Со страниц пожелтевших

Со страниц пожелтевших

Так вот, очень показательно следствие по делу Пугачева. Никто никого не рубил сплеча. Все понимали, что в тяжелейшей ситуации очень многим (да, в общем, почти всем) старшинам приходилось лавировать, притворяться, целовать злодею ручку и так далее. Поэтому, по вопросу об участии нерусских народов в восстании были составлены ведомости, где самым подробным образом освещались действия каждого, хоть как-то замешанного в событиях. Разбирались индивидуально, предельно внимательно, стремясь не ошибиться. В итоге «воры» типа муллы Адигута Тимясева, косившего под психа («говорит, что творил все в беспамятстве, от бывшей бутто б в нем тогда болезни»), шли на каторгу, если не хуже. Зато «искренне раскаянных» судили со всей возможной мягкостью. «Генерал» Каранай Муратов (внук знаменитого Алдара, первым из башкир признал самозванца, организатор осады Уфы, объявлен «первейшим злодеем» и «главным вором и возмутителем», за голову которого была объявлена награда больше, чем за голову Салавата) был полностью помилован. «Полковник» Каскын Самаров («прихвостень» с первых дней мятежа, снабжавший «царя» пушками, боеприпасами и деньгами) – тоже. Более того, позже сделали немалые карьеры. Даже тех, у кого рыльце было очень в пушку, вроде Базаргула Юнаева («фельдмаршал», осаждавший Челябинск), с учетом смягчающих обстоятельств всего лишь лишали чинов, но не свободы. А тех, за кем вина хоть и была, но чья менее значительная, вроде Туктамыша Ижбулатова, – речь о котором впереди, – вообще оправдывали и оставляли на госслужбе.

В общем, если вчитываться в протоколы допросов (Миллер и Мавродин рулят!) внимательно, возникает стойкое ощущение, что реально отягчающим, исключающим милость обстоятельством были только особое зверство, нарушение присяги с переходом на сторону самозванца да еще сотрудничество подследственных с Салаватом Юлаевым или Кинзей Арслановым. Тут все ясно. Кинзя, сын прославленного Арслана Аккулова, лоялиста, но ревнителя древних традиций, того самого, который сумел додавить до конца дело Жихарева, Дохова и Сергеева, выступив общественным обвинителем на процессе и добившись для них смертного приговора, во всем подражал отцу. Тоже был лоялистом, но при этом, как сейчас сказали бы, активным «правозащитником», воевал со всем светом, был на сильном подозрении у властей и подтвердил это подозрение, первым придя к самозванцу с большим отрядом, а затем став членом его Военной Коллегии. Фактически – главным (Салават просто гораздо более известен) лидером башкирского мятежа. Иными словами, рассматривался как смутьян старого типа, вроде Бепени, а таких власти не щадили и спуску не давали.

Поскольку же Кинзе удалось в конце войны пропасть без вести, отдуваться за все пришлось Салавату, за которым и зверства числились (его нукеры изрядно резвились на непокорных заводах), и однозначное предательство (не столько переход к самозванцу, сколько многократный отказ сделать, как многие, и вернуться). Собственно, и Юлай получил по высшей категории лишь потому, что послал его в поход вместо себя, то есть как бы изменил сам, а затем и поддался на уговоры сына. А возможно, и Кинзи, с которым дружил много лет и взгляды которого, в целом, разделял. Хотя, скорее всего, были у заслуженного (награды за походы в Польшу, в Пруссию, в земли калмыков) пожилого человека и особые соображения. При Советской власти принято было считать, что Юлай ««непримиримо боролся с несправедливым расхищением чиновниками и заводчиками башкирских земель, что оказало влияние и на формирование убеждений сына», однако на самом деле все было куда прозаичнее. Старшина клана Шайтан-Кудей долго судился с промышленниками Твердышовыми, с его согласия поставившими на родовой земле Симский завод, но отказавшимися выплачивать условленные отчисления, однако тяжбу проиграл и в ответ принялся организовывать налеты на Сим, в связи с чем против него было возбуждено уголовное дело. То есть явление «альтернативного царя» оказалось очень кстати, и дядя, не исключено, решил сыграть ва-банк. Впрочем, и Кинзя ведь тоже безуспешно судился…