86. Падение Кубани

86. Падение Кубани

8.02.20 Деникин издал директиву о переходе в общее наступление. Казалось, были все условия, чтобы переломить в свою пользу ход боевых действий — точно так же, как весной 19-го, когда красные тоже стиснули Вооруженные силы Юга России на небольшой территории. После побед белогвардейцев под Батайском и на Маныче их дух вновь поднялся. У красных же, естественно, прежний порыв угасал. Да и их численное преимущество в результате осенне-зимних боев поубавилось: около 70 тыс. чел. против 50 тыс. у Деникина. Тем более, после достигнутых соглашений с казачеством и уступок им к началу наступления ожидался выход на фронт новых кубанских дивизий и пополнений. Появилась и мощная сила, способная противодействовать красным кавалерийским группировкам, 12-тысячный конный корпус Павлова, сведенный Сидориным из лучших частей Мамонтова и Коновалова. Поскольку фронт проходил по степям, где располагались коневодческие хозяйства, создавались и другие кавалерийские соединения — Старикова, Агоева.

Но в это же время готовились к наступлению и красные. Потерпев поражения на участках, занимаемых добровольцами и донцами, теперь они нацеливались на восточный фланг. К 10-й и 11-й армиям через Царицын и Астрахань подтягивались серьезные подкрепления за счет войск, освободившихся после разгрома Колчака и уральцев. На стыке Донской и Кубанской армий сосредоточивалась вся конница армия Буденного, 2-й кавкорпус, сводный кавкорпус 10-й армии из 2-й дивизии Блинова, Дикой (так и называлась) дивизии Гая, 28-й дивизии Азина.

14.02 казаки Павлова форсировали Маныч и обрушились на корпус Думенко. В дальнейшем предполагалось развернуться против Буденного, разгромить его и идти на север, в тыл ростовско-новочеркасской группировки красных. Началась операция успешно. Части Думенко были разбиты и отступали, оставив станицу Балабинскую. Двинулись вперед и соседние с Павловым корпуса. Но вот только Буденного на прежнем месте не оказалось. Не оказалось его и там, где поставило Конармию собственное командование. Красное наступление началось практически одновременно с белым. 10-я и 11-я армии навалились на слабую Кубанскую. Она пятилась, едва оказывая сопротивление. Обещанных пополнений она так и не получила, к началу боевых действий подошел лишь один пластунский (т. е. пехотный) малочисленный корпус ген. Крыжановского, занявший тихорецкое направление. Части 11-й армии приближались к Ставрополю, а 10-й — атаковали Шаблиевку, где стоял этот корпус. Шаблиевку он удержал, однако красная конница прорвалась у него на фланге и пошла по р. Егорлык, угрожая перерезать сообщение с тылами. Почуяв здесь слабое место, Буденный, вместо того чтобы находиться на стыке 9-й и 10-й армий, перешел в полосу 10-й (за что угодил бы под трибунал, если бы не последующие успехи). Совместно с его конницей 15.02 войска 10-й армии заняли Шаблиевку. Белым пришлось срочно корректировать свои планы. Дальнейшее наступление на север продолжала группа ген. Старикова, а Павлову предписывалось оставить заслон против Думенко и повернуть на восток, где совместно с частями правофлангового 1-го корпуса Донской армии ударить во фланг Буденному. Там пахло уже прорывом фронта, в который красные вводили 20-ю, 50-ю и 34-ю стрелковые дивизии. Сводный кавкорпус 10-й армии ринулся на запад, на станцию Целина, выходя в тылы Донской армии. А хитрый Буденный, проигнорировав все приказы, выбрал линию наименьшего сопротивления и пошел на юг, преследуя отступающих кубанцев. 17.02 он атаковал их и занял ст. Торговую (Сальск). Оказав лишь слабое противодействие, войска Крыжановского оставили ее и бежали.

В это время конница Павлова форсированным маршем двигалась вдоль Маныча. Стояли жестокие морозы, достигавшие 20–30 градусов с сильным ветром и метелями. Здешние степи были безлюдны, редкие хутора и зимовники не могли вместить и обогреть такую массу людей. Ночевать приходилось под открытым небом. Передовые части Павлова, наткнувшись на красных, поочередно разгромили и разбросали все три дивизии прорвавшегося им навстречу сводного кавкорпуса. 28-я при этом была уничтожена почти полностью вместе с комдивом Азиным. Но к 18.02, подойдя к цели, корпус Павлова оказался уже совершенно небоеспособным измученные, окоченевшие и обмороженные казаки едва двигались. Павлов направился в Торговую, уверенный, что она занята кубанцами.

Появление среди ночи передового полка белых вызвало среди буденновцев панику, они побежали, бросая обозы и имущество. Потом разобрались, в чем дело, тем более что полуживые казаки почти не в силах были сражаться, не могли держать в замерзших руках ни сабель, ни винтовок, их пулеметы не стреляли. Многие, уже ничего не соображая, просто лезли в хаты, к теплу. Сорганизовавшись и остановив бегущих, большевики выбросили белых в степь. А дальше им осталось только засесть в глухую оборону и не пускать казаков к жилью. Тех, кто пытался приблизиться, косили пулеметы. Залегших, ползущих, раненых добивал мороз. Укрыться от него оказалось негде. В чистом поле казаки жгли скирды сена, собираясь вокруг них греться. И становились мишенью для снарядов. От ветра набивались в овраги, согреваясь друг о друга — и замерзая там все вместе.

Утром, когда открылась страшная картина того, во что превратился корпус, Павлов повел его остатки назад, на Егорлыкскую. В этом рейде донская конница потеряла свыше 5 тыс. чел. Убитыми, но в основном — замерзшими и тяжело обмороженными. Через день, переждав морозы, Буденный направил на преследование одну из своих конных и две пехотные дивизии. В бой с казаками они вступать не решились и остановились в 12 км от них в роли заслона. Не атаковал и корпус Павлова, приходя в себя после случившегося. А главные силы Буденного опять двинулись на корпус Крыжановского, отступивший на 80 км к станции Белая Глина. Кубанцы сдавались или разбегались. Крыжановский застрелился. Его корпус перестал существовать, фронт был прорван.

А на другом, западном фланге, деникинцы в эти же дни одерживали победу за победой. Отразив начавшееся здесь наступление 8-й и 9-й красных армий, Добровольческий корпус и левый фланг донцов сами пошли вперед. 20.02 добровольцы форсировали Дон, наголову разбили советские войска и штурмом взяли Ростов, захватив около 5 тыс. пленных и множество трофеев. Рядом с ними 3-й Донской корпус ген. Гуселыцикова, взломав вражескую оборону, занял станицу Аксайскую и выходил к Новочеркасску. Конная группа Старикова, нанеся еще несколько поражений корпусу Думенко, взяла Багаевскую… Это были последние успехи Деникина. Как-то использовать их, развивать наступление стало уже невозможно. После понесенных поражений Кубанская армия развалилась окончательно. От нее остались лишь небольшие отряды — 600 чел. под Тихорецкой, 700 в районе Кавказской и примерно столько же у ген. Бабиева под Ставрополем. Остальные дезертировали или катились в тыл. На фронте возникла огромная брешь, куда вливались красные.

Деникинская Ставка из Тихорецкой 23.02 переместилась в Екатеринодар. Наступление на север пришлось остановить. Части отсюда, главным образом конные, спешно перебрасывались на оказавшийся открытым правый фланг. Перед Буденным, вырвавшимся на оперативный простор, лежала вся Кубань, и Павлов получил приказ снова атаковать его. От Егорлыкской он пошел на Белую Глину, где сосредоточилась Конармия, — после морозов внезапно пришло тепло, и каша на дорогах, таяние снегов задержали дальнейшее продвижение красных. Но та же погода опять сыграла против Павлова. Он вынужден был двигаться двумя узкими параллельными колоннами, в колонну по три, растянувшимися из-за грязи на много километров. Буденный своевременно узнал о приближении белых и ждал их в удобном месте. Выставив в оборону стрелковые дивизии, атаковал с трех сторон головную бригаду и обратил в бегство. Отступая по узкой дороге, она смешала части, следовавшие сзади и вынудила их к беспорядочному отходу. Вслед ринулись дивизии Буденного, захватив всю артиллерию и обоз, застрявшие в ручьях и оврагах. Вторая колонна Павлова, шедшая южнее, потрепала красную пехоту, но бегство соседей и угроза окружения преследующими их буденновцами вынудила отойти и ее.

Теперь Конармия, повернувшая на запад и выходящая на фланг Донской армии, грозила тылам всей главной группировки белогвардейцев. Добровольческий корпус, чтобы не быть отрезанным, получил приказ отойти за Дон и без боя оставил Ростов. Отводились назад и вырвавшиеся на север донские части. Против Буденного сосредоточивалась группировка в районе станицы Егорлыкской. Поредевший корпус Павлова усиливался Терско-Кубанской дивизией, добровольческой кавбригадой Барбовича, частями 2-го Донского корпуса. 26.02 Буденный предпринял наступление. Его отбросили контратаками.

Конармия запросила помощи. Подтянув к ней 20-ю стрелковую дивизию, кавдивизии Гая и Блинова, 2.03 красные снова нанесли удар. Под Егорлыкской разыгралось кавалерийское сражение, продолжавшееся с восхода до заката. В широкой котловине сходились в рубке огромные массы конницы. Верх не брали ни те ни другие. То красные начинали отступать, а белые преследовали их до вражеских позиций, где попадали под артиллерийско-пулеметный огонь и откатывались назад. А красные, пополнившись резервами и придя в себя, переходили в атаку и преследовали их, пока в свою очередь не попадали под интенсивный обстрел. Останавливались и отступали, снова преследуемые… Боролись за фланги, высылая полки в обход, где эти полки сталкивались во встречных боях. Ночью Буденный отступил, оставив 20-ю пехотную дивизию в качестве прикрытия. Но… белые тоже должны были отступать. Воспользовавшись тем, что Сидорин стянул свои лучшие части под Егорлыкскую, Тухачевский бросил в наступление 8-ю и 9-ю армии; форсировав Дон и Маныч, они сбили ослабленные донские войска, державшие оборону, и все дальше теснили их. Добровольческий корпус в низовьях Дона держался стойко, отбивая все атаки. А из-за отхода соседей был обойден с фланга и понес большие потери.

И ген. Сидорин отдал приказ отступить на линию реки Кагальник. Только войска не остановились на этой линии, а под ударами противника пятились дальше. Последний клочок донской земли был потерян… Буденный, не трогая больше основной массы донцов и добровольцев, опять двинулся по линии наименьшего сопротивления — на Тихорецкую. Части 11-й армии одной группировкой 2.03 взяли Ставрополь, а другой от Св. Креста вышли в район Минеральных Вод, отрезав от армий Деникина северокавказские войска генерала Эрдели.

Армия Черноморской республики «зеленых», наступающая от Сочи, 25.02 заняла Туапсе. Вот тут-то коммунисты и проявили себя. В городе появились представители 9-й советской армии. Сбросили беспартийные маски и командиры повстанцев. Вооружив пленных солдат и перебежчиков, сформировали 6 новых батальонов. Когда крестьянская часть ополчения после боя, как обычно, разошлась по домам, экстренно провели "фронтовой съезд", который провозгласил войска "Черноморской красной армией", отказался признавать Комитет освобождения Черноморья и избрал ревком. Впрочем, из-за осложнений с крестьянами ревком тут же вступил в переговоры с Комитетом, и установилось двоевластие. Комитету большевики уступали Сочинский округ, а себе оставили Туапсинский. Причем соглашались и в Туапсинском передать "гражданское управление". А войска, став из «зеленых» красными, двинулись в двух направлениях — через горные перевалы, чтобы ударить в спину Кубани, и на север, на Геленджик и Новороссийск.

Крушение фронта быстро принимало всеобщий характер. Командующий Донской армией ген. Сидорин попытался остановить свои отходящие части на реке Ея. Это ему не удалось. Отступление набирало устойчивую инерцию. Белые откатывались к Екатеринодару и Новороссийску по направлениям железных дорог. Добровольческий корпус — от Ейска и Тимашевской, Донская армия — от Тихорецкой, остатки Кубанской — от Кавказской и Ставрополя. Паника охватила и население. По всем дорогам, увязая в грязи, хлынули потоки беженцев, перемешиваясь с армейскими тыловыми службами, лазаретами, дезертирами. Благодаря эвакуации, начатой заблаговременно, Новороссийск к этому времени удалось в какой-то мере разгрузить от переполнявшей его беженской массы (всего отсюда были эвакуированы за границу более 80 тыс. чел.). Однако теперь к пароходам ринулись те, кто мог уехать раньше, но тянул до последнего, надеясь на лучшее. И те, кто хотел уехать раньше, но не мог — лица призывного возраста, офицеры, гудевшие по ресторанам и уклонявшиеся от фронта. Когда прижало, они стали сколачиваться в "военные организации", чтобы захватить места на кораблях. И многие действительно уезжали. Нанимались на пароходы, предоставленные гражданским учреждениям, в качестве охраны — и штыками отгоняли других, точно таких же. Подряжались в роли погрузочных бригад, вдвое и втрое перевыполняя все нормы. Паника передалась военным тыловым учреждениям, посыпались рапорты об увольнении "по болезни" или из-за "разочарования в Белом Движении". Эпидемия «заболеваний» полностью охватила санитарный отдел, оформивший себе нужные справки и бросивший в критический момент город без медицинской помощи. «Забыл» сойти на берег, провожая семью, сам помощник начальника губернии, заведовавший эвакуацией. А на место вывезенных в город потекли беженцы из кубанских городов и станиц.

Еще не все было потеряно. Еще имелись реальные шансы изменить ход событий или хотя бы спасти людей. Царила весна. Непролазная грязь мешала не только отступающим, она сковывала действия красных. Широко разливались реки. Деникин выдвинул план — остановить врага на рубеже Кубани и ее многоводных притоков, Лабы или Белой. Прийти в себя. А дальше действовать в зависимости от обстоятельств: если при этом большевистском нашествии протрезвеет и поднимется Кубань — снова наступать, если нет — эвакуироваться в Крым.

Выполнение данного плана казалось тем более реальным, что Кубанская армия, почти совсем исчезнувшая к концу февраля, по мере отступления стала на глазах расти. За счет полков и дивизий, находившихся в стадии бесконечного «формирования», за счет тыловых и охранных частей, за счет станичников-дезертиров, спасающихся от красных. Вот только вливалось все это в армию не для того, чтобы сражаться, а для того, чтобы бежать. Фактически у Шкуро была вообще не армия, а толпы вооруженных беженцев, разложившихся и деморализованных.

Худо было и в Донской армии. Прекрасно проявив себя в январско-февральских боях на Маныче, она последующей полосой поражений оказалась снова выбита из колеи. Едва донцы потеряли родную землю и отступили на Кубань, их боеспособность покатилась к нулю. Падала дисциплина. Началась сумятица в умах, вплоть до митинговщины и самоуправства. Донские командиры, собрав «совет», самовольно отстранили от должности ген. Павлова, обвиняемого во всех поражениях, к тому же не казака, и избрали на его место ген. Старикова. Вынашивались планы бросить фронт, бросить тылы и всеми силами пробиваться на Дон, чтобы начать там, как в 18-м, партизанскую войну. Что касается рядового казачества, то оно снова оказалось охвачено чувством тупой обреченности. Деникин писал:

"…Десятки тысяч людей шли вслепую, шли покорно, куда их вели, не отказывая в повиновении в обычном распорядке службы. Отказывались только идти в бой".

На данной почве стали все резче возникать вражда и недоверие между донцами и добровольцами, из-за отхода казаков постоянно попадающими под фланговые удары врага. Основное ядро корпуса Кутепова продолжало доблестно сражаться на каждом рубеже. И вынуждено было бросать его, оказываясь обойденным. Намерение донских командиров прорываться на север, развал казачьих армий расценивались как предательство. Но и добровольцы пошатнулись — хотя в другую сторону. 12.03 штаб корпуса направил Деникину довольно резкую телеграмму, где Кутепов "в полном согласии со строевыми начальниками, опирающимися на голос всего офицерства", указывал, что на казачьи части рассчитывать нельзя, и поэтому в случае неудачи нужно принимать решительные меры для спасения Добровольческого корпуса и тех, кто пожелает к нему присоединиться. Выдвигались требования передать в исключительное ведение корпуса железную дорогу Тимашевская Новороссийск, подготовить к моменту эвакуации 3–4 транспорта, объединить в руках командира корпуса всю власть в тылу, плавсредства и порядок посадки. Перечислялись и другие меры по эвакуации. В телеграмме говорилось:

"Все учреждения Ставки и правительственные учреждения должны быть посажены на транспорт одновременно с последней грузящейся на транспорт частью Добровольческого корпуса и отнюдь не ранее".

Деникин так же резко осадил Кутепова, напомнив ему о правильных взаимоотношениях подчиненного и начальника, и ответил по всем пунктам — что на случай распада казачьего фронта транспорты подготавливаются, семьи и раненые уже вывозятся. Относительно прочих требований

"вся власть принадлежит главнокомандующему, который даст такие права командиру Добровольческого корпуса, которые сочтет нужным". "Правительственные учреждения и Ставка поедут тогда, когда я сочту это нужным. Ставку никто не имеет оснований упрекать в этом отношении. Добровольцы должны бы верить, что главнокомандующий уйдет последним, если не погибнет раньше".

Дисциплина была восстановлена. Кутепов впоследствии сожалел о своем шаге и объяснял его нервной атмосферой, сложившейся в корпусе. Но сам факт получения этой телеграммы от добровольцев стал для Деникина последней каплей, после чего он принял твердое решение оставить свой пост (об этом пишет он сам и подтверждает в своих записках Кутепов). Вывести армию из критического положения, а потом уйти…

Как уже говорилось, сначала он хотел остановить красных на рубеже Кубани. Для организации планомерной переправы, эвакуации Екатеринодара и северного берега требовалось выиграть время. Поэтому ген. Сидорин получил приказ задержать большевиков на р. Бейсуг. Он собрал свои корпуса в районе станицы Кореновской. Красные, осведомленные о сосредоточении неприятеля, тоже стягивали сюда значительные силы, в том числе части Конармии, действовавшей восточнее. Донцы, даже руководимые лично Сидориным, в бой не пошли. Неуверенно атаковали, но всякий раз поворачивали назад. А когда перешел в наступление противник, стали отходить. Добровольцы опять очутились в тяжелом положении. Откатившиеся казаки были в 20 км от Кубани, в то время как корпус Кутепова еще держался у Тимашевской в 70–90 км от переправ и по его тылам пошла гулять вражеская кавалерия. Прорываться пришлось с жестокими боями. В донесениях говорилось, например, о том, как арьергардный полк дроздовцев под командованием Туркула двигался сквозь сплошные конные массы врага, "неоднократно сворачивая полк в каре, с музыкой переходя в контратаки, отбивал противника, нанося ему большие потери".

К 16.03 части Донской и Кубанской армий сосредоточились на ближних подступах к Екатеринодару. Правительство и Ставка из него переехали а Новороссийск. Верховный Казачий Круг собрался на последнее заседание. Председатель кубанцев Тимошенко сообщил, что на совещании военных начальников было признано невозможным дальнейшее подчинение казачьих войск Деникину, тем более что Ставка исчезла и никакой связи с ней нет. Пользуясь тем, что терцы и часть донцов уже отсутствовали, кубанская фракция напоследок протащила постановление — считать соглашение с Деникиным недействительным, изъять войска Дона, Кубани и Терека из его подчинения, освободить атаманов и правительства ото всех обязательств в его отношении. И еще разок переругавшись, переходя на личности, Круг распался. Кубанская фракция отправилась к своей отступающей армии, донская — к своей. Убедившись, что никакого "совещания военных начальников" не было и все сообщение Тимошенко оказалось ложным, донцы аннулировали со своей стороны принятое постановление. Для Деникина же оно явилось юридическим освобождением от принятых на себя обязательств перед кубанцами.

В Екатеринодаре скопилось множество беженцев, ютившихся таборами под открытым небом, больных и раненых, полностью вывезти которых не представлялось возможным — да многие были просто нетранспортабельны. Правительство по согласованию с главнокомандующим решило повторить опыт 1918 г., когда добровольцы, отступая от Екатеринодара, освободили арестованных большевиков на условии, что они станут оберегать раненых от расправы. По иронии судьбы, лидером коммунистов, находившихся в тюрьме, оказался тот же самый А. Лиманский, который честно выполнил эту роль в 18-м. Министр юстиции Краснов провел с ним переговоры и достиг соглашения. 30 видных коммунистов освободили, взяв обещание посредничества в защите больных, раненых и беженцев. Кроме того, в ответ деникинцы запретили администрации тюрьмы какие-либо расправы и насилия над остальными заключенными.

Интересно, что после отъезда белого правительства лидеры Рады возобновили переговоры с выпущенными большевиками. Угрожая возвратить их в тюрьму, предложили гарантировать также безопасность остающихся в Екатеринодаре членов кубанского правительства, Рады и их близких. Большевики отказались. Ответили:

"Мы являемся в одинаковой мере политическими врагами Южнорусского правительства и вашими. Но первое, освобождая нас в интересах больных и раненых, не ставило нам никаких предложений ни о собственной безопасности, ни о безопасности своих семей. За это мы невольно уважаем их, а вы… делайте с нами что хотите, но от переговоров увольте…"

17.03 красные пошли на штурм Екатеринодара. Собственно, никакого штурма и не было. Хотя вокруг города подготовили позиции, да и войск хватало, начало артиллерийской перестрелки послужило для кубанцев лишь сигналом к отступлению. Покатились и донцы. Особенно неустойчивым стал 4-й Донской корпус. Некогда лучший, гроза Буденного и Думенко на Маныче, но затем потрепанный больше других, он теперь флангом соприкасался с кубанцами и заражался их настроениями. Когда же пошли слухи о восстании в тылу, в рабочем пригороде Дубинке, войска охватила паника. Шкуро доносил Деникину:

"Я лично видел позорное оставление Екатеринодара. Целые дивизии, перепившись разграбленным спиртом и водкой, бегут без боя от конной разведки противника. Части, прикрывающие Екатеринодар, также позорно бегут… Стыд и позор казачеству, несказанно больно и тяжело…"

Красные войска, 2-й конный корпус и три стрелковые дивизии, лишь потому целый день проторчали под городом, обстреливая окраины, что не могли поверить в сдачу "очага контрреволюции" за "просто так". Ждали какого-нибудь подвоха. Кроме того, они и не могли проникнуть в Екатеринодар, пришлось ждать, пока схлынет толпа войск и беженцев, запрудившая улицы и забившая пробками мосты через Кубань…

В тот же день, 17.03, Деникин отдал приказ об отводе всех войск за Кубань и Лабу и об уничтожении всех переправ. Особое внимание предписывалось уделить путям возможного отхода — на Тамань и Новороссийск. Но когда издавался приказ, Кубанская и Донская армии уже были на левом берегу, а переправы, о которых никто и не подумал, очутились в руках красных. На следующий день, вырвавшись из окружения, перешел за Кубань и Добровольческий корпус. Прибывший в Ставку ген. Сидорин к пункту о путях отхода отнесся с сомнением. Он докладывал о полном разложении донцов и о том, что вряд ли они захотят ехать в Крым. Склонялся к тому, чтобы отступать на юг, к горным перевалам и грузинской границе. Вернувшись в штаб своей армии, созвал "совещание донских командиров" и донской фракции Верховного Круга, которое решило отходить все-таки в направлениях, указанных Деникиным. Хотя этот отход предполагался только в перспективе, 4-й Донской корпус тотчас же бросил позиции и стал отступать. Красные по уцелевшим в Екатеринодаре мостам легко форсировали Кубань и разрезали фронт пополам…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.