Глава 12 ДРУГАЯ ЖИЗНЬ ОЛЕГА ПЕНЬКОВСКОГО
Глава 12
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ ОЛЕГА ПЕНЬКОВСКОГО
У этого человека было три жизни.
Первая – боевого офицера, фронтовика, орденоносца.
Вторая – предателя, изменника, пьяницы-разложенца.
Третья – спасителя человечества от ядерной войны.
Но ни одна из этих жизней не является подлинной.
Никому неведомые прежде сенсационные документы, сохранившиеся в архиве бывшего председателя КГБ и начальника ГРУ генерала Серова, заставляют взглянуть на самый масштабный шпионский скандал ХХ века абсолютно по-новому.
Полковника ГРУ Олега Пеньковского называют крупнейшим агентом Запада за всю советскую историю.
О похождениях Пеньковского написаны сотни исследований.
Его имя давно уже стало нарицательным.
Если верить заграничным источникам, за два года предательства Пеньковский передал Западу бессчетное множество совсекретных документов и сведений, включая технические описания советских баллистических ракет. Именно ему, уверяют историки, было суждено исполнить главную роль в Карибском кризисе и тем предотвратить Третью мировую.
Но дело Пеньковского – это не только самое крупное дело эпохи «холодной войны». Это еще и самое запутанное, самое таинственное дело в истории разведки.
Хотя с тех событий и прошло уже более сорока лет, оно так и не перешло в разряд хрестоматийных. Слишком много загадок и странностей, наверченных вокруг дела Пеньковского, остается по сей день без ответа. Даже после того как все участвовавшие в этом поединке разведки (ЦРУ, МИ-6, КГБ-ФСБ) приоткрыли свои архивы, число этих тайн не стало меньше. Напротив, их еще только прибавилось.
Я перечислю странности в деле Пеньковского чуть позже, попытавшись хоть немного приблизиться к их разгадке. Но главную тайну – назову сразу.
На кого в действительности работал полковник военной разведки? На англичан с американцами? На ГРУ? Или все-таки на КГБ?
…Еще со времен Древнего Рима существует в юриспруденции классическая формула: «CUI PRODEST?» – «Кому выгодно?»
Сиречь кому выгодно преступление, тот и является первейшим подозреваемым.
Так вот. Предательство Пеньковского было выгодно… Нет-нет, вовсе не Западу. Как раз наоборот. Оно было выгодно… Советскому Союзу. А заодно – горстке тогдашних обитателей Кремля – лихой комсомольской ватаге, которая через пару лет скинет с Олимпа кукурузника Хрущева.
В этом без труда можно убедиться, полистав даже те заграничные фолианты, где Пеньковского именуют спасителем человечества. Просто, складывая отдельные слюдяные кусочки в мозаику, авторы таких фолиантов не желают отчего-то рассмотреть получающееся изображение.
Метаморфоза известная: попробуйте встать в музее напротив какого-нибудь полотна и разглядеть его в упор. Ни черта не разберете. А вот если отойти на пару шагов…
Точно, как у Есенина:
Лицом к лицу – лица не увидать, Большое видится на расстоянии…
…Так вот, если отойти на пару шагов и посмотреть – а чем, собственно, закончилось дело Пеньковского; что вышло в сухом остатке – получится преинтереснейшая картина:
Третьей мировой войны не произошло;
Штаты громогласно объявили, что не будут впредь нападать на Кубу – первый советский форпост в Америке, и слово свое, кстати, сдержали;
вывели из Турции свои ракеты.
А теперь – перечислим советские потери:
СССР демонтировал ракетные установки на Кубе, которые толком даже не успели развернуть;
Президиум ЦК под надуманным мифическим предлогом (о чем позже) снял с должности начальника ГРУ Ивана Серова – последний надежный форпост Хрущева;
из-за кордона были отозваны три сотни разведчиков, которых мог сдать (или сдал) Пеньковский – правда, при этом ни один агент ГРУ или КГБ не пострадал, ни одного провала не случилось, хотя главная задача любой разведки и заключается в том, чтобы выявить агентуру противника.
Ну и где же спасенная планета?
Где гигантский ущерб для безопасности страны?
А ведь я еще ни слова не сказал о том, что, янки, стараниями Пеньковского, свято уверились, будто Советы уступают им в гонке вооружений, и, убаюканные чувством превосходства, успокоились, расслабились. А тем временем, под шумок, советский ВПК семимильными шагами наверстывал упущенное и обогнал-таки Америку.
Такой вот бином Ньютона. Или, скорее, теорема Ферма. Ее ведь тоже, несмотря на внешнюю простоту, не могут разгадать уже который век.
В отечественной и западной литературе история Пеньковско-го излагается по-разному.
Если бы оценки эти разнились сугубо идеологически – ничего странного бы тут не было. В разведке, как и футболе, все зависит от того, на какой стороне поля ты играешь: что для русского – хорошо, для немца – карачун, и отличие шпиона от разведчика кроется только в этом.
Но в том-то и закавыка, что вовсе не оценкой его похождений, не идеологическим гарниром и приправами отличаются эти транскрипции. Саму суть дела Пеньковского Восток и Запад преподносят диаметрально противоположно.
Смотрите сами, что получается.
Жил да был военный разведчик Пеньковский. В прошлом – лихой офицер-фронтовик, заслуживший за войну 5 боевых орденов (всеми своими наградами он обязан близостью к начальству), успешно окончивший Военно-дипломатическую академию (куда его пристроили на пару тесть-генерал и будущий маршал артиллерии Варенцов1, у которого служил он в войну порученцем), Пеньковский тем не менее был незаслуженно обделен вниманием (ввиду своего звериного карьеризма и интриганства).
После первой же командировки в Турцию, где не сошелся он с твердолобым начальством (резидент обвинял его в бездарности, а тот в ответ слал на него телеги), его уволили, но вскоре по протекции маршала Варенцова – главного артиллериста страны – приняли обратно и отправили на унизительное (непыльное и престижное) место – в Госкомитет по науке и технике, под чьей «крышей» он принялся разъезжать по миру и воровать разнообразные технические секреты…
Но личные блага и карьера волновали Пеньковского меньше всего (см. выше). Видя волюнтаризм Хрущева, его безумные попытки развязать Третью мировую войну, наблюдая воочию разложение советской верхушки, Пеньковский решает пожертвовать собой во имя спасения человечества. И он добровольно, или, как говорят в разведке, инициативно, выходит на американцев и англичан и предлагает им свои услуги (ибо чувствует себя незаслуженно обделенным и жаждет отмщения. Кроме того, контрразведка докапывается, что отец Пеньковского, которого писал он везде покойным, был белогвардейским поручиком, зарубленным лихой буденовской саблей).
К сравнительному анализу двух этих версий мы еще вернемся, а пока – остановимся на ключевом, в сущности, моменте вербовки.
Итак, 12 августа 1960 года Пеньковский в районе Красной площади (!) подходит к двум американским студентам и просит их передать ЦРУ некое послание.
В нем сообщается, что автор его – борец за идеалы демократии. И, исходя из этих самых идеалов, готов снабжать «соответствующие органы США» (цитирую дословно) важной секретной информацией. А дабы «соответствующие органы» не сомневались в его осведомленности, таинственный незнакомец для затравки раскрывает студентам парочку советских тайн. Ну, например, что сбитый накануне (1 июля 1960 года) американский самолет-разведчик был повержен, вопреки заверениям Кремля, вовсе не в советском пространстве, а в нейтральной зоне: над ничейным участком Баренцева моря.
Впечатлительные студенты немедля бегут в американское посольство, но в ЦРУ их энтузиазма не разделяют. Там – прямо скажем, не без оснований – опасаются, что неведомый доброхот – подставлен им КГБ, и от контакта воздерживаются.
Но Пеньковский не унимается. Спустя четыре месяца, в декабре, едва только представляется повод, он снова идет на абордаж.
Полковника как раз отправляют в Ленинград – сопровождать делегацию Британской европейской авиакомпании. И там он под благовидным предлогом заходит в номер к англичанину А. Мер-римену и, включив на полную громкость приемник, таинственно вручает ему пакет с секретными бумагами.
«Отнесите пакет в американское посольство», – просит Пень-ковский, но британец в ответ выставляет его за дверь: перед поездкой в Союз Мерримена хорошо проинструктировали насчет возможных провокаций КГБ.
Что должен сделать на месте Пеньковского любой среднестатистический незадачливый инициативник? Вероятнее всего – затаиться.
Две неудачи подряд кого хочешь выбьют из колеи. Вербовка – это ведь не увеселительная прогулка; она требует колоссального напряжения, когда под каждым кустом чудятся тебе топтуны и переодетые чекисты.
Как профессиональный разведчик, Пеньковский отлично понимает: всякий новый его подход резко увеличивает вероятность провала.
И тем не менее, уже через пару дней, Пеньковский вновь начинает свои приставания. Возвратившись в Москву, он отводит в сторону Мерримена и, чуть не плача, умоляет – если уж не забирать пакет, то хотя бы передать соответствующим органам номер его домашнего телефона. Пусть, мол, звонят по воскресеньям, часиков эдак в десять…
Однако звонка из ЦРУ Пеньковский не дожидается. В начале января, сопровождая очередного иностранца – директора программы геологических исследований Канады доктора Харрисона – он опять принимается за старое.
В самом, пожалуй, авторитетном западном исследовании дела Пеньковского, книге американского профессора Джеролда Шек-тера, написанной с помощью перебежчика из КГБ Петра Деря-бина2 «Шпион, который спас мир» («The spy who saved the world»), эта – четвертая по счету – попытка описывается весьма любопытно:
«Когда Пеньковский и Харрисон ехали в Ленинград… Пень-ковский постоянно критиковал советскую систему, и его откровенность заставила Харрисона „задуматься, что же происходит“…
…Обхаживание Пеньковским Харрисона достигло своего апогея в номере Харрисона в гостинице «Националь». Пеньковский дал понять, что хочет конфиденциально поговорить с ним… встал, подошел к краю стола и вырвал из стены пару проводков…
«Теперь все в порядке», – сказал он, объяснив, что если в телефоне было прослушивающее устройство, то он его обезвредил…»
Довольно странная навязчивость. Первый раз видя иностранца, стремглав бросаться к нему с антисоветскими откровениями… Даже светлой памяти шпик Брейтшнейдер – и тот действовал более тонко. Спрашивал, например, стал бы его собеседник стрелять в сербов, и что тот думает о Сараево.
Немудрено, что американцы не спешат ответить Пеньковско-му взаимностью.
И хотя Харрисон знакомит его с торговым советником канадского посольства Ван Влие (по просьбе самого же Пеньковского), желаемого результата это не приносит.
Встреча полковника ГРУ и канадского дипломата происходит в том же номере гостницы «Националь». На cей раз Пеньковский обходится без выдергивания телефонных проводов. Он действует еще эффектнее. Без лишних слов заводит канадца в ванную, включает на полную мощность краны и впихивает ему очередной пакет с секретными бумагами: будто бы с описанием советских ракет.
Через два дня Ван Влие возвращает конверт, так и не решившись его распечатать.
Но не таков наш герой, чтобы отступать перед трудностями. Его в дверь, он – в окно.
В марте Пеньковский опять настигает Ван Влие, чуть ли не силой пытается всучить ему новый ворох секретных бумаг, но тот держится стойко.
«Расстроившись, Пеньковский ушел, запихнув свои секретные бумаги во внутренний нагрудный карман», – сказано по этому поводу в уже цитировавшейся книге Шектера-Дерябина.
…Лишь в апреле удача наконец улыбнется настырному предателю. Это случится после того как английский коммерсант Гре-вилл Винн, давно сотрудничающий с разведкой МИ-6, приедет в Москву.
Руководство Госкомитета по науке и технике препоручает Винна заботам Пеньковского. Винну этого только и надо. В Лондоне ему уже выдали соответствующие инструкции и сориентировали на установление контакта с настойчивым инициативни-ком.
Их первый откровенный разговор по доброй традиции происходит вновь на Красной площади (странно, что не на Лубянке, прямо у подножия Железного Феликса).
С этого момента Пеньковский начинает работать на англичан и американцев кряду.
Нехитрый арифметический расчет показывает: путь в агенты занял у него долгих восемь месяцев. Причем за это время Пеньковский предпринял шесть (!) инициативных подходов, пять раз пытался передать секретные документы и трижды посещал гостиничные номера иностранцев.
Поразительная для профессионала беспечность. Чего стоят только его фокусы с выдергиванием проводов и включением кранов, способные произвести впечатление исключительно на слабонервных домохозяек?
Вообразите: если номер, в котором жил канадский геолог, в самом деле был оборудован прослушкой, грош цена всем этим ухищрениям. Они не только не могли обезопасить Пеньковского, а, напротив, лишь ставили его под удар, ибо вызывали неминуемые подозрения. (Хорошенькое дело: заходит полковник ГРУ в плюсовой номер к двум иностранцам, и сразу же начинаются шумовые помехи.)
Надо быть либо самоубийцей, либо полным профаном, чтобы так себя вести. Ни к одной из этих категорий Пеньковский явно не относился.
Где же тогда логика?
И где, позвольте спросить, вездесущая советская контрразведка? Речь ведь идет не о каком-то полоумном диссиденте, а о полковнике спецслужбы, секретоносителе, за которым должен вестись постоянный присмотр.
Примечательно, что еще задолго до московской эпопеи, аналогичные штуки Пеньковский проделывал, работая в Турции – правда, безуспешно.
Известный британский историк разведки Филипп Найтли в своей книге «Шпионы ХХ века» (The second oldest profession) описывает, как Пеньковский «бегал по дипломатическим приемам, где загонял в угол сотрудников ЦРУ, СИС, военных ведомств и задыхающимся шепотом предлагал им сведения о советских планах на Ближнем Востоке. Эти сотрудники докладывали о поступивших предложениях и получали указание держаться от Пень-ковского подальше. Ведь его прошлое – участие в войне, женитьба на дочери генерала, постоянное продвижение по служебной лестнице – абсолютно не укладывалось в обычный психологический образ перебежчика».
«Прошло пять лет, – продолжает Найтли, – Пеньковский возобновил свой турецкий спектакль. Вновь он стал посещать приемы и говорить встревоженным дипломатам о том, что желает раскрыть важные советские секреты».
Слово «спектакль» выделил я сам, ибо в нем сосредоточен ключ к пониманию всего происходящего.
Если иметь в виду это слово, то становятся понятным и удивительная беспечность Пеньковского, и его навязчивость, так не свойственная профессиональным шпионам. Да и сомнения в мотивах вербовки, о которой походя упоминает Найтли, тоже отступают на второй план.
В самом деле: блестящий офицер, личный протеже всемогущего маршала Варенцова – командующего артиллерией страны, у которого он служил порученцем еще в войну. С чего вдруг ему становиться изменником?
Ну, не послали его резидентом в Индию. Ну, уволили поначалу из ГРУ. Но ведь потом, под давлением Варенцова восстановили. Оформили на престижное место. Дали возможность регулярно бывать за кордоном.
В сравнении со среднестатистическим советским человеком – Пеньковский жил не просто хорошо: купался в роскоши. Одна только квартира его – полученная с легкой руки тестя-генерала, начальника политуправления Московского военного округа, – чего стоила: в самом центре, на набережной Максима Горького. (Это пока вся столица ютится в коммуналках, а утренний штурм сортира сравним со взятием Измаила!)
Ни одного мало-мальски вразумительного мотива к предательству у него просто не было.
Западные историки, не без подсказок спецслужб, уверяют, правда, что двигали Пеньковским высокие и благородные идеалы гуманизма, только в сказки эти, извините, я никогда не поверю.
И дело даже не в том, что Пеньковский – предатель, нарушивший воинскую присягу.
Очень показательный момент: сами же американцы признают, например, что этот гуманист на полном серьезе предлагал им установить мини-боезаряды (теперь это называется «грязными бомбами») в крупнейших городах страны и в час «Х» привести их в действие.
Бывший руководящий сотрудник Оперативного директората ЦРУ Д. Л. Харт (его-то в пристрастности к КГБ точно не уличишь) дословно цитирует доктрину Пеньковского:
«За две минуты до начала операции все основные мишени, такие как Генеральный штаб, здания КГБ, Центрального комитета Коммунистической партии… должны быть уничтожены не бомбами с воздуха, а зарядами, заранее размещенными на поверхности. Подобное оружие не обязательно должно помещаться внутри самих зданий – оно может быть спрятано в многочисленных строениях, расположенных поблизости, таких как жилые дома и магазины» (выделено мной. – Прим. авт.).
Вот уж гуманист так гуманист.
Нечто аналогичное, помнится, за двадцать лет до Пеньков-ского предлагал другой «поборник мира и демократии»: Адольф Гитлер. Тот, правда, мыслил куда масштабнее: если взрывать Москву, так целиком, сразу, а на ее месте – вырыть гигантское озеро…
Какие же секреты передал в действительности Пеньковский западным разведкам?
Единодушного ответа не найти. Версии – снова разнятся.
Самая расхожая: именно Пеньковский рассказал американцам, что Советский Союз размещает на Кубе свои ракеты, нацеленные на главного противника. А предоставленные им технические характеристики позволили США не поддаться блефу Хрущева, ибо ракеты эти большевики не успевали развернуть, и, следовательно, не в силах были нанести ответный удар.
И вновь позвольте усомниться в этом незыблемом, казалось бы, факте.
Начнем с того, что Пеньковский попросту не был допущен к столь секретной информации. К тому моменту, когда он начал сотрудничать с Западом, от оперативной работы его уже отвели. Максимум, к чему он имел доступ – к секретной библиотеке ГРУ, где, понятно, о переброске ракет на Кубу не было еще ни строчки.
Более того, об операции этой под кодовым названием «Анадырь» знали вообще единицы.
«Использовались все меры маскировки, – пишет в своих воспоминаниях контр-адмирал КГБ Александр Тихонов, отвечавший по линии военной контрразведки за доставку ракет. – Военнослужащие в штатской одежде. Погрузка в эшелоны техники легенди-ровалась учениями. Воинские эшелоны на станциях не останавливались. Вся система управления войсками осуществлялась устными распоряжениями, в крайнем случае – шифровками.
Никто не знал, куда идут суда. Капитанам и начальникам эшелонов выдавалось три пакета. В пакете № 1 говорилось: пакет № 2 вскрыть после прохода Босфора и Дарданелл. В пакете № 2 предписывалось вскрыть пакет № 3 после прохода Гибралтара. В пакете № 3 содержался приказ: «Следовать на Кубу».
Скрытность передвижения войск осуществлялась и на Кубе. Оружие поступало под видом народнохозяйственных грузов. В тех случаях, когда невозможно было скрыть вооружение из-за его размеров и конфигурации, скажем ракеты Р-12, наши военнослужащие переодевались в кубинскую форму. А в газетах сообщалось, что в данном районе проходят учения…»
Западные исследователи уверяют, будто Пеньковский узнал о переброске ракет на Кубу, вращаясь в окружении маршала Варен-цова – командующего ракетными войсками и артиллерией. Вплоть до того, что, приходя в Главкомат, он оставался один в маршальском кабинете и спокойно фотографировал шпионской камерой все секретные бумаги, лежащие на столе.
Как-то не вяжется это. С одной стороны – разработанная до мельчайших деталей, тщательно спланированная совсекретная операция: морякам, дабы сбить их с толку, перед выходом в море выдавали даже лыжи и полушубки.
И – поразительная легкость, с которой шпион фотографировал разбросанные на маршальском столе документы. Это при том, что к началу операции «Анадырь» Пеньковский успел засветиться и находился уже под колпаком КГБ!
Отвлечемся ненадолго, дабы совершить небольшой экскурс в историю.
В январе 1961 года 35-м президентом США становится Джон Фицджеральд Кеннеди. Одним из основных его предвыборных обещаний был тезис, прямо пропорциональный кличу, брошенному накануне Хрущевым.
Если Первый секретарь призывал «догнать и перегнать Америку», то американский президент совсем наоборот обещал догнать и перегнать СССР. Правда, не по мясу и молоку, а по ракетам, ибо в Штатах искренне считали, будто в гонке вооружений лидируют коммунисты.
Имелась у Кеннеди и вторая глобальная проблема: Куба – остров Свободы, как именовали это маленькое государство в советской печати.
В 1959 году здесь происходит переворот. К власти приходят молодые офицеры во главе с Фиделем Кастро3: народ шебутной и разнузданный.
Поначалу Кастро демонстрирует как нелюбовь к Америке, так и к Советам, но очень скоро ему приходится выбирать из двух зол: в одиночку новому режиму долго не протянуть. Кастро предпочел Москву.
Для Кремля появление в зоне своего протектората Кубы – вопрос архиважный. Прежде у СССР не было ни одной колонии на Американском континенте. Причем Куба расположена крайне удобно: прямо под боком у США. И если янки без труда размещают свои ракеты в Европе и Азии, нацеливая их на Союз, то у Хрущева аналогичной возможности попросту не было. Пока не появился Кастро.
Нескончаемым потоком идут на Кубу суда с оружием, медикаментами, промышленным оборудованием. На помощь острову Свободы плывут специалисты – врачи, учителя, инженеры. И, конечно же, люди в военной форме.
Безучастно смотреть на это США не вправе. Но и изменить что-либо тоже не могут: руки коротки. Они предпринимают, правда, несколько попыток организовать антикастровский переворот, но безуспешно. Самая громкая такая попытка имеет место весной 1961-го в заливе Свиней, куда под водительством ЦРУ высаживаются 2,5 тысячи кубинских эмигрантов, дабы с оружием в руках вернуть свою родину в лоно цивилизации. Однако гвардейцы Кастро наголо разбивают повстанцев, попутно громя их подпольные штабы и резидентуры.
Скандал в заливе Свиней (вот ведь, прости господи, не могли места благозвучнее подобрать!) получает такой резонанс, что Кеннеди вынужден даже отправить в отставку шефа ЦРУ легендарного Алена Даллеса4.
Летом 1962-го Политбюро решает разместить на Кубе стратегические ракеты. Формально – по просьбе кубинского правительства. Фактически – для того чтобы диктовать США свою волю. Никогда прежде советские войска не приближались столь близко к границам главного своего противника.
О том, с какой секретностью проводилась операция «Анадырь», я уже упоминал. Но надобно добавить еще, что ради успешного ее завершения Хрущев пошел даже на сверхординарные, не принятые обычно в высокой политике меры: он пошло обманул Кеннеди.
Помимо легальных дипломатических каналов, между Москвой и Вашингтоном действовал в те годы еще один, неофициальный. Полковник ГРУ Георгий Большаков5, работавший под журналистским прикрытием, регулярно общался с братом президента – министром юстиции Робертом Кеннеди. Братья знали, что Большаков близок к зятю Хрущева – редактору «Известий» Алексею Аджубею6. А уж более прямого и надежного выхода на советского лидера трудно было вообразить.
Несколько раз Большаков встречался и с самим президентом, о чем потом лично докладывал Хрущеву.
В августе 1962-го Хрущев через Большакова направляет Кеннеди послание. К тому времени американцы уже зафиксировали караваны судов, идущие к кубинским берегам. Догадываются они и о том, что на кораблях перевозят оружие.
Но Хрущев сознательно дезинформирует Кеннеди. Он сообщает, будто оружие это – исключительно оборонительное, никакой агрессии против США Москва не замышляет.
Кеннеди хочется в это верить, но и верить он тоже не может. Многочисленная агентура ЦРУ на Кубе скрупулезно доносит о передвижениях по острову зачехленных грузовиков с ракетооб-разными силуэтами.
А 14 октября самолет-разведчик фотографирует размещение ракетных установок. Теперь уже нет никаких сомнений. Кроме одного: начинены ли эти ракеты ядерными зарядами.
И вот тут-то, как уверяют западные исследователи, и настал звездный час шпиона Пеньковского.
Мало того, что он заблаговременно сообщил об отправке на Кубу ракет. Переданная им схема размещения ракетных площадок полностью совпадала с фотоснимками, сделанными самолетом-шпионом.
Снимки и донесения легли на стол президента. Таким образом, Кеннеди оказался во всеоружии.
И хотя советский министр иностранных дел, мистер «No» Андрей Громыко7, и уверяет президента, будто никаких ракет на Кубе нет, Кеннеди готовится к ответным действиям.
16 октября он создает специальный штаб при Совете национальной безопасности, где на полном серьезе обсуждается уже план нападения на остров. В свою очередь, Группа советских войск на Кубе приводится в состояние повышенной боевой готовности, а ее командующий генерал Плиев8 на военном совете почти дословно повторяет слова политрука Клочкова9: «Нам отступать некуда».
22 октября Кеннеди выступает с обращением к нации и объявляет о начале военно-морской блокады Кубы. Отныне, говорит Кеннеди, ни один советский корабль не подойдет больше к острову на пушечный выстрел. В США начинается паника. Никогда еще мир не был так близок к ядерной войне…
И именно в этот самый переломный день советская контрразведка арестовывает Пеньковского.
Что это: совпадение или тонкий расчет? Ведь, как ни хотели бы американцы верить своему агенту, стопроцентной гарантии его искренности у них все равно не было. Такую гарантию мог дать только его арест…
Забегая вперед, скажу, что уже 28 октября Карибский кризис пошел на спад, хотя накануне советские силы ПВО и сбили американский самолет, приблизившийся к Кубе.
А еще раньше, 25 октября, аналитики ЦРУ пришли к убеждению, что строительные работы на всех 24 пусковых установках на Кубе завершены и ракеты будут готовы к бою уже через пару часов. Такие выводы они сделали, наложив материалы Пеньков-ского на данные аэрофотосъемки.
Здесь-то, по-моему, и зарыта собака. Получается ведь, что Пень-ковский удружил не Штатам, а Москве. А значит, это с его подачи Кеннеди не решился отвечать ударом на удар, «проглотил» свой сбитый самолет и закрыл глаза на нескончаемую артиллерийскую канонаду, доносящуюся с кубинских берегов.
Услышав доклад ЦРУ, нервы у Кеннеди не выдерживают. Он посылает секретную депешу в советское посольство, где предлагает восстановить «статус кво».
Ответ из Москвы не заставил себя долго ждать. Через два часа Хрущев сообщил, что если Кеннеди прогарантирует неприкосновенность Кубы, а также отзовет свой флот, то Москва готова к переговорам.
Одним из пунктов этих переговоров стало свертывание американских ракетных баз в Турции.
Стало быть, в победе СССР по всем статьям (Кубе ничто больше не угрожает, турецкие базы выведены) – огромная заслуга шпиона Пеньковского. Недаром бывший глава английской разведки МИ-6 Дик Уайт прямо заявил однажды: «Именно благодаря полученным от Пеньковского разведданным, было принято решение, что США не следует наносить упреждающий ядерный удар по Советскому Союзу».
Однако заслуга эта может быть лишь в том случае, если уверения западных исследователей верны, а роль предателя – не преувеличена.
А вот это как раз вызывает большие сомнения. Что нового мог сообщить Пеньковский американцам, если начиная с конца 1950-х самолеты-разведчики ВВС США совершили до тридцати безнаказанных полетов над советской территорией.
Они сфотографировали большинство ракетных, ядерных и ПВОшных полигонов, стратегическую авиабазу в Энгельсе, базу атомных подлодок, причем, как признавался впоследствии зам. директора ЦРУ Ричард Биссел, снимки сделаны были настолько четко, «что можно было прочесть хвостовые номера на бомбардировщиках».
И ракеты Р-12, те самые, что отправились на Кубу, тоже преспокойно были засняты американцами. И дальность их пуска ЦРУ определило без труда, ибо запускались они в восточном направлении, которое контролировалось самолетами США.
В октябре 1992-го ЦРУ рассекретило и обнародовало материалы Карибского кризиса, в том числе меморандум, составленный на основе донесений Пеньковского. И оказалось, что до тех пор, пока самолет-разведчик не сфотографировал ракетную площадку близ города Сан-Кристобаль, ЦРУ продолжало свято верить, что Москва размещает там не ядерные ракеты, а ракеты ПВО.
Спрашивается: а в чем же сенсационность материалов Пень-ковского? Либо он рассказывал уже известные американцам вещи, либо не рассказывал в принципе ничего существенного.
В любом случае серьезного ущерба государственным интересам это не нанесло.
Идем дальше. Да, Пеньковский передал на Запад пять с половиной тысяч документов, переснятых на микропленку. Объем гигантский. Только что последовало за этим?
Ни один агент не пострадал, ни один нелегал не засыпался, никого из разведчиков не выдворили.
Когда девятью годами позже, в 1971-м, сотрудник КГБ Олег Лялин10 останется в Англии, эффект окажется совсем иным. Более ста (!) советских дипломатов и работников загранучрежде-ний станут в Британии персонами нон грата. И при этом на лавры спасителя человечества Лялин ничуть не претендовал, а имя его известно сегодня лишь узкому числу любителей разведки.
Здесь же: замах на рубль, а удар – на копейку.
Почему? И почему, коли Пеньковский в самом деле был столь ценным агентом, изменившим ход мировой истории, КГБ так долго не трогал его, позволяя шпионить и фотографировать секретные бумаги в маршальских покоях?
Прямо как в анекдоте про Штирлица, который, идя по главной улице Берлина, не мог понять подозрительных взглядов прохожих: то ли его выдавала форма полковника НКВД, то ли стропы парашюта, болтающиеся сзади…
История разоблачения Пеньковского – это еще одна таинственная, не разгаданная до сих пор страница нашего шпионского ребуса.
Официальная позиция Лубянки гласит, что под колпак контрразведки шпион попал совершенно случайно. Чекистов вывела на Пеньковского его связная – жена английского резидента Аннет Чизхолм.
«30 декабря (1961 г. – Прим. авт.) сотрудник КГБ, осуществлявший наружное наблюдение за Чизхолм, отметил, что в 16.10 она во-шла в подъезд дома по Малому Сухаревскому переулку, – пишет бывший начальник Центра общественных связей ФСБ генерал Михайлов (впрочем, аналогичное изложение можно найти и в десятках других изданий). – Спустя 20–30 секунд вышла из подъезда и направилась в сторону Цветного бульвара. С промежутком еще в 30 секунд из того же подъезда вышел мужчина, остановился, посмотрел в сторону уходившей Чизхолм, а затем вновь вошел в подъезд. В 16.35 неизвестный вышел из подъезда и, проверяясь, направился в сторону Цветного бульвара… и был потерян наружной разведкой.
19 января наружное наблюдение КГБ фиксирует: "А.Чизхолм, следуя, как обычно, в магазин на улице Арбат, дошла до Арбатского переулка и, посмотрев на часы, в 13.00 вошла в подъезд. Вслед за ней в подъезд вошел мужчина, по приметам похожий на того, который оторвался от наружного наблюдения 30 декабря… Усиленно проверяясь около получаса на улицах города, мужчина пришел на улицу Горького, в здание ГК по КНИР (тогдашнее название Госкомитета по науке и технике. – Прим. авт.) "».
Проследить, куда по окончании рабочего дня отправится незнакомец – было уже делом техники.
Итак, запомним: впервые контрразведка отфиксировала контакт Пеньковского и Чизхолм 30 декабря 1961-го. Это очень важно, ведь даты в нашей истории имеют решающее значение.
Правда, существует и несколько иных, отличных от хрестоматийных версий.
Известный советский разведчик Виктор Черкашин (он прославился вербовкой Олдрича Эймса11), начинавший свою службу в английском отделе контрразведки, утверждает, например, что таинственного незнакомца разыскали уже на другой день – непосредственно 31 декабря. Якобы сотрудник «наружки», потерявший его накануне, «был в бригаде, осуществлявшей контроль за обстановкой около одного военного НИИ… И вдруг – из здания выходит наш „герой“ в форме полковника Советской армии!.. Седь-мому12 управлению потребовалось немного времени, чтобы установить его личность. Это был Олег Пеньковский».
Абсолютно иначе излагает ход событий тогдашний председатель КГБ Владимир Семичастный13, уверяя, что Пеньковского засекли совсем в другом месте и совсем при других обстоятельствах.
В своих мемуарах Семичастный пишет, будто КГБ периодически организовывал тотальную слежку за каким-нибудь одним западным посольством, когда все дипломаты и обслуга брались под постоянное наблюдение. (Этакая ударная неделя, в духе комсомольских субботников.)
В начале 1962-го как раз проходила британская неделя. И вот «во время одной такой акции в ГУМе, на Красной площади, отметили контакт британского разведчика с нашим гражданином. Беглый контакт, после чего русского мы сразу потеряли. Способ его исчезновения и был сигналом к тревоге: этот человек был не новичок, знает, что следует делать».
Честно признаюсь, все эти версии вызывают у меня серьезные подозрения. И вот почему.
Супруги Чизхолм приехали в Москву задолго до вербовки Пеньковского: в мае 1960-го. Тот же, цитировавшийся уже мной, генерал Михайлов признается, что сомнений в истинном лице Ролангера Чизхолма – второго секретаря посольства – у КГБ не было. Его кадровую принадлежность к английской разведке чекисты установили еще в середине 1950-х, когда Чизхолм работал в резидентуре МИ-6 в Западном Берлине.
Да и как было ее не установить, если бок о бок с Чизхолмом работал тогда в Берлине Джордж Блейк14 – советский агент внутри МИ-6.
Соответственно, едва только Чизхолм поселился в Москве, контрразведка не должна была спускать глаз ни с самого дипломата, ни с его жены, которая еще в Берлине усердно помогала супругу в нелегкой службе.
Обратимся теперь к сухой хронологии.
В июне 1961-го английский бизнесмен Гревилл Винн информирует Пеньковского, что его связником будет миссис Чиз-холм.
2 июля они впервые встречаются – в сквере у Большого театра. Более неудачного места трудно себе представить. У Большого театра всегда полно иностранцев, а значит, и топтунов.
Но Пеньковский в который раз демонстрирует поразительную беспечность. Когда в конце июля шпион прилетает в командировку в Лондон, то на вопрос кураторов, не рискует ли он, встречаясь с англичанкой в людном центре Москвы, ответствует с залихватской дерзостью:
«Бояться было нечего, особенно появления милиционера, потому что у меня при себе военное удостоверение, и я бы сказал милиционеру: „Отвали, дрянь“».
Глупость какая-то! Да не милиционера надо было бояться Пень-ковскому, а наружки. Которая, к слову, предпочитала работать как раз под милицейским прикрытием. Покажи он такому милиционеру свое удостоверение – уже к вечеру был бы обложен, как загнанный зверь.
А может, не глупость? Может, Пеньковскому просто нечего было бояться?
Продолжаем хронологические изыскания.
В начале сентября Пеньковский снова встречается с Чизхолм: теперь уже на Цветном бульваре. 20 октября следует их очередное рандеву. Всего же до конца года, как утверждают Д. Шектер и П. Дерябин, они провели 10 (!) встреч – в одних и тех же местах: на Цветном или в районе Арбата.
А куда, извините, все это время смотрел КГБ? Средь бела дня жена установленного разведчика, да не просто разведчика – резидента СИС, регулярно встречается с секретоносителем, полковником ГРУ. Однако в течение шести месяцев наружка ничего не замечает, хотя встреч таких состоялась уйма. Да и проходили они в местах весьма примечательных.
Прежде чем удалиться в арбатские дворики, Чизхолм, например, заходила в кулинарию ресторана «Прага», дожидалась появления Пеньковского, после чего направлялась во дворы. Самое поразительное, что продуктового изобилия в кулинарии не наблюдалось, а значит, минут 5-10 иностранка просто должна была бесцельно разглядывать какую-нибудь выставленную на прилавок заливную рыбу или любоваться муляжами из папье-маше.
Паси ее контрразведка – это неминуемо вызвало бы подозрение. А значит, вариантов может быть только два:
либо наружка не шпионила за ней;
либо делала это по-дилетантски халтурно.
И то, и другое – маловероятно.
Листая стенограмму судебного процесса над Пеньковским (ее опубликовали тотчас же, в 1963-м), я наткнулся на удивительное противоречие.
Из материалов судебного дела выходит, будто Пеньковский познакомился с Чизхолм 5–6 августа, находясь в Лондоне, а их первая московская встреча состоялась лишь в начале сентября.
Однако все западные исследователи, ссылаясь на документы и источники ЦРУ, приводят совсем иные даты. Они утверждают, что встреча такая прошла не в сентябре, а в июле. И не в августе Пеньковский узнал о Чизхолм, а двумя месяцами раньше, в июне.
Это двойное толкование, казалось бы, очевидных вещей наводит на некие раздумья. Налицо попытка сжать временные сроки контактов Пеньковского и Чизхолм, дабы снять ненужные для КГБ вопросы. То есть не полгода хлопала контрразведка ушами, а всего четыре месяца. А коли так – установка Пеньковского в конце декабря (а точнее, в середине января, ведь в декабре наружка потеряла его) не выглядит уже столь удивительно долгой.
На самом деле такая кастрация принципиально ничего не меняет. В конце концов, ни одной только Чизхолм передавал все это время материалы предатель.
Был еще и Гревилл Винн, были и поездки самого Пеньковско-го за кордон – в 1961-м он трижды выезжает с делегациями в Лондон и Париж.
(Несомненно, в составе таких делегаций находились и соглядатаи КГБ, но они почему-то ничуть не обеспокоились ежевечерними отлучками полковника ГРУ. А тем временем Пеньковский, укрывшись в гостиничных номерах, часами, под магнитофонную запись, рассказывал своим новым друзьям все, что знает и помнит.)
Были и другие связники.
Процитирую выдержку из стенограммы судебного заседания:
«Прокурор: Какие еще, кроме тайников, виды связи были предложены вам разведчиками?
Пеньковский: Мне был предложен еще один способ связи, которым можно было пользоваться по необходимости и при невозможности использовать уже прежние варианты связи. Для этого я должен был 21-го числа каждого месяца в 21 час 00 минут прибыть в район гостиницы «Балчуг» и по заранее обусловленному паролю войти в связь со связником.
Прокурор: Какой был обусловлен пароль?
Пеньковский: Я должен был прогуливаться по набережной, с папиросой во рту, а в руке держать книгу или пакет, завернутые в белую бумагу. Ко мне должен был подойти человек в расстегнутом пальто, также с папиросой во рту, который скажет: «Мистер Алекс, я от ваших двух друзей, которые шлют вам свой большой, большой привет».
Прокурор: На каком языке должен происходить разговор?
Пеньковский: На английском».
Перечитайте этот фрагмент еще раз. Такое чувство, что «друзья» Пеньковского в самом деле были с большим, большим приветом.
Я прямо-таки воочию вижу эту картину. Поздний вечер. Набережная у гостиницы «Балчуг». Поблизости – ни одного жилого дома. В гостинице – сплошь иностранцы.
И вот по этой набережной – неважно, снег, дождь или град – прогуливается полковник ГРУ с пакетом в руке, а потом к нему подходит иностранец, заговаривает по-английски и заводит в отель, кишмя кишащий соглядатаями КГБ, где даже швейцары и официанты носят под ливреями погоны с васильковыми просветами.
И ведь заводил! Как минимум одна встреча со связником состоялась у Пеньковского в указанном месте 21 октября 1961-го. Но соглядатаи опять ничего не увидели… Поразительная слепота!
Идем дальше. Если верить официальной позиции Лубянки, 30 декабря 1961-го наружка Пеньковского потеряла.
«В тот же день, – сказано в сборнике „Лубянка, 2“, написанном авторским коллективом ФСБ и предваряемом вступлением генерала Патрушева, – по описанию сотрудника был составлен словесный потрет неизвестного и передан в бригады наружного наблюдения».
19 января Пеньковского снова замечают и опознают по приметам. Но закавыка в том, что между 30 декабря и 19 января, у Чиз-холм и Пеньковского состоялось еще две встречи (5 и 12 января). И обе – там же: в арбатских переулках.
Но вновь наружка не замечает их, хотя должна была, просто обязана – после того как растворился в воздухе таинственный незнакомец, умеющий проверяться и отрываться от слежки (помните слова шефа КГБ Семичастного: «способ его исчезновения и был сигналом к тревоге»?) – круглосуточно не спускать с Чиз-холм глаз.
А ведь никаких сверхъестественных номеров ни Чизхолм, ни Пеньковский не откалывали. Даже сверх того – действовали нарочито топорно, продолжая заглядывать в пустынную кулинарию, да еще – в антикварный магазин на Арбате, место паломничества интуристов.
Впрочем, оставим эти сомнения, списав заторможенность КГБ на постновогодний синдром. Однако и дальше заторможенности этой меньше не становится.
Пеньковского арестовали 22 октября 1962-го. А под колпак попал он 19 января, сразу после встречи с Чизхолм. (Или, если верить Виктору Черкашину, и вовсе 31 декабря.)
Иными словами, предатель безнаказанно шпионил долгих девять, а то и десять месяцев, и никто остановить его не пытался, хотя именно в этот период, следуя хрестоматийной версии, и передавал он на Запад данные о ракетной программе и предотвращал Третью мировую войну.
Может, у КГБ имелись какие-то сомнения? Например, они до последнего не верили в грехопадение советского офицера и коммуниста?
Да нет же. Едва только зафиксирован был его контакт с Чиз-холм, дома у Пеньковского установили спецтехнику, обложили со всех сторон, отслеживали каждый его шаг. (По крайней мере, так гласит версия КГБ.)
Вскоре радиоконтрразведка пеленгует работу в квартире Пень-ковского транзисторного преемника, передающего сигналы азбуки Морзе. Анализ записанных сигналов показывает их принадлежность к франкфуртскому радиоцентру ЦРУ.
В свою очередь спецтехника фиксирует, как Пеньковский перефотографирует шпионской камерой «Минокс» секретные сборники, взятые им в библиотеке ГРУ.
Одного этого вполне достаточно, чтобы сразу защелкнуть на его руках наручники. Именно так поступили, например, с коллегой Пеньковского во всех отношениях – бывшим подполковником ГРУ Петром Поповым.
ЦРУ завербовало Попова в 1954-м, когда тот работал в венской резидентуре ГРУ. В 1957-м его вернули в Москву, за связь с иностранкой уволили из разведки и отправили служить в Калинин. А в 1959-м уличили в предательстве.
Все происходило в точности, как и в деле Пеньковского. На-ружка работала за атташе американского посольства Расселом Лэнжелли. Тот как бы случайно столкнулся с Поповым на улице и мгновенно, в одно касание, обменялся с ним каким-то предметом.
Было это 21 января 1959-го. А уже 18 февраля – меньше чем через месяц – Попова арестовали, выпотрошили, под контролем вывели на встречу с Лэнжелли, где и схватили американца с поличным.
При этом – повторюсь – к моменту своего разоблачения Попов из ГРУ был уже уволен и к секретам доступа не имел. Не в пример Пеньковскому, который не только продолжал служить в разведке, но и регулярно наведывался в гости к главкому ракетных войск. И все это – на фоне сверхсекретной операции «Анадырь», ради успеха которой Хрущев решился даже на пошлый обман американского президента.
А тут еще в Москву снова приезжает Гревилл Винн, и Пень-ковский ни на миг от него не отходит, водит под ручку по театрам и ресторанам и часами засиживается в его гостиничном номере, где по обыкновению включает на полную мощность радио или воду.
Цитировавшийся уже Филипп Найтли приводит интересные подробности из жизни Винна – давнего привлеченца разведки.
«Некоторые из сотрудников (английского посольства. – Прим. авт.), не знавшие о принадлежности Винна к СИС, не могли понять, почему русские воспринимают его столь серьезно, – пишет Найтли. – Один сотрудник, не вытерпев, обратил на это внимание одного из руководящих работников Управления внешних сношений (ГК по науке и технике. – Прим. авт.). Однако последствия оказались просто удивительными. Вместо того чтобы ослабить свой интерес к Винну, русские принялись ухаживать за ним с еще большим энтузиазмом».
Впору поверить в какую-то чертовщину. И Винн, и Пень-ковский были точно заговоренные. Кажется, если бы даже они уселись прямо у 4-го подъезда лубянского комплекса – там, где располагается контрразведка, – и принялись на глазах у всех обмениваться секретными бумагами, им и тогда ничто бы не угрожало.
Бывший зам. резидента внешней разведки КГБ в Вене Иван Дедюля уже в наши дни поведал журналистам, как получил от своего доверенного лица информацию о странном поведении Гре-вилла Винна. Источник сообщил Дедюле, что коммерсант Винн используется англичанами для шпионских поездок в СССР и главная его задача – встречаться с высокопоставленным агентом, советским полковником, чья фамилия оканчивается на «ский»: Петровский или что-то в этом роде. Полковник «ский» тоже регулярно ездит за рубеж и снабжает Винна ценнейшей информацией.
Резидентура не мешкая послала телеграмму в Москву – сразу на имя начальника внешней разведки генерала Сахаровского15. Правда, точную дату событий полковник Дедюля уточнить отказался, но, учитывая, что его венская командировка закончилась в 1961-м, ясно, что случилось описанное задолго до провала Пень-ковского.
Нечто подобное рассказал и бывший сотрудник ГРУ Вадим Ильин, работавший в указанное время в Париже. Его агент, передававший важную и всегда подтверждавшуюся информацию из недр НАТО, тоже предупредил, что в СССР действует особо ценный крот, и даже отдал некоторые материалы, полученные от него из Москвы.
А в ноябре 1961-го агент и вовсе назвал фамилию предателя – с небольшим искажением: Пеньжовский.
Обо всем этом Ильин докладывал резиденту ГРУ в Париже, но тот запретил сообщать о кроте в Центр. После же ареста и суда над Пеньковским, когда Ильин попытался докопаться до истины, ему заявили, будто агент его был подставой, и настоятельно посоветовали об истории этой забыть. Особо свирепствовал зам. начальника ГРУ генерал-полковник Мамсуров16. В итоге Ильина из разведки уволили.
Еще раз напоминаю: впервые Пеньковский засветился в январе 1962-го. А сигналы-то поступали, оказывается, еще годом раньше и как минимум из двух источников сразу. Только что пальцем на Пеньковского не показывали. Но Лубянка и ухом не повела.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.