизии левый фланг корпуса был обеспечен с запада и 10-я и 37-я танковые дивизии смогли отойти на рубеж р. Радоставка». Это не опечатка. Результатом «активных действий» танковой дивизии в наступлении считается то, что две другие танковые дивизии смогли с ее помощью благополучно отойти, преследуемые пехотой противника. Хотя и это достижение отнюдь не бесспорно. Так, в отчете о боевых действиях 10-й тд читаем нечто прямо противоположное: «Пути отхода дивизии были отрезаны танками и пехотой противника, так как 8-я тд (сосед слева), имевшая задачу прикрыть с запада действия дивизии, не смогла продвинуться через сильно укрепленный противотанковый район» [28, стр. 197]. Странно это. Шестой день войны — а у немцев в глубине советской территории уже и противотанковый район готов, да еще и «сильно укрепленный»...

Основные силы 8-го мехкорпуса, несмотря на наличие мощного танкового тарана (кроме двух сотен легких танков в 12-й тд оставалось еще порядка 100 КВ и Т-34), не смогли пробить оборону 75-й пехотной дивизии и мотопехотных частей 16-й немецкой танковой дивизии. Упорство и стойкость немецких солдат оказались сильнее стальной брони. Немецкий историк так описывает бой с советскими танками южнее Дубно:

«...Тарновка сотрясалась от взрывов противотанковых гранат, дома полыхали, все имеющееся в наличии оружие было направлено на уничтожение танков. Ветер разносил вокруг дым и гарь. Одному тяжелому пехотному орудию (короткоствольная пушка калибра 150 мм. — М.С.) удалось подбить два средних танка. 50-мм противотанковые пушки были бесполезны даже на дистанции в 400 м. Все новые и новые стальные колоссы входили в Тарновку, но бойцы 16-й танковой дивизии держались достойно. Одна 88-мм зенитная пушка в течение получаса уничтожила 4 танка.

Когда атака была отражена, убитые и раненые подобраны и дым рассеялся, на поле боя можно было насчитать 22 подбитых танка...» [193].

Продвинуться дальше рубежа Козин — Верба группе Рябышева гак и не удалось. Тем временем немцы вернули из Кременца в район боя танковые части 16-й танковой дивизии, подтянули мотопехоту 16-й моторизованной дивизии. В тыл группы Рябышева вышла 57-я пехотная дивизия и практически без боя заняла город Броды (который якобы обороняла 212-я моторизованная дивизия 15-го мехкорпуса). К вечеру 28 июня соединения 8-го мехкорпуса оказались в окружении. Снова началась паника. Погиб генерал Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку. В своем докладе о боевых действиях корпуса Рябышев пишет:

«...Части 7-й мотострелковой дивизии прорывались из окружения в разных направлениях. Потеряв большое количество танков, артиллерии и автотранспорта, к 24.00 28.6.41 г. дивизия вышла из окружения и сосредоточилась юго-восточнее Броды» [28, стр. 169].

Мемуары Попеля дают гораздо более живые картины того, что скрывалось за скупой фразой «прорывались из окружения в разных направлениях»:

«...Рябышев сел в «эмку» и помчался к Бродам. По пути он натыкался на бредущих толпами бойцов, горящие машины, лежащих в кюветах раненых (подчеркнуто мной. — М.С). Рубеж, предназначенный 12-й танковой дивизии, никто не занимал... Какие-то неприкаянные красноармейцы сказали, что мотопехота покатила на юг, вроде бы к Тернополю. Командир корпуса повернул на южное шоссе и километрах в двадцати нагнал хвост растянувшейся колонны. Никто ничего не знал. Рябышев попытался остановить машины. Из кабины «полуторки» сонный голос спокойно произнес:

— Какой там еще комкор? Наш генерал — предатель. К фашистам утек.

Рябышев рванул ручку кабины, схватил говорившего за портупею (рядовые бойцы ездят без портупеи. — М.С.), выволок наружу. — Я ваш комкор.

Не засовывая пистолет в кобуру, Рябышев двигался вдоль колонны, останавливая роты, батальоны, приказывая занимать оборону фронтом на северо-запад...» [105].

После беспорядочного отхода остатков 8-го мехкорпу-са на Броды — Подкамень группа Попеля была обречена: лишенную связи и снабжения танковую группу все плотнее и плотнее окружали части пяти немецких дивизий. Две стрелковые дивизии (140-я и 146-я) 36-го СК находились на расстоянии 15—20 км от Дубно, но, вопреки приказу командующего фронтом № 0018 от 28 июня, никакой поддержки группе Попеля не оказали. Колонна автомашин с горючим и боеприпасами для группы Попеля была остановлена на шоссе Броды — Дубно. Остановлена случайно оказавшимся там командиром какой-то отступающей кавдивизии (скорее всего, это была 3-я кавдиви-зия из состава 6-й армии) и отправлена назад, так как «Дубно давно уже у немцев». Спорить с этим никто не захотел, грузовики развернулись и поспешно уехали в тыл...

Скорее всего, именно с трагической историей гибели 8-го мехкорпуса связана еще одна, личная трагедия — самоубийство члена Военного совета Юго-Западного фронта Н.Н. Вашугина. Восстановить точную картину событий трудно (если не сказать — невозможно). Начнем с отрывка из мемуаров Н.С. Хрущева, который был и свидетелем самоубийства и непосредственным участником событий (в качестве Первого секретаря ЦК КП Украины Хрущев входил в состав Военного совета фронта):

«...Хочу осветить неприятный для нас эпизод, который произошел с членом Военного совета Киевского ОВО.

Когда у нас сложились тяжелые условия в районе Броды, мы с командующим войсками приняли меры для перегруппировки войск и уточнения направления нашего удара против войск противника, который наступал на Броды. Чтобы этот приказ был вовремя получен командиром мехкорпуса Рябышевым и командиром другого корпуса, фамилию которого я забыл (судя по предыдущему описанию, речь идет о 15-м МК. — М.С.), мы решили послать члена Военного совета КОВО, чтобы он сам вручил приказы, в которых было изложено направление удара. Перед отъездом в мехкорпуса он зашел вечером ко мне...

Член Военного совета (Хрущев упорно не называет Вашугина по фамилии. — М.С.) уехал в войска, а вернулся рано утром и опять пришел ко мне. Вид у него был страшно возбужденный, что-то его неимоверно взволновало.

Он пришел в момент, когда в комнате никого не было, все вышли, и сказал мне, что решил застрелиться.

Говорю: «Ну, что вы ? К чему вы говорите такие глупости ?»

«Я виноват в том, что дал неправильное указание командирам механизированных корпусов. Я не хочу жить».

Продолжаю: «Позвольте, как же это? Вы приказы вручили?»

«Да, вручил».

«Так ведь в приказах сказано, как им действовать и использовать мехкорпуса. Вы здесь при чем?»

«Нет, я дал им потом устные указания, которые противоречат этим приказам».

Говорю: «Вы не имели права делать это. Но если вы и дали такие указания, то все равно командиры корпусов не имели права руководствоваться ими, а должны выполнять указания, которые изложены в приказах и подписаны командующим войсками фронта и всеми членами Военного совета. Другие указания не являются действительными для командиров корпусов».

«Нет, я там...»

Одним словом, вижу, что он затевает со мной спор, ничем не аргументированный, а сам — в каком-то шоковом состоянии. Я думал, что если этого человека не уговаривать, а поступить с ним более строго, то это выведет его из состояния шока, он обретет внутренние силы и вернется к нормальному состоянию. Поэтому говорю: «Что вы глупости говорите? Если решили стреляться, так что же медлите?» Я хотел как раз удержать его некоторой резкостью слов, чтобы он почувствовал, что поступает преступно в отношении себя. А он вдруг вытаскивает пистолет (мы с ним вдвоем стояли друг перед другом), подносит его к своему виску, стреляет и падает... Его погрузили в машину и отправили в госпиталь, но там он вскоре умер...

...Не могу сейчас определить его умонастроение. Ясно, что он нервничал. Потом пришел ко мне и застрелился. Однако перед этим разговаривал с людьми, которые непосредственно с ним соприкасались, и они слышали его слова. Он считал, что все погибло, мы отступаем, все идет, как случилось во Франции. «Мы погибли!» — вот его подлинные слова... Потом я написал шифровку Сталину, описал наш разговор. Существует документ, который я сейчас воспроизвожу по памяти. Думаю, что говорю точно, за исключением, возможно, порядка изложения. Самую же суть описываю, как это и было тогда в жизни...» [31, стр. 306—307].

Хрущев не указывает точную дату этого мрачного события, нет в его воспоминаниях и каких-то конкретных деталей, которые позволили бы уточнить время действия. Есть лишь сообщение о том, что Вашугин уехал вечером, а вернулся в штаб фронта «рано утром». Это важная подробность, но, к сожалению, не слишком достоверная — Хрущев за давностью лет мог и ошибиться в таких деталях. Самое главное — нет никакой расшифровки содержания «других указаний», которые Вашугин якобы дал командирам мехкорпусов. Увы, наиболее важное для историка заменено многоточием {«нет, я там...»)

В мемуарах Баграмяна, Рябышева, Попеля (а на их основании — и во множестве исторических и художественных произведений) утверждается, что Вашугин отправился в 8-й мехкорпус утром 27 (двадцать седьмого) июня с целью ускорить начало наступления на Дубно. Соответственно, излишней горячностью комиссара и объясняется тот факт, что корпус начал наступление наспех, отдельмыми разрозненными частями. Наиболее ярко эта сцена описана Попелем (или, что более вероятно, — его «литконсультантами»):

«...Хлопали дверцы автомашин. Перед нами появлялись все новые и новые лица — полковники, подполковники. Некоторых я узнавал — прокурор, председатель Военного трибунала... Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.

Тот, к кому обращался командир корпуса, не стал слушать рапорт, не поднес ладонь к виску. Он шел, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:

— За сколько продался, Иуда?

Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший, что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого, ладно скроенного корпусного комиссара.

Дмитрий Иванович заговорил первым:

— Вы бы выслушали, товарищ корпусной...

— Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем...

Я не выдержал и выступил вперед:

— Еще не известно; какими соображениями руководствуются те, кто приказом заставляет отдавать врагу с боем взятую территорию.

В голосе члена Военного совета появилась едва уловимая растерянность:

— Кто вам приказал отдавать территорию? Что вы мелете?

Дмитрии Иванович докладывает. Член Военного совета вышагивает перед нами, заложив руки за спину, смотрит на часы и приказывает Дмитрию Ивановичу:

— Через двадцать минут доложите мне о своем решении...

Корпусной комиссар не дал времени ни на разведку, ни на перегруппировку дивизий. Чем же наступать? Рябышев встает и направляется к вышагивающему в одиночестве корпусному комиссару.

— Корпус сможет закончить перегруппировку только к завтрашнему утру.

Член Военного совета от негодования говорит чуть не шепотом:

— Через двадцать минут решение — и вперед...» Несмотря на несомненные художественные достоинства, этот текст не слишком достоверен психологически.

Непонятно — что же вызвало такую дикую ярость Вашугина («за сколько продался... тебя, изменника, полевой суд слушать будет...»). Не знать о приказе на отход, поступившем в мехкорпуса ранним утром 27 июня, член Военного совета фронта (причем постоянно находившийся перед этим в штабе фронта) не мог. Так что фраза «Кто вам приказал отдавать территорию!» выглядит совершенно нелепо. Вашугин был кадровым военным (а вовсе не партийным функционером, лишь за несколько недель до войны получившим комиссарскую должность и звание), соответственно, он не мог не понимать, что танки по воздуху не летают и повернуть мехкорпус за пару часов невозможно. Разумеется, могли быть претензии по поводу того, что Рябышев действует не так быстро, как хотелось бы, — но это еще не повод для обвинений в измене. Наконец, «быстро» и «медленно» — понятия относительные. Если вспомнить темпы, с которыми к полю боя двигалась 8-я танковая дивизия, то корпус Рябышева заслуживал скорее поощрения за мастерскую организацию форсированных маршей...

От психологических нюансов перейдем теперь к сухой прозе документов. Тут нас ждут еще большие неожиданности. Никаких упоминаний о визите Вашугина в докладах командиров 8-го и 15-го мехкорпусов нет (в то время как факт прибытия генерал-майора Панюхова с приказом на отход, а затем — бригадного комиссара Михайлова с приказом о наступлении, конкретно, с указанием часов и минут, отмечен в документах 8-го МК и 15-го МК).

Далее, приказ о немедленном переходе в наступление на Дубно Рябышев отдал в 7 (семь) часов утра, отнюдь не дожидаясь приезда высокопоставленного «погонщика». В его «Докладе о боевых действиях корпуса» читаем:

«...В соответствии с приказом Юго-Западного фронта № 2121 командиром корпуса в 7.00 27.6.41 г. был отдан следующий боевой приказ:

«34-й танковой дивизии ударом в направлении Козин, м. Верба, Дубно к исходу 27.6.41 г. выйти в район Дубно...

12-й танковой дивизии ударом в направлении Ситно, Козин, м. Верба к исходу 27.6.41 г. выйти в район Подлуже, м. Верба, Судобиче.

7-й мотострелковой дивизии движением в направлении Броды, Червоноармейск, м. Верба к исходу 27.6.41 г. сосредоточиться в районе (иск.) м. Верба, Рудня, Берег...

Начало наступления в 9.00 27.6.41 г.».

Примечательно, что в своих послевоенных воспоминаниях Рябышев рисует совершенно другую картину событий:

«...Я пришел к выводу, что можно приступить к выполнению нового приказа только через сутки (выделено мной. — М.С.)... Соединения и части корпуса должны были пройти исходный рубеж для наступления в 2 часа ночи 28 июня, а в 4 часа начать атаку... Подготовка велась в соответствии с принятым решением... Однако быстро меняющаяся обстановка не позволяла планомерно решать вопросы организации боевых действий. Днем 26 июня (это явная опечатка — или Рябышева, или «литконсультантов», или публикатора, т.к. «днем 26 июня» 8-й мехкорпус наступал на Лешнев — Хотин, и о двух приказах и наступлении на Дубно еще и речи не было. — М.С.) в корпус прибыл член Военного совета фронта корпусной комиссар Н.Н. Вашугин и от имени командующего потребовал немедленно приступить к выполнению поставленной задачи...» [113].

И тем не менее событие (встреча Вашугина с командиром 8-го МК), о котором, не сговариваясь, пишут четверо участников событий (Хрущев, Баграмян, Рябышев, Попель), скорее всего, произошло в реальности. В порядке рабочей гипотезы можно предположить, что произошло оно не 27, а 28 (двадцать восьмого) июня 1941 г. В этом случае многое «становится на свои места».

В ночь с 27 на 28 июня (если быть совсем точным, то в 4.00 28 июня) в штабе Ю-3. ф. был выпушен Боевой приказ № 0018 [29, стр. 37—38]. Мало того, что этот приказ был написан в самых решительных выражениях и ставил задачу на наступление как механизированным, так и стрелковым корпусам фронта — в приказе № 0018 впервые появились конкретные указания о том, где к исходу дня 28 июня должны находиться штабы корпусов! И форма, и содержание приказа свидетельствовали о том, что терпение командования фронта подошло к концу, и оно требовало от подчиненных ему командиров лично возглавить наступление. Так, штаб 15-го МК к исходу дня 28 июня должен был переместиться в Берестечко, штаб 36-го СК — в Дубно, штаб 5-го КК — в Козин. 8-му мехкорпусу было приказано «обеспечив за собой рубеж р. Иква, атаковать мотомеханизированные части противника, действующие восточнее р. Иква в направлении на Оструг. Уничтожив противника, к исходу дня сосредоточиться в Здолбунув, Мизочь, Оженин. Штаб корпуса — Оженин (поселок и ж.-д. станция на реке Горынь, в 15 км севернее Острога. — М.С.)». (см. Карта № 5). Другими словами, 8-й мехкорпус, фактически лишь начавший бой за Дубно, должен был в течение дня форсировать р. Иква и продвинуться на 40—50 км к Острогу.

Под приказом № 0018 стоит подпись Вашугина — и это последний (!) подписанный им приказ. Учитывая, что Приказ № 0018 ставил очень решительные (если не сказать — авантюристические) задачи, то становится вполне объяснимой личная поездка в войска члена Военного совета (т.е. главного комиссара) фронта. Становится понятной и психологическая реакция Вашугина на то, что он увидел, оказавшись утром 28 (двадцать восьмого) июня в расположении 8-го мехкорпуса: мощное танковое соединение топталось перед наспех созданным заслоном немецкой пехоты, а затем и вовсе обратилось в бегство, бросив на верную гибель своих товарищей (группу Попеля), уже окруженных у южных пригородов Дубно. Перед глазами комиссара Вашугина проходило нечто невероятное: беспорядочно бредущие толпы бывших красноармейцев, сотни брошенных на обочине танков и орудий, оставленные в придорожных канавах раненые... Вероятно, тогда мысли и чувства этого человека, искренне верившего в партию, Сталина и «несокрушимую мощь Рабоче-Крестьянской Красной Армии», сложились в одну короткую фразу: «Я не хочу жить...»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.